Текст книги "Тайна распятия"

Автор книги: Сергей Владич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава 6
Пакет из Святой земли

Сергей Михайлович Трубецкой пристально всматривался в разложенные на столе бумаги. Сейчас в них таился не только научный смысл, но и свобода, а может, и жизнь его супруги Анны Шуваловой. Из-за волнения он никак не мог сосредоточиться и ему лишь с большим трудом удалось взять себя в руки. Несколько из присланных Анной листков представляли собой фотокопии какого-то манускрипта – коптского, судя по алфавиту, а также записки, сделанные на выдранных из блокнота листках. Тут уж ошибки быть не могло – почерк был самый что ни на есть Анин. То есть никакой.

«Ей бы врачом работать с таким почерком, – бурчал про себя Трубецкой, – это было бы в самый раз. Ну где это видано, чтобы писать как курица лапой: ничего понять невозможно». Он взял лупу и стал рассматривать как копии страниц манускрипта, так и иероглифы Шуваловой буквально буква за буквой. Наконец закорючки, из которых состоял текст записок, начали складываться в слова, слова – в предложения, а те – в текст, так что становилось понятным следующее.

В средние века, то ли уже в XV, то ли еще в XIV столетии, предположительно среди обломков потерпевшего крушение у берегов северной Африки или где-то в Средиземноморье британского судна был найден некий деревянный ларец. В нем находился тщательно запечатанный сургучной печатью стеклянный сосуд с древним коптским манускриптом внутри, являющийся, как теперь стало ясно, более поздней копией оригинала, датированного чуть ли не IV–V веком нашей эры. Много лет он хранился нетронутым в монастыре Святого Георгия на Святой земле. Как он туда попал и когда – одному Богу известно, но можно предположить, что в монастырь его завезли кочующие арабские племена. И вот теперь Анна Николаевна с помощью местных монастырских специалистов умудрилась частично прочитать его. Написанное там было настолько ошеломляющим, что Анна спешила поделиться своим открытием с Трубецким. С этой целью она сняла копии с сохранившейся части манускрипта и тоже приложила к письму, чтобы Сергей Михайлович, а он все-таки профессор-лингвист, проверил и по возможности дополнил сделанный ими в монастыре перевод. «Легко сказать, – подумал Трубецкой. – Где это я в Киеве найду им специалиста по коптским рукописям?» И стал читать дальше.

Неизвестный коптский автор утверждал, что римский префект Иудеи и Самарии Гай Понтий по прозвищу Пилат вовсе не казнил Иисуса Христа, а спас его и отпустил, благодаря чему новая вера быстро распространилась далеко за пределами Земли Обетованной. Утверждалось также, что сделал он это потому, что сам уверовал в Иисуса Христа и в Новый Завет с Всевышним, который тот принес в мир.

Дальше – больше.

В манускрипте говорилось, что вместо возрождения и развития истинной, первоначальной концепции христианства, в основе которой лежали идеалы всеобщей любви, высокой духовности и самопожертвования, император Константин и его мать царица Елена способствовали становлению выгодной им веры, которая опиралась на императорскую волю и власть. Якобы именно с этой целью и был созван Никейский собор, на котором утвердили основные догматы христианства, включая символ веры, церковные правила и композицию писаний Нового Завета. Это благодаря им в христианстве появилась неведомая доселе традиция, связанная с поклонением разнообразным реликвиям, возникновением мест особой святости типа Гроба Господня и повсеместным строительством молельных домов и храмов. Тем самым Константин и Елена сознательно создали систему взаимоотношений, которая предусматривала теснейший союз Церкви и государства с целью сохранения и приумножения как императорской власти, так и самой империи. В этой конструкции не было места инакомыслию, да и какому бы то ни было «мыслию» вообще. Все вольнодумцы типа александрийского пресвитера Ария были объявлены еретиками и изгнаны за рамки создаваемой государственной христианской Церкви. При этом сам Константин принял крещение лишь на смертном одре, оставаясь до конца своих дней язычником.

