Текст книги "Были давние и недавние"

Автор книги: Сергей Званцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

«Титаник»

Два венгра – Ласло Саоко и Амбруш Балаж – сконструировали новое устройство по подъему затонувших судов… Главная цель изобретателей – подъем знаменитого «Титаника», затонувшего в Атлантическом океане в 1912 году. Задача эта, как считают, исключительной трудности, так как «Титаник» весом десятки тысяч тонн лежит на глубине около 3000 метров под большим пластом ила.

(«Известия», 24 июля 1969 г.)

Его звали Ерой. В Таганроге это было уменьшительное имя от Георгий. Ера был грек, – во всяком случае, мать была гречанкой и, как и сын, говорила на той странной смеси украинского, русского и греческого языков, которая была в ходу в Таганроге еще и в начале двадцатого века. Что касается отца, то тут вступала в силу древняя греко-римская юридическая формула, утверждавшая, что «мать всегда известна, а отец предполагается». Во всяком случае, Ерина мама в свое время вышла замуж, и фамилия ее мужа была Еракари. Был ли он и на самом деле отцом двадцатилетнего молодого человека – неизвестно. Но в 1912 году, когда происходили описываемые ниже события, он уже исчез. Умер ли, сбежал или был посажен в тюрьму – допытаться уже и вовсе невозможно.

Ера Еракари был коммерсантом. Это в данном случае значило лишь одно: что он всегда был готов оказать любую услугу клиенту – смаклеровать ли партию стирального мыла местного мыловаренного завода, посодействовать ли продаже домишка или даже помочь в знакомстве капитану греческого корабля, стоявшего в порту, с местной не слишком щепетильной красавицей. Собственного товара для продажи он не имел по недостатку капитала, но твердо надеялся, что рано или поздно он его добудет – лучше рано, чем поздно.

Бог обидел его, наградив толстой и глупой физиономией и маленькими глазками, похожими на недозрелые ягоды крыжовника: вроде бы в полоску и притом каких-то смытых цветов. Он носил зимой каракулевую шапку пирожком, а летом – соломенное канотье и был всем известен своей странной привычкой сдергивать шапку или шляпу перед любым хорошо одетым прохожим. Ему, видимо, правилось, что в ответ вежливые таганрожцы и перед ним снимали шляпы, правда, более или менее небрежно, но все же снимали! Снимал и богач – владелец беговой конюшни Сфаэлло, и владелец завода шипучих вод Базенер, и собственник маслобойного завода факсов. Отвечал на приветствия Еры и директор банка Канн, и даже кивал полицеймейстер Джапаридзе. Правда, каждый отвечал в меру своего достоинства или капитала. А Ера во всех случаях горделиво оглядывался по сторонам видели, люди, с каким тузом я знаком?! Но людей, то есть прохожих, было мало, а то и вовсе не было.

Это чудачество Еры стало широко известным в городе, нечего греха таить, он мало-помалу приобрел популярность – его уже знали по фамилии, Впрочем, больше по имени. Надо думать, что Ера был обыкновенным пошлым алимом, расшаркивавшимся перед любым сильным мира сего. Нет, он был поэтом мерещившегося ему большого мира, в котором живут роскошные дамы и исключительно представительные господа, одевавшиеся по последней парижской моде. И он, Ера, приобщен к этому миру! Его знают небожители, они с ним раскланиваются!

Он не думал ничего извлечь из этого мимолетного знакомства, во всяком случае ничего меркантильного. Правда, только на первых порах. Когда же его мамаша – толстая женщина, всегда одетая в капот, с тускло-черными глазами, с тремя подбородками, красными, блестевшими от пота и похожими на три слоя теста, приготовленного для выпечки пирога, – дала Ере понять, что…

– Ера, что я хотела тебе сказать, – молвила мамаша, наливая сыну тарелку кроваво-красного борща. – Что я тебе хотела сказать! Если бы ты мог заработать хорошие комиссионные, так Женечка Евстратиади вышла бы за тебя замуж, а я качала бы внуков!

– Комиссионные? – сразу же насторожился Ера. – Хримата охи! Денег нет!

– А почему бы тебе не договориться с кириа Автандиловым и не возить по деревням галантерейный товар? Десять процентов тебе обеспечено…

Автандилов был владельцем большого галантерейного магазина и нанимал за проценты распространителей в деревнях его ходких товаров.

– Нужен залог! – сказал Ера, сразу посуровев лицом.

– Никто не говорит – не нужен, – спокойно ответила мамаша.

