Текст книги "Читайте старые книги. Книга 1."
Автор книги: Шарль Нодье
Жанры:
Классическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
О подложных отрывках
Обстоятельства, заставившие библиографов так долго разыскивать трактат ”De Tribus Impostoridus”, разительно отличаются от тех, которые принесли известность Флегону. Этот сочинитель, родом из города Траллы в Лидии, написал весьма любопытный трактат ”О вещах чудесных”. Евсевий Кесарийский {270} приводит в своей истории его рассказ о тьме, накрывшей землю в миг смерти Иисуса Христа; первые христиане так охотно вставляли в рукописи, находившиеся в их распоряжении, подобные свидетельства, что сами отцы церкви не раз горько сетовали на эти подлоги. Многознающий Иоганн Мерсиус, автор стольких замечательных книг по древней истории и по лексикологии (в частности, глоссария, который, быть может, подсказал Дю Канжу {271} идею его словарей), не включил эту цитату в свое издание Флегона, вышедшее в 1620 году в Лейдене у Эльзевира-старшего; сомневаюсь даже, что он помянул его хоть словом, впрочем, поручиться за это я не могу, поскольку лишился всех своих книг, и в их числе труда Флегона (у меня был замечательный экземпляр из библиотеки де Ту – конволют из сочинений Флегона, Антигона Каристского и Аполлония Дискола {272} ). Как бы там ни было, вся эта история вызвала огромный интерес к Флегону, и цена его труда ”О вещах чудесных” (история которого, замечу в скобках, до сих пор почти неизвестна нашим библиографам) подскочила на распродаже книг господина Гуттара {273} до 54 ливров; впрочем, если бы у Флегона в самом деле говорилось о накрывшей землю тьме, то книга его стоила бы гораздо дороже. Издание 1622 года не отличается от предыдущих ничем, кроме заглавия.
Сходные причины на несколько лет привлекли всеобщее внимание к ”Mirabilis liber” [75]75
Книга о чудесах (лат.).
[Закрыть], известной также под названием ”Предсказания святого Цезария”, хотя святой Цезарий не имеет к ней ни малейшего отношения, а короткое уведомление, помещенное, если мне не изменяет память, на обороте титульного листа, называет автором этих пророчеств некоего епископа Бемешобия, о котором молчат и книги и легенды. Этот жалкий альманах был однажды напечатан с указанием года издания (1524) и один или два раза, по-видимому чуть раньше, без даты; набраны все издания одним и тем же скверным готическим шрифтом. Мне реже всего попадалось то издание, где на последней странице под последней строкой идут слова: ”Продается на улице Сен-Жак, у Слона”, напечатанные так грубо, что экземпляр на первый взгляд кажется дефектным. Вся ценность ”Книги о чудесах” заключается в двух-трех страницах, где якобы предсказана вся история французской революции и даже год, когда она должна начаться (тут, впрочем, не обошлось без подтасовки). Весь секрет этой глупой книжонки заключается в том, что ее составитель, как и все подобные шарлатаны, среди сотни нелепостей случайно высказал две-три здравые мысли, но это еще не означает, что святой Цезарий читает в будущем лучше дьявола, а ”Книга о чудесах” более достойна веры, чем предсказания Нострадамуса. Конечно, есть люди, умеющие предчувствовать грядущее и на основе уже свершившегося вычислять вероятность того, что может произойти, но этому искусству не научат ни Бемешобий, ни Кардано, ни Мопертюи {274} – оно доступно лишь тем, кто хорошо знает историю и человеческое сердце, то есть не святым, не ясновидцам и не колдунам, но людям здравомыслящим и наблюдательным.