Трубецкой от волнения даже вспотел, хотя в квартире было не жарко. Утверждения автора манускрипта просто не укладывались в голове.

Заканчивались записки Анны Шуваловой весьма странным предложением: если с ней что-то случится, ему следует немедленно все бросить и ехать в Рим, где в библиотеке Ватикана хранились свидетельства участников Никейского собора, таких, как Евсевий Кесарийский, Евстафий Антиохийский, Афанасий Великий, Папа Юлий, Люцифер Калабрийский и другие. А вот что с ними делать, с этими свидетельствами, про это в записках Шуваловой не было ни слова. Пропуск в библиотеку Ватикана «на предъявителя» был тут же. При этом, как успел заметить опытный Трубецкой, а он не в первый раз посещал означенную библиотеку, пропуск был высокого уровня и позволял пройти в такие отделы хранилища, куда имели доступ лишь наиболее доверенные и угодные Святому престолу исследователи. Такой возможностью было грех не воспользоваться в любом случае, а тут речь шла о судьбе Анны! Поэтому само собой разумелось, что Трубецкой должен был лететь в Рим без промедления. Но перед этим все же следовало проверить правильность перевода коптского манускрипта, как и просила Анна. Это означало, что дорога в Рим лежала через Лондон, где в Британском музее работали лучшие специалисты по древнему Египту.

* * *

Туманный Альбион был, как ему и положено, покрыт густой молочно-белой пеленой. «Абсолютная ясность – это одна из форм полного тумана», – всплыла в голове Трубецкого цитата из известного фильма, пока он добирался на метро из аэропорта Хитроу в центр Лондона (меньше часа – и вы на Пикадилли!). «Совершенно не удивительно, что именно тут появились на свет и Шерлок Холмс, и герои Агаты Кристи, и даже Джеймс Бонд. Город идеально подходит для слежки и тайных операций», – так размышлял он в мерно покачивающемся вагоне поезда, не переставая удивляться лондонской погоде. Целью его путешествия был Британский музей, где с помощью специально обученных машин можно было перевести тексты практически с какого угодно на какой угодно язык. При этом Сергей Михайлович был настолько поглощен своими мыслями, что едва ли обратил внимание на неприметного типа в шляпе, светлом плаще и с зонтиком, который следовал за ним от самого аэропорта и теперь сопровождал его в этом же вагоне, незаметно пристроившись в кресле на несколько рядов позади Трубецкого.

Сергей Михайлович вышел из метро на станции «Тоттенхем корт роад» и немного прогулялся пешком. В музее его ждали. Британский коллега, с которым они когда-то вместе разыскивали следы Андрея Первозванного в Шотландии, помог оформить необходимые документы, и уже через несколько часов Сергей Михайлович держал в руках приблизительный перевод коптской рукописи.

В общем и целом, если переложить мудреные фразы древнего автора на современный язык, версия, изложенная в торопливых записках Анны, оказалась весьма близкой к истине. Но оригинальный текст содержал еще кое-какие подробности. Например, в самом его начале говорилось, что коптскую церковь основал сам евангелист Марк, который, спасаясь от преследования римлян, бежал из Ершалаима в Египет около 47 года от Рождества Христова. При этом утверждалось, что Марк этот был римским гражданином, который лично видел Спасителя и тогда же уверовал в Иисуса Христа – Сына Божьего. И что именно поэтому копты следуют традициям первохристиан: веруют в единственную божественную сущность Иисуса, не приемлют распятие, их иконопись имеет скорее символическое, чем художественное значение (в этом Трубецкой смог убедиться по хранящимся в музее коптским фрескам: фигуры людей изображены плоскими, пропорции не соблюдены, детали не прописаны – как на рисунках детей). Именно в контексте отхода от «старых» традиций в манускрипте подвергалась критике византийская модель христианства, сформулированная царицей Еленой и ее сыном императором Константином. Довольно длинный пассаж был также посвящен традициям монашества и аскетизма, которые впервые появились именно в коптских общинах и лишь спустя несколько веков повсеместно распространились у византийцев.

