Текст книги "Возмездие в рассрочку"

Автор книги: Сесил Скотт Форестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Глава 11

Отчаяние, нескрываемое, безудержное, царило в доме 53 по Малькольм-роуд. Супруги Мабл остались вдвоем. Винни уехала в интернат, радуясь, что ей больше не нужно видеть раскисшую от слез мать и угрюмого, полупьяного отца. Они целые дни проводили дома. Гибель Джона и увольнение мистера Мабла почти совпали по времени. Его, впрочем, мало тревожило, что он остался без работы. В деньгах он не нуждался, а ходить ежедневно на службу – так утомительно!.. Как ни велико было обрушившееся на него горе, все же сидеть в гостиной, устроившись напротив окна, выходящего в сад, и обложившись книгами по криминалистике, для него было куда легче, чем целый день торчать в конторе, с тревогой думая о том, что происходит дома. Теперь он с головой ушел в свое бессменное одинокое дежурство, заполненное мрачными фантазиями все на ту же тему. Это состояние не требовало от него ни усилий, ни свежих мыслей, ни каких-то особых способностей; оно требовало только виски – немного, но часто. Жена почти перестала для него существовать; в смутном мире его фантазий она была даже менее реальной фигурой, чем палач с убегающим взглядом, так часто трогающий его за плечо… Энни неслышно, словно призрак, бродила по дому, безуспешно пытаясь сделать что-то из накопившейся вокруг работы, – и, забившись куда-нибудь в уголок, тихо, чтобы не беспокоить мужа, плакала… Плакала она из-за сына, из-за боли в спине, а чаще всего – просто так, без причины… может быть, потому, что муж больше не любит ее. В эту осень миссис Мабл чувствовала себя очень слабой, очень больной и очень, очень несчастной.

Странно текла их жизнь. Денег у них было более чем достаточно, но радости им от этого не виделось никакой. Правда, стены в гостиной уже почти доверху были заставлены собранной Маблом криминальной литературой; да еще весь дом заполняла массивная, безумно дорогая мебель, деревянную резьбу на которой очень любила пыль; вытирать ее было величайшим мучением. Торговцы почти перестали им надоедать, и миссис Мабл покупала что придется, торопливо обегая соседние лавочки. У них хватило бы денег и на прислугу, и на самые дорогие продукты, и даже на новую мебель, попроще и доступнее для ухода. Но в дом 53 на Малькольм-роуд любой прислуге вход был заказан, и неуклюжая мебель по-прежнему доставляла головную боль миссис Мабл. Что же касается питания, то она все еще покупала готовые блюда: стряпать что-то самой, при пустой кладовке, было почти невозможно. Миссис Мабл и прежде едва управлялась с домашней работой, а после смерти Джона у нее совсем опустились руки.

Нельзя сказать, что она не думала над тем, что происходит с ними. У нее были на этот счет кое-какие мысли, и она постоянно к ним возвращалась. Но дело в том, что, когда миссис Мабл предпринимала какие-то умственные усилия, она вынуждена была прекращать всякую иную деятельность и всю себя посвящать непривычной задаче. Мало-помалу в голове у нее стало что-то вырисовываться; как все люди подобного склада, она относилась к своей гипотезе, выношенной с таким трудом, очень и очень серьезно. Правда, мысли эти были еще столь смутными, что не укладывались в слова. И, как ни странно, совсем не были связаны с мадам Коллинз.

Но что еще более странно: каким ловким стратегом ни была мадам Коллинз, именно она невольно способствовала приближению развязки. Деньги, что она получала от мистера Мабла, лишь разожгли ее аппетит. Ее тайный счет в банке рос как на дрожжах. И все же он был еще слишком мал, чтобы стать опорой для осуществления ее планов, хотя туда же уходили и те крохи, которые мадам Коллинз урывала из сумм, выдаваемых мужем на хозяйство… Словом, мадам Коллинз была в высшей степени недовольна тем, что миссис Мабл загородила ей путь к источнику денег.

