Текст книги "Марко Поло"

Автор книги: Сергей Нечаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Борьба за власть с братом Ариг-Бугой

А тем временем Хубилаю исполнилось 40 лет, и он тоже включился в борьбу за трон своего отца Толуя.

Отношения Бату (Батыя) с Мункэ были «довольно дружелюбными», а посему «следовало ожидать, что Берке останется лоялен по отношению к дому Толуя»^{199}.

Считалось, что трон в Монгольской империи твердо обеспечен потомкам Толуя. А это значило, что Хубилай, как старший из оставшихся в живых его сыновей, станет естественным кандидатом на императорский трон. Однако совершенно неожиданно объявился и другой кандидат – самый младший из братьев Хубилая по имени Ариг-Буга, который жил в Каракоруме. Ариг-Буга после смерти Мункэ, не дожидаясь прибытия своих братьев Хубилая и Хулагу, решил сам завладеть троном.

В свою очередь, Хубилай, получив известие о смерти Мункэ, заключил временное перемирие с китайцами и поспешил со своей армией в Чиан-ду (Шанду). Надо сказать, что сил у него было достаточно. «Монголы в армии Хубилая составляли абсолютное меньшинство, но порядки были монгольские, и верность хану гарантировалась тем, что дезертировать в Китае было равносильно мучительному самоубийству. Благодаря такому стечению обстоятельств Хубилай стал самым сильным из всех монгольских принцев»^{200}.

В конечном итоге Хубилай был провозглашен своим курултаем (всенародным съездом) великим ханом, а две недели спустя другой курултай «осенью 1260 года провозгласил ханом Ариг-Бугу»^{201}.

Стэнли Лэн-Пуль уточняет: «Арик-Буга, брат Мункэ и Хубилая, был выставлен кандидатом на родине монголов. Хубилай был провозглашен кааном в Китае начальниками войска; Арик-бука был избран на другом сейме, в Каракоруме; Хайду получил тот же титул и такую же присягу на западе, в уделах Угедея и Джагатая. Потомки Джучи в Кипчаке не делали попыток овладеть верховной властью, но оказывали поддержку дому Тулуя»^{202}.

Короче говоря, начался период двоевластия, который в те времена мог закончиться исключительно кровопролитием.

В книге Рустана Рахманалиева «Империя тюрков» читаем: «Все попытки Хубилая достичь компромисса потерпели фиаско, и между двумя братьями разразилась война. Последователи Ариг-Буги попытались перетянуть армии в Шечван и Ганьсу на его сторону, но были разбиты полководцами Хубилая. В следующем году армия Хубилая вторглась в Монголию. Вслед за этим Ариг-Буга отправился в Джунгарию и вступил в союз с Алугу, внуком Чагатая, которого Ариг-Буга признал ханом Маверан-нахра»^{203}.

Чтобы было понятно: Алугу (Алгуй) – это сын Байдара, еще одного внука Чингисхана. Он был «основателем самостоятельного Монгольского государства в Средней Азии»^{204}.

Но он не помог Ариг-Буге, и тогда тот направился в Чианду (Шанду) к Хубилаю.

Л. Н. Гумилёв по этому поводу пишет: «Ариг-Буга послал сказать Хубилаю, что он считает свой поступок безумием, раскаивается в нем и слагает оружие. Я не вижу причин не верить его искренности, потому что Хубилай, хорошо знавший своего брата, поверил ему»^{205}.

При этом Хубилай не тронул брата, но казнил десять важнейших его приспешников. Что же касается Ариг-Буги, то Хубилай не захотел брать на себя ответственность за единоличное решение его судьбы и созвал курултай: для суда над Ариг-Бугой и для подтверждения собственного избрания великим ханом (кааном) Монгольской империи. Однако в тот момент Берке и Хулагу вели ожесточенную междоусобную войну и не могли покинуть свои уделы, а Алугу (Алгуй) сам еще не был утвержден на престоле. Более того, как пишет Рустан Рахманалиев, «Хубилай использовал дипломатию вместо войны и преуспел, отколов Алугу от Ариг-Буги. Последний в итоге сдался»^{206}.