– А кто ж мне его даст? – уже взволнованно спросил Ера.

– В банке тебе дадут. В банке взаимного кредита, там легче.

– А кто поручится? – спросил Ера и даже побледнел от заманчивого материнского предложения.

– Пусть гарантирует твои векселя один из твоих богатых знакомцев, – ответила она. – Ничего, один подпишется на двести, другой на двести, смотришь – вся тысяча туточки.

С того часа жизнь Еры была отравлена. Он ни о чем не мог ни думать, ни говорить. Говорил он и вообще-то очень мало. И особенно думать доныне не приходилось. А теперь вот пришлось. Как это так: подойти к богачу Сфаэлло и протянуть ему на подпись вексельный бланк! Да он лопнет от смеха – этот красивый, толстый, образованный господин, наверно бывавший и в Париже, а может быть, и в Лондоне…

«А почему бы и нет? – тут же отвечал себе Ера. – Мы с ним знакомые, он может просто по знакомству… И потом – я ведь сам выкуплю из банка вексель, это медь так, соблюдается форма».

Мало-помалу Ера убедил себя в том, что получить у богатых «знакомых» вексельный бланк – то есть подпись на обороте векселя, дающую право банку на худой конец взыскать долг не с заемщика, а с бланконадписателя, – вещь возможная.

Первой своей жертвой он выбрал капитана английского корабля мистера Пробста.

По-гречески Ера говорил: это, кажется, был язык его матери. Может быть, языком его отца был как раз английский, но Ера не знал ни этого языка, ни отца. Капитан же разговаривал только по-английски. Договориться с ним о столь щекотливом деле как будто было трудно. Но удивительная сила бренди! Ера заметил, что англичанин часам к пяти вечера бывал пьян как стелька, хотя держался твердо и с достоинством. Ера подстерег его в порту. Глядя мутным взором на протянутую молодым человеком длинную и узкую бумажку, лишенную какого бы то ни было текста, кроме наименования печатными буквами: «Вексель», и смутно разглядев давно уже примелькавшуюся ему толстую физиономию Еры, капитан, наверно, решил, что малый просит у него автограф. Он плохо слушавшейся рукой вынул из карманчика кителя вечную ручку (эта штука уже тогда верно служила человеку) и подмахнул с ребячьей улыбкой свою фамилию на угодливо подставленной Ерой оборотной стороне векселя, для чего Ера самоотверженно подложил свое канотье. Подпись капитана вышла великолепно и даже прошла сквозь бумагу на донышко шляпы. Теперь, пожалуй, Ера становился владельцем единственного в мире автографа – на собственной шляпе.

Лиха беда – начало! Двести рублей по этому векселю (честный Ера вписал именно эту сумму в текст векселя) были в тот же день получены в банке общества взаимного кредита. Но еще раньше он показал подписанный капитаном вексель трем-четырем «знакомым», встреченным им на главной, Петровской улице, по которой делали свою обычную прогулку представители таганрогского великосветского общества.

Как Ера и ожидал, он вскоре встретил прогуливавшихся под ручку двух друзей – владельца завода газированных вод немца Базенера и хозяина большого кондитерского магазина, тоже немца, Тиссена. Оба были толстые и важные, они снисходительно кивнули снявшему перед ними канотье Ере и думали было пройти дальше, но Ера загородил им дорогу и с вежливой улыбкой показал им вексель с подписью-гарантией об уплате английского капитана.

– О! – сказал Базенер.

– О! – сказал Тиссен.

– Открываю большое дело, – тихо промолвил немцам Ера. – Четыре пая, один мой, один – капитана, хотите два остальных? Денег не надо, только гарантии оплаты моих векселей по двести рублей! Дело верное!

– Какое? – спросил Базенер.

– Контрабанда! – совсем тихо ответил Ера. – Английским трубочный табак «кэпстен», его привез мистер Пробст и не знает, куда деть. А я знаю! Но нужны расходы. Таможенники, полиция, туда-сюда… Все покроем в два-три дня. Плюс большая прибыль. Желаете? С греками не хочу иметь дело, сразу разболтают…

Базенер посмотрел на Тиссена вопросительно. Тиссен посмотрел на Базенера без всякого выражения на толстом лице с маленькими глазками.

– Хорошо! – решительно сказал Базенер. – Если деньги пропадут, посажу в тюрьму!

Тиссен ничего не сказал, но утвердительно кивнул головой. Видимо, он здорово набрался пива в соседней пивной.

