Текст книги "Возмездие в рассрочку"

Автор книги: Сесил Скотт Форестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава 3

И все же из-за пятифунтовых банкнот мистер Мабл переживал еще долго. Такой уж чудной был у него характер. Когда он чувствовал себя крысой, загнанной в угол, то и вел себя подобно этой крысе: боролся отчаянно, всем рискуя… Но теперь, когда худшее было позади, он думал только о том, как замести следы.

Собственно, и за мелкие, однофунтовые банкноты ему пришлось заплатить немалую цену. Сердце его, которое билось так бешено в ту ненастную ночь, и теперь, спустя столько дней, иногда принималось яростно колотиться. А мозг неустанно, днем и ночью, перебирал возможные последствия того, что он сделал. Иногда откуда-то вдруг возникало убеждение, что отель, где Мидленд снял номер, непременно начнет бить тревогу и полиция, может быть, уже направляется к дому Маблов… Или что в банке, где служит Мабл, кто-то заинтересовался, откуда у него неожиданно появились деньги, и собирается задать ему несколько неприятных вопросов… Подобные мысли и вызывали у Мабла отчаянное сердцебиение, которое успокаивалось лишь вечером, когда он удобно устраивался в кресле со стаканом виски в руке. Порой он и ночью просыпался в холодном липком поту и долго лежал, слушая, как гулко пульсирует в висках кровь; в воображении его проплывали ужасные воспоминания. Он ворочался в постели, никак не находя удобную позу, и что-то тихо бормотал под нос, не видя выхода ни в том, что было ему известно, ни в том, чего он еще не знал. Если сон слишком долго не приходил, перед мысленным взором его вставали ужасные воспоминания: выпученные глаза, глядящие на него, искаженное мальчишеское лицо с пеной на губах… Это было самое худшее…

Постепенно его перестало успокаивать даже одиночество у камина, в столовой дома на Малькольм-роуд, в компании с верной подругой – бутылкой виски под рукой и мыслью, что и сегодня никто не бродил, ища чего-то в саду. Виски теперь лишь усиливало его напряжение. Ему требовалось все больше времени, чтобы отвлечься мыслями от того, что может произойти. Скоро он понял: самые мучительные минуты приходятся на ту стадию, когда спиртное еще, так сказать, взнуздывает, а не притупляет сознание. Эти минуты так страшили его, что, случалось, он не пил целый вечер, хотя жаждал виски всем существом. В такие вечера ему было необходимо общение с женой и детьми. Слушая подробный рассказ Энни о маленьких событиях минувшего дня – о том, как она разговаривала с учеником пекаря, который теперь работал у мясника, как она прошла из конца в конец всю Рай-лейн, чтобы купить остатки на распродаже, и что ей сказал страховой агент, мистер Браун, – Мабл какое-то время чувствовал себя так, будто с ним ничего не случилось. Просто приснился какой-то кошмарный сон… Ведь если то, чего он не может забыть, было правдой, разве мог бы он как ни в чем не бывало мирно сидеть сейчас у камина?.. Когда Энни произносила свои бесконечные непритязательные монологи, он мог ограничиваться редкими односложными репликами и думать о чем-нибудь совсем постороннем… Ведь то, что недавно произошло в этой неуютной, заставленной старой мебелью комнате и что жуткой, леденящей кровь тайной прячется там, в саду, просто-напросто горячечный, странный, не имеющий ничего общего с реальностью сон… Убаюканный болтовней Энни и сбивчивыми рассказами Джона и Винни о школьных буднях, он в самом деле был близок к тому, чтобы поверить: ничего не было, он что-то увидел во сне, но вот проснулся и теперь все в порядке… Энни в такие вечера была на седьмом небе от счастья: ее дорогой Уилл с нею, он ее слушает… Но потом наступала ночь, с нею – расплата за час или два покоя. На грани бодрствования и сна он опять убеждался, что происшедшее – очень даже реально, и ночь проходила в бессонных метаниях, в бесплодной борьбе с лихорадочно набегающими, терзающими сердце и ум образами.