Л. Н. Гумилёв в книге «В поисках вымышленного царства» уточняет: «Здесь Ариг-Бугу подстерегала новая беда. Ему изменил и передался Хубилаю чагатаид Алгуй. Авангард войск Ариг-Буги, двинутый против изменника, в 1262 году был разбит. Алгуй, упоенный победой, вернулся в свою ставку и распустил часть войск. Ариг-Буга воспользовался его беспечностью и занял Алмалык, а затем заставил Алгуя бежать в Самарканд. Но тут опять проявилась “сила вещей”. Ожесточившиеся сторонники Ариг-Буги стали так жестоко расправляться с населением захваченной ими области и особенно с монгольскими воинами Алгуя, не успевшими своевременно отойти в Тянь-Шань, что вызвали негодование среди другой части войск Ариг-Буги, и те передались на сторону Хубилая.

Тем временем Алгуй наладил в Самарканде и Бухаре контакт с мусульманским населением, получил от него большие суммы на переформирование армии и позволил своему пасынку и наследнику перейти в ислам. В 1263 году Алгуй разбил сторонника Ариг-Буги – внука Угедея, Хайду, и совместно с войсками Хубилая взял Ариг-Бугу и его ослабевшую деморализованную армию в клещи.

В 1264 году Ариг-Буга с остатком своих приверженцев сдался на милость Хубилая»^{207}.

А потом один за другим умерли три хана: Хулагу и Алугу (Алгуй) – в 1265 году, Берке – в 1266 году. В конечном итоге судьба Ариг-Буги оказалась в руках одного Хубилая. Однако Ариг-Буга вдруг тяжело заболел и умер в том же 1266 году, избавив Хубилая от затруднений, связанных с необходимостью доводить до конца суд над родным братом.

Так Хубилай окончательно и бесповоротно стал пятым великим ханом (кааном) Монгольской империи.

Жены и дети Хубилай-хана

У Хубилая было четыре ставки, каждой из которых управляла старшая жена – ей подчинялись младшие жены и наложницы.

Его первую старшую жену звали Тегулун, и она умерла до 1260 года.

Вторую старшую жену звали Чаби. Родив Хубилаю четверых сыновей и еще большее количество дочерей, Чаби умерла в 1281 году. А одного из ее сыновей звали Чинким (по-китайски Чжэньцзинь), и он стал отцом Тэмура – будущего шестого великого хана (каана) Монгольской империи.

Еще двух жен Хубилая звали Тарахан и Баягуд-жин, и о них практически ничего не известно. А с 1281 года старшей женой Хубилая была еще и Нам-би, родственница Чаби, и она родила императору сына.

Кроме того, от прочих жен Хубилай-хан имел еще семерых сыновей.

Считается, что Чаби затмевала остальных жен «как популярностью среди подданных, так и влиянием, которое она оказывала на своего мужа. Они поженились в 1239 году, когда Хубилаю было 24 года. Чаби исповедовала тибетский буддизм, она жертвовала свои драгоценности буддийским монастырям и скоро вдохновила обратиться к буддизму и Хубилая»^{208}.

Особенности правления Хубилай-хана

Историк Оливье Жермен-Тома отмечает: «Мункэ умер в 1259 году. Его младший брат Хубилай в свою очередь стал великим ханом. Родившись в 1215 году, он правил с 1260 по 1294 год, с сорока пяти до семидесяти девяти лет, то есть почти всё время пребывания Поло»^{209}.

Став императором, Хубилай немедленно приступил к нововведениям в своих владениях. Как уже говорилось, он перенес в 1260 году столицу Монгольской империи из Каракорума в местность рядом с бывшей столицей чжурчжэней Чжунду («Центральная столица»). Ее назвали Даду («Главная столица»), или Ханбалык (позже этот город был переименован в Пекин). Таким образом, покоренный Китай стал центром Монгольского государства, Ханбалык стал его зимней столицей, а Чианду (Шанду)[28]28
  Этот город был основан в 1256 году как Кайпин, а потом переименован в Шанду (в традиционном англоязычном написании – Ксанаду).