Так Ера получил еще две гарантийные подписи на двух бланках векселей по двести рублей каждый, и, таким образом, шестьсот рублей были обеспечены. Однако больше Ера удачи не имел.

– Гарантировать ваш вексель? – спросил толстяк брезгливо всматриваясь в соломенную шляпу, которую держал на отлете Ера. Стареющий красавец Сфаэлло на дне потертой шляпы узрел невиданные черные письмена. – Я еще не сошел с ума!

И он пошел дальше с таким гордым видом, точно ними да не торговал сладостями вразнос, пока не получил святую покровительницу.

Владелец маслобойки Ваксов сделал каменное лицо и прошел, как если бы Еры никогда и не было на свете, а бакалейщик грек Кумани сказал бедному молодому человеку по-гречески такое, отчего мог бы покраснеть даже греческий околоточный. Во всяком случае, в ответе не содержалось даже намека на какую-либо надежду.

К концу дня Ера реализовал в банке все три векселя. У него в кармане набралось теперь около шестисот рублей. Около – потому что Ера не смог отказать себе в удовольствии пообедать в лучшем ресторане братьев Багдасаровых и бросить остолбеневшему лакею сотенную бумажку для размена.

Словом, уже завтра (сегодня было поздновато, Автандилов, несомненно, уже ушел домой обедать и спать) Ера сможет внести владельцу магазина залог и, получив партию товара, отправиться в близлежащие села, благо чудесное таганрогское лето предвещало на ближайшие дни отличную погоду.

Все было бы хорошо, если бы Ера не споткнулся возле входа в так называемое малое Коммерческое собрание на главной улице, в просторечии – приказчичий клуб, куда его влекло давно и сильно. Здесь с четырех дня шла азартная игра в железку. Конечно, играли здесь не первые таганрогские тузы, как это бывало в так называемом большом клубе, во дворце Алфераки, но и здесь просаживались немалые деньги.

«Зайду сыграю в преферанс по маленькой», – решил сытый, довольный своим днем Ера. Однако, повинуясь твердому внутреннему голосу, сулящему удачу, Ера оставил в вестибюле свою замаранную чернилами шляпу и, поднявшись на второй этаж, пошел не налево, где, как он хорошо знал, шла мелкая игра в преферанс, а повернул направо, где, как он тоже неплохо знал, режутся по большой.

За круглым столом в железку играло шестеро, и Еру охотно приняли седьмым. Каким-то необычайным образом все уже знали, что Ера при деньгах. Нет, радио тут было ни при чем. Существовали в те времена другие способы распространения новостей – менее техничные, но более действенные. А кто бы иначе пустил нищего парня за игорный стол!

В течение четырех сдач у Еры последовательно были в картах шесть, семь, еще раз семь и восемь очков. Во всех этих четырех случаях у партнеров была девятка. Это был фатум, неслыханный в истории новейшей Греции, но никого бы не удививший в много перенесшей Элладе, если только там игрывали в девятку или железку. Отсутствие археологических данных в виде игральных карт или предсмертных записок застрелившихся древних греков-игроков ничего не доказывает, потому что никто не может отрицать, что эти находки еще впереди.

Словом, Ера проигрался в дым. Выйдя в вестибюль клуба еще засветло, с таким ощущением во рту, точно он откусил кусочек Сахары, и с острым желанием зарыдать или дать кому-нибудь по морде, Ера рванул из рук седобородого швейцара свою несчастную шляпу и оказался на улице. Здесь ему тотчас встретился местный богач Канаки, который, привыкнув к постоянным назойливым поклонам Еры, автоматически кивнул ему головой. Но Ера презрительно глянул на него и на поклон не ответил. Канаки остолбенел, и какой-то слепец с толстой палкой с разгону сильно ткнул его в ногу. Канаки взревел и выругался по-курдски. Слепец на голос ударил его по голове все той же толстой палкой. Засвистал городовой.

А Ера завернул за угол и здесь, в пустынном переулке, сразу же, без колебаний, решил уехать в Ростов. Таганрожцы при неприятностях и в случаях, когда явно было бы неплохо хоть на время удалиться из родного города, привыкли уезжать в очень близкий Ростов – большой, шумный город, в котором приезжий легко терялся. Оглянувшись по сторонам, Ера полез в карман и пересчитал наличность. Оказалось, что-то около пяти рублей. Он поспешил домой, торопясь, пока мамаша еще не успела узнать о его проигрыше: оставалась надежда выколотить на «торговую поездку» еще рублей сто. Денежки у мамочки водились, Ера это хорошо знал!