О ложных датах
Рассказывать о тех уловках, с помощью которых взвинчивают цены на самые заурядные и бесполезные книги, можно бесконечно. Так, торговцы выдавали за древнейшую из первопечатных книг, более раннюю, чем все известные инкунабулы, издание проповедей Леонардо из Удине {275} , вышедшее якобы в 1446 году; книга эта в самом деле замечательна, однако в 1446 году составляющие ее тексты были просто-напросто объединены в сборник, а издана она много позже. В данном случае мошенники могут сослаться в свое оправдание на собственное невежество, но известны ухищрения гораздо более предосудительные. Вспомним, например, ”Гипнеротомахию” Полифила, изданную в Венеции, у Альдов, в 1499 году; автора ее, Франциска Колумну, скрывшего свое имя в начальных буквах глав, как позднее поступил Этьенн Табуро {276} , мы не можем упрекнуть в обмане – что еще оставалось влюбленному монаху, описывающему свои видения? Хуже поступали иные торговцы редкими книгами, которые, вырвав из ”Гипнеротомахии” последнюю страницу, выдавали ее за издание, вышедшее в 1467 году в Тревизо, поскольку в конце ”Сна Полифила” указаны эта дата и этот город – время и место его написания. В других случаях мошенники изменяли дату, стирая одни цифры и подпечатывая на их место другие. Так, трактат Гоббса ”Политическое тело” в дивном издании Эльзевиров 1653 года часто выдавали за издание 1652 года, которому коллекционеры неведомо почему отдавали предпочтение. Тем же объясняется, по мнению иных библиографов, ”опечатка” в ”Decor puellarum” [76]76
О приличиях, кои следует соблюдать девицам (лат.).
[Закрыть]Никола Йенсона {277} , где вместо 1461 должна была бы стоять другая, верная дата – 1471; ведь не может быть, говорят эти библиографы, чтобы такой большой художник ошибся в столь памятной для него дате; однако, кто бы что ни говорил, для меня совершенно очевидно, что дата эта правильная и останется таковой, даже если будет доказано, что Йенсон, изгнанный на десять лет из Италии, лишь с десятилетним опозданием смог отстоять свое право называться основоположником книгопечатания в этой стране. У такого мастера, как Йенсон, эскизы стоят готовых работ.
На фронтисписе прелестного эльзевировского издания Шаррона нет даты, зато там изображена обнаженная Мудрость, оскорблявшая взоры иных чересчур щепетильных читателей, которые вырывали эту страницу или заливали ее чернилами; этим воспользовались мошенники – они искусно подделывали утраченный фронтиспис и сбывали его обладателям дефектных экземпляров; однако с некоторых пор этот новый фронтиспис стал встречаться и в начале изданий 1656 и 1662 годов, отчего-то считающихся менее ценными. В результате нашлись коллекционеры, которые попались на удочку и, доверившись фронтиспису, перепутали издание 1656 года с изданием без даты.
Назовем и еще один вид мошенничества – когда книге приписывают достоинства, каковыми она не обладает: сулят читателю приложения либо вставки, более занимательные, чем основной текст, но не исполняют обещанного. Так, Катулл ин-кварто, изданный в 1684 году Фоссиусом, долгое время был в большой цене благодаря слухам о том, что помимо стихов латинского поэта в это издание вошел полный текст весьма любопытного трактата Беверланда ”De Prostibules veterum” [77]77
О домах разврата древности (лат.).
[Закрыть]. Поскольку никто никогда не видел ни одного экземпляра с таким дополнением, слухи о нем можно считать чистейшей выдумкой; недаром книга эта ныне стоит не дороже, чем другие издания того времени; нечего и говорить, что, будь история о дополнении правдой, любой экземпляр Катулла 1684 года по праву занял бы место среди редчайших и драгоценнейших книг.