Миссис Мабл действительно ей очень мешала. Было ясно, что мистер Мабл никогда не оставит дом без присмотра, не согласится оторвать взгляд от голого клочка земли позади дома. Мания его становилась тем сильнее, чем больше времени он ей посвящал. Прежде, когда он ежедневно ездил на службу, как-то само собой разумелось, что во время его отлучки с клумбой ничего не случится; теперь, привыкнув следить за ней постоянно, он стал бояться оставить ее даже на час. Так что встретиться с ним вне дома мадам Коллинз уже не могла; в доме же постоянно торчала жена.

Мадам Коллинз рвала и метала. Ее банковский счет за неделю подрастал всего на несколько шиллингов; а ведь мог бы – на фунты… Она боролась отчаянно. Общаясь с миссис Мабл, она истекала медом, но втереться в доверие к ней не могла. Миссис Мабл была настолько поглощена мыслями о муже, что не решила даже той проблемы, которую сама поставила перед собой. Поэтому любое жалостливое, сочувственное слово причиняло ей новую горечь; ей казалось: тот, кто выражает ей сочувствие, знает о ее беде больше, чем она сама. Кроме того, миссис Мабл воспитывалась в такой среде, где пьяница муж считается очень большим позором. Так что любой намек постороннего человека на то, что ее дорогой Уилл – алкоголик, она принимала в штыки.

Мадам же Коллинз – хотя тогда она считала это ловким маневром – была настолько бестактна, что дала миссис Мабл понять: она знает, что творится с мистером Маблом. И была крайне удивлена, обнаружив, что нанесла этим миссис Мабл настоящую сердечную рану. Охлаждению между ними способствовала еще и другая причина. Теперь, когда миссис Мабл вынуждена была признаться самой себе, что не способна жить как богатая женщина, не умеет и никогда не научится носить хорошее платье так, будто в нем родилась, – она горько завидовала тем, кто удачливей, кто более приспособлен к жизни, чем она. Она терпеть не могла мадам Коллинз – за ее округлую аппетитную фигуру, за ее живость и элегантность. Но свою антипатию она скрывала так же тщательно, как и другие чувства; ту едва заметную пугливую искорку неприязни, что сквозила в ее глазах, мадам Коллинз просто не видела. А однозначно быть с кем-то враждебной – на это миссис Мабл просто была неспособна. Так что мадам Коллинз по-прежнему заходила к ним в дом, со сладкой улыбкой щебетала с хозяйкой и, если мистер Мабл был еще во вменяемом состоянии, находила какой-нибудь повод проникнуть к нему в гостиную и оставить там немного гиацинтового аромата, ну и напомнить о своем зрелом, щедром теле, воспоминания о котором иногда все еще обжигали одурманенный мозг мистера Мабла. Правда, даже в такие минуты он довольно быстро утешался тем, что у него есть книги, вдоволь виски и он неотступно стережет свою клумбу.

Мистер Мабл редко был совсем пьян. Да он к этому и не стремился. Цель его заключалась в том, чтобы избавиться от давяще-трезвого состояния, которое жестоко бередило воображение, и достичь блаженной легкости в мыслях, чтобы не додумывать до конца ту цепочку фактов и заключений, которые неуклонно приводили его к пугающему финалу, и в этом финале были разоблачение и казнь. Этой стадии он без особых трудностей достигал уже утром, когда еще не прошел хмель предыдущего дня, и затем поддерживал до самого вечера. Делал он это весьма просто: как только мысли его принимали нежелательное направление, он выпивал стаканчик виски. Метод этот не являлся продуктом длительного экспериментирования: он сложился спонтанно, сам собой, и уже долгое время действовал безотказно. С приятно затуманенной головой он удобно сидел в кресле у окна гостиной, положив на колени какую-нибудь книгу и время от времени заглядывая в нее. Почта теперь ежедневно приносила ему рекламу разных издательств, и мистер Мабл покупал в среднем две-три книги в неделю. Он почти наслаждался жизнью. Иногда ему мешала жена; зато она всегда была под рукой: когда запас виски опускался ниже двух непочатых бутылок, он посылал Энни в лавку за пополнением. Ел он мало, жена еще меньше; дел у миссис Мабл в общем было немного, хотя она, в своей нерешительной, бестолковой манере, с бесконечно большими усилиями, все же поддерживала порядок в доме. Дни ее проходили в бесцельном блуждании по комнатам: она подходила к какой-нибудь вещи, трогала ее, брала в руки – и возвращала на место. Голова была занята другим: она пыталась довести до конца свою мысль.

