Текст книги "Кондор принимает вызов"

Автор книги: Сергей Соболев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Город возвращался к жизни после неистовой майской грозы.

Часть II
«Х-файлы»

Глава 1

На дворе уже вовсю светило ясное солнышко, когда Бушмин невесело скомандовал себе пошабашить. Все время, пока он возился с «девяткой», двери гаража были заперты изнутри, а в самом боксе горел электрический свет. Напоследок он собрал в кучу чехлы, снятые с передних сидений, и использованную ветошь, плотно набив ими два крафтовых мешка. Пришлось также пожертвовать частью своего гардероба – на куртке и брюках тоже обнаружились пятна крови.

Облачившись в старые джинсы и ветровку, Бушмин отвез мешки с «уликами» на расположенный неподалеку от гаражей пустырь. Удостоверившись, что поблизости нет любопытных глаз, выгрузил из багажника объемные свертки, щедро полил их бензином из канистры, затем возжег костер. Когда окровавленное тряпье превратилось в горсть пепла, он почувствовал несказанное облегчение. Теперь уже никто не в силах доказать его причастность к ночному кошмару, разве что неожиданно воскреснет из мертвых сам злополучный «черный монах».

Вся эта чрезвычайно неприятная для нервов возня отняла у него немало времени – на Еловую Бушмин вернулся незадолго до полудня. Какое-то время он неприкаянно бродил по квартире, заново переживая перипетии ночного приключения, а заодно бог знает за что ругая себя последними словами. Но затем его бросило в другую крайность: мысленно он стал нахваливать себя за то, что в критический момент не утратил присутствия духа, не наделал явных глупостей и умудрился выпутаться из этой дурацкой истории с минимальным для себя ущербом.

По правде говоря, ему крупно повезло. Тот же «рембо» элементарно мог пристрелить его еще на Литовском валу, будь он в состоянии вести машину сам. И то, что «клиенту» быстро наступили «кранты», пожалуй, даже к лучшему.

Бушмин прошел на кухню и заварил крепчайшего кофе. Даже самая мысль о еде вызвала тошнотворный спазм в желудке, а вот кофе пришелся в самый раз. Заодно прикурил сигарету, чтобы хоть как-то стимулировать мозговую деятельность. Благо поразмыслить ему нынче было над чем.

Странностей в этой ночной истории хоть отбавляй. Начиная от экипировки «черного монаха», смахивающей на снаряжение «боевого пловца», и заканчивая самим фактом появления подобного субъекта в центре города. Да еще с продырявленной неизвестно кем и при каких обстоятельствах шкурой.

И почему, собственно, Вагнера? На этой небольшой улице, насколько известно Бушмину, нет ни одной казенной конторы. По соседству, правда, расположены корпуса портовой больницы, да и станция «Скорой» рядышком. Но почему в таком разе он сразу не дал знать, что нуждается в «неотложке»? Зачем было тащиться на Вагнера, если всего в квартале от того места, где Бушмин подобрал незнакомца, находится военный госпиталь?

И таких вопросов наберется уйма. Опять же этот странный ароматец... Запах тлена и подземных казематов. А может, и в самом деле этот «рембо» выскочил из-под земли? Вернее, выбрался из подземных коммуникаций? Но эта версия, как и все прочие, ровным счетом ничего не объясняет. Поскольку остается неизвестным самое главное: к какому ведомству относится «черный монах» и какую задачу он должен был выполнить этой ночью.

Одним крупным глотком Бушмин допил остатки кофе. Едва загасив одну сигарету, тут же прикурил новую, сжав ее ледяными пальцами. С кончика сорвалась дымная струйка, зазмеилась к потолку, приобретая очертания вопросительного знака.

Однажды ему тоже довелось бродить по подземельям. Но не здесь, в бывшем Кенигсберге, а в другом городе, познавшем столь же печальную участь, что и столица Восточной Пруссии.

Это было под старый Новый год. Год подлый и героический одновременно – тысяча девятьсот девяносто пятый. Дело было в Грозном, в двух кварталах от перепаханной свинцом площади перед президентским дворцом.

* * *

Сержант Гарас спал как сурок, укрывшись с головой невесть где раздобытым ватным одеялом. Причем одеяло, что совершенно удивительно, было заправлено в белоснежный накрахмаленный пододеяльник. Точно такой же комплект чистого постельного белья украшал пустующую койку.