О поддельных редкостях
Не меньше трудов затрачивали мошенники, когда, желая повысить цену на книгу, выдавали ее за редчайший экземпляр. Весьма любопытные примеры подобного шарлатанства мы найдем в каталогах, где ничем не замечательные издания превознесены до небес, что, впрочем, не мешает искушенным покупателям давать за них на аукционах истинную цену, поскольку здравый смысл, как правило, берет верх над уловками жуликов. Разумеется, я вовсе не намерен бранить здесь библиографические заметки мудрых каталогизаторов, – напротив, если они основательны и заслуживают доверия, я читаю их с неизменным чувством признательности и желал бы, чтобы число их росло. Именно подобным заметкам обязаны мы знанием курьезных и пикантных подробностей, многие годы ускользавших от высокоученых и многотерпеливых изыскателей. В самом деле, разве знали бы мы что-либо о первом издании ”Отвоеванного Мальмантиля” {278} Липпи, вдвойне ценном благодаря любопытному послесловию Чинелли, если бы не заметка одного миланского издателя, переписанная слово в слово почтенным господином Гамбой? А без сообщения Реньо-Бретеля, скромного букиниста, обладавшего обширными познаниями, мы и не подозревали бы о существовании полного издания ”Каменного гостя” Мольера {279} , которое пребывало в течение восьмидесяти лет в такой безвестности, что Вольтер, желая дать хоть какое-то представление о знаменитой ”сцене с нищим”, принужден был воспользоваться рукописной копией Маркассу? [78]78
Это открытие несколько потускнело с тех пор, как выяснилось, что та же сцена вошла и в прелестное брюссельское издание Баке 1694 г. (4 тома в 12-ю долю листа), украшенное вдобавок дивными гравюрами Харревийна, но разве могло кому-нибудь прийти в голову, что бесценное сокровище Маркассу было уже три, а может, и четыре раза напечатано, ибо все комедии Мольера до 1682 г. публиковались по отдельности?
[Закрыть]Таким образом, я согласен, что встречаются замечательные книги, которые ускользнули от взоров библиофилов и библиографов и которым литератор, наделенный здравым смыслом и критическим умом, может посвятить полезную и увлекательную заметку, но из этого никак не следует, что всякое извлеченное из-под спуда сочинение непременно совершит переворот в литературе; как правило, все, что заслуживает известности, уже известно, а искатели неведомых сокровищ слишком часто и легко попадаются на удочку мошенников, которые, говоря словами Жака Ланфана, подсовывают им стекляшки вместо бриллиантов. Хуже всего, что находятся литераторы, которые, кто из тщеславия, а кто из корысти, опускаются до подлого обмана, чтобы повысить спрос на собственные сочинения. Так, Габриэль Ноде утверждал, что его ”Размышления о государственных переворотах” ин-кварто, изданные в 1639 году (согласно титульному листу в Риме, а на самом деле в Париже), были напечатаны всего в двенадцати экземплярах, а между тем крупнейшие библиотеки Европы насчитывают до сорока экземпляров этой книги. Я счел бы поступок Ноде совершенно непростительным, не будь у меня всех оснований утверждать, что Ноде писал свое предисловие не для того римского издания, которое в действительности вышло в Париже, а для того, которое и вправду печаталось в Риме, где он в ту пору жил, римское же издание, если верить Ги Патену, первым обратившему внимание на эту деталь, сильно отличалось от парижского хотя бы тем, что состояло всего из двадцати восьми страниц. Я не стану останавливаться на этом вопросе подробно, поскольку рассмотрел его в другой своей, книге, носящей название ”Заметки об одной небольшой библиотеке”. Скажу лишь, что парижское издание ни достоинствами, ни ценой почти не отличается от других любопытных и относительно редких книг; страсбургская перепечатка 1673 года с примечаниями Луи Дюме, пожалуй, интереснее.
О переменах заглавий
Издание Дюме – пример еще одного весьма нехитрого книжного жульничества, а именно перемены названия плохо расходящейся книги. В самом деле, в издании Луи Дюме ”Размышления о государственных переворотах” Ноде именуются ”Наукой государей”; по сути это то же самое, а по форме – нечто новое. Наши книгопродавцы так хорошо усвоили эту премудрость, что мне случалось три или даже четыре раза приниматься за чтение книги, которой я был уже сыт по горло, но всякий раз я пребывал в уверенности, что передо мной новинка, ибо всякий раз она носила новое заглавие; похожие случаи нередки и в театре, где зрителям, доверившимся новой афише, приходится смотреть давно известную им пьесу. Я знал одного литератора, любителя обновлять заглавия, который каждый раз, когда его старая книга являлась в свет в новом обличье, потирал руки: ”Теперь-то они меня прочтут, будьте покойны!” Если бы кто-нибудь не поленился собрать все придуманные этим автором заглавия и приложить к его книге, она стала бы вдвое толще [79]79
Приведем один пример. У Спинозы есть книга, которая в переводе барона де Сен-Глена трижды выходила в свет под тремя разными названиями: ”Ключ от Святилища”, ”Трактат об обрядах и суевериях иудеев” и ”Любопытные размышления беспристрастного наблюдателя о спасении души”. Под всеми этими названиями и разыскивают ее библиофилы, хотя вообще-то она отнюдь не является редкостью, ибо была отпечатана довольно большим тиражом, да еще и переиздана в 1731 г. вместе со знаменитым опровержением Фенелона, Лами и Буленвилье. В переиздании воспроизведены два названия, но третье – ”Ключ от Святилища” – здесь опущено, что увеличивает ценность отдельного издания, озаглавленного таким образом. Впрочем, лет тридцать назад перепечатали и его.