Первую ступеньку, ведущую к этой цели, она нащупала благодаря все той же мадам Коллинз. Та явилась к ним, как обычно, вечером; мистер Мабл на сей раз почему-то оказался чуть более трезв, чем всегда. Поэтому они устроили в гостиной чаепитие; миссис Мабл соорудила даже какую-то еду. Когда мадам Коллинз засобиралась домой, мистер Мабл, на удивление всем, вызвался ее проводить. Миссис Мабл не протестовала, не это ее терзало – пока не это. Потребовалось некоторое время, пока мистер Мабл надел на ноги туфли – целую неделю он ходил в шлепанцах, – и они ушли. Миссис Мабл осталась в гостиной. Вместе с одиночеством к ней вернулось прежнее беспокойство. Она походила по комнате, трогая, беря в руки и кладя на место предметы. Она что-то искала, сама не ведая что. В сущности, она искала решение своей проблемы.

Миссис Мабл обошла комнату. Несколько минут она стояла у окна, куда целыми днями так упорно смотрел ее муж; за окном было темно, она не видела там ничего, кроме своего отражения. Взяла несколько безделушек с каминной полки – и, повертев, поставила их обратно. Провела пальцем по корешкам книг, тесно стоявших на полках… Нет, все это было не то. Потом вернулась к книге, лежащей на подлокотнике кресла, – той, которую муж, в своей обычной манере, читал целый день. Миссис Мабл взяла ее, полистала. Книга была неинтересная, с непонятным названием: «Справочник по судебной медицине». В одном месте книга раскрылась сама, страницы тут были помяты, потерты: значит, Уилл читал это место чаще, чем всю книгу. Глава называлась «Яды», перед абзацем стоял подзаголовок «Цианиды, цианистый калий, цианистый натрий». Меж бровей миссис Мабл появились слабые морщинки. Она вспомнила давнее утро, на следующий день после неожиданного визита Мидленда. Да, именно эти слова стояли на этикетке того пузырька, что выдавался из ряда реактивов на полке Уилла. «Цианистый калий…» Она прочла, что говорится об этом в книге: «Смерть наступает практически мгновенно. Жертва издает громкий крик и падает, не подавая признаков жизни. На губах выступает небольшое количество пены; тело после наступления смерти часто кажется живым, на щеках появляется легкий румянец, выражение лица не изменяется».

Складки между бровями Энни Мабл стали глубже, дыхание участилось. Она вспомнила, что ей послышалось в полусне той ночью, когда у них был Мидленд… Уилл поднялся в ванную комнату, где держал свои химикаты; потом снова спустился. И тут раздался громкий крик…

Следующее умозаключение было ошибочным, но эта ошибка, как ни странно, лишь укрепила ее подозрение. Энни считала, что слышала шум падения одновременно с криком. Конечно, дело обстояло не так. Молодой Мидленд сидел в кресле, когда Мабл сказал ему: «Самое время выпить», но этого Энни не могла знать. Под влиянием прочитанного она была совершенно уверена, что слышала звук падения… Теперь ей стало понятно, что именно тащил муж по коридору к ступенькам, ведущим в кухню. И еще она знала теперь, почему Уилл проводит все время перед этим окном, следя, чтобы никто не проник к ним в сад… Проблема, терзавшая ее столько времени, разрешилась. Миссис Мабл ощутила безмерную слабость и без сил опустилась в кресло. Все, все, что ее удивляло, сейчас всплыло в памяти, подтверждая правильность ее вывода. Ей пришло в голову, что после того дня у них появились деньги… И вспомнилось, как странно вел себя в то утро Уилл… Все встало на свои места.

