Текст книги "Таинственные истории"

Автор книги: Сергей Обручев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Бот Рослякова на Новой Земле

Мы входим в Петуховский Шар. Гремит цепь – якорь отдан. «Персей» разворачивается по ветру и течению. В маленькой бухточке к северу неожиданное зрелище – две избы, моторно-парусный бот, ненецкий чум. Мы спешим съехать на берег, чтобы найти пресную воду.

Узнаем, что после 1925 г. Госторг построил здесь становище и сдал его в аренду партии русских промышленников из Шенкурского уезда, которые зафрахтовали бот и приехали сюда промышлять рыбу и зверя – тюленей, моржей, медведей. Никто из них до сих пор не бывал в море, но они храбро пустились в полярные страны. В них, наверно, свежа кровь тех промышленников-новгородцев, которые в утлых ладьях пробирались по северным рекам к Ледовитому морю, к Оби и Енисею.

Промышленники уже успели осмотреть всю южную оконечность Новой Земли и рассказывают начальнику нашей экспедиции И. Месяцеву, что в Карских воротах, в Никольском Шаре, на отмели лежит норвежский бот – в нем покойник. Промышленники предупреждают, что какие-то грабители пробовали вынуть мотор и для этого часть бота сожгли. Но там осталось много вещей, есть даже книги – русские и иностранные…

Южная оконечность Новой Земли.

Надо выяснить, чей это бот? Может быть, это научное судно и можно спасти результаты наблюдений? Поэтому Месяцев решает отправиться из губы Логинова, куда мы перейдем завтра, к местонахождению бота. Губа Логинова лежит уже в восточной части Карских Ворот – место не менее унылое, чем Петуховский Шар. И с самой дурной славой – рядом губа Каменка, где зимовал в 1832—1833 гг. исследователь Новой Земли П. К. Пахтусов и где сохранились еще могилы двух его матросов, погибших от цинги. В самой губе Логинова Пахтусов нашел остатки скелетов погибших здесь от голода людей и отметил на карте: «Здесь зимовало несчастное семейство самоедина Мавея».

7 сентября, едва брезжит рассвет, мы входим в Никольский Шар на моторной лодке. Через Железные Ворота проникаем в Шар. Это поэтическое название Дано П. К. Пахтусовым. Действительно, ворота – узкий проход между утесами, и глубина его всего 4 м. Мотор бойко стучит, и лодка режет мелкие волны. Счастье, что вчерашний норд-ост прекратился, иначе в узком горле Ворот нас бы здорово хватил прибой. Вчера вечером было видно, как он влезал белыми языками и фонтанами на отвесные утесы.

Наконец вот остров Средний – цель нашей поездки. Большая коса выдвигается в пролив, в ней лагуна, а к северной стороне косы прижат бот. Он лежит на правом боку, внутри вода, кормовая часть выжжена, обгорел даже борт до воды. Грабители, видимо, забрали все, что поценнее, а остальное разбросали по берегу. Тут и бочки-сельдянки, ремингтоны (норвежские промысловые ружья), совершенно заржавевшие, капканы для песцов, грубый секстан, начатый мешок муки, куски парусов и канатов. Но большая часть такелажа увезена. Чтобы его снять, спилили мачту, и она лежит рядом с остатками лодки.

В боте сохранилась только каюта в носу – кубрик. Люк открыт, и видны койки. Нижние залиты водой, а на левой верхней, лицом к палубе, лежит труп. Это уже мумия. Длинные черные волосы свисают назад. Руки вытянуты вдоль тела, ноги покрыты оленьим мешком.

На палубе одна из наших спутниц, Дементьева, находит нижнюю челюсть – все, что осталось от другого трупа. Но в кубрике пять коек… Где же остальной экипаж бота?

Мы бродим по берегу, ползаем по палубе… Каждый надеется найти разъяснение: чей этот бот и что с ним случилось? В воде, под правым бортом, много книг, фотографий, бумаг. По-видимому, грабители выкинули все это из каюты. Вытаскиваем книги палкой и находим несколько судовых документов. Они выписаны на норвежский бот «Enighelen». Он построен в 1906 г., в 1919 г. побывал в Архангельске, в 1921 г. приписан к Гаммерфесту. Норвежские письма, книги на скандинавских языках, открытки Кодака, еще не использованные кассеты и даже норвежский почтовый флаг – и мы убеждены уже, что перед нами труп норвежца, может быть ученого.