Постепенно, едва заметно чувство уверенности, однако, возвращалось к нему. Нет, это не было подлинной, безмятежной уверенностью – скорее, примирение с неизбежным: будь что будет. В дом 53 по Малькольм-роуд так и не пришли полицейские; в отеле тоже никто, видимо, не заинтересовался, куда делся их постоялец по имени Джеймс Мидленд. Мало-помалу, стараясь не очень спешить, Мабл выплатил все долги; на это ушла большая часть однофунтовых банкнот. Но его личные траты в последнее время тоже выросли, они не могли не вырасти: ведь каждый день он поглощал много виски. Да и Энни, сколько он ни выговаривал ей, не хотела тратить на хозяйство хотя бы чуточку меньше. Энни упорно держалась своей привычки: расходовать чуточку больше, чем зарабатывал муж. Короче, все шло к тому, чтобы начать понемногу тратить пятифунтовые купюры. Правда, Мабл делал это в высшей степени осторожно: опыт банковского служащего весьма помогал ему в этом. Ни одна из этих похрустывающих бумажек не попала к местным торговцам и, главное, не перешла на личный счет мистера Мабла в том банке, где он работал.

В большом, украшенном позолотой, популярном лондонском ресторане «Корнер Хаус» время от времени стал появляться, всегда в одиночестве, маленький человечек с круглым невзрачным лицом. Он усаживался за столик и заказывал дорогой ужин – самый дорогой, какой предлагало меню. Затем торопливо, не взглянув на людей, сидящих за соседними столиками, съедал все, что ему подавали, требовал счет, оплачивал его и быстро уходил. Расплачивался он всегда пятифунтовой купюрой и, заталкивая в карман сдачу, убегал с таким видом, словно за ним гнались по пятам… А за ним в самом деле гнались. Например, гнался безрассудный страх, что какой-нибудь официант во фраке остановит его и спросит, где он взял такие банкноты, и при этом бросит многозначительный взгляд на коллегу: дескать, вызови-ка полицию. Вторым преследователем был ужас перед леденящей душу возможностью, что кто-нибудь случайно узнает кое-что про заброшенный сад на одной тихой улице южного лондонского предместья. Мистер Мабл уже хорошо знал, как страшно идти вдоль этой самой улицы, слушая неровный стук своего сердца и едва не теряя сознание от нетерпения, как бы поскорее добраться до дому и убедиться, что там все по-старому. А придя, целый вечер прислушиваться, не идет ли полиция, и, что еще хуже, смотреть на жену и детей, мучительно пытаясь понять: не таится ли за их словами и взглядами беспощадное: знаем!.. Но время шло, и ничего не случалось.

Удар последовал с той стороны, откуда Мабл меньше всего его ждал. Было девять часов вечера. Мистер Мабл сидел все в той же тесной, душной столовой, поминутно следя за двумя самыми важными в этот момент вещами: уровнем виски в бутылке и положением стрелок на циферблате. Энни тоже находилась в комнате, но присутствие ее было едва заметно: она шепотом разговаривала о чем-то сама с собой. Придя домой, Мабл резко отверг все ее попытки заговорить с ним, и она поняла: в этот вечер надеяться на ласковое отношение мужа не приходится… Когда раздался стук в дверь, она пошла открывать. Это был почтальон, он принес одно-единственное письмо. Энни отдала его Уиллу. Непослушными пальцами он разорвал конверт и, с трудом остановив в одной точке блестящие от виски глаза, прочел несколько строк, напечатанных на машинке. Ему пришлось перечитать их трижды, пока до него дошел смысл. Это было официальное извещение: аренда дома 53 по Малькольм-роуд настоящим прекращается…

