Текст книги "Тайна распятия"

Автор книги: Сергей Владич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

В этот момент дверь в кабинет снова отворилась, и к ним вернулся герр Миссершмидт.

– Прошу прощения, что нарушаю ваш интим, – вежливо произнес он, – но у нас мало времени. Мы бы хотели познакомить вас с одним нашим, так скажем, консультантом. Думаю, вы не пожалеете. Попрошу вас в соседний зал.

Сергею Михайловичу и Анне ничего не оставалось, как последовать за ним. Они попали из кабинета в довольно большую комнату, где, кроме длинного стола для заседаний и стульев, ничего не было. В конце комнаты у большого окна, через которое виднелись заснеженные вершины Альп, спиной к ним стоял человек. Когда герр Миссершмидт вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, человек обернулся. Трубецкой и Шувалова испытали настоящий шок. Перед ними стоял Артур Александрович Бестужев, собственной персоной.

* * *

Дело в том, что всего лишь несколько лет тому назад Артур Бестужев был респектабельным профессором и заведующим кафедрой Санкт-Петербургского университета, а Анна Николаевна Шувалова работала под его чутким руководством. Но однажды он оказался вовлеченным в весьма рискованную историю, связанную с самыми сокровенными тайнами средневекового ордена тамплиеров и, более того, вовлек в эту историю и Анну, и даже Трубецкого, с которым был знаком и дружил много лет. Для Бестужева попытка раскрыть загадки древнего ордена едва не закончилась трагедией, и, если бы не Сергей Михайлович с Анной, которые буквально вырвали Артура Александровича из рук современных последователей рыцарей Храма, вряд ли бы он сейчас с ними разговаривал. В последний раз они виделись с Бестужевым на Святой земле, где тот, находясь под впечатлением от случившихся с ними событий, добровольно избрал путь духовного очищения через уединение и покаяние. Затерянный замок в Альпах, принадлежащий какому-то из вариантов «мирового правительства», был последним местом на земле, где Трубецкой и Шувалова готовы были встретить Бестужева.

– Артур Александрович? – прервала наконец затянувшуюся паузу Анна. – Это не мираж, это – вы? Как такое может быть?

– Здравствуйте, Аня, Сергей. – Бестужев был спокоен. Его лицо не выражало абсолютно никаких эмоций: он, видимо, прекрасно себя контролировал. – Это я, и я рад вас видеть.

Бестужев выглядел великолепно. Среднего роста, коренастый, он ранее был склонен к полноте. Ныне же Артур Александрович похудел, и ему очень даже шел приталенный костюм, а лицо с несколько крупноватым носом, волевым подбородком и хитрыми глазами сияло ухоженной, гладко выбритой кожей и легким загаром.

– Но как… – Анна даже не нашлась, что сказать, а Сергей Михайлович хранил молчание. – Вы что же, имеете отношение к тому, что мы находимся здесь? – после паузы спросила Шувалова. – Что тут вообще происходит? Как вы сюда попали?

– Я могу объяснить, если интересно. После того как мы расстались тогда, возле горы Фавор, я много путешествовал по Святой земле, побывал в Сирии и Египте, изучал древние рукописи, в том числе видел и такие, о существовании которых современная наука даже не подозревает. У меня была возможность познакомиться со многими просветленными людьми – провидцами, монахами, раввинами, священниками. И я пришел к весьма неутешительным выводам, думаю, примерно к таким же, к каким пришли и вы, изучая коптский манускрипт и рукописи в библиотеке Ватикана. Прежде всего я понял, что на протяжении всей истории человечества духовные устремления людей были банально поставлены на службу сугубо материальным целям. Практически везде государственная машина просто и цинично использовала веру в Бога сначала для подчинения, а затем и управления отдельными кастами, целыми народами и странами. Причем началось это все задолго до Христа. Вспомните Египет, Вавилон, Иудею, Индию и так далее. Политика и религия особенно тесно переплетались на протяжении последних двух тысяч лет. И это происходило повсеместно, начиная с императора Константина и заканчивая современными исламскими республиками, Ватиканом, некоторыми монархиями и квазисекулярными государствами. Я убедился, что этому процессу бесполезно сопротивляться, все зашло слишком далеко. Даже если кто-то попытается раскрыть глаза людям на то, как цинично эксплуатируются их духовные потребности, они не поверят и просто забьют его камнями – это в лучшем случае. А раз так, то человечество заслуживает консервации существующего порядка вещей. Пусть люди и дальше продолжают покорно подчиняться воле служителей разнообразных культов, вместо того чтобы самим взять и во всем разобраться, самостоятельно выбрать, в кого и как верить, отделить веру в Бога от церемониальных и иерархических надстроек, принимая решения сознательно, имея всю полноту информации и необходимый объем знаний. Я просто встал на сторону сильных. Их организация, мощь, здоровый цинизм – вот что поражает и, я бы сказал, завораживает.