[Закрыть] – летней резиденцией.

С того же 1260 года Хубилай-хан занялся упорядочением денежной системы в стране: он приказал китайцам отказаться от монет из золота, серебра и меди в пользу бумажных денег. При этом он заменил китайскую бумажную валюту монгольской (были выпущены бумажные деньги достоинством в 10, 20, 100 и 1000 денежных единиц).

Хубилай-хан проявлял интерес к любым новшествам и радушно принимал при своем дворе мастеров, ремесленников, купцов и торговцев. И, кстати сказать, его казна получала от этой коммерческой деятельности огромную выгоду.

А еще в правление Хубилая были прорыты новые каналы и приведен в хорошее состояние Великий канал, соединявший реки Байхэ, Хуанхэ и Янцзы (его протяженность превышала две тысячи километров, и по нему везли на север страны рис и другую сельскохозяйственную продукцию). При Хубилае изготовили первую «пушку»[29]29
  Считается, что некие подобия пушек стояли на кораблях Хубилая. И хотя самих орудий пока не нашли, однако форма ядер однозначно свидетельствует о том, что эти «снаряды» были выпущены именно из пушек – для баллист и катапульт использовались средства поражения совсем другого типа.


[Закрыть]. При нем получили развитие пути сообщения, было уделено большое внимание безопасности и улучшению дорог. Ко всему прочему, Хубилай-хан отказался от мысли превратить возделанные земли китайцев в пастбища для монгольских табунов.

Как отмечает Рустан Рахманалиев, «Хубилай дал своей династии новое имя – Юань. Он рассматривал Китай как наиболее ценную часть своих владений и постепенно оказался под влиянием китайской культуры, приняв буддизм как собственное вероисповедание»^{210}.

Он прекрасно знал грамоту и военное дело, но при этом уважал и первое время искренне верил приближенным к нему китайским ученым, с большим вниманием выслушивал всё, чему они его учили. Он познакомился с учением Конфуция, однако сам, вместе со всеми членами своей семьи, обратился в буддизм, став защитником тибетских монахов.

Утверждение буддизма в качестве главной религии империи, «с одной стороны, объяснялось опасением растворения монголов в китайской этнической среде, с другой – диктовалось политикой, направленной на объединение для удобства управления с помощью одной религии разноязычных народов и племен империи неодинакового вероисповедания, стоящих на различных ступенях культурного развития»^{211}.

По признанию многих авторов, Хубилай-хан так наловчился лавировать между огнями, что поверил, будто может стать правителем вселенной. И он преуспел в этом: после нескольких столетий раскола Китая на Южный и Северный именно он вновь объединил их в единое государство. А его Хубилай разделил на 12 провинций. Кстати говоря, великий хан был так поглощен созданием собственной империи, что оставил идею покорения Европы. Он был настолько могущественным правителем, что большая часть Азии, равно как и восточная часть Европы, и так признали его. При этом монголы боялись порабощенного ими китайского народа и старались использовать на своей службе иноземцев. То есть Хубилай-хан, с одной стороны, принял китайскую систему государственного управления, а с другой – отстранил от руководства китайских «грандов». В результате постепенно он стал самым немонгольским из монгольских правителей. А его двор оказался до такой степени космополитичным, что сами монголы начали упрекать его в отходе от монгольских обычаев. И в этих упреках была доля истины, ибо Хубилай вербовал себе советников, невзирая на их происхождение.

Как мы уже говорили, он постигал законы Конфуция. Но при этом при его дворе стали появляться тюрки-уйгуры, мусульмане и христиане и каждый получал при нем место. По некоторым данным, Хубилай прислушивался к советам сорока советников самого разнообразного происхождения. К христианам же он питал особое уважение, и несторианская церковь имела полную свободу в его империи. Более того, он был готов допустить в свои владения и Римскую католическую церковь.

