Текст книги "Тайна распятия"

Автор книги: Сергей Владич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 2
Монастырь Святого Георгия

«Много тайн хранит в себе Иудейская пустыня. Путешествуя по ее бесконечным просторам среди выжженных солнцем гор и безводных ущелий, трудно себе представить, что здесь когда-то жили люди. И до сих пор, несмотря на поступь цивилизации, в этих местах все еще можно встретить в самом неожиданном и не подходящем для этого уголке развалины древних жилых построек или пещеру, в которой, судя по ее устройству и рисункам на стенах, обитали кочевники-скотоводы. Но ущелье Вади Кельт совершенно другого рода. Ныне достоверно известно, что люди здесь жили издавна. Оно тянется вдоль северной части Иудейской пустыни, начинаясь возле Иерусалима и спускаясь к долине реки Иордан вблизи Иерихона. В период зимних дождей его скалистые и кажущиеся безжизненными склоны оживают, а воды Кельта превращаются в бурный поток. Еще во времена Второго Храма вдоль ущелья был построен гигантский акведук, который прослужил много столетий. Там и сейчас бьют три источника: Эйн-Фара, Эйн-Фавар и Эйн-Кельт, а возле одного из них лежат три огромных плоских камня, которые арабы называют Кубур Бней-Исраэль – Могила сынов Израиля. Иудеи верят, что там находится могила Рахили, ибо сказано: „И умерла Рахиль, и погребена на дороге в Ефрафу…“. А место, где воды из ущелья впадают в реку Иордан, особо почитаемо христианами, ведь по преданию именно там Иоанн Креститель крестил Иисуса Христа…» – Анна Николаевна Шувалова оторвалась от чтения путеводителя, который она прихватила с собой в Иерусалиме, и огляделась. Водитель-араб, согласившийся подвезти ее до Вади Кельт за весьма умеренную плату, видимо, очень гордился, что в его старенькой машине едет такая красивая женщина. Вероятно, поэтому он нарочно так долго выбирался из города по кривым улочкам арабских кварталов, окружающих его восточную часть. Но теперь они уже ехали по шоссе на приличной скорости, быстро удаляясь от легендарной горы Мориа по направлению к долине Иордана. Старенький и видавший виды «фольксваген» напряженно кряхтел, едва поспевая за поворотами дороги, то и дело петляющей между желто-серыми горами Иудейской пустыни, раскинувшейся сразу за Иерусалимом.

К монастырю Святого Георгия, основанному египетским монахом по имени Иоанн не то в IV, не то в V веке от Рождества Христова и расположенному на узком уступе совершенно отвесной скалы, ведет ныне старая дорога из Иерусалима в Иерихон. Дорога эта ответвляется от недавно построенного шоссе неподалеку от места, которое местные жители называют Бет Джабер аль-Фукани, петляет какое-то время по пустыне, затем спускается в глубокое ущелье и, наконец, упирается в двойные ворота, где всегда дежурит привратник. Между воротами расположен дворик и гостевой дом, где посетители и паломники обычно ожидают приема, и в былые времена женщины дальше вторых ворот не допускались. Теперь это правило отменено.

Анна Николаевна даже не подозревала, что ее приезд доставит хозяевам столько хлопот. И не то чтобы появление женщины в монастыре Святого Георгия было явлением невиданным или вызывало среди послушников какой-то особенный ажиотаж. Однако простой вопрос, разрешить ли ей остановиться на территории монастыря или поселить в гостевом домике за воротами обители, стал предметом серьезного обсуждения среди братии. Монастырский устав строг, а те, кто жаждет духовного уединения, обычно плохо воспринимают, когда в их размеренную жизнь вмешиваются представители суетного и полного грехов внешнего мира.