– То есть, я так понимаю, вы своего Бога или, вернее, богов уже нашли, Артур Александрович? И что же вы хотите от нас? – на этот раз слово взял Трубецкой. Он стоял, скрестив руки на груди, и молча, с весьма хмурым выражением лица разглядывал гладкого и холеного типа, который когда-то был его другом.

– Ну что ж, раз все ясно, тогда перейдем к делу. – Бестужева, видимо, сентиментальные воспоминания ничуть не тревожили, хотя Сергей Михайлович с Анной в свое время спасли ему жизнь. Впрочем, чему удивляться: в мире власти и денег нет места человеческим чувствам и сантиментам.

– Видите ли, – продолжил он, – у нас возникли некоторые проблемы. Если с западной частью христианского мира все более-менее ясно и нам удалось закрепить на II Ватиканском соборе в догматической конституции о Церкви «Lumen Gentium» догмат о непогрешимости Папы и обеспечить впоследствии его практическую реализацию, то вот с восточной частью, то есть с православными, одна морока. С Божьей и с нашей помощью институт Римских Пап теперь является неотъемлемой частью исповедуемой нами формулы Царства Божьего на земле. Однако при этом на православном, так сказать, фронте у нас гораздо более скромные успехи. Брожение среди восточных церквей, которые продолжают множиться и выступать самостоятельной интеллектуальной и организационной силой, является крайне нежелательным.

– Мы-то тут при чем? – не выдержала Анна. – Мы ведь сугубо светские люди.

– Вы, Анна Николаевна и Сергей Михайлович, волею случая узнали слишком много из того, что вполне серьезно могло бы поколебать авторитет Церкви в контексте ее взаимодействия с государством. Нас это не устраивает, и я уполномочен сделать вам предложение о сотрудничестве. – Бестужев выдержал паузу, как бы подчеркивая важность того, что он собирался сказать. – Мы хотим, чтобы вы стали проводниками идей мирового правительства на Востоке, в среде ортодоксальных христиан. Ведь если знание о том, что Иисус, возможно, не был распят, а догматы христианства в их современном виде являются продуктом совсем не его проповедей, но приняты голосованием собрания епископов, которых, кстати, на это никто не уполномочивал, да еще через триста лет после того, как Спаситель приходил к нам, станет всеобщим достоянием, то мир просто рухнет. Мы не можем этого допустить.

– Я правильно вас понимаю, – Сергей Михайлович говорил сухо и по-деловому, – что вы предлагаете нам принять непогрешимость Римского Папы, поверить в чистилище, в непорочное зачатие не только Иисуса Христа, но и Девы Марии, ее посмертное телесное вознесение на небо, о чем, благодаря тому же Папе, стало известно лишь в 1950 году, и все такое прочее? Без нашего участия процесс театрализованного почитания остатков «одежды Христа», кусочков креста, на котором он был распят, гвоздей, которыми его прибивали к кресту, и других чудотворных реликвий вам кажется неполным? Может, нам еще и обет безбрачия принять? Когда-то я думал, что целибат у католиков – это нечто вроде монашеского отречения от мира для достижения более высокой духовной гармонии… А оказалось, что его ввели в XIII столетии, чтобы не допустить раздела церковных земель между наследниками священнослужителя!