Но самым любопытным для Сергея Михайловича было краткое повествование о том периоде земной жизни Спасителя, который обойден молчанием в Новом Завете, – с двенадцати до тридцати лет. Так вот, его автор утверждал, что годы эти Иисус провел в Египте, в одном из храмов Александрии, где изучал премудрости египетских жрецов. Якобы там Иисус, в его земной ипостаси, готовился к будущему служению, формируя свое понятное для людей учение с учетом иудейской и египетской религиозных традиций. И хотя появление подобной версии именно в коптском документе было вполне объяснимо, для Трубецкого она оказалась крайне неожиданной.

На этом манускрипт обрывался.

* * *

Сергей Михайлович перевел дух. Он сидел один в прохладном читальном зале библиотеки Британского музея и размышлял. Все это выглядело просто невероятно, хотя опыт исследователя подсказывал ему, что история – это такая наука, в которой возможно все. И только оригиналы документов, происхождение и возраст которых не вызывали сомнений, помогли бы разрешить одну из самых больших загадок в истории человечества – тайну рождения, жизни, смерти и воскрешения Иисуса Христа. Как прокомментировал прочитанное британский коллега Трубецкого, лучше всего было бы иметь в наличии фотографию Иисуса с личным автографом, а также его свидетельство о рождении, заверенное царем Иродом. А уж биография, написанная собственноручно, разрешила бы все сомнения. При отсутствии оных автор любого манускрипта, будь то древняя коптская рукопись или современный американский роман, волен был давать свою интерпретацию событий I века нашей эры, ничем не сдерживая свою фантазию.

Сергей Михайлович распрощался со своим британским коллегой и решил, что пришло самое время пить «Гиннес». Будучи всецело погружен в размышления о том, что ему удалось узнать, он с любимым кожаным портфелем в руках направился к выходу из музея. Однако прямо в дверях он вдруг лоб в лоб столкнулся с человеком в шляпе, светлом плаще и с зонтиком. Да так столкнулся, что тот от неожиданности потерял равновесие и едва не упал, а Трубецкой выронил портфель с документами.

– Прошу прощения, – забормотал по-английски человек в плаще, снова принимая вертикальное положение и отряхиваясь, – я вовсе не имел намерений вас потревожить…

– Натан?! – вдруг воскликнул Сергей Михайлович, помогая тому подняться и одновременно подбирая с пола свой портфель. – Ты откуда здесь взялся?

Человек в плаще изобразил показное удивление, затем радость и воскликнул, уже по-русски:

– Сергей, какая неожиданность! Какая встреча!

Встреча действительно была на редкость неожиданной. Человека в плаще звали Натан Ковальский, и когда-то он был коллегой Трубецкого по институту. Они довольно долгое время работали вместе, однако в период брежневского застоя оказалось, что специализация Натана по истории древнего христианства больше никому не нужна. После очередного предупреждения дирекции о том, что его тема будет закрыта, Ковальский просто эмигрировал на Запад. Причем сделал он это наиболее удручающим, как все тогда считали, способом – поехал на конференцию в Лондон и не вернулся. Ковальский был заклеймен позором лидерами партийной ячейки института, и с тех пор его работы, а он, надо признать, был талантливым ученым, были тщательно стерты из институтской памяти. Между тем Трубецкой никогда не находил в таком поступке Натана ничего странного. Ковальский всегда был знаменит тем, что долгое время значился в списке «невыездных». На стене его кабинета висела карта мира, где флажками им были отмечены страны, в которые его при советской власти не выпускали. Надо сказать, что число флажков увеличивалось чуть ли не ежемесячно. Не мудрено поэтому, что, когда он наконец вырвался в Великобританию на какой-то международный симпозиум, воздух свободы вскружил ему голову. Натан остался на Западе, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. И вот такая встреча!

После бурного обмена приветствиями эмоции были взяты под контроль, однако стало понятно, что «Гиннес» они будут пить вместе. И не где-нибудь, а в Сити, на Флит-стрит, в известной каждому жителю британской столицы классической английской пивной, которая была открыта в бывшем здании какого-то банка.