Со временем он разделил своих подданных на четыре основные части. Первая состояла из монголов, которым отдавались наиболее высокие посты. Вторую составляли так называемые «цветноглазые». Под ними подразумевались прежде всего персы и выходцы из Средней Азии. А еще во владениях Хубилая проживало много венгров, аланов, русских, грузин, армян и др. В основном это были талантливые ремесленники, строители, военные и ученые, но немало было и всевозможных астрологов и гадателей, которые находились полностью на содержании у великого хана. И лишь после монголов и «цветноглазых» следовали уроженцы Северного и Южного Китая.

Вот в такой самобытной и процветающей империи и оказались Марко Поло, его отец и дядя.

Считается, что это был самый блистательный период в истории Китая. Хубилай-хан, покорив многие страны и включив их в свою империю, провел серию внутренних реформ, поднявших государство до высочайшего уровня могущества и прогресса. Авторитет Хубилая был непререкаем.

Глава восьмая.
МАРКО ПОЛО НА СЛУЖБЕ У ХУБИЛАЙ-ХАНА

Нужный человек

Биограф Марко Поло Генри Харт отмечает, что «юный венецианец очень скоро привлек к себе внимание Хубилая»^{212}. Это удивительно, ведь он был еще очень молод и неопытен. Чем же Марко мог привлечь внимание великого хана?

Сам Генри Харт отвечает на этот вопрос так: «Это произошло благодаря уму и сообразительности Марко, благодаря быстроте и легкости, с какой он превосходно ознакомился с положением дел при ханском дворе и во всей стране»^{213}.

А вот В. Б. Шкловский отмечает: «В Китае было много иностранцев. <…> Страной могли бы управлять китайские чиновники, но китайцам в Китае монголы не давали хода. Министром финансов был бухарец, придворным врачом – итальянец. Города осаждали арабы, персы и итальянцы. <…> Нашлось в этой пестрой толпе место и для венецианца Марко Поло. Он был нужен монголам, потому что был для этой страны чужим. Он был чужд ей, как чуждо лошади вложенное ей в рот железо удил»^{214}.

В «Книге чудес света» говорится, что Марко «как-то очень скоро присмотрелся к татарским обычаям и научился их языку и письменам»^{215}.

Относительно языка хотелось бы сказать следующее: в то время на территории, подвластной Хубилай-хану, использовалось множество языков и способов письма. Соответственно, Марко Поло быстро выучился четырем языкам и четырем азбукам. Это были татарский, персидский, арабский и уйгурский языки. Что же касается способов письма, то они, как отмечает историк Жак Хеерс, «не соответствовали самому языку и могли быть, помимо арабо-персидского и китайского, еще и уйгурским древнесирийского типа, внедренным в татарские земли, а затем в Китай несторианцами, а также и другими алфавитами, изобретенными для облегчения написания»^{216}.

В качестве примера скажем, что название Ханбалык – это тюркское (монгольское) прочтение названия нынешнего города Пекина. В переводе это означает «обитель хана». С другой стороны, старинное китайское название этого города – Даду, что значит «Великая столица» (в современном китайском языке это Бэйцзин, что значит «Северная столица»). А Марко Поло называл этот город Камбалу или Камбулук.

Получается, юный Марко Поло, ко всему прочему, оказался еще и очень восприимчивым к языкам, причем не к самым простым, сильно отличающимся от его родного.

В «Книге чудес света» читаем: «Был он умен и сметлив. За всё хорошее в нем да за способность великий хан был к нему милостив. Как увидел великий хан, что Марко человек умный, послал он его гонцом в такую страну, куда шесть месяцев ходу»^{217}.

Поездка в Каражан

В данном случае речь идет об отдаленной местности Каражан (так выглядит тюркское название современной провинции Юньнань, находящейся на самом юге Китая). Эта территория действительно очень далеко от Ханбалыка, и правил там сын Хубилая, которого Марко Поло именует Когачином.

Зачем конкретно Марко Поло был послан в Каражан – неизвестно. Удивительно, но он вообще «нигде не раскрывает читателю, по каким именно делам направляли его в качестве доверенного лица хана Хубилая в течение тех семнадцати лет, которые он провел в Китае»^{218}.