– Все это совершенно не обязательно, – Бестужев тоже перешел на сугубо деловой тон. – Католики верят в одни мифы, православные – в другие, а мы ничего не имеем против права свободного выбора, кому и в какие мифы верить.

– Ах так! – разгорячился Трубецкой. – Тогда вы, кстати, не объясните ли нам, почему по церковным канонам принято крестить младенцев, хотя сам Иисус крестился в тридцать лет? Если вы за право выбора, то почему мы не даем нашим детям возможность самим выбирать, в кого верить и к какой конфессии присоединяться? Впрочем, я догадываюсь, каков будет ответ: ваше «мировое правительство» уже все решило за нас всех – что нам лучше, а что хуже.

– Не преувеличивай, Сергей. Тебя послушать, так все беды – от католиков и от заскорузлых традиций. А при Петре Первом православная церковь разве не стала частью государственного аппарата? А разве монастыри в России не являлись крупнейшими собственниками земель и крепостных? Православная церковь активно противодействовала отмене крепостного права, выступала за сохранение телесных наказаний, призывала паству к покорности и смирению. Это все общеизвестно, и поэтому не стоит перекладывать все грехи на одни плечи. На самом деле ни Всевышнему нет никакого дела до наших мелких меркантильных интересов, дрязг и проблем, ни мировому правительству некогда заниматься такими пустяками. Люди сами выбирают, каким реликвиям поклоняться и какие ритуалы соблюдать.И если кому-то нравится обрезаться, а кому-то креститься, то мы тут ни при чем. Так же, как никто никого не неволит крестить детей в младенчестве. Где такое сказано? Еще раз повторю тебе – каждый сам выбираетсвой путь. Помнишь, как сказал святой апостол Павел в Первом послании к Тимофею: « Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Иисус Христос…» Кто же виноват в том, что люди просто-напросто ленятся самостоятельно прочитать не то что всю Библию, но даже Новый Завет, а слушают то, что скажут им проповедники? А проповедники ведь разные бывают. Так стоит ли служить им, этим ленивым и ограниченным людям, или лучше встать на сторону сильных и умных, которым хватает ума держать массы всех этих «человеков» под контролем?

– Где-то я такое уже слышала. Не в нацистской ли Германии похожие речи произносили про «высшую расу» и тому подобное? – Анна была вне себя от возмущения.

– Нацизм тут притянут за уши, бросьте. Мы ни в коем случае не призываем к насилию и вовсе не утверждаем, что одна раса или какая-то из религий выше другой . Мы просто используем тот самый уровень погружения в духовное рабство, который человечество само, добровольно избрало для себя, для управления глобальными процессами.В этом нет ничего плохого, если хорошенько подумать.

– Если хорошо подумать, то хочется дать тебе в морду, извини за недипломатическое выражение, – снова вступил в полемику Трубецкой. – Ты на полном серьезе предлагаешь нам присоединиться к вашей деятельности по управлению толпой, типа, как высшим существам? Ты в своем уме?

Бестужев, видимо, начал терять терпение. Он помолчал несколько секунд, затем произнес с нотками угрозы в голосе:

– Я не собираюсь долго вас уговаривать. От вас ничего особенного не требуется. Не нужно принимать католицизм, делать обрезание и надевать тюрбан. Живите, как жили. Просто со временем нужно будет опубликовать пару монографий, с десяток статей, выступить с серией лекций, тематику и направленность которых мы вам подскажем, да и с материалами поможем. Подумайте. У вас отсюда есть только два выхода: или туда, – он показал рукой на окно, где уже стемнело, – а там очень холодно и вы легко и просто замерзнете, а уж то, что вас никто там не найдет, так это гарантия. Во всяком случае, до сих пор не находили. Или – к нам. Так что или вы соглашаетесь сотрудничать, и тогда мы подпишем небольшой контракт, в котором все и оговорим, или… Решать вам. У вас есть время до завтра.

Глава 11
Я спасу мир от твоего бессмертия!