По прибытии на место Шувалова узнала, что в монастыре уже работают несколько ученых из разных стран, приехавших, как и она, для исследования местной библиотеки, которая была во многих отношениях уникальной. В научном мире о ее существовании стало известно лишь несколько лет тому назад, когда в одном из древних монастырских строений решили наконец сделать ремонт. Разобрав одну из внутренних стен здания, монахи наткнулись на довольно просторное помещение, заполненное разнообразными рукописями, свитками и манускриптами, возраст которых часто невозможно было установить. Как только новость просочилась за стены обители, она вызвала огромный интерес в научном мире. Несколько ведущих западных университетов тут же выделили средства, организовали экспедиции и теперь по доброй воле монастырской братии делили между собой как хранящиеся в библиотеке рукописи, так и гостевой домик. Шувалова, не имея статуса «университетской экспедиции», отправилась туда же: после долгих размышлений игумен монастыря иеромонах Антоний все-таки не разрешил женщине ночевать под крышей мужской обители. Поскольку Анна Николаевна была не только красивой – ладно сложенной, зеленоглазой, с густой копной вьющихся каштановых волос, – но и умной женщиной, она ничуть не обиделась. Она была даже рада такому развитию событий, ведь общение с коллегами, особенно по вечерам, стало для нее не только удовольствием, но и дополнительным источником ценной информации. Например, именно от них Анна узнала, что разбросанные по скалам вокруг монастыря пещеры и кельи, в том числе приютившиеся над обрывом подобно ласточкиным гнездам, в свое время были обитаемы отшельниками – христианами из Палестины, Египта и Сирии, искавшими истинного уединения. Одна из таких келий была особо почитаема, поскольку в ней, как гласила легенда, три года жил сам пророк Илия в точном соответствии с повелением Господним из библейской Книги Царств: «И было к нему слово Господне: пойди отсюда, и обратись на восток, и скройся у потока Харафа, что против Иордана…» По вполне понятным причинам монахи не особенно любили распространяться на этот счет, а попасть в ту келью можно было только с помощью специальной лестницы, да и то при условии наличия определенного опыта в скалолазании. Впрочем, вход туда для посетителей монастыря все равно был заказан.

* * *

– Я надеюсь, вы согласитесь со мной, уважаемые коллеги, что в истории христианства именно эпоха римского императора Константина Великого, который правил в IV веке нашей эры, стала настоящим переломным моментом как с точки зрения концептуального наполнения новой мировой религии, так и формирования организационной структуры Церкви. Именно при нем произошло окончательное оформление христианских обрядов и традиций. Даже Библию стали называть Библией именно в IV веке!

Как стало известно в результате многочисленных археологических раскопок, до времен Константина христианское богослужение было весьма простым действом. Поначалу последователи новой веры собирались в обычных частных домах. Затем, в период гонений, они стали встречаться в уединенных и отдаленных местах, таких, как римские катакомбы. Лишь к III веку появились помещения, специально предназначенные для проведения богослужений. Самую старинную церковь, относящуюся примерно к 250 году, археологи нашли в Сирии, среди развалин древнего города Дура-Европос. Она представляла собой небольшую комнату, украшенную очень простыми фресками. – Так начал свой рассказ в один из вечеров греческий профессор Никифор Ламбродиадис, когда все желающие пообщаться собрались в весьма романтичной обстановке – на свежем воздухе, за воротами монастыря у костра, ведь ночи-то в пустыне холодные. – Кстати, весьма любопытно, что в этом же городе нашли и синагогу, и храм солнечного божества Митры, а также развалины храмов иных разнообразных языческих божеств. Как оказалось, все они мирно сосуществовали в те годы.