Но это ложные следы. Вскоре мы находим несколько русских книг, на одной из которых, учебнике морской практики, надпись: «Сия книга штурманского помощника Афанасия Рослякова, 1899 мар. 12». Кроме открыток, я вытаскиваю из воды несколько больших слипшихся фотографий. На одной из них можно различить пятерых русских поморов, стоящих на палубе судна. Затем еще две фотографии, изображающие женщин-поморок на лугу.

Бот Рослякова.

Мысль о норвежцах постепенно тускнеет и окончательно исчезает после того, как удается вынуть покойника из каюты. Пришлось снять часть палубы – люк слишком узок, – чтобы вытащить его наружу. В ногах трупа лежит пиджак, и в кармане его старший штурман «Персея» Корельский находит две записки, смокшиеся, с едва заметным текстом.

Разбирая их букву за буквой, узнаем, что они выданы Максимом Варзугиным и Василием Рыликовым Афанасию Рослякову, которого они покинули, чтобы идти к осеннему рейсовому пароходу в Белушью губу. Росляков «остался от нас здоров» и с ним кто-то четвертый, который вместе с Росляковым зафрахтовал бот.

Бот взят в Норвегии [21]21
  В 1927 г., когда мы нашли судно Рослякова, в Мурмане еще сохранилась практика фрахтовки норвежских судов русскими промышленниками.


[Закрыть]. Но что было в начале путешествия – не разобрать. Из Териберки (на мурманском берегу) пошли к Святому Носу, здесь промышлять было плохо. Пошли дальше, к Новой Земле. У острова Вайгач «сели на грунт», судно дало течь. Пришлось зайти в одну из губ Новой Земли. Здесь Варзугин и Рыликов, считая, что на судне с течью назад не уйдешь, а продовольствия на всех не хватит, и поссорившись, по-видимому, с Росляковым при дележе добычи, ушли к пароходу. Они перечисляют, сколько «зверей» напромышляли до ухода, но ни шкур, ни мехов нет: кто-то уже попользовался.

Кто же в кубрике? Росляков или тот, четвертый? Труп выносят на берег на куске паруса. Одежды на нем очень много: норвежская фуфайка, жилет, два пиджака, войлочные брюки, меховые пимы. В левом грудном кармане – маленький компас, нож и кусок жевательного табака. В правом – бутылочка с валерьяновыми каплями. Никаких бумаг на трупе нет.

Штурман Корельский обыскивает каюту. В воде лежат пальто, рубахи, чулки, чемоданы – всякое сгнившее добро, но на койке, под изголовьем, ценная находка – дневник! Маленькая алфавитная книжка, исписано только начало, и плохо очиненный карандаш лежит между страницами – там, где находится последняя запись.

Тогда же на берегу, возле бота, нам удалось разобрать кое-что, но мало. Дневник мокрый, страницы слиплись, многое стерлось. Только потом, тщательно разглядывая в лупу, можно было восстановить текст.

На переплете изнутри надпись: «Сей дневник писал на Новой Земле южном конце Афанасий Григорьевич Росляков 1925 года 9/I».

Месяц и число написаны другим почерком и позже, так как запись начинается 1 сентября 1924 г.

Весь сентябрь и октябрь бот, несмотря на течь, плавал между Петуховским Шаром и Кусовой Землей. 6 сентября «ночевали в Петухах». 20-го «ночевали на конце Кусовой Земли». 23-го вернулись через Петухи в губу Заблудящую: «Ночевали дома в старой избе».

Мои товарищи вспоминают, что в губе Заблудящей в 1925 г. «Персей» нашел избу, на стене которой была надпись мелом: «Сию избу ставил А. Росляков в 1923 г.», а на столе прибита гвоздем записка: «Мы ушли в губу Каменку 24 сен. 1924 г.» Очевидно, Росляков уже бывал раньше на Новой Земле, зимовал, ставил избу, а теперь опять возвратился в старые места и вот на всякий случай для спутников оставил на столе записку.

