Текст книги "Слуги дьявола"

Автор книги: Сергей Владич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 12
Открытие «сезона охоты»

После чая, который плавно перешел в обед, Сергея Михайловича вдруг осенило.

– Послушай, ты говорила, что не в первый раз в Киеве. А тебе приходилось раньше бывать в Кирилловской церкви – одном из древнейших храмов, сохранившихся со времен Киевской Руси? – спросил он Анну Николаевну.

Шувалова отрицательно покачала головой.

– Нет? Тогда давай съездим прямо сейчас. Я думаю, нет, я абсолютно уверен: ты будешь просто в восторге.

По дороге Трубецкой взял на себя роль гида.

– Кирилловская церковь была построена в середине XII века черниговским князем Всеволодом Ольговичем и его женой Марией Мстиславовной. Сам-то князь только начал строительство, построил деревянную церковь, а уже после его смерти Мария Мстиславовна возвела каменный храм с целью создать там семейную усыпальницу. Ныне эта церковь знаменита не только тем, что в ней, по преданию, были похоронены несколько князей, и даже не тем, что под ней была обнаружена система пещер с древними захоронениями наподобие лаврских. Наиболее же известным фактом является то, что в конце XIX века после масштабной реконструкции ее расписывал сам Михаил Александрович Врубель, тогда еще молодой художник. И не просто расписывал – там имеется несколько выдающихся его работ. Я хочу, чтобы ты их увидела.

Имя Врубеля, одного из гениальных русских художников, судьба которого была тесно связана и с Санкт-Петербургом, где он учился в Академии художеств, и с Москвой, где он долго жил и работал, и с Киевом, где он создал свои величайшие произведения, произвело впечатление на его собеседницу.

– Врубель как-то сказал: «Какой же прекрасный, однако, Киев! Я очень люблю Киев. Сожалею, что тут не живу…» – продолжал Трубецкой. – Здесь он начал писать своего «Демона». Представляешь, какая мистическая судьба у этого художника: именно в Киеве, вновь посещая Кирилловскую церковь в 1902 году, он произнес пророческие слова: «Вот к чему мне стоило бы вернуться…» – и через некоторое время оказался в больнице для душевнобольных…

– Что ты имеешь в виду? – переспросила Анна. – Я как-то не вижу связи…

Они подъехали к церкви и вышли из машины.

– А дело в том, что Кирилловская церковь находится на территории больницы для людей с психическими расстройствами, которая существует здесь уже больше двухсот лет. Вот так-то. Но это не все. Две основные иконы иконостаса – Иисуса и Богородицу – он нарисовал «слепыми», то есть без зрачков, – это такой специальный прием, благодаря которому глаза кажутся бездонными. А под конец жизни Врубель ослеп. Вот и понимай это как хочешь.

Трубецкой и Шувалова поднялись по ступеням к церкви, но та уже оказалась закрыта. К счастью, служащие еще были в здании, и Трубецкому удалось, хотя и не без труда, уговорить их впустить двух запоздалых туристов.

Тем, кто еще не побывал в этом храме, можно искренне позавидовать. Великолепное, восхитительное открытие у них впереди. Древние фрески, совершенно неканонические и оттого еще более проникновенные лики святых как будто подчеркивают почти сказочный, написанный Врубелем и встроенный в мрамор иконостас. Необыкновенная энергетика этой церкви ощущается не только под центральным куполом, но и в нартексе. Сергею Михайловичу не терпелось показать Анне второй, тоже частично расписанный Врубелем этаж, – он, собственно, ради этого ее и привез сюда, – но она была настолько очарована древними фресками, что Трубецкой набрался терпения и дал ей возможность сполна насладиться этой жемчужиной в короне киевских церквей. Наконец они поднялись по крутой лестнице наверх, на хоры церкви. Именно там находится написанная Врубелем фреска «Сошествие Святого Духа».