Но вернемся к Константину. Именно после того как он начал покровительствовать христианам, на их богослужениях появился отпечаток имперского величия. Фимиам, использовавшийся ранее в иудейском Храме в качестве символической жертвы Богу, а позже, в римской традиции, как знак воздания почестей уже земному божеству – императору, начали применять и в христианских церквях. Священники, совершавшие до того времени богослужения в обычной одежде, теперь стали облачаться в роскошные одеяния, часто расшитые золотом. Со временем некоторые обрядовые действия, которые обычно предназначались только для императора, стали частью христианского обряда. Так, вошло в обычай начинать службу с шествия, появились хоры, в значительной мере – для песенного сопровождения этих шествий. Но и это еще не все. Уже во II веке появился обычай отмечать дни смерти мучеников за веру, верующие стали собираться у мест их погребений, затем во многих таких местах были построены церкви. В конце концов многие общины пришли к выводу, что богослужение имеет особенную ценность, если оно проводится в одном из тех святых мест, где есть останки мучеников-христиан. В результате начали выкапывать тела страдальцев и помещать их – или отдельные части их тел – под алтарями многих строившихся церквей. При этом некоторые утверждали, что получили откровение от неизвестных или забытых мучеников. Кое-кто заявлял даже, что его посетило видение, показавшее, где погребен тот или иной страдалец, и со временем в общинах распространилось убеждение, что останки святых и реликвии новозаветных времен обладают чудодейственной силой. Надо сказать, что особый вклад в развитие таких настроений внесла царица Елена, мать Константина, которая, как гласит предание, в ходе паломничества на Святую землю нашла множество связанных с Иисусом Христом реликвий, разошедшихся затем по всей империи.

Однако вот что любопытно: поначалу ко всему этому многие руководители Церкви относились весьма неодобрительно и пытались предотвратить развитие в христианских общинах суеверных представлений, которые попахивали язычеством и идолопоклонством. Особенно это касалось мощей мучеников и приобщенных к лику святых. Но что они могли поделать с паствой, если сам император поощрял этот культ и даже лично приказал разыскать места захоронений первого апостола Христа – Андрея, евангелиста Луки и других? Впоследствии их мощи или то, что стали называть их мощами, были найдены, доставлены в Константинополь и захоронены сначала в церкви Святых Апостолов, а затем перенесены в собор Святой Софии. Так что христианство, которое мы знаем сегодня, в огромной степени является плодом усилий Константина Великого и его матери, царицы Елены.

– Но ведь это по меньшей мере удивительно, – вступил в разговор его американский коллега Джеймс Кеннон. – Глава светской власти, император, да еще и язычник, вдруг оказывается родоначальником не только, так сказать, церемониальной стороны христианства, но и творцом важнейших аспектов его концептуального наполнения. Ведь если сейчас попытаться изъять из христианской традиции весь церковный протокол, обряды, символику, иерархическую организацию, реликвии, вряд ли устоит то, что от нее останется.

– Я думаю, устоит, – сказала Анна, которая не могла оставаться равнодушной к этой дискуссии. – В конечном итоге истина не зависит от воли властей.Мне кажется, в христианстве изначально был заложен такой мощный философский пласт, что даже и без Константина оно рано или поздно пробило бы себе дорогу. Основа основ христианской веры – я имею в виду то, что Бог един и Он есть Любовь, – никуда не денется, если священнослужители сменят ризы на другую форму одежды или изменят порядок песнопений во время службы. Я считаю достаточно очевидным то, что в любой религии главным элементом все-таки является вера в Бога, а не ритуалы и церемонии. Очень показательно, что и порядок ведения службы, и внешняя сторона обрядов, и убранство церквей в разных христианских конфессиях отличаются порой весьма существенно, но это же не делает, к примеру, коптов менее последовательными христианами, чем, скажем, армян. И потом, я не могу согласиться с вашей трактовкой возникновения христианской традиции почитания мощей святых и мучеников как случайного процесса. По-моему, все было очень даже закономерно. Ведь христианство в значительной степени выросло из иудаизма, а для иудеев места захоронений праведников есть места сосредоточения божественной святости, и через почитание их останков как бы поддерживается связь с душами ушедших пророков и святых мучеников. Так что с этой точки зрения, как мне кажется, Константин ничего особенного не придумал, а лишь, я бы сказала, узаконил существовавшую задолго до него традицию с учетом христианского мировоззрения. В любом случае опять-таки истинная вера важнее любых символов и обрядов, даже насаждаемых власть имущими.