– Мама, хримата (деньги) вот! – он ткнул в боковой карман своего неприглядного пиджака. – Нужно еще.

Мамаша, конечно, уже знала, что ее сынок выручил шестьсот рублей. О проигрыше она еще ничего не ведала. Рыба заглотала крючок.

Мамочка откуда-то (сын так и не заметил откуда) достала сотняжку, со вздохом скряги протянула ее Ере и сказала:

– Моя часть – седьмая. Понял? Седьмая часть приемли. Смотри не обманывай мать, кириа Христосиа накажет!

Ера спрятал сотню, мрачно буркнул, что седьмая-то ее часть, но надо будет вычесть и расходы по поездке. Если бы он этого не сказал, мамаша сразу заподозрила бы неладное. Но теперь все было в порядке. Он наскоро обнял мамочку и поспешил на вокзал. Часа через три он был уже в Ростове и пристроился на сельскохозяйственную выставку чернорабочим. Надо было нырнуть поглубже!

Через час мамочка уже знала о сделанной ею глупости, а наутро двое бланконадписателей даже пытались заявить в банк о снятии ими своих подписей, но там только сочувственно развели руками и, приняв к сведению создавшуюся ситуацию, поспешили предъявить векселя ко взысканию денег с бланконадписателей, благо сроки в подобных векселях были по предъявлению.

Конечно, богатеям пришлось заплатить банку все до копеечки. Не так уж велик был убыток, но, как говорят в Таганроге, «их взяла злость» за обман и за то, что они остались в дураках. Кто-то из адвокатов надоумил пострадавших: по вексельному праву их положение безнадежно, платить надо было, поскольку основной плательщик – именно Георгий Эпоминондович Еракари – в срок не уплатил, но одно дело – гражданская ответственность, а другое – уголовная! Ера, несомненно, обманул их россказнями о предстоящих торговых операциях и, в частности, показом подписи на векселе английского капитана, но и эти россказни, и этот показ, как, впрочем, и сама капитанская подпись, – все это было результатом обмана, корыстного обмана доверия, то есть мошенничеством. А за мошенничество – пожалуйте к прокурору, в суд и в тюрьму!

Кинулись искать Еру. В Таганроге его не оказалось.

Мамочка тотчас смекнула, что кредиторы – люди крепкие и на этом не остановятся. Они привыкли других оставлять в дураках, а сами дураками быть не желают! Зная, что дальше Ростова ее сынок не ушел (его наличность была ей известна), она поехала в Ростов. Ера был вскоре обнаружен и настоятельно предупрежден: сиди и не рыпайся.

А мамочка отправилась к местному таганрогскому адвокату. Собственно, это был не адвокат, а ходатай, подпольный ходатай по делам, и принимал он клиентов не у себя в кабинете, которого у него не было, а в трактире на старом базаре. Умеренно выпив, ходатай – толстый, обрюзгший человек с маленькими, хитрыми глазками – сказал мамочке:

– Газеты читаете, мадам? О гибели «Титаника» читали?

Мамочка от недоумения и возникшей рассеянности чувств налила себе из графинчика большую рюмку и выпила ее в один прием, как бывалый матрос.

– Какой «Титаник»? – хрипло спросила она. – На кой мне сдался твой «Титаник»?

И тогда, договорившись о цене и получив задаток, ходатай поведал ей свой гениальный план…

– А поверят? – задумчиво спросила мамочка, внимательно выслушав ходатая.

– Может быть, и не поверят, – охотно согласился ходатай. – Ну, а если даже должники не поверят, что из того? Для властей такое сообщение, да еще плюс траурное объявление, более чем достаточно для прекращения дела в уголовном порядке. А парень пусть себе живет, ну хоть в Одессе. Разбогатеет – мамочку выпишет…

Мамочка выпила еще одну рюмку и прослезилась.

Да, несомненно, пора помянуть «Титаник». Читая сейчас газетное сообщение о попытке поднять его со дна океана, мы и вспомнили приводимую таганрогскую историю.

«Титаник» – это название огромного (по тогдашним понятиям) парохода, построенного специально для атлантических прогулок со всей доступной в 1912 году роскошью: электрическим освещением, бассейнами для плавания, кинозалом…

Нет, телевидения там не было, радио существовало лишь как беспроволочный телеграф. Зато кресла в каютах были обиты не каким-то синтетиком, а настоящим бархатом и настоящей кожей, а на койках лежали тюфяки со стальными пружинами, и поверх – не сомнительный поролон, а матрацы, набитые лучшей морской травой.