Дальше Росляков все что-то чинит, чистит машину. 28 сентября первое упоминание про четвертого спутника: «Старик нездоров».

Охота плохая – только 10 октября: «убил дома нерпу. Старик на озере уловил 1 гольца». Хотели плыть на боте, но мотор не пошел, и перебрались на шойту (лодку), должно быть, чтобы отправиться в пей на промысел.

25 октября мотор удалось починить. До 31 октября шли на восток, но медленно: мешали штормы и туман. В 3 часа дня 31-го стали на якорь у Кусовой Земли, в Никольском Шаре, у острова Среднего. Росляков хотел пройти в губу Каменку: там, на Карской стороне, промысел лучше. Но почему-то ему не удалось пройти. 3 ноября он пытался выйти из Шара, но крутой ветер заставил повернуть обратно. Затем 10 дней они стояли на том же месте. Часто шел снег, было пасмурно, потом – мороз. Видимо, решили зимовать в Никольском Шаре, который, как им казалось, хорошо защищен от льдов.

14 ноября надвинулся страшный лед. Шугой (мелким льдом) покрыло все море: «Всю ночь несло шугу. Отдали другой якорь. Не спали, распихивали шугу». Несмотря на ноябрь – то туман, то дождь. Становится темно. 17 ноября: «солнце показывалось в 11 часов на час». 18 ноября опять «беспокоил лед. Не спали всю ночь. Полную губу напихало льду». 19-го хуже: «Нас затерло льдом и подрейфовало 1 версту».

В шуге судно проводит ряд долгих дней. Жидкая шуга не замерзает. На берег попасть невозможно. А там дрова – бревна, деревья, которые принесены течением, так называемый «плавник».

25 ноября: «Не стало дров. Начали пилить утлегар на дрова». Топить надо, холодно, и уже скрылось солнце: «24-го виден был луч солнца за островами» – последний луч. 25-го же положение судна резко изменилось: «С 5 ч. вечера нас понесло со льдом. Спустили якорь, дрейфовал, потом задержал близко у земли. Шторм от N 9—10 (баллов. – С. О.). Поворотило к берегу, дотыкало кормой».

Это почти катастрофа. Судно придавило к берегу. На следующий день они всего в 20 метрах от острова Среднего, и уже можно до него добраться.

Почти каждый день шторм и метель. Шуга замерзла. Моряки ходят на берег. Но 2 декабря «помпа замерзла. На полу в люгере [22]22
  Люгер – судно с рейковым парусом.


[Закрыть]вода».

Далее опять краткие записи: «Ясно, мороз». Росляков редко уделяет несколько строк описанию событий. Обычно только отметки показаний барометра, силы и направления ветра, характера погоды. На каждый день всего строка или две. Но по своему лаконичному драматизму это исключительный человеческий документ. В этих скупых словах вы слышите шаги неумолимой катастрофы, надвигающейся на одинокое судно.

Завещание Афанасия Рослякова. В нижней части страницы: «Последнее мое желание: если б кто нашел меня и положил в камни – этот добрый человек. Кабы лежать на сухом берегу. Афанасий Росляков из Териберки».

9 декабря: «Зачали мешок муки. В люгере на полу вода. Ходим по лавкам». Так весь месяц – все «в люгере вода», на льду – часто нерпы. В конце декабря невеселая запись. «Рождество. Старик очень болен. Головокружение».

26 декабря: «Старик очень болен. Подавал еду на койку. Лед разломало до шойты. Шойту терло льдом. Старик грел, клал примус под койку. Стрелял медведя, ранил, ушел в море. В 6 ч. вечера старик без ума заговорил». Теперь почти каждый день с томительным однообразием записывается: «Старик очень болен», и все время «колотит бот льдом». 28-го: «Цепь лопнула у якоря, и нас отнесло от берега на 300 сажен». 30-го: «Лед начало выносить из губы. Всю ночь не спал. В люгере по лавкам вода. Помпа испортилась». 31-го: «Сильно било льдом нас».

4 января 1925 г. новая нота в записях: «Старик очень болен, и сам тоже».

Судно бросает то туда, то сюда. 6 января: «Старик болен очень. Лед весь вынесло из губы. Мы в 2 саж. от берега, но на берег попасть нельзя. Шлюпку разломало льдом. Нету воды». 7-го Росляков по разломанной шлюпке попал на берег и достал дров.