– Вера, безусловно, относится к определяющим факторам, но в остальном я с вами не совсем согласен. – Кеннон покачал головой. – Вся история Церкви говорит о том, что в богословских спорах всегда побеждал тот, на стороне которого стояла светская власть. Так происходило начиная с Никейского собора, когда последователи пресвитера Ария были наказаны за инакомыслие и отправлены императором в ссылку. Так продолжалось повсеместно практически до ХХ века, а во многих странах продолжается и поныне. Я подозреваю, что созданная самим Константином или как минимум при его активной поддержке христианская догматика и церковная иерархия внедрялись впоследствии по всей империи огнем и мечом. Не так ли?

– Так, – подтвердил профессор Ламбродиадис. – Еще, по крайней мере, на протяжении семидесяти лет после Никейского собора в христианских общинах продолжались горячие споры и по поводу богочеловеческой сущности Иисуса, и относительно принятых собором канонических правил церковного устройства. Я бы даже взял на себя смелость утверждать, что глубинные идеологические основы будущего раскола христианства на католицизм и православие были заложены именно тогда, в Никее. А затем, на протяжении последующих семи веков, эти разногласия нежно лелеяли епископы как Запада, так и Востока под чутким руководством соправителей империи и их наследников. В научной литературе известно, например, некое послание, приписываемое императору Константину, в котором он якобы возлагает всю полноту церковной власти в христианском мире на епископа Рима, в современном понимании – на Папу Римского. Разумеется, что православные не признают это письмо ни при каких обстоятельствах. Уже один такой документ, если бы он действительно существовал, был бы способен вызвать вселенский церковный раскол.

– В таком случае согласитесь, что следует еще разобраться, кто же кого использовал в своих целях: государство – Церковь или наоборот? – подал реплику кто-то из присутствующих.

– О да, вынужден признать, что это очень справедливое замечание, – ответил Ламбродиадис. – Начиная с первосвященника Каифы, который руками Понтия Пилата добился распятия Христа, в истории христианства повсеместно встречаются случаи, когда служители культа банально использовали государственную машину в своих целях. Возьмите те же крестовые походы или средневековое мракобесие инквизиции. Светские и духовные властители часто находились в смертельной вражде, и борьба между ними шла в основном за власть и деньги. Именно вокруг этих двух точек притяжения сталкивались интересы, происходили войны, революции, и духовенство сплошь и рядом вчистую обыгрывало королей и императоров. Это легко объяснимо, поскольку система образования веками находилась в руках Церкви. Служители культа априори были хорошо образованны и, кроме того, опирались в своих действиях как на животный страх человека перед непостижимыми для него высшими силами, тайнами рождения и смерти, так и на свою мощную иерархическую организацию.

Но я хотел бы еще отметить, что Константин стал, так сказать, полноценным соавтором современной модели христианства совсем не случайно. Его замысел, или, если уж быть совсем точным, замысел его матери Елены, заключался в том, чтобы использовать все те идеологические преимущества, которые давала монотеистическая религия, для укрепления единства империи. Знаете, что еще тут любопытно? Проявление чисто женской, духовной сущности этой идеи. То есть для язычника Константина, как для мужчины и полководца, не было проблематичным держать в повиновении народы империи с помощью военной силы, как это делали все императоры до него. Но тут на арене истории появляется Елена и говорит: послушай, а ведь можно добиться того же результата иным путем – через духовное единение, и для этой цели христианский Бог подходит более всего. Кроме того, христианство не знает географических преград, и, став олицетворением новой веры, император сможет раздвинуть «духовные» границы империи значительно дальше ее физических пределов. Так христианство было поставлено на службу римскому государству.