Сидя в кресле, измученная, без сил, она услышала, как поворачивается ключ в замке. Она инстинктивно попыталась сделать вид, что ничего не произошло, но у нее ничего не получилось. Муж вошел в гостиную, а книга все еще была у нее в руке, и палец заложен между страницами там, где описывалось действие цианистого калия.

Мистер Мабл вошел в дверь и, увидев жену с книгой в руке, сердито выругался. Не хватает еще, чтобы она копалась в его библиотеке! Он наклонился, чтобы взять у нее книгу. Она не сопротивлялась. Она даже сама подала ему книгу – пускай берет! Но в этот момент та открылась – открылась на странице, где говорилось о цианидах.

Мистер Мабл видел это. И видел взгляд жены… Он стоял ошеломленный. Слова были не нужны. В этот короткий момент он понял: жена знает. Знает…

Оба молчали, в страшную эту минуту ни один не мог произнести ни слова. В странно похожих позах смотрели они друг на друга: она – прижав руку к груди, дрожа, со слезами на глазах, он – тоже с рукой на сердце. В последнее время он успел забыть это свое мучительное сердцебиение – и вот оно снова напомнило о себе. Сердце стучало гулко и отдавалось болью, лишая его последних сил, он не упал лишь потому, что держался за спинку стула.

Энни издала слабый крик и выронила книгу из рук. Потом, рыдая, выбежала из комнаты, не смея еще раз взглянуть в глаза мужу…

Глава 12

Нигде в мире, наверное, не существует большего одиночества, чем в лондонском пригороде. Человек может провести здесь всю жизнь, никому не нужный, никого не интересуя… Чета Маблов последующие недели жила, погрузившись в это страшное одиночество, над которым неощутимой, но неизбывной угрозой нависала общая тайна. Дни они проводили вместе в сияющих золотом комнатах первого этажа, ночи – тоже вместе, в огромной позолоченной кровати под балдахином, в спальне, выходящей окнами на улицу, но оба были одиноки и придавлены страхом. Груз тайны лишал их возможности разговаривать; исключением были банальные темы домашнего быта – да и тут они, почти бессознательно, свели обмен репликами к минимуму. Десять-двенадцать слов – вот и все, что они произносили порой за целый день; ничего не говорить, ничего не делать, не думать ни о чем, кроме той единственной, страшной темы, о которой они говорить не смели. Они сами выбрали для себя такой образ жизни – и намеренно не общались даже с соседями; соседи тоже постепенно отвернулись от них. Хотя много шептались между собой: и о нелепых платьях миссис Мабл, и о раззолоченной мебели, которую было видно даже с улицы, через окна. Нелюдимость Маблов соседям была не в новинку: они расценивали ее как признак гордыни; но даже соседи наверняка удивились бы, узнав, до чего далеки супруги друг другу.

Правда, живя вдвоем в тесном доме, где негде было ни днем, ни ночью остаться одному, вынужденные – по собственной воле и по воле судьбы – довольствоваться обществом друг друга, они незаметно для самих себя обнаружили, что ни один из них не способен жить, надолго теряя из виду другого; но ни об этом, ни об одиночестве своем они никогда ничего не говорили…

В этот-то призрачный мир приехала, опьяненная своими успехами в школе, Винни. Она была сейчас удивительно хороша собой. Одевалась она с безукоризненным вкусом, особенно когда появлялась возможность отбросить ограничения, навязанные школьными правилами. Красотой она привлекла на свою сторону одну часть школьного общества, почти неограниченными карманными деньгами – другую. Ей только что исполнилось шестнадцать; она была на одиннадцать месяцев младше покойного брата. Благодаря основательной подготовке, полученной в прежней школе, она избежала тоскливой зубрежки и за каких-нибудь полгода обогнала многих. Мисс Виннифред Мабл была о себе самого высокого мнения.