9-го: «Старик болен. Обед старик не может поесть, поданный ему суп в койку. Полежит немного, да опять за суп». Сам Росляков тоже нездоров. В книжке запись за записью: «Я тоже». Но все-таки он выходит на берег. 11-го: «Я ходил на гору, а старик лежит, дожидает смерти. Шугу из губы то выносит, то опять набивает». 16-го: «К нам шугу набивало с моря. Старик лежит, но может повернуться в койке. Шлюпку совсем разбило». 17-го: «Шугу всю вынесло. Мы на чистой воде. Старику дал чашку чая, которую он выпил с трудом и стонет ужасно. Очень плох. Не может поворачиваться в койке».

18-го опять: «Вода, нельзя попасть на берег. Старик бредил без сознания». 19-го: «Старик бредил всю ночь и стонал ужасно». 20-го: «В 6 ч. утра дедушка скончался».

Росляков в это время был уже очень слаб и не мог похоронить своего товарища в камнях, на горе. «Старика вытащил на палубу», записывает он 21 января.

Его челюсть мы, значит, и нашли на палубе…

Росляков день ото дня слабеет. 22-го: «Ходил на губу. Но не мог перейти, очень слаб». 23-го: «Ходил на берег за снегом. Болен». 27-го: «Шторм. Лежал в койке. Дало сильную течь. Сколько прибывает, столько и убывает». 28-го: «Шторм. Был на палубе. Все смерзлось и скривилось совсем на бок». 29-го: «Не выходил из койки. Силы мои ослабели».

С каждым днем почерк становится все хуже и хуже, все больше недописанных слов. 30 и 31 января Росляков не в силах ничего записать. 1 февраля: «Лежал болен». 2-го: «Болен, не выходил». 3-го: «Лежал». 4-го: «Лежал». С 5 по 11 февраля одна запись: «За все время сильная головная боль. Не могу встать. Лежу. Не топлено. Камни под водой. Ноги поморозил. Не встаю». 12 февраля: «Лежу не вставая».

13-го и 14-го опять нет записей. Но правая страница против этих дней вся исписана. Это завещание: «Если же писать все подробно, то надо большая книга. Ничего не поделать, судьба не допустила туда более жить. Оторвало руль и штевень шугой. Теперь болен и поморозился. Лежу беспомощный, дожидая конца жизни. Последнее мое желание: если б кто нашел меня и положил в камни – этот добрый человек. Кабы лежать на сухом берегу, Афанасий Росляков из Териберки».

Последняя страница, где лежит карандаш, воспроизведена на нашей фотографии. Это пометка трех дней: «15 воскр., 16 пон., 17 вт.,» – и общая к ним запись: «Страшная боль в ногах. Не могу встать. Жажду утоляю снегом».

Фотокопия последней записи Рослякова от 15—17 февраля 1925 г.: «Страшная боль в ногах. Не могу встать. Жажду утоляю снегом».

Целый месяц Росляков лежал один. День ото дня слабея, не в силах выходить на палубу. Там, быть может, уже показалось солнце, а здесь – только коптящая лампа (пока хватало сил ее зажигать). Холодная палуба над головой обросла инеем, а за ней гудят в такелаже штормы. Мачта уныло скрипит, трещит лед…

Последнее желание Рослякова исполнено через два с половиной года после его смерти: мы похоронили его в камнях на горе, поставили обрубок мачты и на перекладине написали: «А. Г. Росляков. 17/II 1925» и «Э/с (экспедиционное судно) «Персей» 1927»…

А. Г. Росляков – потомок тех русских поморов, которые на маленьких кочах обошли все северное побережье России, открыли много столетий назад Северный морской путь к Оби, Енисею и Лене, обогнули Новую Землю. Без всякого страха зимовали они на Новой Земле, Груманте и северных берегах Сибири.

Почему погибли С. Андрэ и его спутники?

Комментарии к исследованию В. Стефансона

11 июля 1897 г. воздушный шар «Орел» шведа Соломона Андрэ вылетел со Шпицбергена к полюсу. Кроме начальника экспедиции в полете участвовали Нильс Стриндберг – физик и Кнут Френкель – технолог и спортсмен. Начиная с момента вылета известия о шаре Андрэ были очень скудны, хотя авиаторами было взято 36 почтовых голубей и 13 буйков. Радио тогда, конечно, не было.