Эта величественная композиция – не просто непревзойденное по мастерству творение великого художника. Это совершенно другой, каким только и должен быть у настоящего мастера, взгляд на мир. Шувалова села на стульчик, подняла глаза и долго-долго не могла оторвать взгляд от великолепной работы Врубеля. Сергей Михайлович присел рядом. Он-то был здесь не в первый раз, но всегда с удовольствием приходил снова и снова.

– Сережа, это просто невероятно, – наконец произнесла она шепотом. – Апостолы здесь – они ведь живые… Эти лица написаны так, будто знакомы тебе с детства…

– Это и неудивительно. Говорят, что Врубель писал их с известных киевлян, то есть с реальных живых людей. Они не обезличены, как классические иконы. Он вообще был известен свободомыслием в изображении святых. Взгляни сюда, тут сверху хорошо все видно. – Они встали и подошли к краю балюстрады. – Он даже Богородицу на иконостасе написал с конкретной женщины, в которую был влюблен. Но я хотел бы, чтобы ты обратила внимание на другую особенность этой фрески. – Они снова вернулись к созерцанию «Сошествия Святого Духа». – Смотри: апостолов, как и должно было быть, – двенадцать. То есть тут уже учтено, что вместо предателя Иуды, который, как известно, впоследствии удавился, был выбран новый апостол – Матфий. Ведь по Библии сошествие Святого Духа случилось на иудейский праздник Пятидесятницы, то есть уже после распятия, воскресения и вознесения Иисуса. Но вот женская фигура в центре фрески – это очень любопытно… Традиционная трактовка такова, что это Дева Мария, Богородица. Однако на этот счет лично у меня имеются кое-какие сомнения.

Ведь если подумать об этом с точки зрения элементарной логики, то совершенно непонятно, почему Святой Дух должен был повторно «нисходить» на Пресвятую Деву, ведь она вроде как уже была им осенена, когда свершилось непорочное зачатие. Кроме того, ей на момент описанного в Новом Завете собрания апостолов должно было быть как минимум за пятьдесят лет, а на этой фреске она представлена молодой женщиной. И наконец, насколько мне известно, на значительной части канонических православных икон, изображающих сошествие Святого Духа, Богородица отсутствует. В то же время на некоторых, особенно католических, она как раз, наоборот, является центральным образом. Можно, конечно, подумать, что Врубель писал свою работу под влиянием поездки в Венецию, где он изучал разные техники иконописи, однако у меня и на это свой собственный взгляд. Смотри, – Трубецкой обратил внимание Анны Николаевны на повсеместно встречающиеся на стенах церкви образы ангелов и архангелов, – у них у всех – абсолютно у всех! – в руках жезл и сфера – нечто вроде скипетра и державы, символов власти. Так вот, – продолжил он почти торжественно, – это довольно древние символы, и скипетр олицетворяет мужское начало, а сфера – женское! Такие же изображения встречаются, например, в древнейших церквях на территории современных Турции и Сирии, то есть именно там, где создавались первые христианские общины.

Мне кажется, что безнадежно влюбленный в тот период художник подсознательно или по велению свыше, а это, по сути, одно и то же, выразил именно ту мысль, о которой мы с тобой сегодня уже говорили и которая, по-видимому, была неотъемлемой частью верований первых христиан: женское начало изначально присутствует в Божественном промысле! Поэтому женская фигура в центре его монументальной фрески – это скорее собирательный образ женского начала как отражение Святого Духа, если не сам Святой Дух в процессе его «сошествия» на апостолов. Ведь в христианстве, особенно в католицизме, фигура Богородицы гипертрофирована, она как бы отражает то основное предназначение, которое Церковь отводила и продолжает отводить женщине – скромность, послушание, продолжение рода. Отсюда и строжайшее католическое воспитание, и запрет на прерывание беременности, и целибат, и так далее, но при этом, как бы в виде компенсации, превозносится роль и облик женщины-матери, Святой Девы Марии – Богородицы. Хорошо, что хоть в православной традиции, которая мне ближе, женская, если можно так выразиться, компонента, значительно богаче по своему духовному содержанию, чем в католицизме. Кстати, а ты знаешь, что Мария Магдалина изображена в ряду местного чина икон на иконостасе кафедрального Владимирского собора в Киеве – там, где помещают образы самых почитаемых святых? Вот так-то!