Сам приезд ее был обставлен весьма эффектно. Она не известила родителей, когда точно прибудет; просто в один прекрасный день, неожиданно для всех, перед домом № 53 по Малькольм-роуд остановилось такси и из него выпорхнула Винни. Каким захолустьем она ни считала в душе Далвич, возможность произвести фурор она не могла пропустить. Конечно, она заметила, что в окнах окрестных домов зашевелились занавески, и предоставила соседям возможность разглядеть чемоданы, горой возвышающиеся на багажнике, и ее очаровательный синий костюм. Коротко приказав шоферу внести чемоданы в дом, она прошествовала по дорожке к подъезду и решительно забарабанила в дверь.

Супруги сидели вдвоем в задней комнате: мистер Мабл, как всегда, с книгой на коленях, миссис Мабл – глядя в пространство и, на свой манер, видя мысленным взором те же самые образы, что терзали – только гораздо больше времени – ее мужа. Услышав громкий стук, Мабл в ужасе посмотрел на жену. Та с трепещущим сердцем встала.

– Уилл, – сказала она. – Это не… Это не…

Только полиция могла стучать так решительно в дверь дома № 53. Мабл открыл было рот, но ему не удалось выдавить ни слова. Стук повторился. Мабл трясущимися руками стал закуривать сигарету… Пусть будет что будет… Он должен оставаться невозмутимым, держаться спокойно – как герои детективных романов в момент ареста. Но у него слишком тряслись руки… И губы дрожали, а вместе с ними дрожала зажатая в зубах сигарета… Стук повторился в третий раз. Миссис Мабл наконец двинулась с места.

– Иду… – бессильно прошептала она.

Неслышно, как привидение, она пересекла переднюю. Мабл, который все еще мучился с сигаретой, слышал скрежет замка… Прошли долгие, словно вечность, секунды… Потом раздался голос жены: «О, это ты, дорогая! Милая моя…» И ответ Винни, с четкой дикцией, как у взрослой леди… Напряжение спало, спички вылетели у него из рук. Сигарета выскользнула изо рта. Он навалился на подлокотник кресла, глаза вылезли из орбит; у него не было сил, чтобы пошевелиться; сердце стучало неровно, с перебоями, постепенно возвращаясь к обычному ритму…

Такова была атмосфера в доме за три дня до Рождества. В школе девочки, так завидовавшие бессчетному количеству туалетов Винни и ее карманным деньгам, уже несколько недель обсуждали планы на рождественские каникулы. Шла речь об охоте, танцах, театре. Они сравнивали школьное меню с обильной и вкусной едой, которая ждет их дома. В разговорах этих Винни участвовала вяло. Ей пришлось пустить в ход всю свою фантазию, чтобы промямлить хоть что-то об ожидающих ее радостях… И все равно разочарование было огромным. В день ее приезда на обед была лишь холодная ветчина да черствый хлеб с маслом, причем и того и другого на троих не хватило. На отце была мятая, в пятнах одежда, на ногах – драные шлепанцы. Даже во время еды он то и дело прикладывался к стакану с виски; ясно было, что за это время он стал еще больше пить. Грязная блузка и юбка матери во многих местах были порваны, чулки свисали на ногах неопрятными складками. Винни, глядя на родителей, хмурилась и кривила губы.

Миссис Мабл сразу заметила, что дочь недовольна и сердится. Она сама знала, что ведет дом не лучшим образом; но это не значит, что шестнадцатилетняя дочь имеет право критиковать ее.

– Больше поесть нечего? – спросила Винни, когда исчез последний кусочек ветчины. Она чувствовала себя более голодной, чем в тот момент, когда приехала: воспитанницы Беркширской школы привыкли к обильным и вкусным обедам.

– Нечего, – резко ответила ей миссис Мабл.

– Черт возьми… – только и сказала Винни.

Каникулы, таким образом, начались не блестяще. Винни терпела два дня, а на третий, в канун Рождества, стала действовать.

Мать, которую она принялась обрабатывать, поддавалась неохотно.

– Не приставай ко мне, пожалуйста, – сказала она с не свойственной ей горячностью. – Хватит нам неприятностей и без тебя.

– Каких неприятностей? – искренне удивилась Винни. – При чем тут неприятности? Денег и прочего у вас много, так?