[Закрыть] {280} .
О хитростях некоторых фанатиков
Коль скоро мы заговорили о заглавиях и вспомнили о Спинозе, расскажем об уловках некоторых фанатиков, которые публиковали свои мысли под видом мыслей своих противников. Мне не доводилось читать ”Побежденый атеизм” Кампанеллы {281} , но я не раз слышал, что в этих диалогах доводы в пользу безбожия звучат так убедительно, а возражения так беспомощно, что намерения автора не вызывают никаких сомнений. Так же обстоит дело и с ”Опровержением Спинозы” Фенелона, Лами и Буленвилье, изданным в 1731 году в Брюсселе: Буленвилье свое опровержение не закончил и лишь весьма обстоятельно изложил взгляды, которые намеревался опровергнуть, что привело к запрещению книги, хотя не сделало ее особенно редкой. Не чуждались этого приема и наши философы XVIII столетия; один из многих примеров тому ”Теологический словарь” {282} , не раз вводивший книгопродавцев в заблуждение.
Продолжение предыдущих
Я уже говорил о контрафакциях – этом материальном плагиате, отнимающем у автора и издателя законные плоды их трудов. Существует, правда, разновидность контрафакции, на первый взгляд кажущаяся более невинной, – это перепечатки книг, давно ставших всеобщим достоянием. В этом случае не страдают ни сочинитель, ни издатель, а неискушенные читатели, заплатившие за подделку как за оригинал, получают тем не менее полное и точное представление о первоиздании. И все же эта уловка, к которой без зазрения совести прибегают некоторые мошенники, – такое же воровство, как и контрафакция в собственном смысле слова, и, следовательно, поступок в нравственном отношении столь же предосудительный.
Очевидно, что, перепечатывая книгу, главное достоинство которой – ее редкость, мы сильно снижаем, а то и вовсе сводим на нет ценность этой книги, однако не стоит осуждать людей, перепечатывающих книги не корысти ради, а единственно для пользы и удовольствия читателей. Именно так поступали издатели XVII и XVIII столетий, и никому еще не приходило в голову винить Ле Дюша, Лангле-Дюфренуа, Ламоннуа, Салленгра, Фожа де Сен-Фона и Бюшо в том, что они сделали более доступными сочинения Бернара Палисси, редкие трактаты Грендоржа о синьгах и Форми об адианте, а также многие другие книги. {283} Поступки такого рода, напротив, достойны всяческих похвал, и, пока существует наша словесность, имя регента Филиппа Орлеанского {284} будет так же славно, как имена Лонга и Амио, с которыми оно неразрывно связано.
Совсем иначе следует расценивать перепечатки, сделанные ловкими дельцами с намерением одурачить доверчивых и неискушенных библиоманов. В 1527 году во Флоренции вышел том сочинений Боккаччо {285} ; два столетия спустя книга эта была переиздана в Венеции, причем абсолютное сходство подделки с оригиналом ввело в заблуждение не одного коллекционера.
Когда ”Канские древности” сьера Бра де Бургевиля {286} сделались величайшей редкостью, привлекающей в Кан библиофилов-чужестранцев, там нашлись книгопродавцы, которые, поставив на своей довольно грубо сработанной подделке тот же год издания, что и на первоиздании, стали продавать ее по такой же цене. В любом библиографическом сочинении вы найдете тысячи подобных примеров.