Гай Понтий Пилат, жестокий правитель Иудеи, тщетно пытался справиться с нахлынувшим на него раздражением. Было очевидно, что Каифа пытается втянуть его в какую-то странную историю, прислав этого полоумного арестанта на суд римского префекта, но в какую? Решение следует принять до наступления праздника, и времени на тщательное расследование просто нет. А еще этот хамсин…

– Что ты думаешь об этом деле, Афраний? Ты ведь все слышал, вернее, подслушивал, не так ли? – Пилат присел на кушетку. – Подать мне вина! – громко крикнул он. В зал тут же вбежал чернокожий слуга с кувшином прохладного красного вина, налил его в чашу и подал своему господину. Пилат взял чашу и сделал несколько жадных глотков. После этого префект жестом отпустил слугу.

– Конечно, я же должен знать обо всем важном, что происходит в Ершалаиме, – спокойно и с достоинством ответил стоявший перед Пилатом начальник тайной полиции Иудеи после того, как слуга вышел из зала. – Тем более когда рассматривается такой исключительно сложный случай.

– Да, случай непростой, – согласился с ним Пилат. – Скажи мне свое мнение об этом человеке. Что ты и твои люди знают о нем?

– Два дня назад он вошел в Ершалаим через Цветочные ворота. Его сопровождали несколько человек, которые называли его равви, то есть Учитель, величали также Сыном Отца Небесного. А еще на базарах и площадях вдруг стали повсеместно говорить об ожидаемом пришествии пророка из рода царя Давида, который станет новым царем Иудеи. Если соотнести эти факты, то получается, что он очень опасен. Хотя, с другой стороны, про приход мессии, который должен принести избавление иудейскому народу, они говорят каждый год.

– Вот-вот, и я думаю о том же. Тогда почему ты считаешь, что он опасен? Для кого? Для Ирода или для Рима? Он поддерживает повстанцев-зелотов? Состоит в сговоре с этими убийцами сикариями?

– Нет, – как-то неохотно признался Афраний, – я не могу этого утверждать. Впрочем, мы знаем, что некоторые из сопровождающих его людей вооружены.

– А как обстоит дело с его благородным происхождением из рода царя Давида?

– У нас нет уверенности и на этот счет, – снова, будто сомневаясь в сказанном, произнес начальник тайной полиции. – Но исключать ничего нельзя, поскольку точной информации о его родителях пока нет. Ищем.

– Я все равно не вижу никакого вреда от всего этого. Ну называют его Сыном Отца Небесного, так что? Обычные для Иудеи дела. Пророки здесь на каждом шагу, какого иудея ни возьми – типичный пророк, да и только! Накануне праздника, когда в Ершалаим стекается столько народу, их должно быть в наших краях особенно много. Странно еще, что такой мессия только один объявился.

– Ты, префект, без сомнения, прав. Но в этом деле важно также и то, что до сих пор ни один из так называемых иудейских пророков не заходил столь далеко в споре с местными книжниками и фарисеями, как этот. Ибо иудеи верят в единого Бога, который, как они считают, избрал их народ среди всех других народов. И ты сам видишь – нет с ними сладу. Иешуа же из Назарета Галилейского говорит, что Бог един для всех и что все народы равны перед ним – иудеи, эллины, римляне. И еще говорит он, что Бог есть Любовь.

Представь себе теперь, что будет с империей, если все народы станут верить, как иудейский, в единого всеобщего Бога? И при этом они не будут бояться его, но будут любить. Они перестанут признавать римских богов и причисленных к ним императоров. Единый Бог может стать той объединяющей идеей, вокруг которой сплотятся те, кому ненавистен Рим. Как же тогда управлять этими народами? Как на это посмотрит кесарь? Именно поэтому я думаю, что следует утвердить приговор о его казни. Каифа хочет его смерти потому, что учение Иешуа есть покушение на власть первосвященника, на закон иудейский. Каифа злобен и честолюбив, но он не глуп. Мои люди также докладывают, что дело это рассматривал царь Ирод, который поддержал решение Каифы. Редкое единодушие для этих двух скорпионов, обычно готовых съесть друг друга! Для империи же Иешуа опасен с той точки зрения, что…

– Я хочу знать, что думают о нем иудеи, – грубым окриком прервал его Пилат. Заумные речи Афрания иногда его очень раздражали. – Не твое дело рассуждать об интересах империи! Это моя привилегия!