– И все-таки мне кажется, что вы перегибаете палку, – снова вмешалась в разговор Анна Николаевна. – Вас послушать, так все, что делалось в союзе Церкви и государства, было злом. Как будто не было среди правителей истинных подвижников веры, святых людей, которые служили образцом духовности и морали для своих народов. Как будто история не переполнена примерами духовного и просто человеческого подвига, совершенного священниками во имя интересов государства. Да и Церковь не всегда благосклонно воспринимала вмешательство светской власти в свои дела. Существует масса примеров серьезных конфликтов, возникших на этой почве.

– С этим никто не спорит, – ответил Кеннон. – Однако, на мой взгляд, то, о чем вы говорите, лишь подтверждает известный факт, что истинная вера в Бога и ее религиозное или символическое оформление – это разные вещи. Тот, кто по-настоящему верит, не нуждается в посредниках для того, чтобы общаться с Всевышним…

Они встречались и разговаривали практически каждый вечер, и так продолжалось с неделю, пока в монастырь не приехал еще один иностранец – профессор из Великобритании Натан Ковальский, который, как оказалось, свободно говорил по-русски. По какому-то мистическому совпадению буквально за пару дней до его приезда Шуваловой удалось сделать небольшое открытие. И вот как это произошло.

* * *

Одной из самых колоритных фигур среди местной братии был монастырский библиотекарь по имени Михаил. Это был высокий, статный мужчина крепкого телосложения, с большими сильным руками, лет, наверное, около шестидесяти. Честно говоря, он мало походил на монаха. Его заросшее лицо было испещрено шрамами. Кроме того, он был немым и отличался довольно угрюмым характером. Однако Анна умудрилась с ним подружиться. Остальные члены их небольшого исследовательского коллектива недоумевали, как ей это удалось, поскольку с ними библиотекарь был строг и весьма неприветлив. А объяснялось все просто: брат Михаил оказался родом из России и однажды, отчаянно жестикулируя, рассказал Анне свою историю.

В своей прошлой жизни он был военным, майором Михаилом Чечетовым и в советское время служил в Афганистане. Как-то раз подразделение, которым он командовал, выполняя задание, попало в засаду, и бойцы приняли неравный бой. К счастью, часть его людей смогла прорваться за огненное кольцо, в которое их взяли душманы – «духи», однако большинство моджахеды либо убили, либо пленили. Сам Чечетов, контуженный взрывом гранаты – это ее осколки изуродовали лицо майора, – тоже был пленен. «Духи» пытали его, издевались, едва не замучили до смерти, а потом, когда он им так ничего и не сказал, вырезали язык. Хотели и глаза выколоть, но какой-то полевой командир забрал Михаила к себе и заставил работать в его доме как раба. Несколько лет Чечетов провел в плену, и лишь в начале 90-х годов ему чудом удалось бежать. Случилось это при весьма удивительных обстоятельствах.

Однажды днем, чувствуя просто смертельную усталость, накопившуюся за многие годы, он, никогда ранее в Бога не веривший, неожиданно для себя самого упал на колени и горячо взмолился к Всевышнему, прося о спасении или о смерти. И вдруг сквозь застилавший глаза кровавый пот он увидел стоящего на вершине холма всадника в алых одеждах на белом коне и с копьем, которое тот держал острием вниз. Видение было настолько реальным, что, собрав последние силы, он бросился к этому всаднику. Однако, достигнув вершины, никакого всадника Чечетов не увидел, но вместо него далеко внизу, на серпантине горной дороги, он разглядел колонну автомашин. Михаил кубарем, не щадя сбитых ног и разорванной одежды, скатился с горы и понял, что это конвой с гуманитарным грузом. Миротворцы, сопровождавшие колонну, подобрали его. Именно тогда, размышляя над случившимся, он и уверовал в Бога, который послал ему столь чудесное избавление от плена. Однако Михаил не стал доверять свою судьбу командованию миротворцев. Через Пакистан и Ирак он попал сначала в Сирию, где провел несколько лет в одном из монастырей, а уж потом перебрался на Святую землю и принял послушание в монастыре имени явившегося ему святого Георгия.