Трубецкой и Анна вышли из церкви. Шувалова, несомненно, была искренне взволнована тем, что им довелось увидеть.

– Спасибо тебе, – сказала она. – Это было великолепно и совершенно неожиданно. – Она ощущала какой-то особенный душевный трепет, но почему-то стеснялась признаться в этом Трубецкому.

Тем временем наступил вечер, и Сергей Михайлович с удовольствием вызвался проводить Анну до гостиницы. Завтра им нужно было возвращаться в Санкт-Петербург, поэтому Трубецкой хотел подольше побыть со своей очаровательной спутницей и – чего греха таить – поухаживать за ней. Вообще-то, после нескольких неудачных попыток обустроить свою личную жизнь, последняя из которых была предпринята несколько лет тому назад, он с опаской относился к новым возможным вариантам, однако Анна Николаевна Шувалова была просто восхитительна – и как коллега по работе, и как собеседник, и как женщина.

Они вернулись в центр города, оставили машину на Трехсвятительской, прогулялись по Владимирской горке, затем спустились вниз на Крещатик, к гостинице. Сергею Михайловичу ужасно не хотелось расставаться с Анной, но и навязывать свое общество дамам он не умел. Прощание с дежурно звучащими в таких случаях пожеланиями «спокойной ночи» вышло скомканным. «Да, Казанова из меня никудышный, – с досадой подумал в тот момент Трубецкой, – в церковь даму пригласил, про иконы рассказал, а вот цветы купить не догадался…» Он был уже на полпути к парковке, когда на его мобильный телефон позвонила Анна.

– Прошу тебя, возвращайся. – Ее голос, только что такой умиротворенный, теперь дрожал. – Десятый этаж. Номер 1008. У меня тут кто-то побывал…

Трубецкой кинулся назад и уже через несколько минут вихрем влетел в номер, который напоминал Иерусалим после взятия его крестоносцами. Все было перевернуто вверх дном, вещи разбросаны, даже в ванной царил хаос.

– У тебя было что-то ценное? Ты все проверила? Что-то пропало? – Трубецкой был просто вне себя от волнения.

– Да нет, я же всего на несколько дней в Киев, взяла только самые необходимые вещи, я даже представить себе не могу, кому это нужно…

– Дикость какая-то… Сколько я путешествовал, ни в одной стране такого не видел! Мне так стыдно, что это случилось в Киеве. Я сейчас вернусь… – Сергей Михайлович выскочил в коридор.

К его удивлению, администратор гостиницы не стал утверждать, что «вы сами виноваты, оставили номер без присмотра» или что-то в таком же духе, то есть уходить от ответственности в стиле «совка», а сразу принес свои извинения и предложил компенсировать ущерб – в разумных, конечно же, размерах. При этом он заверил, что в их гостинице этот случай – первый за много-много лет, сведений о жильцах ни по телефону, ни каким бы то ни было другим способом они никому не дают, а система безопасности является самой современной и вполне соответствующей европейским стандартам. По мнению администратора, случилось нечто просто из ряда вон выходящее, и поэтому он предложил вместе и не мешкая просмотреть записи, сделанные камерой наблюдения, которая работает круглосуточно. Тем временем Анна убедилась, что ничего из ее вещей не пропало, навела на скорую руку порядок и присоединилась к ним.