Согласно утверждению самого Марко Поло, Хубилай-хан решил испытать его в качестве посла. А для безопасности поездки он дал молодому венецианцу золотую пайцзу. Она имела 30 сантиметров в длину и 7 сантиметров в ширину, и на этом ханском «пропуске» была выбита надпись: «Властью вечного Неба, будь свято имя хана. Да будет убит тот, кто не почитает его»^{219}. Обладание подобным предметом, как объясняет Лоуренс Бергрин, «означало, что Марко считался в Монгольской империи весьма важной особой и мог в полной мере пользоваться разветвленной сетью ханских гостиниц, а также его лошадьми и дорогами»^{220}.

По всей видимости, Марко Поло сразу заметил, как жадно воспринимал Хубилай-хан различные сведения о подвластных ему землях. Он видел также, что великий хан терпеть не может, когда его посол возвращается в Ханбалык без какой-либо дополнительной информации, добытой помимо данных ему инструкций. И, скорее всего, он просто воспользовался этим и начал собирать эту самую информацию о любом месте, в которое попадал, а потом делиться своими наблюдениями с Хубилаем. И конечно же эти наблюдения стали потом основой для рассказов, которые, в свою очередь, превратились в базу для его книги. Но до этого было еще очень далеко. А пока же, как отмечает Генри Харт, «юноша справился с задачей блестяще и доставил своему владыке множество весьма интересных сведений»^{221}.

Короче говоря, в «командировке» в далекий Каражан Марко Поло «дело сделал хорошо и толково»^{222}.

В «Книге чудес света» читаем: «Пришел Марко из посольства, явился к великому хану и доложил ему обо всём, зачем ходил и толково выполнил, а потом стал рассказывать о всех новостях и обо всём, что видел по той дороге; рассказывал с толком, умно. Дивился и великий хан, и все, кто слушал его; молодец, говорили они между собой, востер не по летам; беспременно быть ему и мудрецом, и человеком важным»^{223}.

Что же такого диковинного увидел Марко Поло по дороге в Каражан? Ответ на этот вопрос дает нам, например, привезенное из этой поездки следующее описание: «Водятся тут большие ужи и превеликие змеи. Всякий, глядя на них, дивится, и препротивно на них смотреть. Вот они какие, толстые да жирные: иной поистине в длину десять шагов, а в обхват десять пядей; то самые большие. Спереди, у головы, у них две ноги, лапы нет, а есть только когти, как у сокола или как у льва. Голова превеликая, а глаза побольше булки. Пасть такая большая, сразу человека может проглотить. Зубы у них большие, и так они велики да крепки, нет ни человека, ни зверя, чтобы их не боялся»^{224}. Чудовища эти были конечно же не змеями, а крокодилами.

А еще Марко Поло подробно описал процесс охоты на крокодилов, особо подчеркивая, что их мясо почитается у местных жителей деликатесом: «Мясо этого змея, скажу вам, продается дорого; оно вкусно, и едят его охотно»^{225}.

Неожиданный талант Марко Поло

Итак, Каражан находился в шести месяцах пути от Ханбалыка.

Молодой Марко Поло в этой поездке не жалел усилий, ибо ему очень хотелось показать себя и выделиться среди других служащих Хубилай-хана. А те, как очень скоро выяснилось, возвращаясь из дальних командировок, не могли рассказать владыке ничего о тех землях, где они побывали. Хубилай-хан при этом сильно сердился и называл своих посланников невеждами.

Как мы уже говорили, быстро поняв суть ситуации, Марко Поло стал записывать всё, что ему удавалось увидеть и услышать, а по возвращении в деталях пересказывал это великому хану «Так, – пишет Лоуренс Бергрин, – родился Марко Поло – путешественник и рассказчик, удалец и бахвал, которого итальянцы с восхищением и издевкой нарекли “Il Milione” – Миллионом»^{226}.

Сам же он считал себя добросовестным исполнителем порученного и беспристрастным хроникером. К сожалению, его путевые заметки не сохранились или сохранились в ограниченном количестве. Но многие подробности его поездок по стране настолько врезались ему в память, что он не забыл о них и через много лет.