Лишь утром следующего дня Мабл смог убедить себя, что опасность не так ужасна, не так неотвратима, как воспринял ее его одурманенный ум накануне вечером. Пока что бояться, в общем, нечего. Закон о жилище закрепляет за ним право на аренду дома вплоть до истечения срока контракта. Извещение это – всего лишь сигнал, что в скором времени будет поднята плата за аренду. Но тут-то и кроется подлинная причина для беспокойства. И опасность вполне реальна и конкретна, куда конкретнее, чем страшные мысли о шпионящих соседях или бродячих собаках, разрывающих клумбу в саду. Рано или поздно Маблов вынудят покинуть этот дом – и что тогда? Он не знал, что тогда…

Вечером следующего дня в местной публичной библиотеке появился низенький человечек в потертом синем костюме, с блекло-голубыми глазами и рыжеватыми усами, которые воинственно топорщились под носом. Он заполнил необходимые бумаги и, получив читательский билет, сказал, что хотел бы взять книги по криминалистике.

– Боюсь, у нас немного таких книг, – удивленно сказал библиотекарь.

– Ладно, давайте что есть, – ответил Мабл.

Библиотекарь принес ему кучу изданий.

Среди них были две работы о Ламброзо [2]2
  Ламброзо Чезаре(1835–1909) – итальянский судебный психиатр, автор теории так называемой прирожденной преступности.


[Закрыть]– справочник по судебной медицине, две или три популярные брошюры о реформе тюрем и еще что-то в этом роде. В самом низу груды лежали две книжки, за которые библиотекарю всегда хотелось извиниться перед читателями. Одна из них называлась «Преступления и преступники. Знаменитые случаи из судебной практики». Мабл трясущимися руками перебрал книги.

– Пожалуйста, вот эту, – сказал наконец он, решительно указав на «Преступления и преступники».

Библиотекарь вписал ее в формуляр и неохотно вручил Маблу. Среди его читателей была небольшая группа, в основном служащие и технический персонал, которым он глубоко симпатизировал: они увлеченно занимались самообразованием и к книге относились с благоговением. Вторую группу составляли любители романов – этих он терпел, так как они составляли подавляющее большинство клиентуры. Но к тем всеядным читателям, которым все равно, что они берут в руки, библиотекарь питал острую неприязнь; он подозревал, что они исключительно из какой-то извращенной страсти держат подолгу книги, которых даже в муниципальной библиотеке мало и которые в основном подарены богатыми покровителями. Странный новичок – наверняка из этой категории, причем и там представляет самую отпетую последнюю разновидность. Художественной литературы, чтобы удовлетворить свою грязную фантазию, ему, очевидно, уже недостаточно. Использование книг в качестве возбуждающего было в глазах библиотекаря даже более предосудительным пороком, чем нездоровый интерес прыщеватых подростков к пособиям по физиологии. Из всего огромного фонда этот так называемый читатель выбрал как раз то, чего библиотекарь больше всего стыдился. Грустно качая головой, смотрел он вслед удаляющейся сутулой фигуре.

Но как бы там ни было, это была первая за долгое время ночь, когда мистер Мабл не пил до беспамятства. «Преступления и преступники» заворожили его. В этой теме он был не слишком сведущ, о подробностях уголовных процессов понятия не имел. В книге он первым делом выбрал те преступления, которые названы были «выдающимися». Потом накинулся на леденящие кровь истории об убийствах, совершенных из страсти или из ненависти. Страницы, посвященные приведению в исполнение смертного приговора, он читал с таким напряженным интересом, словно все это самым непосредственным образом относилось к нему.

В конце концов, переполненный щемящим ощущением обреченности, почти чувствуя, как волосы у него на голове встают дыбом, он понял: едва ли не две трети преступников попадаются потому, что не могут надежно спрятать труп. В книге была история про женщину, которая много миль прошагала по лондонским улицам, толкая детскую коляску с телом жертвы. Тут же был рассказ о лондонском житье-бытье Криппена, [3]3
  Криппен Холи Харви(1862–1910) – врач, зверски убивший свою жену; был повешен. Имя его в Англии стало нарицательным как имя циничного убийцы.