Идея с просмотром записи оказалась чрезвычайно плодотворной. На записи, сделанной днем, было явно видно, как появившийся на этаже мужчина, лица которого, к сожалению, было не разглядеть, поскольку оно было закрыто шапочкой с прорезями для глаз, подошел к дверям номера 1008, достал какое-то компьютерное приспособление, поколдовал возле электронного замка секунд тридцать, открыл дверь и вошел в номер. Он же вышел из номера примерно через час и более в поле зрения камеры наблюдения не попадал. Поскольку в этот день других случаев проникновения в номера зарегистрировано не было, Трубецкой сделал вывод, что вор имел целью попасть именно в номер Анны Николаевны Шуваловой. Но зачем? Вдруг его осенила догадка.

– Скажи, а ты кому-нибудь говорила, где ты в Киеве остановилась? – спросил он Анну, когда они снова остались вдвоем.

– Только Артуру Бестужеву, он звонил мне на мобильный телефон сегодня утром, спрашивал, какие планы, есть ли что новенькое по нашему расследованию.

– Вспомни, это очень важно: ты называла ему гостиницу и номер комнаты?

– Конечно, называла. Он спросил, как мне перезвонить на городской номер, чтобы не тратиться на роуминг. Ну, я и сказала телефон гостиницы и номер комнаты. Правда, он почему-то так и не перезвонил… Больше я ни с кем на эту тему не разговаривала, это точно.

– И, надо думать, о наших сегодняшних планах на день он был осведомлен?

– Разумеется, я не видела необходимости их скрывать.

Трубецкой был озадачен. Поверить, что Артур имеет отношение к этой дикой выходке? Но в чем смысл? Для чего Артуру мог понадобиться отъезд Анны из Петербурга? Чтобы потом организовывать взлом ее номера в гостинице?

Была уже поздняя ночь. Сергей Михайлович договорился с администратором о предоставлении Анне другого номера – в целях безопасности. С тем они и расстались до завтра в надежде, что сюрпризов больше не будет. Однако рано утром Анне Николаевне позвонили на мобильный с пульта охраны из Санкт-Петербурга и сказали, что этой же ночью была попытка взлома ее квартиры. К счастью, сработала сигнализация, и воры ретировались несолоно хлебавши. Тем не менее ей порекомендовали срочно вернуться домой и на всякий случай сменить код доступа. Трубецкой прокомментировал это с долей черного юмора: «Похоже, что „сезон охоты“ открыт!» Оставалось выяснить объект «охоты», и именно этот вопрос стал предметом его размышлений всю дорогу до Санкт-Петербурга. Факты же говорили о следующем.

Во-первых, жилище Шуваловой – как постоянное, так и временное – стало предметом воровского внимания вскоре после того, как в ее руках оказался пресловутый жезл. И ведь именно жезл интересовал неизвестного, напавшего на них в китаевской пещере… Во-вторых, тот факт, что жезл хранится у Анны, был известен очень узкому кругу лиц, в первую очередь – Артуру Бестужеву. Трубецкой вспомнил, как болезненно Артур воспринял решимость Анны забрать жезл на хранение. Еще раньше – как удачно они нашли бывшую дачу Дубянского. Вероятность такого случайного совпадения была просто ничтожной, а за рулем-то был Артур, он же и место, где она располагалась, назвал сразу и безошибочно… Потом – не совсем адекватное поведение Бестужева на самой даче. Еще раньше – сам факт приглашения Трубецкого в Санкт-Петербург. Честно говоря, петербургские специалисты и сами прекрасно справились бы с разбором дневников духовника Елизаветы, тут вовсе не требовалась экспертиза профессора, специалиста по древним рукописям Трубецкого. Но гость из Киева оказался как нельзя кстати, когда потребовалось увезти Анну из города…Что-то во всем этом было не так, и это «не так» было связано с Артуром Бестужевым. Сергей Михайлович решил пока никому ничего не говорить, однако на всякий случай быть начеку. Он только мягко попытался убедить Анну все же перепрятать жезл в более надежное место, но она его успокоила.

– Сережа, если бы ты знал, что такое женский шкаф для обуви, ты бы не волновался. Жезл там не найдет и дюжина воров – им просто никакого времени не хватит перебирать все коробки.