– Да, префект, – Афраний почтительно поклонился, – прошу простить меня. Я буду краток. Мы знаем, что у него есть последователи, точное число которых установить довольно трудно, но у него есть влиятельные враги, которые нам известны. Если казнишь его – нельзя исключить бунта кучки его последователей, а не казнишь – наживешь смертельных врагов среди его могущественных противников. Все равно ведь приговор вынес синедрион, ты лишь не противься ему…

В этот момент в комнату вошел писарь. Афраний поклонился и беззвучно ретировался на балкон. Он всегда чувствовал, в какой момент ему лучше было уйти.

– Прибыл Каифа, – доложил Марк. – Прикажете провести его сюда?

– Нет, пусть ждет в зале суда. Мы с ним там поговорим, – ответил Пилат. – А тем временем пусть стража приведет мне сюда этого Иешуа из Назарета.

* * *

– Так ты совсем не так прост, каким кажешься, – такими словами встретил Понтий Пилат арестанта. – Как успел ты за столь короткое время нажить себе столько смертельных врагов?

– У меня нет и не может быть врагов, – ответил на это Иешуа. – Я люблю всех людей, и я никому не сделал зла.

– Заблуждаешься, у тебя есть множество врагов, и они сильны и могущественны. А твоя проповедь о едином вселюбящем Боге и о его царстве на земле – это ошибка, цена искупления которой – твоя жизнь.

– О нет, префект, это совсем не так! Нести людям истину не может быть ошибкой. Бог – един, и я лишь его посланник, призванный свидетельствовать об этом. Он – Отец Наш Небесный, и для него все дети равны и любимы.

– Я это уже слышал, не утомляй меня понапрасну. Впрочем, оставим богов в покое. Ответь мне прямо и сейчас: являешься ли ты потомком царя Давида и – смешно сказать – претендуешь ли ты на царство Иудейское?

Иешуа пожал плечами.

– Зачем мне все это? Да и какой из меня царь?

Лицо Пилата вдруг налилось кровью. Он в ярости вскочил с кресла и закричал:

– Нет, я не верю тебе! Ты все лжешь! Я знаю, что ты задумал! Ты хочешь сделать людей равными перед единым для всех Богом? И плебея, и торговца, и римского гражданина, и сенатора? Эллины, римляне, сирийцы, египтяне – все одинаковы перед ним? С иудеями с их Богом и Храмом и так сладу нет, день ото дня ждешь то волнений, то восстания, так ты и всех остальных толкаешь на такой же путь? Конечно, зачем тебе какое-то царство, если ты задумал усадить над всеми единого Бога, стать его наместником и получить сразу всю Вселенную? Хочешь стать царем царей? Разрушить империю? Свергнуть власть Рима? Как смеешь ты подвергать сомнению божественность кесаря, как смеешь ты оспаривать пантеон римских богов?

Я, префект Иудеи, Идумеи и Самарии, всадник Гай Понтий Пилат, заявляю тебе, что знаю только одного Бога и служу ему, – это император Тиберий, и другого Бога для народов империи нет, быть не может и никогда не будет!

– Ну что ж, каждый сам выбирает, кому служить и кому молиться, – с необыкновенным спокойствием в голосе произнес Иешуа. – И в чем моя вина? Я же говорю тебе – я только выполняю волю Всевышнего, и не в твоей власти изменить то, что им предначертано…

– Ты ошибаешься! – вновь вскричал Пилат. – Лишь воля Рима есть воля богов, и эта воля священна! Я не дам распять тебя, обвинить Рим в убийстве пророка из рода Давида и поднять восстание! Я спасу мир от твоего бессмертия!

