Текст книги "Убийство на пивоварне. Чудовище должно умереть"

Автор книги: Сесил Дей-Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Глава 6

Пять часов спустя Найджел беседовал с инспектором Блаунтом, а Фил Рэттери распивал чай с конфетами в компании Джорджии, болтая о полярных исследованиях.

– Это был стрихнин, – сказал Блаунт.

– Откуда? Разве можно просто зайти в аптеку и попросить стрихнину?

– Нет, но можно купить крысиный яд. В химикатах для травли паразитов достаточное количество стрихнина. Впрочем, вашему приятелю было необязательно его покупать.

– Вы меня заинтриговали. Полагаете, что брат или сестра убийцы – профессиональные крысоловы? «Что там за странное тук-тук? Не крысы ль? Ах! Малейший звук – и мной уж овладел испуг»[53]53
  Р. Браунинг. «Пестрый дудочник» (пер. М. Бородицкой).


[Закрыть]. Это Браунинг.

– Коулсби осмотрел мастерскую Рэттери. Она стоит у реки и кишит крысами. На полках он заметил банки с крысиным ядом. Любой член семьи мог взять яд с полки.

Найджел задумался.

– Он выяснил, бывал ли Феликс Кернс в мастерской?

– Бывал, и не раз, – ответил Блаунт неохотно.

– А в день убийства?

– В день убийства его там не видели.

– Не позволяйте идее, что Феликс Кернс – убийца, необоснованно завладеть вашим разумом, инспектор. Сохраняйте объективность.

– Это непросто, учитывая, что один человек убит, а другой черным по белому написал в своем дневнике, что хочет его убить. – Инспектор Блаунт постучал пальцем по тетради, лежавшей перед ним на столе.

– Я считаю, Кернса можно исключить из списка подозреваемых.

– Что заставляет вас так думать?

– Нет никаких оснований сомневаться в том, что Кернс действительно хотел утопить Рэттери. Когда попытка сорвалась, он вернулся в гостиницу. Я провел расследование. Официант помнит, как подавал ему чай в холле в пять, примерно через четыре минуты после того, как Кернс пришвартовался. После чая он читал на лужайке перед гостиницей. Есть свидетели. В половине седьмого отправился в бар, где сидел до ужина. Выходит, в этот промежуток времени он не мог оказаться в доме Рэттери.

– Придется проверить его алиби, – осторожно заметил Блаунт.

– Да хоть через каток для глажения белья его пропустите, все равно ничего не выжмете. Вы можете возразить, что Кернс имел возможность отравить лекарство до того, как отправился на реку. Но зачем? Откуда ему было знать, что его затея с яхтой провалится? И даже если бы он решился на вторую попытку, то не выбрал бы яд. Его план убийства свидетельствует, что Кернс далеко не дурак. Скорее всего, он снова ждал бы удобного случая, а не стал бы травить Рэттери крысиным ядом, да еще и выбрасывать склянку.

– Да-да, склянка.

– Загвоздка как раз в ней! Если бы не ее исчезновение, смерть Рэттери выглядела бы самоубийством. Кернс не настолько глуп, чтобы намеренно привлекать к себе внимание. А впрочем, легко проверить, что после убийства он не приближался к дому.

– Уже проверил, – кивнул Блаунт. – Сразу после смерти Рэттери доктор Кларксон позвонил в полицию, и с четверти одиннадцатого дом находился под охраной. Где бы Кернса ни носило с ужина до четверти одиннадцатого, здесь его точно не было. – Блаунт позволил себе сухо улыбнуться.

– Но если Кернс не мог убить Рэттери…

– Я этого не говорил. Я сказал только, что он не мог выбросить склянку. Ваши аргументы весьма убедительны, – продолжил инспектор тоном учителя, распекающего нерадивого ученика, – однако в основе их лежит ошибочная посылка. Вы полагаете, что один и тот же человек совершил убийство и выбросил пузырек. А что, если Кернс заранее добавил яд, на случай, если дело на реке не выгорит? И он не собирался выбрасывать склянку. Представьте, что был кто-то еще. И когда Рэттери стало плохо, этот кто-то, желая защитить убийцу и подозревая, что яд в лекарстве, в отчаянной и безрассудной попытке спасти Кернса похитил склянку.