За пивом они разговорились. Как оказалось, судьба была к Натану Ковальскому милостива. Он работал по специальности в одном из местных университетов, названия которого Трубецкой не запомнил, и продолжал копаться в подробностях земной жизни Иисуса Христа. Сергей Михайлович внутренне обрадовался удаче, ведь эта тема сейчас крайне интересовала и его. Однако, когда Натан как бы невзначай спросил, что именно привело Трубецкого в Лондон, он все же решил быть осторожным и не стал рассказывать о коптском манускрипте. Сергей Михайлович лишь упомянул, что ему тоже в последнее время пришлось столкнуться с некоторыми аспектами событий двухтысячелетней давности, происшедших в Иудее, и задал Ковальскому всего два «простых» вопроса: правда ли с исторической точки зрения то, что описано в канонических евангелиях, и где пребывал Иисус между двенадцатью и тридцатью годами его жизни? Уж не в Египте ли?

В ответ Ковальского как прорвало. Он произнес длинную и весьма эмоциональную речь, в которой привел аргументы как «за», так и «против» версии о египетском периоде жизни Христа. Он не отрицал, что христианство очень много заимствовало из египетской мифологии, например поклонение кресту, идею о Божественной Троице, о погибающем и вновь воскресающем Боге, о Святом Духе, о Страшном суде для грешников. Однако, по его словам, до сих пор оставалось загадкой, когда это произошло – еще при жизни Спасителя или значительно позже. Что касается Святого Писания, то, по мнению Натана, в действительности все было так или почти так, как утверждали евангелисты, но при этом он вынужден был признать, что описанные в Новом Завете события допускают неоднозначную интерпретацию.

– Подожди, подожди, – перебил его Трубецкой, после такой речи попытавшийся собраться с мыслями. – Не хочешь ли ты сказать, что внешне все происходило именно так, как описано в Святом Писании, но мотивация поступков основных действующих лиц была совершенно иной, нежели та, что им традиционно приписывается?

– Именно, – кивнул Натан, – ведь в истории такое случается сплошь и рядом, когда желаемое выдают за действительное. Ну подумай сам. В Иудее правят двое: могущественный – даже при римском наместнике – царь Ирод Агриппа и всемогущий – как при Ироде, так и при римлянах – первосвященник Иосиф Каифа из влиятельного клана Ханана бар Шета. Этот клан десятилетиями контролировал духовную жизнь народа – как до, так и после Каифы. И вдруг все они смертельно испугались какого-то бродячего философа, который пришел в Иерусалим из Галилеи и стал всем рассказывать, что он – Сын Божий, а группа каких-то перепуганных мужчин и сомнительного поведения женщин принялась утверждать, что он совершал чудеса, исцелял и тому подобное, и все им поверили? Неужели ты считаешь это реальным? Да мало ли магов там бродило, особенно накануне Пасхи, а уж пророков у иудеев было – просто не сосчитать. Только в Талмуде их упомянуто больше тридцати! Так нет же, вдруг все разом взялись, подключили к этому толпу, чтобы та требовала его смерти, да не простой, а публичной, распятия, да еще с благословения римской власти. Если бы Ирод с Каифой хотели избавиться от Иисуса, то просто зарезали бы его или удавили тихонько, и никто никогда ничего бы о нем не узнал. Для чего нужна была вся эта демонстративная церемония сначала с судом синедриона, затем римского префекта, дорогой на Голгофу, казнью и всем прочим? Я долго над этим размышлял… Так вот, я пришел к выводу, пусть и парадоксальному, что они сознательно стремились к публичности, это было их целью – сделать из Иисуса мученика и страдальца, но сделать обязательно руками Рима!