[Закрыть]спрятавшего труп жены в подвале своего дома. Но во всех случаях полиция находила труп. Этот момент автор смаковал с каким-то особым, ханжеским удовольствием… Мистер Мабл отложил книгу около полуночи; переживания настолько измучили его, что ему едва не стало плохо. Пока что он был в относительной безопасности, даже более чем относительной. Ведь до тех пор, пока кто-нибудь не начнет рыться в цветочной клумбе за домом, никому и в голову не придет подозревать его в чем-либо. Племянник его канул в неизвестность, такое бывает нередко, подобным исчезновениям обычно посвящают несколько строк в газете. Не было ничего, абсолютно ничего, что связывало бы мистера Мабла, добропорядочного лондонского служащего, с исчезновением молодого Джеймса Мидленда. Но едва только какой-нибудь чудак, пускай случайно, начнет копаться в этой злосчастной клумбе – все рухнет. Мистер Мабл не знал, можно ли установить личность покойника спустя столько времени (он взял себе на заметку: надо поискать в библиотеке книгу, где говорилось бы об этом). Но даже если нельзя, все равно качнется расследование, и тогда плохи его дела. Выходит: что бы ни было, клумбу он постоянно должен держать в поле зрения… или принять какие-нибудь другие меры. Но сама мысль о «мерах», что бы они ни представляли собой, приводила его в ужас. Нет, этого он не выдержит. Или случится что-нибудь непредвиденное, как с тележкой, на которой один убийца – все из той же книги – возил свою жертву по Боро-Хай-стрит. А там – разоблачение, и потом… Потом – тюрьма и виселица, сказал себе мистер Мабл, и по лицу его заструился пот.

Безопасность ему обеспечит одно: если он выкупит этот дом. Тогда он застрахован от всяких случайностей на всю жизнь. Что произойдет после его смерти, мистера Мабла не слишком интересовало; лишь бы смерть не наступила раньше времени, как результат судебного приговора.

Вопрос лишь в том, как это сделать… Как выкупить дом? Как прыгнуть выше собственного носа? Эти вопросы он повторял про себя, уныло вспоминая пятифунтовые бумажки, оставленные в ресторане «Корнер Хаус». Все-таки, все-таки это необходимо сделать!.. Из кожи вылезти, но сделать… Слепой страх, терзавший его последние месяцы, перешел в страх, который подстегивал мысль. Выкуп дома стал для мистера Мабла главной целью жизни. Собственно говоря, вчерашнее письмо о прекращении аренды можно понимать как своеобразный намек: может быть, вы сочтете более удобным для себя выкупить дом, чем вносить за него, месяц за месяцем, арендную плату… Мистер Мабл наконец лег в постель, но всю ночь ворочался, бормотал, пугая жену, и строил фантастические планы, как добыть денег, много денег, чтобы стать собственником дома 53 по Малькольм-роуд.

Глава 4

На службе, как и можно было ожидать, почти никто не заметил каких-то существенных изменений в поведении мистера Мабла. Он и прежде всегда выглядел удрученным и много пил. Мистер Хендерсон, начальник отдела, часто видел своего заместителя под хмельком, но никаких решительных шагов в этом плане не предпринимал. Он, в общем-то, был даже рад, что у его заместителя есть такая слабость, – значит, он может увереннее держать в своих руках нити власти, не боясь, что Мабл его подсидит. С другой стороны, он, как ни странно, даже симпатизировал «бедному старому Маблу», с его озабоченным лицом, озабоченными глазами, озабоченными усами. Мистер Хендерсон искренне радовался, что Мабл, судя по всему, выбрался из своих денежных затруднений, которые несколько месяцев назад заставили его обратиться даже к шефу с просьбой одолжить ему денег, и это за две недели до выплаты жалованья. Одного Хендерсон не сумел разглядеть в своем помощнике: хотя характер у того был нерешительным и, видимо, непригодным для каких-то важных дел, однако в нем, где-то в самой глубине, прятался проницательный, даже – несмотря на все растущее пристрастие к виски – острый ум плюс невероятная энергия, способная, если ее разбудить, на великие свершения. Мистер Хендерсон, разумеется, ничего не знал о той небольшой операции, которую Мабл столь успешно осуществил несколько месяцев назад.