– Я понял, – промолвил Найджел после долгой паузы, – вы намекаете на Лину Лоусон. Только зачем ей…

– Она влюблена в Кернса.

– Господи, вы-то откуда знаете?

– Я великий психолог, – промолвил инспектор с ехидцей, не слишком изящно намекая на то, что Найджел считал своим коньком. – Кроме того, я расспросил слуг. Лина и Феликс почти помолвлены.

Пропустив столько точных ударов, Найджел зашатался.

– В таком случае мне здесь делать нечего. Боюсь, с остальным вы справитесь сами.

– И еще – чтобы в дальнейшем вы не были так доверчивы, – хотя вы наверняка назовете это… э-э… поразительным совпадением… Ваш подопечный упомянул о стрихнине в дневнике. Я не успел дочитать до конца, но взгляните сюда.

Блаунт передал Найджелу тетрадь, отметив ногтем нужное место: «В некотором смысле я даже расстроен, что не смогу как следует насладиться агонией мерзавца, ибо он не заслуживает легкой смерти. Я хотел бы сжечь его на медленном огне или наблюдать, как его плоть грызут муравьи. Есть еще стрихнин; говорят, перед смертью тело отравленного бьется в страшных конвульсиях. Господи, да я готов собственноручно столкнуть его в ад!»

Найджел встал и принялся вышагивать по комнате на своих длинных, словно у страуса, ногах.

– Нет, Блаунт, не сходится, – произнес он очень серьезно. – Ваши слова только подтверждают мое предположение: кому-то, читавшему дневник и замышлявшему убить Рэттери, было выгодно подставить Кернса. Но сейчас речь о другом. Вы можете представить себе человека – пусть не Кернса, который и мухи не обидел бы, если бы не зло, причиненное ему Рэттери, – так вот, вы можете представить себе человека, способного хладнокровно спланировать второе убийство, еще не совершив первого? Так не бывает.

– Когда разум нетверд, трудно ожидать логики от поступков, – ответил Блаунт тоже серьезно.

– Психически неуравновешенный убийца склонен переоценивать свои возможности, а не наоборот, согласны?

– Как правило.

– И вы хотите, чтобы я поверил, будто Кернс, задумавший почти идеальное убийство, так мало в себя верил, что решил подстраховаться?

– Вы идите своим путем, а я пойду своим. Меньше всего на свете мне хотелось бы арестовать невиновного человека.

– Хорошо. Могу я на время взять дневник?

– Сначала я сам его прочту, а вам пришлю вечером.

Глава 7

Вечер выдался теплым. Косые лучи заходящего солнца окрасили лужайку перед гостиницей мягким розоватым светом. В такие тихие вечера, как говорила Джорджия, слышно корову, которая жует на соседнем поле жвачку. В углу бара засела унылая компания тощих мужчин с обвислыми усами. Один из рыбаков, широко раскинув руки, демонстрировал размер улова. Если весть об убийстве и достигла этого мутного водянистого мирка, ее предпочли не заметить. Как и компанию за соседним столиком, попивавшую джин и лимонад.

– «Удочка, – процитировал Найджел, не думая понижать голос, – это палка с крючком на одном конце и болваном – на другом»[54]54
  Высказывание приписывают С. Джонсону (1709–1784), знаменитому английскому лексикографу.


[Закрыть].

– Заткнись, Найджел, – прошептала Джорджия. – Я не хочу стать участницей потасовки. Нас в два счета возьмут за жабры!

Лина, сидевшая рядом с Феликсом на скамье с высокой спинкой, заерзала на месте.

– Прогуляемся по саду? – предложила она, явно обращаясь только к Феликсу.