Выслушав доклад взводного и уяснив, что за время его отсутствия никаких ЧП в роте не произошло, Бушмин жестом подозвал к себе радиста и, понизив голос, распорядился:

– Востриков, дайте знать «Гиацинту», что «Кондор» вернулся в свое гнездо.

Пока связист переговаривался со штабом батальона, Бушмин успел осмотреться. За несколько часов, что он отсутствовал на ротном КП, бойцы навели здесь капитальный порядок. Вынесли из помещения бакалейной лавки жалки остатки торгового инвентаря, приволокли эти самые две койки, чтобы можно было спать по очереди, а пустые оконные проемы заложили мешками с песком, оставив в них амбразуры. Вдобавок вместо колченогого столика и шатких табуреток появился нормальный раздвижной стол и полдюжины стульев.

На улице смеркалось, хотя было всего четыре часа дня. Коробки соседних домов, изуродованных войной, глядели на окружающий мир пустыми глазницами окон и дверей. Здание, в котором Бушмин оборудовал КП, выглядит не лучше и не хуже других: те же проломы в стенах, местами торчат прутья арматуры, напоминающие развороченную грудную клетку, точно так же его пронизывает со всех направлений ледяной январский ветер и, как и повсюду, в подвалах схоронилась горстка обезумевших от страха и горя жильцов этого несчастного дома.

«Долбят» эти кварталы на подходах к дворцу уже две недели, со времени закончившегося трагической неудачей предновогоднего штурма. Долбят из всех мыслимых калибров, поэтому воздух здесь настоян на жирной копоти, резком запахе окалины, пороховой вони и сдобрен наждачной пылью и мельчайшей кирпичной крошкой. От этой дьявольской смеси уже через несколько суток воспаляются глаза и трескаются губы; кожа поначалу покрывается жирной маслянистой пленкой, но затем быстро высыхает, превращаясь в тонкий пересушенный пергамент.

Справа от них, метрах в трехстах, раздаются звуки интенсивной стрельбы – «полосатые» из ВДВ медленно, но верно прогрызают соседний квартал. Слева тоже постреливают, но без особого энтузиазма. А на участке морских пехотинцев тишь да гладь, да божья благодать – со вчерашнего вечера здесь царит затишье. Относительно, конечно, война ведь продолжается. Две коробки впереди – «чехи» отошли – Бушмин не торопится брать. Пока не подтянутся фланговые соседи, велено стоять на месте.

– Затишье перед бурей, – вполголоса сказал ротный.

– Да уж, – хмыкнул Мокрушин. – Почти как у Ремарка: на чеченском фронте без перемен.

Володя Мокрушин командует разведвзводом. Ему четвертак, как и Бушмину. (Однокашник по КВВМУ, а всего из их выпуска в бригаде служат восемь человек.) Мастер спорта по стрельбе из спортивного пистолета, неоднократный призер чемпионата Вооруженных Сил. Вместе с Бушминым и еще парой-тройкой ребят претендует на звание самого крутого рейнджера бригады. Но эта негласная конкуренция никак не отразилась ни на их дружбе, ни тем более на служебных отношениях. Да и не время заниматься подобными состязаниями, война сама все расставит по полочкам и каждого просветит, как на рентгеновском снимке.

После окончания командировки Мокрушин уходит на роту во 2-й ДШБ. Правда, до этого события надо еще как-то дожить.

– Откуда мебелишка? Местных, часом, не обижаете?

– Все нормально, Андрей. – Мокрушин бросил в кружки пакетики с чаем, поочередно нацедил из китайского термоса кипятка, одну кружку придвинул ротному, вторую обнял ладонями, грея о керамическую поверхность ледяные пальцы. – Все тип-топ. Я с хозяевами лично переговорил, так они дали добро. Мы им в знак благодарности продуктов подбросили... Спрашивал, кстати, насчет тоннеля, но никто ни черта не знает...

– Или не хотят говорить...

– Может, и так... Что сказал «энша»?

Бушмин провел ладонью по щетинистой щеке. Надо бы ополоснуться, а заодно щеки поскоблить. Пара часов у них в запасе еще есть, раньше семи вечера не стоит и дергаться.

– Утром приказано занять эти две чертовы коробки. Так что напрасно вы марафет наводили, завтра нас тут уже не будет.

– Не нравится мне эта затея, – хмуро сказал Мокрушин. – Мы и так шпарим впереди Отчизны всей... Могут обрезать. Под самый что ни на есть корешок.

Бушмин неторопливо выковырял из пачки сигарету, затем через стол перебросил пачку Мокрушину.