Глава 13
Заговор

После отъезда Жоффрея де Сент-Омера с двумя рыцарями в Эфес Гуго де Пейн немедля начал готовиться к путешествию в Рим. Он ждал этого часа уже много лет, и все должно было быть тщательно продумано. Прежде всего предстояло решить, как быть с найденным сокровищем. После предупреждения старика иудея о том, что Меркабу нельзя забирать из Храма, он никак не мог решиться взять кристалл с собой, но и ехать с пустыми руками было совершенно невозможно. Он сидел один в своей келье и предавался размышлениям, когда раздался громкий и настойчивый стук в дверь.

– Откройте посланнику Его Святейшества Папы Гонория II кардиналу Бьянчелли! – раздался громкий голос из-за двери.

Великий магистр поднялся, подошел к двери и отворил ее. На пороге в сопровождении слуги стоял тучный, важного вида кардинал, одетый в атласную малиново-красную с белым подбоем мантию и красную же широкополую шляпу. Гуго де Пейн был очень удивлен такому визиту, однако склонил голову в знак приветствия и жестом пригласил кардинала войти.

– Прошу, ваше преосвященство, – сказал он. – Ваш приезд – это честь для ордена бедных рыцарей Иисуса Христа.

– Ну не таких уж и бедных, – пробурчал кардинал, войдя в келью. Оглядевшись, он присел в единственное кресло. Трудно было понять, к чему относилось его замечание, поскольку обстановка в келье была монашеская и состояла лишь из грубо сработанных местным плотником стола, кресла и ложа. Единственным украшением кельи служило большое распятие, висевшее на стене, и стоявший на столе бронзовый светильник, найденный при раскопках в Храме.

– Чем могу служить Его Святейшеству? – Гуго де Пейн остался стоять перед посланником римского престола.

Кардинал не спешил с ответом. Его маленькие глазки на обрюзглом лице буравили взглядом Великого магистра.

– В Риме хотят видеть тебя с отчетом. Орден существует уже несколько лет, а ты до сих пор ни разу не посетил Ватикан. Монашествующим рыцарям не к лицу такая гордыня! Что ищете вы в недрах Храмовой горы? В Европе ходят слухи о необыкновенных сокровищах, которые вам удалось там найти. Какие тайны скрывает орден от всевидящего ока Святого престола?

– Уверяю вас, ваше преосвященство, члены ордена верны своей клятве денно и нощно служить Иисусу Христу, – смиренно отвечал Гуго де Пейн. – Только на это и направлены все наши деяния и помыслы, – добавил он, сделав ударение на слове «все». Но затем сменил тон, выпрямился и уже с металлом в голосе произнес: – Однако отчет мой предназначается только для ушей Его Святейшества лично. Я намереваюсь предстать перед его очами еще до конца года. Прошу вас так и передать в Рим.

Он дал понять, что разговор окончен.

Лицо кардинала налилось кровью. Этот рыцарь мог бы проявить больше уважения к папскому посланнику! Кардинал вскочил с кресла, однако ничего не сказал и, пыхтя и раздуваясь, почти выбежал из кельи. Он явно ожидал другого приема, однако дерзкое поведение Гуго де Пейна укрепило его подозрение: орден рыцарей Храма совсем не так прост, как кажется, и с ними нужно держать ухо востро…

Великий магистр был благодарен судьбе за этот неожиданный визит. Он вдруг понял, как убедить Папу предоставить храмовникам свободу действий и торговые привилегии, на основе которых орден построит свою империю, не замкнутую в национальных границах и не подчиняющуюся ни светской, ни духовной власти. Этой цели может послужить любая таинственная находка – и никакого значения не имеет, о чем именно идет речь, лишь бы она была способна вызвать опасения со стороны иерархов Церкви.«Достаточно будет даже просто правильно преподнести Папе то, что рассказал нам тогда ночью Иоанн Иерусалимский и подтвердить, что в руках ордена находятся доказательства слов монаха, – размышлял Великий магистр. – Кристалл брать с собой нельзя, но и невозможно явиться в Ватикан с пустыми руками». И тогда он решился на рискованный шаг. Однажды к нему были тайно приглашены мастера, которые изготовили точную копию ларца, в котором хранилась Меркаба. Именно этот ларец позже отправится с ним во Францию и в Рим и будет неотлучно находиться под охраной рыцарей Храма. Вот его-то и можно продемонстрировать в случае необходимости несговорчивому Папе. Однако никто не должен был знать, что настоящий ларец с кристаллом останется в Иерусалиме.