– Хорошо, допивайте, а потом мы сыграем в малый гольф, – отвечал Феликс, сделав вид, что не заметил намека.

Лина закусила губу и резко встала. Джорджия бросила на мужа быстрый взгляд, который тот истолковал так: «Пойдем и мы, нечего болтаться под ногами у этой парочки; вот только знать бы, почему девушке не терпится остаться с ним наедине?»

Ясно почему, подумал Найджел. Если Блаунт прав и Лина подозревает Феликса в убийстве, должно быть, ей страшно услыхать признание из его уст. Однако гораздо больше остаться с Линой наедине опасается Феликс. За обедом он не допускал Лину ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Что-то в тоне их разговора, особенно в том, как Феликс к ней обращался, предупреждало: ближе не подходи, порежешься. Найджел начал догадываться, что Феликс – натура сложная. Не пора ли выложить карты на стол и проверить свои подозрения?

После гольфа они уселись в шезлонгах у реки.

– Уличающий вас документ уже в полиции, – сказал Найджел. – Блаунт обещал прислать его вечером.

– Что ж, пусть знают худшее, – небрежно ответил Феликс. В его тоне робость странным образом сочеталась с самонадеянностью. – Теперь сбрею бороду, незачем больше маскироваться. Я слишком брезглив, а волосы вечно лезут в тарелку.

Джорджия рассматривала собственные ладони. От шутливого тона Феликса ее покоробило.

– А могу ли я узнать, о чем речь? – промолвила Лина. – Что за «уличающий документ»?

– Дневник Феликса, – быстро ответил Найджел.

– Дневник? – переспросила она. – Какой дневник? Ничего не понимаю…

Лина беспомощно уставилась на Феликса, но тот прятал глаза. Девушка выглядела озадаченной. Конечно, она актриса и умеет притворяться, размышлял Найджел, но он готов был держать пари, что Лина впервые слышит о дневнике. Придется идти до конца.

– Послушайте, Феликс, хватит играть в испорченный телефон. Неужели мисс Лоусон ничего не известно о дневнике… и об остальном? Разве ей не следует знать?

Найджел понятия не имел, куда заведет его эта скользкая тема. И меньше всего ожидал того, что случилось. Устремив на Лину взгляд, в котором смешались теплота и цинизм, напускная храбрость и презрение, Феликс рассказал ей о Марти, своих поисках убийцы, дневнике, который прятал под половицей в доме Рэттери, и неудачной попытке утопить Джорджа.

– Теперь тебе все обо мне известно, – закончил Феликс. – Вот только Джорджа я не убивал.

Его голос звучал ровно, однако Найджел видел, что Феликса трясет, как после купания в ледяной воде. Воцарилась тишина. Река плескалась о берег, пронзительно кричала камышница, гостиничное радио монотонно повторяло заверения японцев, что бомбардировки китайских городов были предприняты в целях самообороны. Молчание растянулось, словно обнаженный нерв. Все время, пока Феликс говорил, Лина сидела неподвижно, вцепившись ладонями в сиденье, только губы шевелились, как будто она пыталась угадать, что он скажет. Теперь ее хватка ослабла, пухлые губы дрогнули, тело поникло.

– Феликс, почему ты не рассказал мне об этом раньше? Почему? – воскликнула она.

Лина бесстрашно взглянула прямо в его суровое, бесстрастное лицо. Найджел и Джорджия прятали глаза. Феликс не ответил, он держался так, словно не хотел иметь с Линой ничего общего. Она разрыдалась, вскочила и бросилась бежать.

– Твоя тайная дипломатия сбивает меня с толку, – заметила Джорджия часом позже в гостинице. – Неужели ты намеренно спровоцировал эту душераздирающую сцену?