Эти перепечатки корысти ради, на которых книгопродавцы наживаются, обманывая покупателей, не надо путать с любительскими перепечатками, сделанными из любви к искусству. Любознательные читатели горячо признательны за них Карону {287} , господину Понтье из Экса, господину Томассену из Безансона или пользующемуся заслуженной известностью господину Гамбе, чья перепечатка ”Танцевальных песен” Лоренцо Медичи представляет собой настоящее факсимильное издание. Столь же невинны и рисованные копии Фьо, которые никто никогда не думал выдавать за оригинал, хотя совершенство исполнения могло обмануть самых искушенных знатоков.
Несмотря на то что прелестные издания Эльзевиров обычно почти не отличаются от допечаток (незаслуженно называемых подделками), которые, если книга хорошо расходилась, выпускали сами Эльзевиры, ставя на титульном листе ту же дату, книги из основной и дополнительной частей тиража ценятся по-разному, чем возбуждают алчность фальсификаторов. Подделкам здесь несть числа. Поэтому мало знать, что из всех изданий ”Мудрости” самое ценное – издание без даты, что Вергилия 1636 года {288} можно узнать по красным буквицам, в Теренции 104-я страница названа 108-й, а в Цезаре 149-я перепутана со 153-й; нужно еще убедиться, что книга ваша не побывала в руках у какого-нибудь ловкого каллиграфа или беззастенчивого умельца и он не вклеил в нее страницы, вырванные из дефектного экземпляра подлинного издания. Для этого помимо библиографических познаний потребны наметанный глаз и многолетний опыт.
Должен сказать, что современная мода на факсимильные переиздания, с обескураживающей легкостью воспроизводящие драгоценные оригиналы, никогда не получит одобрения истинных ценителей книги. В первую очередь это относится к воспроизведению рукописей. Ведь знаток дорожит не начертаниями букв, не росчерком пера, он мечтает обладать листком бумаги, который принадлежал великому человеку, побывал у него в руках, послужил предметом его раздумий. Разве может факсимильное воспроизведение передать самый дух этой запечатленной мысли? Нет, оно остается всего-навсего слепком, подспорьем в работе, восковой фигурой, скелетом из анатомического театра. Кроме того, всякий собиратель – собственник, ему дороги даже самые незначительные из его приобретений, а редкости для него и вовсе бесценны; стоит, однако, этим предметам сделаться общедоступными, и коллекционер теряет к ним всякий интерес. Конечно, коллекционеры заблуждаются – но все человеческие увлечения и пристрастия, даже самые милые и невинные, зиждутся на подобных заблуждениях. Разумеется, смешно и несправедливо питать к факсимильным копиям рукописей и книг такую ненависть, какую питал к изобретателям искусственных насекомых энтомолог Фабрициус, утверждавший, что damnandоe vero memon John Hill et Louis Renard, qui insecta ficta proposuere [80]80
Следует предать проклятью память Джона Хилла и Луи Ренара, которые изобрели искусственных насекомых (лат.).
[Закрыть], – эта чрезмерная ярость напоминает филиппики, которые обрушивал доктор Слоп на Обадию {289} , – однако лишь тот, кому совершенно чужда страсть к собирательству, неспособен понять эти чувства.
Подставные имена издателей и книгопродавцев встречаются на титульных листах книг ничуть не реже подставных имен авторов; я не говорю о тех авторах и издателях, которые без всякого злого умысла переиначивали свои имена, переводя их на другой язык: так Лихтенштейн превратился в Левилаписа, Винтер в Опорина, Буланже в Пистора; у истоков этого обыкновения стоят Шандье, ставший Садеелем, {290} и армориканский бретонец Пентефенион {291} , который по-французски именовал себя Шеффонтеном, а по-латыни De capite fontium, – нет, я говорю о псевдонимах, расплодившихся в вольной печати, от подлого Барбагриджи (под этим именем скрывался Аретино) до Пьера Марто {292} , или Дю Марто, – излюбленного псевдонима голландских пасквилянтов. Об этих превращениях можно написать целый том, не заглядывая ни в одну книгу и не отрывая пера от бумаги, но уже сама легкость этого труда доказывает его никчемность. Скажем лишь, что, если типограф скрывает свое имя, значит, у него рыльце в пушку, но поступок его не всегда равно предосудителен. Так, скрываться под вымышленным именем, таким, как Марто (”молоток”), Анклюм (”наковальня”), Веро (”истинно”), Жан Плен де Кураж (Жан Храбрец) и пр., еще не преступление, но, когда некто (предполагают, что это был Гранже) издает Мерсиуса под маркой Эльзевиров либо называет местом издания Бирмингем, – это уже клевета.