– Думаешь, «энша» этого не понимает? На него тоже сверху давят. Мы должны по максимуму оттянуть на себя «чехов», а тем временем подтянутся фланговые соседи. Вот такая у начальства имеется задумка...

Почти в унисон рявкнули две самоходки. Крупнокалиберные снаряды, вспарывая вечерние сумерки, унеслись в сторону «правительственного» квартала. Одна САУ схоронилась метрах в пятидесяти от КП и била через пролом в каменной стене гаражей. От сотрясения из прохудившегося мешка тонкой струйкой сыпанул песок, беспокойно завибрировала стрелка на весах – единственном, что сохранилось от прежнего интерьера торговой точки.

«Комод» Гарас, ходивший в любимчиках у Мокрушина, даже ухом не повел. Крепкие нервы у парня, такого ничем не проймешь.

– Цедят в час по чайной ложке, – недовольно произнес Мокрушин. – К девяти вечера обещали убраться к «полосатым».

– Давай прикинем еще раз, что у нас получается... У меня восемьдесят пять бойцов, у тебя сорок. У нас два квартала, десять коробок, не считая гаражей и мелких хибар. К утру присовокупим еще две пятиэтажки. Впереди – свободный коридор почти до самого Совмина, но фланги ничем не обеспечены. И вдобавок ко всему в темное время суток в тылу резвятся «гастролеры»...

– Пока тебя не было, мы еще раз прочесали свой участок, – сообщил Мокрушин. – Я уже местных всех, кажется, в лицо узнаю. Не знаю, откуда эти черти берутся. Наверняка через соседей просачиваются...

– А соседи, кстати, утверждают, что «чехи» через наши порядки проходят. Потому что на рассвете именно из «нашего» дома, где аптека внизу, ихний бэтээр сожгли. Итого у них только за двое последних суток восемь «двухсотых» и две спаленные железки. И у нас двое матросиков подставились...

– Из числа командированных, – уточнил Мокрушин. – Ни один из наших так по-дурному не подставится.

– Наши, не наши – какая разница, – поморщился Бушмин. – Воевать мы их за неделю, конечно, не научим, но беречь все равно должны. И речь сейчас о другом. О том, что у нас возникла крупная проблема. По ночам в тылу у нас и у наших соседей работают по две-три группы «чехов». Состав этих групп примерно ясен: снайпер, гранатометчик и пара «статистов» с автоматами. Ходят на охоту тройками или четверками. Мы каждый день заново «пылесосим» свою зону, а к ночи они все равно просачиваются. Откуда, спрашивается? С севера, через блокпосты?

– Сомнительно, – покачал головой Мокрушин. – А в подвалах остались одни русские, чеченов можно по пальцам пересчитать.

– Вот-вот. – Бушмин заварил себе еще одну кружку чая. – «Энша» по моей просьбе пытался разжиться у особистов сведениями о местных подземных коммуникациях...

– Но те, естественно, ни хрена не в курсе.

– Как обычно...

– А ты говорил «энша», что на нашем участке половина канализационных колодцев взорвана, а на других люки заварены?

– Говорил. И про то, что отверстия ливневой канализации заварены, тоже рассказал. Наверняка где-то подземный коллектор, вот по нему-то как раз «чехи» в тылы к нам и просачиваются.

Бушмин едва выговорил до конца эту фразу, настолько ему хотелось спать. Кажется, он даже отключился на несколько секунд, потому что, когда ему удалось стряхнуть сонное оцепенение, он заметил участливый взгляд Мокрушина.

– Андрей, может, покемаришь пару часов? – спросил тот после паузы. – Я хоть той ночью слегка придавил, а ты третьи сутки без сна...

– Потом отосплюсь, – махнул рукой Бушмин. – Короче, я предложил «энша» два варианта на выбор: либо разместить засаду в коллекторе, либо к чертовой матери взорвать участок тоннеля. Пока эти сволочи прогрызут «тромб», мы уже будем воевать в другом месте.

Он достал из кармана носовой платок и промокнул выступившую на лбу испарину.

– Если мы не заколотим эту дыру в нашем заборе, то завтра получим по полной программе. «Чехи» только и ждут, чтобы мы сунулись в этот коридочик, тогда они точно попытаются нас отрезать. Вспомнишь мои слова – уже с утра вгрызутся в нас стальными клыками. И все бы, как говорится, ничего, но меня беспокоят тылы. Самое пекло будет вечером и ночью, и в батальоне мне твердо пообещали, если нас серьезно прижмут, подбросить резервы...