– Мне очень жаль. Я не думал, что все так обернется. Во всяком случае, теперь ясно, что Лина не убийца. Она ничего не знала о дневнике, и она действительно его любит. Из этого следует, что она не убивала Джорджа и не пыталась подставить Феликса. Хотя, – добавил Найджел, рассуждая вслух, – если ее слова относились…

– Чепуха, – перебила его Джорджия. – Мне нравится эта девушка. Она не пустышка, у нее храброе сердце. Говорят, яд – не женское оружие, потому что это оружие трусов. Если бы Лина захотела убить Рэттери, она размозжила бы ему голову. Такие, как она, способны убить только в порыве ярости.

– Похоже, ты права. Но скажи, почему Феликс так холоден с ней? Почему не рассказал про дневник сразу после убийства Рэттери? И почему бы не признаться Лине наедине, а не устраивать представление?

Джорджия откинула со лба черные волосы.

– Ему нужна была аудитория. Он боялся признаться Лине наедине, потому что использовал ее – по крайней мере, в самом начале, – сделав невольной сообщницей преступления. Он тонкий, ранимый человек, поэтому видел, как искренне она его любит, и не хотел ранить ее чувства. Я бы сказала, что он относится к тому типу трусов, которые больше всего на свете боятся таких сцен, но не из уважения к чувствам других, а потому, что не хотят задеть собственные. Поэтому он так ухватился за возможность открыть душу при посторонних. Наше присутствие спасало его от потоков слез и жалоб.

– Ты думаешь, он ее не любит?

– Пожалуй. По крайней мере, пытается убедить в этом ее или себя. Хотела бы я, чтобы он нравился мне меньше, – закончила Джорджия неожиданно.

– Почему?

– Ты заметил, как он преображается рядом с Филом? Феликс всей душой предан мальчику, а Фил буквально смотрит ему в рот. Если бы не это…

– …ты с легкостью заподозрила бы Феликса в самом страшном, – закончил за нее Найджел.

– Я предпочла бы, чтобы ты не вытягивал из меня признания, которых я не собиралась делать, словно фокусник золотые часы из карманов простаков, – обиженно заметила Джорджия.

– Ты прелесть, и я тебя обожаю, но кажется, ты впервые в жизни солгала мне.

– Нет.

– Значит, не впервые.

– Значит, не солгала.

– Ладно, будь по-твоему. Не возражаешь, если помассирую тебе плечи?

– С удовольствием. Если только ты ничем не занят.

– До утра я должен прочесть дневник. Я прикрою лампу и сяду читать, когда ты уснешь. Кстати, надо будет представить тебя старой миссис Рэттери. Настоящая ведьма. Хорошо бы у нее имелась причина отравить Джорджа.

– О матереубийцах я слышала, чего не скажешь о детоубийцах.

Найджел пробормотал:

– Ты бледен, мой Рональд! – О мать, моя мать!

– Тебя отравили, единственный мой!

– О да, я отравлен! Стели мне кровать.

Мне тяжко, мне душно, мне нужен покой[55]55
  Английская баллада «Лорд Рональд» (пер. С. Маршака).


[Закрыть].

– Я думала, что героя баллады отравила невеста, – заметила Джорджия.

– Вот и он так думал, – зловеще промолвил Найджел.

Глава 8

– Я бы многое отдал, чтобы найти ту склянку, – рассуждал инспектор Блаунт, когда на следующее утро они с Найджелом шагали к мастерской. – Если ее припрятал кто-то из семьи, она в доме. После того, как Рэттери стало плохо, у них не было возможности отлучиться.

– А как насчет мисс Лоусон? Она сказала, что почти все время провисела на телефоне. Вы проверяли?

– Проверял. Я набросал план их перемещений с ужина до приезда полиции. Любой из членов семьи мог на минуту выйти из гостиной и спрятать склянку в доме, однако люди Коулсби обшарили дом, сад и окрестности на сто ярдов вокруг и ничего не нашли.

– Рэттери принимал лекарство регулярно? Куда он девал пустые бутылки?

– На прошлой неделе их отдали старьевщику.

– Вижу, вы времени зря не теряете, – заметил Найджел.

– Уф!.. – Блаунт снял фетровую шляпу, вытер блестевшую от пота лысину и решительным движением надвинул шляпу на лоб.