Я так полагаю, что Каифа задумал достичь сразу две цели. Во-первых, ему важно было добиться публичной казни Иисуса римской властью, чтобы принародно наказать вольнодумца, которого он считал лжемессией, и тем самым раз и навсегда отбить у соплеменников охоту проповедовать что-либо противное учению иудейских пророков. С другой стороны, такая казнь должна была одновременно способствовать возникновению в среде последователей Иешуа нового культа, сконцентрированного вокруг фигуры распятого мученика. А поскольку тот был распят Римом, то и весь негатив со стороны последователей Иисуса должен был быть направлен на римскую власть. Этот культ, в случае его развития и распространения, а этому процессу Каифа готов был даже поспособствовать, мог бы, как вирус, заразить языческую, бездуховную и безжалостную, Римскую империю, полную противоречий и разногласий между населяющими ее народами. Каифа не верил, что Римскую империю можно погубить силой, а вот на духовном уровне ее сломить можно было!

Понимаешь, любая империя, которая не в состоянии сформулировать некую духовную объединяющую концепцию для образующих ее народов, неминуемо обречена на погибель.Только на штыках и насилии не то что государство – вообще ничего построить невозможно. До императора Константина Римская империя так и не смогла предложить покоренным народам объединяющую идею, а вот, к примеру, Византийская вошла в историю как редкий долгожитель. И все почему? Можно называть различные причины, но, на мой взгляд, решающим фактором стало то, что она подарила миру христианство в его нынешнем виде как единую, объединяющую всех религию! Впрочем, я отвлекся; вернемся назад, к плану Каифы. Он был уверен, что во всей этой истории иудеям с их Храмом, талмудом и мощной монотеистической традицией ничего не угрожало. Каифа просто боролся с захватчиками доступными ему методами на духовном, так сказать, уровне. И смотри, что в конце концов вышло: христианство стало-таки государственной религией Римской империи, пусть и не сразу, пусть через триста лет после распятия Иисуса, а за этим последовал ее раскол. Другое дело, что со временем обломки империи, приняв новую веру, стали даже крепче ее самой, но ведь прежняя империя исчезла! Я думаю, что Каифа именно к этому и стремился, хотя, конечно, он не мог знать, сколько времени займет реализация его плана. Вот так.

– Подожди, но ты же сам только что сказал, что клан бар Шета, к которому принадлежал и Каифа, был у власти десятки лет. Вряд ли это было бы возможно без сотрудничества с римской властью, от которой, как ты теперь утверждаешь, они хотели избавиться.

– Конечно же, они сотрудничали и с Валерием Гратом, и с Пилатом, и за это их очень не любили в народе. Однако даже они не могли смириться с таким, например, унижением, как то, что торжественное одеяние первосвященников хранилось не в Храме, а у римлян и выдавалось только на период праздников… Конфликты происходили постоянно, иначе сложно объяснить, почему Грат менял первосвященников одного за другим. Атмосфера в Иудее была такой себе гремучей смесью сотрудничества и ненависти.

И тут Сергей Михайлович потерял осторожность. То ли крепкое пиво сыграло с ним злую шутку, то ли заговорил его Натан, но Трубецкой вдруг с загадочным видом произнес:

– Я тут по случаю ознакомился с одной версией, довольно, с моей точки зрения, странной, и хотел бы услышать твое мнение. А версия такая: Пилат не распял Иисуса, а как раз наоборот, спас, и тот потом проповедовал в разных странах, вплоть до Индии, и там якобы умер.

Натан, выслушав вопрос, сначала несколько насторожился, но потом понимающе кивнул.

– Да, я слышал об этом. Хочешь – верь, хочешь – нет, но лично я считаю, что эта версия имеет право на существование, – несколько неожиданно для Трубецкого сказал он. – Не знаю, как там насчет Индии, но для меня самым удивительным является именно то, что план Каифы осуществился не благодаря, а вопреки воле первосвященника, ведь Пилат его раскусил! Он довольно быстро понял, что бродячий философ Иешуа из Назарета, которого привели на суд римского наместника, не представляет никакой другой угрозы, кроме той, что публичная злая смерть сделает его легендой, символом. А вокруг такой легенды может возникнуть все, что угодно: культ, волнения в народе, даже восстание нельзя исключить. И он решил помешать Каифе. Он спас Иисуса от распятия, подсунув первосвященнику в качестве жертвы разбойника Вараввана, которого совсем не жалко было и казнить, поскольку тот был известным душегубом. Однако Каифа через своих людей уже успел распространить в народе слухи о казни именно Иисуса, и подмена не достигла желаемой цели. В сознании людей, наблюдавших за казнью, на кресте был именно тот, о ком говорили им люди Каифы, – Иешуа из Назарета.