Мистер Мабл все еще не придумал способа добыть сумму, к которой так вожделенно стремился. А ведь там, где он служил, сам воздух был пропитан деньгами, причем, пожалуй, даже в большей мере, чем в других учреждениях подобного рода. Отдел Кантри Нэшнл Банка, где мистер Хендерсон был начальником, а мистер Мабл – его заместителем, занимался исключительно операциями с иностранной валютой; тут ежедневно шла интенсивная купля-продажа: долларов – хлопкопрядильщикам, франков – производителям готовой одежды, песет – виноторговцам, долларов, франков, песет и особенно марок – всякого рода валютным спекулянтам. Азартная игра с иностранной валютой превращалась в национальный вид спорта, и Кантри Нэшнл Банк неплохо на этом зарабатывал. Где-где, а уж здесь-то мистер Мабл мог добыть деньги, о которых мечтал. Однако он слишком много знал о махинациях, связанных с обменом валюты, и потому боялся. Прежде у него бывали случаи, когда, вовремя купив или продав немного валюты, он зарабатывал фунт-другой, но не более. Перед его мысленным взором всегда стояли примеры дельцов, которые покупали марку по невиданно низкой цене и потом обменивали фантастические тысячи на еще более фантастические сотни тысяч, – но в конечном счете девяносто процентов вложенных средств пропадали бесследно. Умный спекулянт получает верную прибыль чаще всего не на покупке, а на продаже. Продать можно, как известно, в том случае, если ты предварительно что-то купишь; исключение из правил – форвардная операция. Колебания курса принесут ощутимый барыш, если ты продашь то, чем не владеешь. Но ни один банк не заключит с тобой форвардную сделку, если у тебя нет на это весомой причины. Слишком уж основательную причину, конечно, искать нет необходимости; однако она должна быть чуть более убедительной, чем безденежье, которым страдает какой-нибудь незаметный банковский служащий, у которого за душой жалкие шестьдесят фунтов. Форвардная операция обладает еще одним преимуществом: ты не обязан вносить на счет более десяти процентов номинальной суммы. И тогда даже пять процентов, на которые вырастет курс данной валюты, будут означать, что номинал вырос в пятьдесят раз, – разумеется, если ты был так удачлив и вовремя приобрел валюту; если же продал, потеря будет равна пятидесяти процентам. Предположим, ты решил покупать с десятипроцентным индексом прибыли и стоимость твоего вклада удвоилась. Тогда вложенный капитал возрастет не в два раза, а в двадцать… Мистер Мабл вспомнил про свои шестьдесят фунтов, и у него потекли слюнки.

Неделя шла за неделей, а шанс все не представлялся. Валютный рынок словно сошел с ума. Немецкая марка рухнула в пропасть – ее отношение к доллару выражалось в миллионных цифрах; два года назад то же самое творилось с австралийским шиллингом. Туда же катилась итальянская лира. Фунт стерлингов лишь в Нью-Йорке с трудом вскарабкался на довоенный уровень. Постоянно падал и франк. Перед войной он был – к доллару – едва выше двадцати пяти; сейчас индекс перевалил за сотню, и процесс этот продолжался неторопливо, но верно… Мистер Мабл присматривался к конъюнктуре и размышлял. Если франк и лира упадут столь же стремительно, как это было с маркой, и если умный делец купит их авансом на форвардный залоговый счет, то он может рассчитывать на прибыль, выражаемую тысячью процентов. Подобным образом, видимо, рассуждали и брокеры, с которыми Мабл в течение дня многократно беседовал по телефону. Того же мнения были поголовно все служащие в валютном отделе Кантри Нэшнл Банка. Кое-кто из них, пускаясь в осторожные спекуляции, ухитрялся урвать неплохие деньги; в этом им помогали друзья, работающие на бирже. Продавая авансом ничтожные суммы, они тут же спешили сломя голову дать отбой, а потом проклинали свою трусость, видя, что франк падает дальше. Наблюдая все это, мистер Мабл тоже впал в искушение. Дважды он почти готов был сделать решительный шаг – но каждый раз его удерживало то чутье, которое, действуя исподволь, было всегда на страже. Где-нибудь, что-нибудь всегда вызывало сомнения.