– А не хотите спросить Лину напрямик, куда она дела склянку?

– Вы же знаете, я никогда не давлю на свидетелей.

– Удивляюсь, что молния не поразила вас на месте. Такой наглой лжи…

– Вы прочли дневник?

– Прочел. И почерпнул немало полезного.

– Согласен. Я узнал, что Рэттери не слишком любили в семье, и, кажется, он крутил роман с женой своего компаньона, Карфакса, к которому мы направляемся. Впрочем, Кернс вполне мог намеренно упомянуть об этом, чтобы отвести от себя подозрение.

– Вряд ли намеренно, скорее en passant[56]56
  Мимоходом (фр.).


[Закрыть].

– О, Кернс весьма умен, он не стал бы делать грубых намеков.

– Что ж, это легко проверить. У нас достаточно доказательств того, что Рэттери был домашним тираном. Он и его мать подмяли под себя всех, кроме Лины Лоусон.

– Допустим. Стало быть, вы думаете, что Рэттери отравила жена? Или кто-то из слуг?

– Ничего я не думаю, – ответил Найджел немного раздраженно. – Ясно одно: в дневнике Феликс честно рассказал о том, что творилось в семействе Рэттери.

Оставшуюся часть пути они не разговаривали. Улицы Севернбриджа сверкали под полуденным солнцем. Если бы местные жители, глазевшие на прохожих из живописных, старинных и запущенных переулков, узнали, что проходящий мимо солидный господин – в действительности самый грозный инспектор Скотленд-Ярда, они искусно скрыли бы удивление. И даже когда Найджел громко затянул «Балладу о Чеви-Чейз», это не вызвало в городке переполоха, лишь заставило его спутника испуганно оглядеться по сторонам и ускорить шаг. Жителей Севернбриджа, в отличие от инспектора Блаунта, было не испугать нестройным пением, хоть обычно и не в такую рань. Автобусы с туристами из Бирмингема каждое летнее воскресенье устраивали здесь такой гвалт, какого городок не знал со времен войны Алой и Белой розы.

– Хорошо бы вы прекратили издавать эти душераздирающие звуки, – наконец не выдержал инспектор.

– Надеюсь, вы не имеете в виду мое переложение величайшей из баллад…

– Именно его.

– Не обращайте внимания. Осталось пятьдесят восемь куплетов.

– Вот черт! – воскликнул Блаунт, не имевший привычки чертыхаться.

Найджел продолжил:

 
Охотничьим рогом и лаем собак
Граф Перси гонял там оленей.
Потомки о том не забудут никак,
В котором уже поколенье.
 

– Слава богу, пришли, – сказал Блаунт, влетев в мастерскую.

Двое механиков отчаянно спорили, не вынимая сигарет изо рта, под плакатом: «Курение категорически запрещено». Блаунт спросил, где хозяин, и их отправили в кабинет. Пока инспектор объяснял цель своего визита, Найджел рассматривал Карфакса. Маленький, аккуратно одетый мужчина неприметной внешности, на гладком загорелом лице свойственное заядлым игрокам в крикет выражение сдержанной веселости и добродушия. Энергичный, но не честолюбивый. Такие люди не гонятся за славой, размышлял Найджел, они просты в общении, но часто бывают себе на уме, порой одержимы каким-нибудь увлечением или являются непризнанными экспертами в узкой научной дисциплине, из них выходят отличные мужья и отцы. Невозможно представить, что подобные люди одержимы страстями, однако впечатление обманчиво. Маленький человек, если его задеть, обретает храбрость мангуста. Его дом – его крепость, и защищать ее он будет с упорством и яростью. Возьмем, например, Роду. Интересно…

– Видите ли, мы опросили всех аптекарей в округе, – говорил Блаунт, – и установили, что никто из семейства Рэттери не покупал стрихнин ни в какой лекарственной форме. Конечно, мы расширим круг опрошенных, но предварительно пришли к выводу, что убийца мог позаимствовать крысиный яд в вашей мастерской.