Но это была только часть плана. Великий магистр понимал, что легенда о девяти рыцарях-защитниках Святой земли годится для простолюдинов, а для того чтобы говорить с Папой и европейскими монархами на равных, в первую очередь следует многократно увеличить число членов ордена, привлечь в их ряды представителей самых влиятельных семейств Европы. Затем – создать систему командорств, которые были бы форпостами, глазами и ушами храмовников и в которых аккумулировались бы необходимые средства. И только имея все это, можно будет по-настоящему побороться за власть.

Сказано – сделано, и уже в скором времени в орден были приняты среди прочих такие выдающиеся аристократы того времени, как Фульк Анжуйский, отец Жоффруа Плантагенета, и граф Гуго Шампанский. Пример последнего произвел особенно сильное впечатление на самые богатые дома Европы, поскольку граф Шампанский внезапно развелся с женой, оставил свое мирское богатство и власть и отправился в Иерусалим, чтобы соединиться с тамплиерами под руководством Великого магистра Гуго де Пейна, который ранее был всего лишь одним из его вассалов. Многие ломали голову над вопросом, что же заставило графа решиться на такой шаг, и не находили ответа.

Разгадка же была достаточно проста. К тому времени уже повсеместно в Европе распространились слухи о якобы найденном рыцарями Храма в Иерусалиме священном Граале – усыпанном драгоценными камнями сосуде, о котором говорили, что он «сияет столь ослепительно, что пламя свечей меркнет рядом с ним». Блаженные при церквях рассказывали, что из этого сосуда Иисус пил вместе с учениками во время Тайной вечери со словами «сие есть кровь Моя», а после ареста Спасителя он якобы сначала был передан Пилату, а позже наполнен кровью распятого Иисуса Христа и сохранен членом синедриона Иосифом Аримафейским. Отменные связи новых именитых членов ордена способствовали распространению легенд о рыцарях Храма среди аристократии, и любые ассоциации с орденом стали рассматриваться как соприкосновение с тайной Грааля. Все это как нельзя лучше способствовало воплощению в жизнь плана Великого магистра, который вовсе не спешил развеять эти слухи.

Вскоре усилия Гуго де Пейна увенчались полным успехом. На сторону ордена встал сам Бернар из Клерво (позднее канонизированный католической церковью как святой Бернар), который пользовался очень большим влиянием в Риме. С его помощью 14 января 1128 года в Труа был созван собор, на котором храмовники провозгласили свой призыв к европейскому рыцарству:

«Прежде всего мы обращаемся ко всем, кто, желая с истинной храбростью послужить рыцарству Вышнего Царя, усердно жаждет облечься и облекается навеки в преблагородные доспехи повиновения. И мы призываем вас, кто до сей поры принадлежал к мирскому рыцарству, к коему Иисус Христос не имеет никакого отношения, но которое вы избрали лишь ради мирского благополучия, последовать за теми, кого Бог выделил из множества обреченных на погибель, предназначив в своем милосердии к защите святой Веры, и поспешить присоединиться к ним.