Но однажды утром шаг этот был сделан. Успех представлялся столь очевидным, что нужно было лишь протянуть руку.

В десять часов мистер Мабл сидел за своим столом в глубине комнаты, возле перегородки, за которой находился чертог его величества, мистера Хендерсона. Перед Маблом лежали вскрытые письма, переданные экспедицией, и он рассеянно просматривал их, проверяя, нет ли среди них таких, из-за которых придется побеспокоить мистера Хендерсона или, не дай Бог, кого-нибудь еще выше. Письма, однако, были неинтересные – какие-то извещения о выдаче кредитов и о выпуске векселей. Они требовали лишь рутинного учета. Ничего экстраординарного в них не содержалось, все можно было передать рядовым клеркам, лишь два следовало показать мистеру Хендерсону… Последнее письмо было, пожалуй, самым заурядным из всех. Оно представляло собой обычный двухнедельный отчет, поступивший из парижского филиала, и подтверждало сведения о сделках, заявленных уже в телеграммах и по телефону. Мистер Мабл пробежал письмо. Нет, ничего интересного. Парижские сотрудники, как ни дико это звучало, не допустили ни единой ошибки в декодировании телеграмм. Они выполнили все, что им было велено, и так, как было велено. Ни небрежности, ни бестолковщины… И все же Мабл дочитал письмо до конца: тот, кто его составлял, был ему лично знаком. Коллинз несколько лет назад, до того как его перевели в Париж, работал здесь, в подчинении у мистера Мабла. Это был очень разговорчивый человек – Мабл в свое время называл его болтуном, – и разговорчивость его отражалась даже в официальной переписке: в конце письма был абзац, который по всем официальным канонам должен был выглядеть здесь лишним. Для Коллинза, впрочем, абзац был довольно коротким. Он содержал следующее: в будущем французский франк станет, вероятно, стабильнее, так как правительство Франции намерено взять заботу о нем в свои руки, а это, возможно, принесет свои результаты и на лондонской бирже…

Мистер Мабл отодвинул письмо и устремил задумчивый взгляд на пыльное окно, за которым, по ту сторону вентиляционной шахты, виднелись такие же пыльные окна. Сегодня утром франк котировался на пункт выше, чем вчера, на момент закрытия биржи. Его тренированный мозг сразу это отметил (мистер Мабл, поразмыслив минуту-другую, мог назвать курс обмена в любом месте и в любой день за минувшие два года). Но как ни странно, мистер Мабл способен был и на большее – если для этого имелся соответствующий стимул. Если Французская Республика возьмет выплату иностранных долгов в свои руки, это будет означать не только простую устойчивость франка… Мистеру Маблу вдруг пришла в голову давно занимающая его идея относительно того, как можно было бы использовать ситуацию самым выгодным для себя образом… Он прикинул несколько вариантов. Если французы действительно готовятся это сделать, франк стремительно пойдет в гору. Он легко может достигнуть шестидесяти пунктов по отношению к доллару… а то и пятидесяти; не исключено, что даже и сорока. Более сорока – нереально, решил мистер Мабл, оценивая шансы с такой проницательностью, какая его самого удивила бы, если бы он думал об этом… Вероятнее всего, франк останется на шестидесяти пунктах.

– Какие новости в Париже, Нетли? – спросил он сослуживца, как раз проходившего мимо.

– Сто девятнадцать, сто семнадцать, – бросил Нетли через плечо, надеясь, что мистер Мабл заметит: он не употребил слово «сэр».