Первый и единственный голубь был встречен 15 июля в весьма драматической обстановке норвежским тюленебойным судном «Алкен» на 80°44′ с. ш. и 20°21′ в. д., т. е. в сотне миль от места старта шара. Капитан судна Оле Хансен ничего не знал о вылете Андрэ и его голубях. Капитана вызвали на палубу утром: странная птица, преследуемая кайрами, прилетела с юга и села на мачту. Как поняли впоследствии, это был один из почтовых голубей Андрэ. Он так утомился от полуторадневного полета, что немедленно заснул, спрятав голову под крыло. Капитан принял птицу за куропатку, залез на такелаж и выстрелил в нее из ружья. Но ветер отнес убитую птицу в воду, и капитан перестал ею интересоваться.

В тот же день «Алкен» встретил другого тюленебоя. В разговоре с моряками Оле Хансен узнал, что убитая им птица могла быть голубем Андрэ: в эти дни весь мир следил за шаром. Оле Хансен вернулся по своему пути обратно, и ему повезло чрезвычайно: одна из посланных им двух шлюпок обнаружила труп голубя.

Под крылом голубя нашли письмо Андрэ. Оно гласило: «От Полярной экспедиции Андрэ в «Афтонбладет», Стокгольм. Июля 13, 12.30 после полудня, шир. 82°2′ долг. 15°5′ вост. хорошая скорость к ЮВ 10° На борту все благополучно. Это третья голубиная почта. Андрэ». Можно отдать должное точности навигации, которая позволила Оле Хансену придти обратно к пункту, где он убил голубя.

Остальные голуби, большую часть которых выпустили, как мы знаем теперь, 14 июля при аварии шара, нигде больше не были обнаружены.

Буйки отыскались значительно позже: буек № 7, брошенный 11 июля 1897 г., найден 14 мая 1899 г. на северном берегу Исландии; № 4, также брошенный 11 июля, найден 27 августа 1900 г. в Финмарке (Норвегия). Большой полярный буек найден на Земле Короля Карла в Шпицбергене 11 сентября 1900 г. Наконец, еще два буйка найдены позже в Исландии. Несколько буйков обнаружены на берегах советских полярных морей уже после того, как нашли лагерь Андрэ.

Несмотря на начавшиеся тотчас же настойчивые поиски, следы Андрэ и его спутников нигде не были обнаружены. Ни одно из морских судов, плававших в полярных водах, не наткнулось на остатки воздушного шара «Орел».

Поэтому так велика оказалась сенсация, когда через 33 года, в августе 1930 г., экспедиционное судно «Братвог», которое должно было исследовать архипелаг Франца-Иосифа, на пути к нему, у восточного берега Шпицбергена, на острове Белом открыло стоянку экспедиции Андрэ. Хотя ранее суда и заходили на этот остров, но стоянку тогда покрывал толстый слой снега и ее не обнаружили. В 1930 г. снег обтаял и открылась стоянка. Из найденных там документов выяснилось, что шар «Орел» был вынужден сесть на лед к северу от Шпицбергена 14 июля. С тремя санями путешественники направились на юг и после долгой борьбы с дрейфующими льдами, только в конце сентября 1897 г., дошли до острова Белого и 5 октября начали создавать здесь базу. Но вскоре все три путешественника погибли – сначала Стриндберг, похороненный товарищами в скалах, затем Андрэ и Френкель – оба умершие в палатке. Все это произошло после 8 октября 1897 г.

Маршрут и место стоянки экспедиции Андрэ.

Найденные экипажем «Братвог» многочисленные остатки имущества экспедиции и останки двух путешественников были перевезены в Норвегию, в Тромсё, где специальная комиссия собралась для их изучения. Но ход исследований был внезапно нарушен «вольными пиратами»: на место гибели Андрэ некоторыми шведскими газетами была спешно снаряжена поисковая партия на судне «Белый Медведь»: 26 августа она тайком вышла из Тромсё. Партия не рассчитывала на особенные находки, а хотела только осмотреть место гибели. Но 5 сентября, когда судно пришло к Белому острову, оказалось, что снег за месяц значительно стаял и открыл многое, что было скрыто от экипажа «Братвог». Поэтому в течение трех дней партия собрала много интересных материалов; между прочим, открыла среди остатков палатки третий труп – Френкеля.