– Но это ничего не даст и ничего не изменит. То, что должно, все равно свершится, и истина о едином вселюбящем Боге останется истиной, которая не зависит от твоей власти. Я не знаю, о каком восстании ты говоришь, – насилие чуждо мне, ибо я точно знаю, что нельзя сделать свободной жизнь одного, лишив свободы и жизни другого.

Но Гай Понтий Пилат его уже не слышал. Он решительным жестом приказал страже увести арестанта, а сам отправился в зал суда. Там его ожидал первосвященник.

* * *

Иосиф бар Каифа, высокий, с длинной черной, тщательно расчесанной и завитой бородой, богато разодетый по случаю праздника в шелка и в мудреном головном уборе первосвященника, одиноко, опершись на посох, стоял в зале суда, когда туда вошел Понтий Пилат. Префект с трудом сдерживал свои чувства. Ему, наместнику Рима, хотелось не разговаривать вот так, запросто и на равных, с надоевшим ему служителем иудейского Бога, а судить его, сидя в кресле на возвышении, как это было только что с этим непонятным Иешуа из Назарета! Но до поры до времени он вынужден был мириться и с Каифой, и с его прислужниками.

Вслед за Пилатом в зал вошел и пристроился за своим столиком его верный секретарь Марк. Каифа обернулся на звук шагов и первым приветствовал префекта поклоном головы. Римскую власть он ненавидел, но уважал. Впрочем, иного выбора у него и не было.

– Мир тебе, Гай Понтий Пилат. Ты меня звал – я пришел, – сухо произнес Каифа. – Для меня это всегда честь и радость.

«Так я тебе и поверил», – подумал Пилат. Но вслух лишь ответил:

– И тебе желаю здравствовать, первосвященник Каифа. Тяжелый сегодня день.

Каифа и глазом не моргнул.

– Да, хамсин… Да и праздник требует внимания.

– Все ли спокойно в городе? Как встречает Пасху народ иудейский? – для видимости поинтересовался Пилат, жестом приглашая Каифу пройтись вдоль зала.

– Все хорошо, благодарю тебя, – осторожно ответил первосвященник. – Праздник – это всегда великая радость.

– А как чувствует себя уважаемый Ханан бар Шет?

Они остановились. Пилат знал, как задеть Каифу. Ханан бар Шет был тестем Каифы и занимал пост первосвященника до него. Многие в Ершалаиме говорили, что именно ему, а вовсе не Каифе по-прежнему принадлежит реальная духовная власть в Иудее. Он был главой влиятельного клана, и все его сыновья, как и теперь зять Иосиф, станут в свое время первосвященниками.

– В последнее время его здоровье несколько пошатнулось. – Каифа старался не показать своего раздражения, хотя у него это плохо получалось. – Но он бодр и шлет тебе свои приветствия.

Пилат вдруг решил перейти сразу к делу. Разводить длинные церемонии в такую жару ему было лень. Да и голова раскалывалась от ноющей боли в висках.

– Я позвал тебя, Каифа, чтобы обсудить одно весьма странное дело. Я тут сегодня разбирал обвинения против осужденного Малым синедрионом бродячего философа. – Он сделал паузу и нарочито демонстративно крикнул секретарю: – Марк, как его имя?

– Иешуа из Назарета Галилейского, – услужливо подсказал Марк.

– Да, этого самого, – продолжил Пилат. – Так вот, я решительно не понимаю: что мудрейшие и старейшие представители народа иудейского нашли крамольного в его проповедях и деяниях?

Каифа, очевидно, ожидал этого вопроса. Он посмотрел в глаза префекту и со всей возможной твердостью в голосе сказал:

– Мы требуем распять его.

«Требуем! – подумал Пилат. – Вот до чего доводит заигрывание с храмовыми служаками! Они теперь требуют».

– Но в чем его вина? – спросил он.

– Он покушался на закон иудейский, смущал умы людей в Храме, утверждал, что он – Сын Отца Небесного.