– Убийца? Вы исключаете возможность самоубийства или несчастного случая? – спросил Карфакс.

– А вам известны причины, которые могли навести вашего партнера на мысль покончить с собой?

– Я просто спросил.

– Например, финансовые затруднения?

– Нет, дела в мастерской идут неплохо. А случись что, я потерял бы куда больше Рэттери. Мастерская куплена целиком на мои деньги.

– Неужели?

С глупым видом уставившись на кончик сигареты, Найджел неожиданно спросил:

– Вам нравился Рэттери?

Инспектор Блаунт всплеснул руками, словно говоря: «Я к этому непричастен».

– Вы хотите знать, почему я вошел с ним в дело? – спросил Кафакс, ничуть не смутившись. – Видите ли, во время войны Рэттери спас мне жизнь, и когда я снова с ним пересекся – лет семь назад, – он был на мели. Его мать потеряла свои сбережения, и самое меньшее, что я мог для него сделать, это взять в долю.

Не отвечая прямо на вопрос Найджела, Карфакс дал понять, что с Рэттери его связывает чувство долга, отнюдь не дружба. Блаунт снова вернулся к обычному допросу. Это лишь формальность, но ему придется спросить Карфакса о его передвижениях вечером в субботу.

Карфакс, насмешливо блестя глазами, согласился с инспектором:

– Разумеется, формальность. Примерно без четверти три я заглянул к Рэттери.

Сигарета выпала у Найджела изо рта. Он поспешно нагнулся и поднял ее. Блаунт, не моргнув глазом, вежливо спросил:

– Частный визит?

– Меня пригласила старшая миссис Рэттери.

– Надо же, впервые слышу. Слуги не упомянули о вашем приходе.

Карфакс смотрел ясным, немигающим, словно у ящерицы, взглядом.

– Я поднялся прямо в комнату миссис Рэттери. Мы так условились.

– Условились? Выходит, у вас была деловая встреча?

– Да, – ответил Карфакс, помрачнев.

– Она имела отношение к делу, которое я расследую?

– Нет, хотя вам будет трудно в это поверить.

– Я сам решу…

– Да-да, понимаю, – перебил Карфакс. – Меня беспокоит, что здесь замешан третий человек. Это ведь не пойдет дальше вас двоих? Когда вы поймете, что…

– Не беспокойтесь, – снова вступил в разговор Найджел. – Мы уже знаем об этом из дневника Феликса Лейна. – Он пристально всмотрелся в собеседника. Карфакс искренне удивился или мастерски изображал удивление.

– Из дневника Феликса Лейна? Откуда ему знать…

Игнорируя яростный взгляд Блаунта, Найджел продолжил:

– Лейн заметил, что Рэттери… как бы сказать помягче… ухаживал за вашей женой.

Найджелу хотелось вывести Карфакса из себя, однако тот не поддался на провокацию.

– Похоже, вам известно больше, чем мне. Что ж, постараюсь быть кратким, только факты. Джордж Рэттери ухлестывал за моей женой. Она была польщена и заинтригована, как была бы любая женщина на ее месте. Возможно, она сама его поощряла. Я не возражал. Если ты не доверяешь собственной жене, нечего жениться. Во всяком случае, я так считаю.

Господи, подумал Найджел, он или слеп, или изображает Дон Кихота, или самый изощренный на свете лжец. Возможно, описывая отношения Джорджа и Роды, Феликс в дневнике намеренно сгустил краски?

Карфакс говорил, вертя на пальце кольцо с печаткой и сузив глаза, словно от слишком яркого света.