Но «пиратам» не удалось скрыть найденное и самим опубликовать сведения о находке. Об открытии «Белого Медведя» узнали быстро в Норвегии и Швеции, и 15 сентября судно получило приказ: доставить все найденное в Тромсё и передать комиссии. 16 сентября их встретили военные корабли – норвежский «Михаил Сарс» и шведский «Свенсксунд», которые с приспущенными флагами конвоировали «Белого Медведя» до Тромсё. Так же торжественно 31 августа встречен был «Братвог».

После изучения останки трех путешественников перевезли на военном судне «Свенсксунд» в Стокгольм, где они были сожжены в крематории.

В вещах экспедиции сохранилось много документов, в том числе дневники путешественников. Удалось даже проявить 50 негативов; из них 20 снимков получились совершенно отчетливыми. Эти дневники, анализ вещей и внимательное изучение всей ситуации позволили восстановить ход экспедиции – от гибели шара до выхода к Белому острову. Единственно, что не удалось выяснить, – почему погиб Стриндберг, похороненный в скалах, и почему вскоре умерли в палатке двое других.

Комиссия, изучившая все привезенное обоими судами, пришла к выводу, что «Андрэ и Френкель умерли во время сна от холода». Этот вывод комиссии не удовлетворил многих. Сразу же возникли сомнения. В газетах и журналах было тогда высказано много разных гипотез, предполагающих различные решения. Из этих решении единственно правильным представляется нам гипотеза канадского полярного исследователя В. Стефансона, хорошо известного советским читателям но книге «Гостеприимная Арктика». На основании своего опыта он пришел к совершенно другому выводу о причинах смерти Андрэ и Френкеля.

Уже в октябре 1930 и в январе 1931 г. Стефансон опубликовал соответствующие статьи в лондонском и нью-йоркском журналах. В 1939 г. он включил подробное изложение своего анализа в книгу «Нерешенные загадки Арктики». Кроме истории Андрэ и Френкеля Стефансон рассказывает в этой книге истории исчезновения норвежского поселения средних веков в Гренландии, о гибели экспедиции Франклина, убийстве Томаса Симсона в Канаде в 1840 г. и др.

Нам представляется, что решение вопроса о гибели Андрэ, предложенное Стефансоном, простое и убедительное. Оно показывает, как хорошо Стефансон знаком с особенностями работы на Севере.

Отметим еще, что в 1938 г. другой известный полярный исследователь – Х. У. Свердруп – пришел к тому же выводу, сообщил об этом Стефансону и написал в одну из газет Осло. Однако редакция ответила, что не считает нужным продолжать дискуссию о причинах смерти Андрэ. Свердруп с тех пор не возобновлял попытку опубликовать эту гипотезу.

Стефансон очень подробно излагает ход экспедиции Андрэ и его спутников; в книге этот материал занимает больше восьми печатных листов. Автор скрупулезно разбирает все детали жизни путешественников, приводит не только допустимые решения, но так же подробно и те, которые им отвергнуты. Мы можем изложить только важнейшие выводы этой работы.

Прежде всего Стефансон устанавливает, что Андрэ – опытный полярный путешественник, со стажем в 14 лет. Он был очень выдержанным и спокойным человеком. Более молодые Стриндберг и Френкель, оба также спокойные и настойчивые люди. Нельзя предполагать, чтобы кто-нибудь из них впал в уныние и предался мрачным настроениям. Их дневники показывают, что только на одно короткое время между тремя путешественниками возникло недоразумение, но оно быстро было разрешено.

Андрэ был доволен работой шара. Гайдропы и паруса дали больше, чем можно было надеяться. Причиной катастрофы стал недостаточный и непостоянный по силе ветер; мешало оледенение. Как написано в дневниках Андрэ, зимовка представлялась всем троим вполне нормальной и при их снаряжении достаточно надежной.