– Да он просто полоумный, этот Иешуа. Его, право же, не стоит распинать только за это. – Пилат подошел к своему креслу и уселся в него. Первосвященник остался стоять, словно подследственный, посреди зала. Это было унизительно, но Каифа стерпел.

– Мне жаль, Гай Понтий Пилат, но в этом наши мнения не совпадают, – холодно и даже с угрозой выговорил он.

И в этот момент Марк, писарь и секретарь суда, подал знак Пилату с просьбой разрешить ему подойти. Тот жестом велел Марку приблизиться.

– Простите, префект, что я вмешиваюсь. – Марк, согнувшись в почтительной позе, подошел к креслу, в котором сидел Гай Понтий Пилат, и тихо заговорил тому на ухо: – Я хотел бы вам кое-что предложить. Видите ли, у нас на утверждении есть еще один приговор – разбойнику и убийце по прозвищу Варавван. Имя этого разбойника – тоже Иешуа! Такое вот совпадение. Кроме того, его прозвище по-арамейски звучит как Бар-Абба – в буквальном переводе это означает не что иное, как «сын отца». Каифа обвиняет Иешуа из Назарета в том, что тот величает себя «Сыном Отца Небесного». Тогда спросите его, как будто бы в насмешку, согласен ли он, что вы утвердите приговор Иешуа, «сыну отца». И когда он ответит утвердительно, отдайте приказ распять Вараввана. И никто не посмеет сказать, что вы не выполнили требование закона. Тем более что по закону одного из них вы можете помиловать в честь праздника, если пожелаете. А с Иешуа из Назарета мы потом разберемся.

Пилат внимательно выслушал Марка, склонив голову набок. Затем коротко кивнул, отпуская его на место, за столик писаря. Он ненадолго задумался, потом поднял голову и посмотрел прямо в глаза Каифе.

– Так ты, первосвященник, просишь – окончательно и бесповоротно – утвердить приговор бродяге и разбойнику по имени Иешуа, который именует себя «Сыном Отца»?

– Да, и к этой просьбе присоединяется весь синедрион.

– Хорошо, пусть будет по-твоему! Я утверждаю смертный приговор Иешуа…

Он сделал паузу. Каифа же удовлетворенно кивнул, поклонился и быстро вышел из зала. Ему просто не терпелось закончить этот неприятный разговор.

– Иешуа Бар-Абба! – продолжил Пилат, когда Каифа уже был за дверями. – Так и запиши, Марк: Иешуа Бар-Абба!

Каифа еще не успел покинуть пределы дворца Ирода, как решение римского суда было подготовлено, подано на подпись и утверждено Пилатом. Марк по поручению префекта отдал необходимые распоряжения страже и, сославшись на усталость, испросил разрешения удалиться в свои покои. Однако на самом деле он вовсе не имел намерения отдыхать. Первым делом Марк направился к стоящей на специальной подставке в углу его комнаты большой шкатулке с документами, открыл ее особым ключом, который был только у него, после недолгих поисков достал из нее какой-то свиток и торопливо пробежал его глазами. Убедившись, что это именно тот манускрипт, который он искал, Марк тщательно запечатал его в небольшую кожаную сумку и спрятал ее на самое дно стоящего здесь же, в комнате, сундука для одежды. Лишь после этого он позволил себе присесть и выпить глоток вина.

Все будет так, как приказал Гай Понтий Пилат. Однако нельзя было исключить, что префект принял бы другое решение, если бы знал, что к бумагам, представленным ему на рассмотрение по делу о подсудимом Иешуа из Назарета, в качестве вещественного доказательства прилагались найденные на месте его ареста свитки с записанными неизвестным учеником словами и деяниями Учителя. Очевидно, автор манускрипта случайно его обронил или намеренно выбросил во время стычки с солдатами из отряда храмовой стражи Баруха в Гефсиманском саду. Когда Марк прочитал эти свитки, он счел благоразумным не показывать их префекту, а сохранить у себя. Чутье подсказывало ему, что история Иешуа из Назарета только начинается и свитки, теперь надежно спрятанные среди его белья и одежды, еще сыграют в ней свою немаловажную роль.