– В последнее время Рэттери стал особенно настойчив. Впрочем, какое-то время назад он, казалось, потерял интерес к Роде, обратив его на свояченицу, по крайней мере, так болтают в деревне. – Карфакс неодобрительно скривил губы. – Простите, что пересказываю местные сплетни. Очевидно, в январе они с Линой Лоусон поссорились, и тогда Джордж начал… э-э… добиваться моей жены с удвоенной силой. Я не вмешивался. Если Рода выбрала его – я имею в виду, на всю жизнь, – какой смысл устраивать сцены? К несчастью, вмешалась мать Джорджа. Именно за этим она позвала меня в субботу. Миссис Рэттери меня обвинила в том, что Рода стала любовницей Джорджа, и спрашивала, что я намерен предпринять. Я ответил, что готов дать Роде развод, если она меня об этом попросит. Тогда старая леди – отвратительная старуха, должен признаться, никогда ее не выносил – закатила мне жуткую сцену. Обозвала меня самодовольным рогоносцем, кричала, что Рода сама поощряла Джорджа. Наконец она велела мне положить конец этому безобразию. Роду следует силой вернуть в семью, она же, со своей стороны, присмотрит за Джорджем. По существу, мне выставили ультиматум, а я не люблю ультиматумов, особенно если они исходят от властных старух. Я повторил, более твердо, что, если Джордж решил соблазнить мою жену, это его дело, и если она предпочла его мне, я готов дать ей развод. Тогда миссис Рэттери стала кричать, что не потерпит публичного скандала, что ей дорога честь семьи и тому подобное. Мне все это надоело, и я просто вышел вон, не дослушав.

Во время своей речи Карфакс обращался к Найджелу, и тот сочувственно кивал. Блаунт почувствовал себя не у дел и, когда Карфакс закончил, скептически заметил:

– История интересная, однако вы должны признать, что ваше поведение… э-э… весьма необычно.

– Сколько угодно, – равнодушно ответил Карфакс.

– Выйдя из комнаты миссис Рэттери, вы сразу ушли?

Блаунт намеренно подчеркнул слово «сразу». Глаза инспектора за стеклами пенсне холодно сверкнули.

– Сделал ли я по дороге крюк, чтобы подсыпать стрихнин в лекарство? Нет.

– Откуда вы знаете, что яд был в лекарстве? – тут же налетел на него Блаунт.

Карфакс не дрогнул.

– Слуги болтают, знаете ли. Горничная Рэттери сказала нашей кухарке, что полиция с ног сбилась, разыскивая пузырек из-под лекарства. Для того чтобы сложить два плюс два, не нужно быть старшим инспектором полиции.

– Имейте в виду, мы проверим ваше заявление, – заявил Блаунт официальным тоном.

– Возможно, я сберегу ваше время, – сказал удивительный мистер Карфакс, – если позволю себе обратить внимание на два факта. Не сомневаюсь, вы додумались бы до этого и без меня. Во-первых, хотя вам кажется странным мое отношение к связи моей жены и Джорджа, это не дает вам права обвинять меня во лжи. К тому же миссис Рэттери наверняка подтвердит эту часть моего… заявления. Во-вторых, вы можете прийти к выводу, что за красивыми словами я пытаюсь скрыть свое желание порвать эту связь. Однако заметьте, мне незачем его убивать. Мастерская принадлежит мне, я мог бы просто пригрозить Джорджу и вышвырнуть его из дела, если он не отстанет от Роды. Ему пришлось бы выбирать между деньгами и любовью.

Выведя из строя огневую батарею Блаунта, Карфакс откинулся в кресле, добродушно улыбаясь. Инспектор пошел в контратаку, но все его поползновения отбивались с холодной решимостью и безупречной логикой. Казалось, Карфакс наслаждается своим преимуществом.

Когда они вышли из мастерской, Найджел промолвил:

– Итак, грозный инспектор Блаунт в кои-то веки обрел достойного противника. Карфакс выбил нас с поля.

– Хладнокровный субъект, – прорычал Блаунт. – Мягко стелет, может быть, слишком мягко. Вспомните, в дневнике мистер Кернс упоминал, что они с Карфаксом беседовали о ядах? Еще посмотрим, чья возьмет.

– Вы уже не считаете Феликса Кернса убийцей?

– Я пытаюсь сохранять объективность, мистер Стрейнджуэйс.