Однако это – самостоятельная проблема. Сейчас же нас занимает странное происшествие с океанским пассажирским пароходом «Титаник», гибель которого в первые же сутки первого плавания остается не полностью разгаданной по сегодняшний день.

Принятая в свое время версия заключалась в том, что в тихую, безветренную погоду среди бела дня «Титаник», мчавшийся по океанской глади (мчавшийся относительно; конечно, теперь бы такой ход был приличен только для первых пятнадцати минут отхода от стенки) корабль, вдруг натолкнулся на что-то: таково было ощущение у команды и пассажиров. Именно так передал судовой радиотелеграф: «Всем, всем, всем! SOS – спасите наши души!» И деловитое: «Судно ударилось в воде при штилевой погоде о нечто твердое, точно утес».

Потом газеты высказывали предположение, что то был далеко заплывший айсберг, перевернувшийся тяжелой, массивной частью под воду и почти невидимый на воде. «Титаник» тотчас же раскололся надвое, и обе половины медленно, но верно пошли ко дну. Был ли то айсберг, или спина неведомого морского чудовища, или даже мина – этого никто не установил в свое время. И, пожалуй, это не так уж важно. Души погибших могут теперь утешать друг друга тем соображением, что все равно за прошедшее с того дня более чем полстолетие их немощные телесные оболочки так или иначе погибли бы, и если рассуждать здраво, то в такой незаурядной гибели есть даже что-то, как сейчас говорят, стильное: летом, в жаркую пору, разбиться о ледяную скалу не всякому дано…

Назавтра после беседы мадам Еракари с «адвокатом» газету «Таганрогский вестник» обыватели рвали из рук. На первой странице была напечатана информация за подписью «Собств, корреспондент. Лондон»:

«Нам из достоверного источника сообщают, что в числе погибших пассажиров затонувшего «Титаника» был известный таганрогский негоциант Георгий Эпоминондович Еракари».

А на четвертой полосе в жирной черной рамке значилось:

«Семья покойного Георгия Эпоминондовича Еракари с глубоким прискорбием сообщает, что, отправившись в коммерческую поездку на пароходе «Титаник», он погиб в океанской пучине. Панихида в таганрогской греческой церкви состоится завтра, в 3 часа дня».

Теперь с Еры взятки были гладки. Погиб, и не просто погиб, а, можно сказать, самым блестящим и модным способом. Весь мир кричит о гибели «Титаника», и Ере удалось приобщиться к этой мировой славе! О каком суде над ним, о каком преследовании за мошенничество могла теперь идти речь! Мертвые сраму не имут…

Утром, до панихиды, на квартиру к мадам Еракари в открытом ландо, запряженном парой, рысаков, приехал греческий консул Диамантиди и в тонких выражениях высказал сочувствие матери, потерявшей «образцового сына». Мадам растроганно плакала.

– Ах, этот проклятый айсберг! – расчувствовавшись, воскликнул консул.

Мадам Еракари с удивлением взглянула на него и сказала:

– Вы разве знали Ефима Айсберга? Маклера в Одессе? Нет, ведь в конце концов я вышла не за него, а за Еракари. Он меня попрекал этим Айсбергом, пока его самого не взяла холера!

Мадам Еракари опомнилась и тихим, плачущим голосом спросила, будет ли кириа консул присутствовать на панихиде.

…Через два года Ера вернулся в Таганрог. Он приехал с женой – единственной дочерью владельца крупного мануфактурного магазина. Оба были богато одеты и проследовали с вокзала в отель «Бристоль», где заняли двойной номер. Тотчас таганрогская знать широко открыла им свои объятья. О тех злосчастных шестистах рублях, которыми пострадали один пьяный англичанин и двое подвыпивших немцев, уже не было и речи, тем более что Ера отдал свой долг всем троим, каждый раз для этого вынимая из кармана своей черной визитки толстый, набитый сторублевками бумажник. Мамочке он тоже вернул сто рублей и великодушно подарил ей еще сто, сказав с коротким смешком:

– Это твоя доля участия в прибылях.

Кажется, кто-то бестактно спросил Еру, как же все-таки он спасся с тонувшего «Титаника». Но Ера равнодушно ответил:

– Пароходы не выплывают, а пассажиры – иногда…

…Но вот, оказывается, иногда выплывают и пароходы!