«Еще два пункта», – подумал Мабл. Не исключено, что дикий план, родившийся у него в голове, не такой уж и сумасшедший… Конечно, вполне может быть, что это всего лишь обычное, временное повышение: сегодня чуть лучше, завтра чуть хуже… Тогда котировка в любой момент упадет снова. Только начни покупать – и тут выяснится, что это начало падения, а не подъема. А если заключить форвардную сделку (в голове мистера Мабла был уже готов план, как это осуществить), то неизбежное падение на десять пунктов съест девяносто процентов его и без того тощего капитала. Но если – тут сердце мистера Мабла забилось с утроенной силой, – если произойдет подъем на те же самые десять пунктов, а это выглядит очень даже реальным, то вложенная сумма вырастет в сотню раз… Мистер Мабл, несмотря на сердцебиение, постарался заставить мозг работать предельно ясно и точно… как в тот памятный вечер, несколько месяцев тому назад. Это – реальный шанс… В голове его пронеслись друг за другом все скопившиеся за последнее время крохотные сигналы и знаки. «Нет, это больше, чем шанс… Это – верный выигрыш», – сделал он вывод.

Мистер Мабл почувствовал, как кровь приливает к лицу, а сердцебиение становится невыносимым; он вскочил и торопливо двинулся к выходу. Может быть, это самый важный момент в его жизни!.. Сознание значительности минуты настолько переполняло его, что даже походка у него стала неуверенной, и молодые клерки у него за спиной толкали друг друга и ухмылялись.

– Старик пошел принимать, – тихо говорили они. – Что-то рановато нынче. Вчера, видно, сильно перебрал…

За углом находился пивной бар; сюда, на обычное место, и несли Мабла ноги. Барменша встретила его как старого знакомого: когда он подошел, двойное виски уже поджидало его. Однако на сей раз мистер Мабл не выпил его залпом и не заказал тут же еще, как делал обычно. Он взял стакан, сел за столик и стал ждать. Ждал долго, сосредоточенно, пока биение сердца не захватило все тело, до кончиков пальцев. Бар только что открылся, в него валом валили биржевики, служащие банка, уличные букмекеры – та странная публика, что наполняет в будни, уже в утренние часы, пивные и бары в окрестностях Треднидл-стрит.

Среди посетителей мелькнуло несколько знакомых; они кивали ему, но Мабл не собирался тратить время на болтовню, и в его ответном кивке не было ни намека на приглашение присесть к его столику. Впрочем, подобное приглашение, скорее всего, и не было бы принято… Мистер Мабл не отрывал глаз от входа.

И вдруг его сердце затрепетало. Страх – страх перед будущим – он тут же почувствовал тошноту. План его наконец утратил приятную отвлеченность и предстал перед ним во всей своей грозной конкретности. В течение нескольких секунд Мабл был опасно близок к тому, чтобы сдаться, плюнуть на все и отказаться от риска. Ведь дело, в общем, не требовало решительного и бесповоротного выбора. Он мог вполне протянуть еще несколько лет в том же шатко-устойчивом равновесии, не кидаясь вниз головой во мрак неизвестного… Однако он нашел в себе силы перебороть слабость и отбросить соблазн. Стиснув зубы, он перешел Рубикон.

Мистер Мабл поднял руку и поманил к себе Сондерса – того человека, который и вверг его было в панику.

Сондерс, держа в руке стакан с виски, поздоровался со знакомыми, толпящимися у стойки, и огляделся: не пропустил ли кого?

Это был полноватый, респектабельного вида человек, выше среднего роста, с розовым добродушным лицом. С Маблом его связывало лишь шапочное знакомство, иногда они перекидывались парой слов в этом же самом баре. Сондерс знал, что Мабл служит в Кантри Нэшнл Банке, с которым он и сам имел дела, вот и все. Конечно, он был слегка удивлен, заметив жест Мабла. Но Сондерс старался поддерживать хорошие отношения со всеми: он знал, что его благополучие зависит от расположения окружающих. Сондерс был букмекером, держал бюро на шестом этаже дома по Олд-Брод-стрит и дела свои вел по большей части с помощью телефона и нескольких помощников, которые в обеденное время торчали на ближайших перекрестках.