– Но как же ваша семья, близкие, они ведь, наверное, разыскивали вас, ждали возвращения домой? – Анна не смогла удержаться от не совсем тактичного вопроса.

Михаил нахмурился и махнул рукой. Затем жестами дал понять, что родители уже умерли, а с женой, которая оставалась в России во время его службы в Афганистане, они расстались еще до его плена. Так уж случилось, что, пока он служил, она нашла себе другого мужчину, а детей, к счастью, у них не было.

Внимая рассказу брата Михаила, Анна не могла сдержать слез, настолько он ее тронул. Однако она даже не догадывалась, что была и та часть истории, которую Чечетов утаил. Он просто не мог, да и не хотел рассказывать ее никому. Ведь после того как его подобрали миротворцы, он не сразу попал в Израиль. Сначала Михаила доставили в ооновский лагерь под Кабулом и поместили в госпиталь, где подлечили и поставили на ноги. После выздоровления Михаил не хотел возвращаться на Родину, где его никто не ждал, как и не имел ни малейшего желания эмигрировать на Запад. Однако и в лагере находиться бесконечно долго он не мог. Определить его дальнейшую судьбу помог случай.

Как-то по просьбе главврача госпиталя, в котором его лечили, Михаил в очередной раз отправился за покупками на местный рынок. Эта процедура в Кабуле была вовсе не безопасной для иностранцев, а загорелый, бородатый, с лицом, испещренным шрамами, понимающий местный язык, но при этом немой, Михаил воспринимался афганцами как свой. На базаре он проходил мимо одной из антикварных лавок и вдруг заметил, как пронырливый афганский мальчишка ворует кошелек у одетого по-европейски мужчины, который сосредоточенно рассматривал какую-то древнего вида книгу. Афганцы никогда не вмешиваются в подобных ситуациях, но Михаил, повинуясь минутному порыву, схватил мальчишку за руку и вернул кошелек владельцу. Тот был очень благодарен и, видимо, заподозрив, что Михаил не афганец, предложил выпить чаю в ближайшей чайхане. Незнакомец говорил сначала по-английски, представился Алексом и был крайне приветлив. Он живо интересовался, кто такой Михаил и откуда, а когда тот жестами поведал ему свою историю, сразу перешел на русский и предложил помощь. Самое удивительное, что именно этот его новый знакомый и посоветовал Михаилу избрать в дальнейшей жизни духовный путь и принять послушание в монастыре. Идея служения Богу стала для Михаила настоящим озарением. Да, именно к покою и умиротворению стремилась его душа, туда, где он будет близок к своему Спасителю. Алекс помог Михаилу оформить какие-то бумаги, и так, через Пакистан и Ирак, он попал сначала в Сирию, где провел несколько лет в одной из местных христианских обителей. Затем, через Иорданию, в багажнике машины с израильскими дипломатическими номерами, его перевезли на Святую землю, где он и принял послушание в монастыре Святого Георгия. Алекс способствовал ему во всех перемещениях, хотя для Михаила так и осталось загадкой, кем был этот добрый человек и почему он принял такое живое участие в судьбе бывшего советского офицера.

Пятнадцать лет Михаил жил в монастыре Святого Георгия в покое и молитвенном уединении и за все это время ни разу не встречал русского человека. Поэтому, когда он узнал, что Анна – его соотечественница, в душе старого солдата что-то всколыхнулось. Впрочем, Михаил сразу выделил красавицу-славянку из очереди посетителей. Он даже разрешил ей помогать ему в монастырской библиотеке, что означало доступ в ее святая святых – в хранилище, содержимое которого никто до сих пор толком не разобрал. В то же время оно продолжало пополняться за счет находок бедуинов, которые, кочуя по пустыням Ближнего Востока и Северной Африки, время от времени находили то какие-то захоронения, то пещеры, а в них – всякие любопытные артефакты, в том числе книги и рукописи. Среди кочевников встречались и арабы-христиане, которые уважали монахов за святость и строгое соблюдение устава. Вот они-то и приносили брату Михаилу находки, а он, как и его предшественники, складывал их в дальнем углу хранилища, не особо утруждая себя разбором накопленных богатств.