Сравнивая зимовку Андрэ с тогда только что закончившейся (1895—1896 гг.) зимовкой Нансена и Иогансена на Земле Франца-Иосифа, Стефансон устанавливает, что авиаторы были лучше подготовлены для зимовки и были «в полной форме», что доказывает и их исключительный в анналах Арктики переход с места посадки – 82°56′ с. ш. и 29°52′ в. д. до острова Белого.

Стефансон много внимания уделяет пище аэронавтов. Из дневников видно, что они убили несколько тюленей и медведей. Вначале они ели только одно мясо, оставляя жир, что, по мнению Стефансона, представляет неправильную диету и приводит к расстройству желудка (диарреи). И действительно, в дневниках отмечена несколько раз кратковременная диаррея. Но в конце записей видно, что путешественники начали употреблять жир медведя, и случаи диарреи как будто прекратились. Таким образом, нельзя предполагать, что мясная диета могла привести к дурным результатам. Андрэ пишет, что они воздерживались от употребления печени медведя, считая ее ядовитой; но, по мнению Стефансона, это неправильное, ложное поверье. Количество европейской пищи, употребляемой аэронавтами, постепенно сокращалось, а количество медвежатины достигло (24 августа) 2,9 англ. фунта (или более 1300 г на человека). По-видимому, так же как Нансен, Андрэ и его товарищи хорошо переносили свежее медвежье и тюленье мясо; нельзя предполагать, что они могли погибнуть от отравления мясом.

Большое внимание всех исследователей вызывают последние, октябрьские записи аэронавтов. Стриндберг в своей записной книжке-календаре, где он отмечал кратко важнейшие события, в октябре вписывает: «2 – ночью наша льдина раскололась у самой хижины. 3 и 4 – положение напряженное. 5 – перебрались на берег. 6 – метель. Разведка. 7 – переезд».

Отдельно против 17 октября записано: «Домой 7,5 утра». Эта запись вызвала большие споры: из нее как будто следует, что 17 октября Стриндберг был жив и вернулся домой из какой-то экскурсии или общей поездки. Но более надежно другое решение: запись сделана еще в Швеции до выезда на Шпицберген, так как она написана чернилами, а не карандашом, как все остальные записи времен экспедиции. В записных книжках Стриндберга есть еще тексты, написанные ранее. Поэтому В. Стефансон и другие исследователи считают, что и эта запись полугодичного возраста и говорит о том, что 17 октября Стриндберг должен был поехать в Стокгольм с утренним поездом.

Более надежны записи Андрэ в его большом дневнике, который начинается со старта шара и доведен до острова Белого, до начала октября, и во втором дневнике, сильно пострадавшем от сырости: в нем с трудом были разобраны записи за октябрьские дни, начиная с 4-го. В русском издании 1931 г. этих записей нет – тогда были разобраны лишь отдельные фразы этого дневника. Вот записи в изложении Стефансона (запись начинается уже после того, как трещиной в ночь с 1 на 2 октября была повреждена снежная хижина на плавающей льдине): «В продолжение 4 октября 1897 г. мы были заняты свежеванием убитых животных, а также начали постройку новой хижины, чтобы ее закончить на случай надобности, так как дальняя стена нашей хижины выдвигается над краем нашей льдины. День прошел без происшествий, за исключением того, что мы сделали важное наблюдение. На острове есть низина, т. е. убежище, – если мы не будем дрейфовать слишком быстро мимо (прежде чем мы будем способны выйти на берег из-за движения льда и открытой воды). Конечно, это может оказаться существенным фактом в нашем положении. Стриндберг был, следовательно, прав. Конечно, нам необходимо место высадки, которое откроет нам выход к низине. Проблема состоит в том, чтобы перенести все наши вещи туда. Место высадки, которое мы наметили ранее как вполне удобное, не достижимо. Вероятно, мы должны перепрыгивать со льдины на льдину довольно далеко, чтобы перенести имущество на большую льдину и чтобы можно было позже, приблизившись к леднику, исследовать, как мы сможем перелезть со льда на землю. После полудня мы заметили пять птиц, летевших к острову. Это были, вероятно, гаги или гуси».