Со стаканом в руке Сондерс подошел к столику и, почти помимо своей воли, сел напротив Мабла. Было в лице, глазах Мабла что-то такое, что парализовало его волю, хотя сам бы он в этом ни за что не признался.

– Ну, – добродушно сказал Сондерс. – Как делишки?

– Как всегда, – ответил Мабл. – У вас найдется десять минут?

«Десять минут-то найдется», – подумал Сондерс с некоторым облегчением: вначале он было решил, что Мабл собирается открыть у него кредит, потом – поскольку тот не делал на этот счет никаких намеков, – что Маблу нужна подсказка, на кого ставить в сегодняшних заездах. Жизненный опыт говорил Сондерсу, что люди, общаясь, заняты только тем, что заключают пари или просят взаймы.

– Вы ведь тоже клиент Кантри Нэшнл Банка, верно? – спросил его Мабл.

– Ну да…

– А знаете, что я там служу?

– Знаю, конечно. А в чем дело? Фирма обанкротилась? Или мой кредитный счет превышен? – Сондерс шутил: о банкротстве Кантри Нэшнл Банка и помыслить было трудно, а что касается кредитного счета Сондерса, то он никогда не опускался ниже четырехсот фунтов… Но Мабл даже не улыбнулся. Его блекло-голубые глаза впились в зрачки Сондерса.

– Нет, – медленно сказал он. – Я хочу провернуть одно верное дело, но для этого мне нужен один из клиентов банка. Вы мне подходите. Разумеется, если не захотите, найдется другой.

– Пожалуй, вы правы, – сказал Сондерс, но уже совсем не шутливым тоном. Мозг его напряженно работал, пытаясь понять, почему Мабл обратился к нему. Этот шут гороховый или свихнулся, или замыслил что-то такое, что не очень согласуется с законом. В любом из двух вариантов Сондерс предпочел бы держаться от него подальше. К закону Сондерс относился с почтением, если не считать того, что подбивал людей заключать уличные пари. Но все-таки… все-таки…

– Согласны меня выслушать? – спросил Мабл сурово. Он был решителен и уверен в себе, но это стоило ему таких же усилий, как в тот момент, когда он подал Мидленду стакан виски… Его уверенность развеяла сомнения Сондерса.

– Валяйте! Хотя большой вопрос, буду ли я играть в эту вашу игру, – поспешно добавил он.

– И не надо. Только, пожалуйста, дайте слово, что будете обо всем помалкивать.

Сондерс дал слово. А слово букмекера высоко ценится в Англии.

– Я получил кое-какую информацию. Если правильно ею воспользоваться, это принесет большие деньги.

– Информацию о забегах? – В тоне Сондерса прозвучало подозрение: может, это чучело над ним насмехается? Но за информацию о забегах он отдал бы половину своего дохода.

– Нет. Это связано с валютой.

– В валюте я мало что смыслю.

– Конечно, – сказал Мабл. – Многие не смыслят вообще ничего.

– Ну, немножечко я все-таки разбираюсь, – попытался смягчить впечатление Сондерс. – Скажем, знаю, что марка упала почти до нуля… ну и все такое.

За эти несколько минут баланс сил меж ними каким-то таинственным образом изменился. Причем Мабл, несомненно, оказался в восходящей ветви. Изменение главным образом объяснялось тем, что речь шла теперь о предмете, в котором один из них разбирался прекрасно, другой – не разбирался совсем. Однако нельзя не признать, что играл свою роль и личностный фактор. Мабл пустил в ход все свои душевные силы, чтобы воздействовать на настроение Сондерса, и это ему удалось. Люди способны на многое, когда их прижмет.

– Итак, – произнес Мабл, твердо глядя на собеседника, – франк поднимается, пора его покупать.

Тайна вышла на свет. Сондерсу теперь ничего не стоит его надуть. Но Мабл ни на секунду не сводил с него глаз – и знал, что тот его не надует.

– Я ведь не спорю, – хрипло ответил Сондерс. – Но что будет в конце? Что я должен делать? И что должны вы?