И вот однажды, разгребая завалы из непонятного происхождения черепков, различных сосудов, пыльных фолиантов и прочего исторического хлама, Анна наткнулась на необычный предмет, который просто не мог быть пустяком. Это был почерневший от времени, покрытый толстым слоем пыли и весьма грязный деревянный ларец, гравировка на котором не оставляла сомнений в его принадлежности к утвари корабля британского королевского флота; на нем даже дата стояла – 1492 год. В ларце лежал стеклянный сосуд, герметично запаянный сургучом, а в нем находился какой-то свиток с письменами. Шувалова была заинтригована: чутье ей подсказывало, что просто так ни корабельные ларцы, ни сосуды с рукописями в монастырских хранилищах не пылятся. Она тотчас кинулась к брату Михаилу и, получив его согласие, изъяла этот предмет в личное пользование. Тем же вечером она тщательно очистила ларец и сосуд и все скрупулезно описала. На следующий день они вместе с Михаилом осторожно вскрыли сосуд и достали свиток. Это был коптский манускрипт, довольно древний, сплошь испещренный письменами. Он состоял из нескольких страниц, однако часть его восстановлению уже не подлежала. Поскольку он грозил рассыпаться в любой момент, первым делом Анна сняла с него копию, сделала фотографии, а уж потом взялась за анализ текста. Чудо, что среди монахов оказался один египтянин, который немного знал язык коптов – одной из древнейших христианских общин, возникших в I веке в Египте. Именно он помог составить приблизительный перевод.

То, что у него получилось, вызвало шок не только у Анны, но и у видавших виды монахов. Брат Михаил даже разозлился, забрал оригинал манускрипта и спрятал его подальше от глаз. Ожесточенно жестикулируя, он потребовал, чтобы Анна ликвидировала имеющуюся у нее копию, поскольку, как выразился поддержавший его монах-египтянин, «свиток источает ересь, отравляющую душу сильнее змеиного яда». Шувалова воспротивилась, и вот тут-то вокруг Анны стал виться недавно прибывший в монастырь Натан Ковальский. Доселе он пребывал в тени и не слишком активно общался с другими учеными, но как только среди послушников монастыря прошел слушок о необычной находке, Натан постарался познакомиться с Анной поближе. Когда же Ковальский узнал, что речь идет о редкостном коптском манускрипте, он предложил ей помощь – отправить имеющиеся у нее материалы через него в Лондон, где, по его словам, работали отличные специалисты-египтологи. Шувалова уже почти согласилась с этим предложением, но потом произошло одно необъяснимое событие, вследствие которого Анна передумала.

Как-то, войдя в библиотечное хранилище, она вдруг обнаружила валяющийся там на полу пропуск на предъявителя в библиотеку Ватикана, видимо кем-то оброненный. Это было крайне странно. Во-первых, насколько Анне было известно, кроме нее и брата Михаила, в хранилище никто доступа не имел. Во-вторых, пропуск такого рода был весьма ценным документом, и потерявший его должен был бы его искать, но о потере никто не заявлял. А когда на следующее утро брат Михаил довольно грубым жестом дал ей понять, что в хранилище входить больше не нужно, она почувствовала, что случилось нечто непредвиденное и пора действовать. Как бы соглашаясь, Анна покивала головой для отвода глаз на очередные, граничащие с назойливостью уговоры Ковальского, но сделала все по-своему: в этот же день водитель грузовичка, бедуин, который иногда привозил в монастырь продукты, увез в город и отправил по почте увесистый пакет, адрес на котором, само собой разумеется, был совсем не лондонский. В пакет, кроме документов и описания того, что им удалось прочитать в коптском манускрипте, Шувалова вложила свое письмо и тот самый найденный ею пропуск в библиотеку Ватикана, который, как она решила, оказался сейчас в ее руках весьма кстати.