– А что, Каифа был так глуп или настолько наивен, что не смог отличить Вараввана от Иисуса?

– Да нет, я думаю, что Каифа просто никогда Вараввана не видел, ведь синедрион уголовщиной не занимался. А спутать двух побитых, замордованных, одетых в рубища заключенных, да еще на расстоянии, с которого Каифа наблюдал за казнью, немудрено.

– Ну и что же, по твоему, случилось дальше? Пока у меня от твоих версий голова кругом идет – ты меня совершенно запутал.

– У меня у самого идет… Да, так что там было дальше… Я думаю, что потом случилось непредвиденное. Пилат не знал, что делать с Иисусом. Физически он его спас, но теперь его нужно было либо отпустить, либо убить, но уже не публично. Будучи суеверным, он не решался просто убить его (а вдруг тот и в самом деле Сын Божий?) и склонялся к тому, чтобы отправить его подальше, за границы Иудеи, Галилеи и Самарии. Но пока Пилат думал, Иисус каким-то образом – возможно, обратив на свою сторону охранника – вышел из темницы и на третий день явился своим ученикам, которые поняли его появление как воскресение. То есть все получилось только хуже, ведь слух о распятии уже прошел, а тут живой и невредимый Иисус вдруг является своим ученикам. Лишь после этого Пилат вновь схватил его и под охраной доставил до границы с Сирией, запретив под страхом немедленной и страшной смерти появляться на подведомственной прокуратору территории. Именно поэтому первые христианские общины стали возникать в Сирии и далее, на территории нынешней Турции; на Кавказе – в Армении и Грузии; в Персии, вплоть до Индии. Это все лишь маршрут проповеди самого Иисуса, а не каких-то его учеников. Кто бы им там поверил…

Пива в тот вечер было выпито немало, и, размышляя по дороге в гостиницу об услышанном, Сергей Михайлович решил, что либо «Гиннес» в больших дозах приводит к слуховым галлюцинациям, либо Ковальский занимается в своем университете мистификациями на исторические темы. Трубецкой решил подумать об этом позже, на трезвую голову, а пока, расплатившись с таксистом, он поднялся к себе в номер. На его телефоне призывно мигала лампочка голосовой почты. Сергей Михайлович нажал на кнопку. Меньше всего на свете он ожидал сейчас услышать уже знакомый слащавый, с легким иностранным акцентом мужской голос, который произнес:

– Ну что ж, вы сегодня славно потрудились, Сергей Михайлович, и пока вели себя хорошо. Но настало время сделать следующий шаг. Побеспокойтесь, пожалуйста, чтобы те документы, которые прислала вам Анна, были у вас с собой в Риме в целости и сохранности. Если не наделаете глупостей, скоро увидитесь с вашей супругой. До встречи в Вечном городе.

Хмель в момент улетучился из головы, и Трубецкой начал лихорадочно соображать. Он должен был лететь в Рим уже завтра – на этом настаивала в своем письме Анна, – но отдать без всяких гарантий документы этому типу или тем, кто за ним стоит, значило лишиться единственного козыря в намечающемся противостоянии. Сергей Михайлович все обдумал и решился на рискованный шаг. Он взял присланные Анной оригинальные документы, отложил наиболее важные страницы, спустился в гостиничный бизнес-центр и сделал с остальных материалов ксерокопии. Затем он сложил оригиналы в конверт, написал свой домашний адрес в качестве адреса получателя, обратный адрес – Британского музея и имя его знакомого профессора, с которым он сегодня виделся. Копии же, сложенные так, чтобы создать иллюзию настоящих документов, отправились в его портфель.

Ночь прошла без сна, но на удивление быстро. На следующее утро, как только начало светать, Трубецкой поехал в аэропорт, отправил конверт в Киев через имеющееся там почтовое отделение и первым же самолетом вылетел в Рим.