В молодом Марко вдруг проснулся талант: он не просто многое примечал, но и оказался способен пересказать – красочно, в деталях, вызывая в воображении слушателя (а потом и читателя) представление о далеких неизведанных мирах, о «диковинах», как он сам потом выражался, представляя всё простым и понятным. Хубилай-хан был очень доволен.

Уверовав в собственные таланты, Марко Поло потом не жалел похвальных слов в свой адрес. В его книге (напомним, что в ней о нем говорится в третьем лице) он назван и умным, и сметливым, и вострым не по летам, и молодчиком, который дело делал хорошо и толково…

Короче говоря, уже после первой командировки стало ясно, что быстрая и успешная карьера при дворе Хубилай-хана ему гарантирована. А вот других подчиненных Хубилай-хана Марко стал раздражать. Для них он, естественно, был чужаком, неизвестно как добившимся фавора у их владыки.

И это, как мы понимаем, была отнюдь не белая зависть…

Естественно, для продвижения по служебной лестнице Марко Поло необходимо было быстро выучить язык. А это уже было проблемой, ибо монголы, несмотря на выдающиеся успехи в завоеваниях, не имели общего языка и единой письменности для управления своей огромной империей. Историки не зря отмечают, что при монгольском дворе наблюдалось настоящее «вавилонское смешение языков». Писцы вели дела и на монгольском, и на персидском, уйгурском, тангутском, китайском, тибетском и прочих языках. И это – не считая многочисленных наречий.

Марко Поло, как верный слуга Хубилай-хана, пользовался монгольским – языком завоевателей или персидским – языком иноземцев при монгольском дворе. Именно поэтому, кстати, все названия в его книге приводятся в основном в тюркском написании. А вовсе не потому, что он якобы всё списал из каких-то персидских источников, как утверждают некоторые, а потому, что он просто следовал общепринятой в Монгольской империи практике.

Безусловно, понимая всю сложность и важность своей миссии «правителя вселенной», Хубилай-хан пытался ввести единый письменный язык для всех народов империи. Для этого он даже поручил Пагба-ламе (он же Пагва, Пагпа и др.), мудрому тибетскому монаху и своему духовному наставнику, создать совершенно новую систему письменности: алфавит, способный передавать и объединять все известные языки. К сожалению, у того ничего не получилось, и «тюрко-монголы не слились с китайцами и не образовали единого народа»^{227}.

Точнее, в 1268 году Пагба-лама исполнил поручение, представив Хубилай-хану слоговой алфавит. Для этого он модифицировал тибетский шрифт и создал так называемое монгольское квадратное письмо (по форме знаков). Писали на нем по вертикали сверху вниз, и строки шли слева направо. Вскоре Хубилай-хан даже торжественно провозгласил это лингвистическое новшество официальным письмом империи. Но этот язык просуществовал в Китае недолго и своей главной функции не выполнил.

Как отмечает Лоуренс Бергрин, изобретенный Пагба-ламой шрифт «остался на бумажных деньгах, на фарфоре, в официальных эдиктах империи Юань, однако ученые и писари, привыкшие к китайскому, персидскому или другим прежним языкам, отказались принять его»^{228}.

В. Б. Шкловский в связи с этим констатирует: «Конфуцианское чиновничество было враждебно монгольской династии. Ученость этого чиновничества основывалась на знании трудной китайской письменности. Монголы изобрели и ввели новый, очень сложный слоговой алфавит – так называемый квадратный. Этим они оттеснили из области административной и деловой китайских ученых. Административные должности при дворе были заняты пришельцами со всего мира. Среди них был и Марко Поло»^{229}.

С другой стороны, сам Марко Поло нигде не выказывает своего знакомства с новым монгольским письмом.

Что же касается Пагба-ламы, то он в 1274 году удалился в свой тибетский монастырь Сакья и скончался там примерно через шесть лет. Таким образом, его лингвистический общеимперский эксперимент так и остался ценной, но неудачной попыткой в области искусственной разработки языков.