Заключение
Хотя в этой книге я даже не упомянул о множестве ”вопросов литературной законности” и, напротив, коснулся множества библиологических проблем, не имеющих к этой теме никакого отношения; хотя я не высказал ни одной идеи, представляющей интерес для знатоков, ибо мои и без того скромные возможности были ограничены возможностями моей натруженной памяти, мне, кажется, все же удалось довольно ясно показать, что лавры в литературе нередко пожинают люди грубые и бесчестные, для которых талант не более чем средство достичь успеха. Весьма печально сознавать, что бывают случаи, когда в душе литератора гений уживается с пороком, но, по счастью, подобные случаи не так уж часты; раз уж мы коснулись этой темы, осмелюсь сказать, что она заслуживает внимания правительств и законодателей. Талант дает писателям власть над умами – власть, быть может, более могущественную, чем любая другая, ибо она овеяна успехом и не вызывает того предубеждения, с которым часто сталкиваются государственные чиновники. Поэтому для совершенствования общественного строя необходимо, чтобы известные литераторы были людьми достойными – ведь благодаря своему умственному превосходству они оказывают огромное влияние на нравы. Великий писатель не может противоборствовать судьбе, назначившей ему постоянно находиться в центре внимания публики; поэтому он обязан быть добродетельным. Если он использует свой гений во зло, отечеству надлежит покарать его преступления и даже проступки с большей строгостью, чем преступления и проступки людей заурядных; гений обязан быть образцом для современников и потомков.
Я полагаю, что существование подобной цензуры, которая запрещала бы людям безнравственным проповедовать свои воззрения, пошло бы на пользу нравам, не нанеся ущерба литературе, которая, впрочем, в любом случае должна подчиняться требованиям морали. Великие гении, страдающие великими пороками, встречаются чрезвычайно редко, но было бы еще лучше, если бы они вовсе не рождались на свет, пусть даже мы лишились бы при этом нескольких шедевров. Обычно природа вместе с талантом дарует великим людям добродетель; бывают, конечно, исключения, но опровергают ли они правило? вряд ли; более того, я полагаю, что ни один злой человек не одарен гением в высочайшем смысле этого слова, ибо мне не верится, чтобы гений – Божий дух, нисходящий с небес, – мог осенять злое сердце и развращенный ум. Древние мудрецы согласны в этом с философами нового времени; даже если бы Платон, Вергилий, Корнель, Расин, Фенелон умерли, не создав шедевров, которые возносят их над остальным человечеством, их почитали бы за безупречную нравственность. Греции пришлось бы краснеть лишь за Архилоха {293} , вызывающего восхищение и презрение разом, Архилоха, которому время вынесло свой суровый приговор, покрыв мраком забвения все его добрые дела и оставив в памяти людской лишь дурные. У римлян один Саллюстий осквернил недостойной жизнью редкостный талант, а из наших лучших писателей только Жан Батист Руссо совершил больше поступков, достойных сожаления, чем создал строк, достойных подражания, ибо я не думаю, что французская литература много потеряла бы, если бы Франсуа Вийон не стал улучшать {294} ”неловкий, грубый стих тех варварских времен” [81]81
Буало. Поэтическое искусство, I, 118; перевод Э. Линецкой (Ред.).
[Закрыть]– его улучшили бы и без Вийона; если бы Ленобль {295} не урывал время для своих скучных компиляций, отбывая наказание в тюрьме и на галерах, и если бы позорная смерть застигла Мотте в притоне разврата прежде, чем он посмел обнародовать свои жалкие домыслы о Рабле.
Когда один спартанец, известный своим дурным поведением, высказал некое дельное предложение, эфор {296} , опасаясь, как бы мудрая мысль не связалась в памяти народной со скверным человеком, избрал для ее оглашения другого спартанца. Это обыкновение неплохо было бы перенять литераторам. Какое бы замечательное сочинение ни создал негодяй, интересы нравственности требуют, чтобы его покрыл мрак забвения, даже если бы оно не уступало ”Илиаде”.