Миссис Мабл на минуту ухватилась за эту соломинку, но поскольку актрисой она была неважной, то сбивчивое ее бормотание насчет того, что материально дела у них обстоят не очень-то, звучало крайне неубедительно, и, встретив недоверчивый взгляд дочери, она умолкла.

– Глупости все это, мама, – подвела черту Винни. И миссис Мабл покорно отступила.

– В общем, дорогая, дело не в деньгах. Отец дает мне столько, сколько надо.

– Сколько это в неделю? – безжалостно допрашивала ее Винни.

Миссис Мабл сделала последнюю попытку оказать сопротивление этой неумолимой юной леди, в которую вдруг превратилась ее послушная маленькая дочь.

– Не твое дело, – ответила она нервно. – Это, к твоему сведению, мой дом и ты не имеешь права указывать, как мне его вести…

– Не имею права? – взвилась Винни. – А если ты за два дня трижды кормила нас холодной ветчиной и один раз – соленой говядиной?.. Ты вообще-то помнишь, что завтра – Рождество? Мне с трудом верится, что ты приготовила на праздник что-нибудь вкусное! И посмотри на себя!.. Ты же одета хуже, чем три месяца назад, когда я в последний раз была дома. Я точно помню, что, когда уезжала, все аккуратно сложила, приготовила: только носи. У тебя же были такие прелестные платья. И… и…

Это был неудачный ход: ни Винни, ни миссис Мабл не могли еще спокойно вспоминать бедного Джона, из-за которого миссис Мабл минувшим летом должна была покупать себе, с помощью дочери, траурное платье.

– Оставь меня в покое, – со слезами на глазах сказала миссис Мабл.

Это были не только слезы скорби, но Винни они на время усмирили. Она смутилась и растерялась – и прервала свой допрос. Прервала как раз перед тем, как мать почти готова была открыть ей удивительную вещь: отец давал ей на хозяйство десять фунтов в неделю, она же тратила в лучшем случае два – меньше, чем до того, как они разбогатели.

Но Винни была упорна. После неудачи с матерью она решила попытать счастья у отца. Она рискнула даже нарушить его хмельное одиночество в гостиной.

– Папа, – обратилась она к нему. – Скажи, мы очень бедствуем?.. С тех пор, как ты не ходишь на службу?

Мистер Мабл устремил на нее отсутствующий взгляд. Потом в нем проснулась гордость – он гордился своим триумфом, о котором до сих пор в Сити ходят легенды… Дома же ни слова признательности он так и не услышал.

– Нет, – сказал он. – Денег у нас много.

– Тогда хорошо. Завтра – Рождество. Мне нужны деньги. Много. Мама еще ничего не готовила.

В затуманенном мозгу мистера Мабла шевельнулись какие-то образы прошлого. Он вспомнил, как заставлял Энни тратить деньги и как отчаянно она сопротивлялась.

Он послушно встал с кресла, с плохо гнущимися коленями прошел в угол, где стоял дурацкий позолоченный секретер. Непослушными пальцами он выдвинул один ящичек, достал чековую книжку и подписал чек.

– Банки закрываются в половине четвертого, – сказал он. – Так что поторопись.

Винни бросила на чек беглый взгляд. Там значилась сумма – сто фунтов.

– Спасибо, – сказала она и, выходя, велела матери надеть шляпку.

Миссис Мабл давно так не суетилась и не волновалась, как в этот день. Сначала они мчались по улице к остановке автобуса, идущего на Рай-лейн. Потом бежали в банк, чтобы успеть получить деньги. Винни сунула в свою сумочку купюры с таким видом, словно привыкла, что у нее там лежат сотни фунтов. После этого они носились по магазинам, смешавшись с предрождественской толпой, и хватали все, что миссис Мабл забыла купить: и товары на каждый день, и вещи, которые нужны только на Рождество. Они едва не падали от усталости, когда Винни остановила такси, словно посланное им самим небом, и затолкала туда мать вместе с кучей больших и маленьких свертков.