Итак, ко всеобщей радости и всеобщему братству, молитвами магистра Гуго де Пейна, коим милостью Божией положено начало вышеназванному рыцарству, мы собрались в Труа из разных провинций по ту сторону гор на праздник господина нашего святого Илария в год от Воплощения Христова 1128, в девятую годовщину возникновения вышеупомянутого рыцарства. И об обычае и установлении рыцарского ордена мы услышали на общем капитуле из уст названного магистра, брата Гуго де Пейна. И сознавая всю малость нашего разумения, мы то, что сочли за благо, одобрили, а то, что показалось неразумным, отвергли…»

Так был принят устав ордена, в котором вся жизнь будущих рыцарей-монахов расписывалась до мелочей. После собора Гуго де Пейн и Жоффрей де Сент-Омер разъехались по разным странам, чтобы призвать под свои знамена новых членов, и весьма преуспели в этом. Вскоре, как и было предусмотрено планом Великого магистра, орден уже мог собрать небольшую армию, а по всей Европе были созданы его представительства – командорства. Но все это было бы невозможным без согласия Папы Гонория II, которого Гуго и Жоффрей посетили перед самым собором в Труа. История умалчивает о деталях их беседы. Однако известно, что после этой встречи Святой престол не только не препятствовал деятельности храмовников на протяжении почти двух столетий, но и предоставил им немыслимые по тем временам полномочия и привилегии: подсудность лишь Папской курии, изъятие из-под юрисдикции местных феодалов, освобождение от уплаты церковных налогов, специальные права на торговые сделки. Храмовники получили право строить свои церкви, иметь свои кладбища, их не могли отлучить от Церкви, они же получили право снимать наложенное Церковью отлучение, а десятина, которую они собирали сами, полностью поступала в казну ордена. У ордена рыцарей Храма появилась своя полиция и свой трибунал. Неудивительно, что при таких правах орден быстро стал необыкновенно богат и влиятелен. Его центр находился в Иерусалиме, а подаренные ордену земли и замки можно было встретить во Франции, Англии, Шотландии, Испании, Португалии, Венгрии, Ирландии и в других странах. Но тот же самый Ватикан, который способствовал храмовникам во всем, в лице Климента V с удовольствием разделался с ними в начале XIV столетия…

Гуго де Пейн скончался в возрасте шестидесяти шести лет. Перед смертью он завещал своим посвященным братьям свято оберегать тайну ордена: отныне от магистра к магистру переходил жезл, которым была запечатана найденная в развалинах Храма Соломона реликвия и медальон с символом Адама Кадмона. Так же – от магистра к магистру – передавалось тайное знание о двух ларцах: один из них – пустой – был положен на хранение в командорстве храмовников в Труа. Настоящий же ларец не покидал – до поры до времени – Святой земли. Дух старца, который когда-то раскрыл тайну кристалла Гуго де Пейну, теперь оберегал его под бдительным оком рыцарей Храма.

* * *

– Орден становится слишком влиятельным, Ваше Величество. Их земельные владения простираются от Португалии до Венгрии, система командорств покрыла всю Европу и Святую землю, их армия и флот хорошо обучены и оснащены. Нельзя допустить, чтобы орден подменил собой светскую и духовную власть!

Разговор происходил средь бела дня, однако в комнате, где находились собеседники, было темно – свет едва проникал через плотно задернутые тяжелые шторы.

– Ваше преосвященство, но ведь общеизвестно, что Рим сам сделал возможным такой порядок вещей. Именно Церковь предоставила немыслимые льготы и привилегии храмовникам, что же вы теперь хотите от власти короля?

– В наших с вами силах уже сегодня создать предпосылки для будущего разгрома ордена.

– Разгром тамплиеров – это очень опасная затея. Дело не в их военной мощи и даже не в деньгах. Тамплиеры – это легенда, символ, их организация окутана тайной, все говорят о том, что орден владеет тайными знаниями и магическими предметами. Речь идет чуть ли не о священном Граале! Арест членов ордена может привести к духовному расколу, к волнениям в народе и даже войнам…

– Вы абсолютно правы, Ваше Величество. Нам необходимо тщательно подготовиться. Вот наш план: вскоре по всем приходам будет разослано указание не препятствовать распространению в пастве еретических слухов о якобы чудом обретенных в одном небольшом городке на юге Франции мощах святой Марии Магдалины, спутницы Иисуса Христа.