5 октября запись Андрэ: «Утром 5-го мы добрались до упомянутой низины и получили ясное представление об острове, от нас тянулся хороший лед к нему. После некоторых исследований (как мы установили) лучшее место для высадки (как я указал им) – с берега. Было шесть часов по Гринвичу, когда мы достигли земли и прошли вдоль ледника и затем с ледника на землю. Мы не прекратили нашей тяжелой дневной работы до самой ночи – после работы всего дня мы не залезли в палатку до середины ночи и поели нашу пищу в темноте при северном сиянии, которое мерцало снаружи на юге, и мы не осветили и не согрели (лагерь). Кухонный аппарат снова испортился, и с ним трудно было манипулировать, так что и варка и жаренье были невозможны. Мы вползли в наши спальные мешки, когда был уже день – день рождения моей матери. Поэтому мы назвали участок, где был наш новый лагерь, Земля Мины Андрэ».

За 6 октября дневник Андрэ: «Когда мы проснулись днем 6-го, шел снег и сильный ветер с поземкой, так что мы не могли сделать много. Тем не менее мы совершили краткую разведочную экскурсию и затем вернулись в нашу палатку. Выходит, что шведы – первые посетители этого района. Что нас сразу заинтересовало – это то, что мы нашли высоко в глубине страны, далеко от моря, бревна плавника. Весь участок состоит из утесов гранита, обломков горных пород и гравия. Гравий частью грубый.

Покрытая гравием область частью имеет форму больших ровных поверхностей с холмами. Вероятно, страна поднимается круто внутрь. Теперь, пока есть дневной свет, снова тяжелая работа. Вечером мы начали в темноте строить смежную хижину и переносить к пей наши вещи. Это была тяжелая работа, но мы ее скоро кончили».

В четверг, 7 октября, Андрэ записал: «Я хотел передвинуть лагерь, так как боялся, что в случае метели, подобной вчерашней, место, которое мы заняли, покроется снегом и сделается непригодным для зимовки. Ледник, который никто из нас до сих пор не осмотрел, был теперь посещен; мы хотели убедиться, нельзя ли его использовать, а также осмотреть наши окрестности, Оказалось, что ледник очень крутой и внутрь страны гораздо сильнее повышается, чем мы думали. После полудня показался медведь, идущий от моря, но он избегал нас, и больше мы его не видели. Здесь как будто нет лисиц. Худшие воры – чайки, которые собрались вокруг нашего лагеря и склада мяса. Они сражаются, кричат и борются друг с другом; в своей зависти они производят впечатление не невинных белых голубей, но откровенных хищных животных».

Последняя запись Андрэ 8 октября: «В продолжение 8-го погода была плохая и держала нас в палатке весь день. Но тем не менее мы собрали достаточно плавника, чтобы положить балки для крыши нашего дома. Очень приятно спать здесь на твердой земле в противоположность дрейфующим льдам на океане, где мы постоянно слышали треск, перемалывание и грохот. Мы должны собрать плавник и кости китов и совершить экскурсию вокруг, когда позволит погода».

Таким образом, дневник Стриндберга кончается 7-го, а Андрэ 8 октября. Но это не должно привести нас к каким-либо мрачным заключениям: когда Нансен устроился на зимовку на островах Франца-Иосифа, 24 августа 1895 г. он был так занят своим устройством, что прекратил писать дневник и возобновил записи только с 6 декабря.

Из приведенных записей и детального изучения описаний лагеря В. Стефансон все же заключает, что Стриндберг погиб, вероятно, вскоре после конца записей – скорее всего утонул, – что товарищи его поспешно освободили одни из саней, чтобы вытащить труп из полыньи или чтобы доставить его поближе к лагерю, где они похоронили Стриндберга в расщелине утеса.

По-видимому, была построена снежная хижина. Но основным жилищем в последние дни была палатка. Характерно, что Андрэ и Френкель расположили ее, с точки зрения полярника, очень неудачно – под высоким утесом. Как известно, под всякими – как высокими, так и низкими – препятствиями, на севере скопляется снег и зимнее жилище надо строить на открытом месте. И действительно, лагерь Андрэ был так основательно покрыт снегом, что побывавший на острове Белом в 1898 г. Натхорст не увидел никаких следов аэронавтов. За тридцать два последующих года также никто из экипажей судов, посещавших остров Белый, не видел лагеря.