Но Винни этого было мало. На следующий день, в сочельник, она заставила мать приготовить индейку и разогреть рождественский пудинг, который они купили готовым. Она добилась, чтобы к ужину стол застелен был чистой скатертью и сервирован серебром. Затем она вручила отцу и матери подарки, приобретенные на их же деньги, и показала, что купила себе. Она украсила весь дом омелой и остролистом. А когда прошло Рождество и родители готовы были вздохнуть с облегчением, она принялась обходить дом, методично пытаясь навести порядок. Беркширская школа гордилась тем, что успешно учила своих воспитанниц домоводству; конечно, она не могла учитывать случаи, когда хозяйка, получая на свои нужды тридцать фунтов в месяц, не допускает в дом ни прислугу, ни уборщицу. Винни, привыкшая к другим порядкам, просто стала в тупик.

В общем, ей удалось, не добившись никаких радикальных изменений, основательно напугать родителей. Мистер Мабл давно уже чувствовал себя несчастным, но состояние это, по крайней мере, не требовало от него никаких усилий. Он жил, словно двигаясь по определенной колее; колея эта, благодаря своему постоянству, уже есть существенное облегчение для того, кто живет в тени виселицы. Естественно, что Мабл выходил из себя, когда колею эту приходилось, пускай на короткое время, покидать. Он привык питаться кое-как, другие же стороны быта его никогда не интересовали. Он давно уже перестал гордиться своей ампирной мебелью… Винни, с ее энергией и желанием сделать все по-своему, смущала и раздражала его. Хотя он не отдавал себе в этом отчета, до сих пор пассивность жены его устраивала: он знал, что чем меньше она суетится, тем меньше шансов, что она выдаст хранимую в сердце тайну. И тут на них сваливается Винни и хочет все перевернуть. Это очень не нравилось ему. И не понравилось еще больше, когда он заметил, что она неодобрительно смотрит на его пристрастие к виски и явно раздумывает, как бы вмешаться.

К счастью, Винни была сделана не из того теста, чтобы добиваться своего любой ценой. В этом смысле она похожа была на отца: способная сделать большое усилие и многого при этом достичь, она спустя какое-то время сдавалась и опускала руки. Активность ее постепенно сошла на нет, и вскоре она поймала себя на том, что бродит по дому так же бестолково и полусонно, как мать, и все валится у нее из рук. И еще она поняла, что ужасно скучает.

Правда, ей и на сей раз удалось привести в какой-никакой порядок материн гардероб, и она, где лестью, где уговорами, убедила мать надевать красивые платья, в беспорядке валявшиеся в спальне. Наведя в доме – с помощью метода, который ей за два года вбили в голову в школе, – относительную чистоту и разложив по местам вещи, Винни обнаружила, что интерес к домоводству в ней стремительно угасает и что жизнь в доме 53 по Малькольм-роуд невыносимо скучна.

Она послала несколько писем школьным подругам. Не важно, что она в них писала: правду ли, выдумывала ли что-нибудь о болезни – разумеется, не о заразной – или об атмосфере несчастья, царящей в доме… Важно, что своей цели она достигла. Вскоре ей пришло сразу два письма, в которых ее приглашали провести остаток каникул в гостях.

К этому времени и отец, и мать были готовы к тому, чтобы расстаться с ней без особого сожаления: слишком она досаждала им своими претензиями. Так что простились они спокойно. Мистер Мабл вручил ей еще один чек: отчасти из благодарности, отчасти же потому, что Винни считала это естественным; в нем на минуту даже проснулось былое тщеславие: ведь его дочь едет в гости в семью, у которой, кажется, есть даже фамильный герб… Жизнь их в последнее время вообще стала странной и нереальной, и они не увидели ничего особенного в том, что отпускают шестнадцатилетнюю дочь одну, к незнакомым людям, с сотней фунтов в сумочке…

В конце концов, годовой доход мистера Мабла составлял почти тысячу двести фунтов. Триста из них составляли долю Винни, но из оставшихся девятисот он был не в состоянии истратить даже четверть. Если у тебя в год оказываются лишними целых пятьсот фунтов, то не будешь же ты делать проблему из нескольких сотен… Особенно если каждая минута, которую ты проводишь бодрствуя, наполнена страхом перед виселицей.