– И в чем же ересь? Ведь Мария Магдалина приобщена Святым престолом к лику святых…

– А ересь будет заключаться в том, что на площадях и в трактирах вдруг начнут говорить о том, что Мария Магдалина была не просто Его спутницей, но супругой Спасителя.

– Что?! Падшая женщина, грешница – супруга Иисуса Христа? Это ведь даже не ересь, это просто кощунство! И это предлагаете вы, ваше преосвященство!

– Подождите, Ваше Величество! Прошу вас, выслушайте меня терпеливо. Я же сказал, что это – ересь, с которой мы готовы бороться, не зная пощады. Пусть появится легенда о том, что Иисус и Мария были женаты и, прости меня Господи, – говоривший при этом перекрестился, – у них были дети, которых Мария привезла во Францию, спасаясь от гонений на христиан. Затем Мария якобы проповедовала в Марселе и, мирно скончавшись, была похоронена в аббатстве Сент-Максимин. Мы уже приказали бенедиктинскому монастырю в Везеле провозгласить чудесное обретение мощей святой Марии. Разумеется, в монастыре мощи почитаемой Церковью святой будут перезахоронены со всеми подобающими почестями. Более того, будет найден тот самый сосуд, из которого Мария брала благовония, чтобы намазать ноги Иисуса Христа перед тем, как вытереть их своими волосами. Чем больше реликвий, которым можно поклоняться, будет представлено толпе, тем лучше.

– Но зачем все это? Какой прок?

– Учтите, нам известно от сестры одного из посвященных рыцарей, члена их Внутреннего Храма, что тамплиеры тайно поклялись служить Марии Магдалине, которую они почитают за Божественную супругу Спасителя нашего Иисуса Христа – то есть они поддерживают ересь! А расправа с еретиками – это богоугодное дело!

– Но ведь ее мощи захоронены, насколько я знаю, в Латеранском соборе Ватикана. Об этом многим известно. Сам Гонорий III освятил в ее честь алтарь, и это было сделано публично…

– Вы, разумеется, правы, Ваше Величество, и мы не откажемся от святыни, что захоронена в резиденции Папы Римского. Однако нам ничто не мешает объявить, что не все мощи столь почитаемой святой покоятся в Риме. Мы признаем принадлежащие ей мощи, разделенные на части и хранящиеся теперь в Провансе, близ Марселя. Там и храм в ее честь воздвигнут.

– Вы меня совершенно запутали!

– В этом и состоит наша цель: запутать все так, чтобы любой факт имел несколько толкований, тогда все будет зависеть от того, что скажет верховный судья. А судьи – это властители мирские и духовные, которые всегда договорятся. Как мы с вами. Но это еще не все. Что вы скажете, если частью будущей легенды станет основание династии французских королей именно наследниками по крови Иисуса и Марии?

Наступила пауза.

– Это уж слишком…

– Но разве Франция, которая столько сделала для спасения Гроба Господня и освобождения Святой земли от неверных, не заслужила немного «божественной» крови для своих монархов?

– Не богохульствуйте, иначе накличете беду на французский трон!

– Предлагаю начать с герцога Годфрида Бульонского – кому, как не ему, освободителю Иерусалима, стать одним из представителей Божественной династии? Пусть это будут Меровинги…

* * *

Вечером 12 октября 1307 года Великий магистр ордена рыцарей Храма Жак де Моле пребывал в тяжких раздумьях. Почти два столетия члены ордена без устали трудились над созданием финансовой и военной империи, которая бы объединила весь католический мир. И вот результат – финансы в расстройстве, казна ордена пуста, небывалые долги самых могущественных монархий Европы перед орденом ставят под сомнение само его существование. А ведь это только на первый взгляд кажется, что иметь в должниках самого короля – выгодное дело. На самом деле нет более опасного и рискованного занятия. Ибо ох как не любят сильные мира сего ходить в должниках!