– А к тому времени «гастролеры» оседлают коммуникации, – покивал Мокрушин.

– Это еще полбеды, Володя. Все может быть гораздо круче. Там, где пройдут трое или четверо, могут пройти и тридцать, и сорок бойцов... Да сколько угодно!

– Тогда нам будет полный амбец, – мрачно заключил Мокрушин.

– Вот-вот, – хмыкнул Бушмин. – Поэтому давай-ка поднимай своего «янычара». Пойдем вчетвером: я, ты, Гарас и Леша Синцов из инженерного. Вариант с засадой «энша» задробил, будем ставить «затычку». Но прежде чем перебросить в тоннель взрывчатку и фугасы, надо самим посмотреть, где, что и как, чтобы не вышло потом какой-нибудь промашки...

В коллектор забрались через отверстие ливневой канализации, расположенное на проезжей части улицы против зияющей пустыми глазницами окон аптеки. Здесь решетка тоже была заварена намертво, но сапер Синцов выставил ее при помощи двухсотграммовой толовой шашки.

Подсветили фонарем: высота тоннеля чуть поболее двух метров, ширина – примерно два с половиной, сам коллектор выложен из бетонных полуколец.

Первым в дыру спустился Мокрушин, затем сапер – не исключено, что «чехи» минируют проход, могут выставить, к примеру, те же «растяжки», – третьим ротный, а последним в тоннель протиснулся двухметровый здоровяк Гарас.

Бушмин рассчитывал пройти по тоннелю примерно двести пятьдесят или триста метров, чтобы максимально приблизиться к тем двум «коробкам», которые завтра им предстоит занять. Понаблюдать, где и какие имеются боковые ответвления, и выбрать место для закладки взрывчатки с тем расчетом, чтобы «обрезать» тоннель, немного не доходя до передовой.

Тоннель был практически сухой, лишь под ногами плескался тонкий слой вонючей жижи. Очевидно, «чехи» целенаправленно заваривали все водостоки, иначе здесь было бы по пояс воды. А после ледяной купели, да еще на пронизывающем до костей ветру, много не навоюешь.

Морские пехотинцы экипированы были по полной программе. Хотя «прогулка», как они рассчитывали, должна отнять у них максимум четверть часа времени, в любой момент можно нарваться на «духов». К тому же в Грозном ни на секунду нельзя расслабляться, даже если ты и находишься на «своей» территории.

Два комплекта инфракрасных очков имелись в роте, еще два комплекта ночной оптики Бушмин взял взаймы в батальоне. «Броню» Бушмин тоже заставил надеть, хотя «жилетки» сковывают движения. Поверх «броников» «разгрузка» с запасными магазинами – все четверо вооружены «акаэсами». Подствольник «ГП-25» только у Мокрушика, у него же подсумок с выстрелами «ВОГ-25». Гранаты только у ротного и у того же Мокрушина, ибо со взрывчатыми веществами в тоннеле шутить нельзя. К примеру, гранаты «РГО/РГН» срабатывают в момент удара о землю или любое твердое препятствие, и спастись от осколков в таком довольно ограниченном пространстве, как подземный коллектор, весьма и весьма проблематично.

Мокрушин для комплекта еще прихватил «АПБ». Бушмин тоже прикрепил кобуру, едва ли не впервые за последнюю неделю вспомнив о своем «ПБ». Помимо всего этого добра взяли и две портативные рации, правда, несли их в выключенном состоянии.

Длинный полукруглый тоннель в этом месте проходил практически вдоль меридиана, с севера на юг. Через линзы ночной оптики мир виделся Бушмину в размытых блекло-зеленых тонах. Впереди топал Мокрушин – как только разобрались, что в самом тоннеле «чехи» вряд ли будут мудрить с установкой противопехотных мин или «растяжек», Синцова тут же задвинули на третью позицию. Вторым шел Бушмин, а замыкающим по-прежнему держался Гарас.

Шли практически бесшумно. Без оптики они бы здесь ни черта не рассмотрели – темень, хоть глаз выколи. Фонарями, по понятной причине, решили не пользоваться, световые блики видны далеко и могут демаскировать группу.

Тоннель не был идеально ровным и с легким закруглением уходил вправо. По ходу дела они обнаружили несколько боковых ответвлений – коротких, в три-четыре метра, выводящих к бетонированным колодцам. Через какой-то из этих пролазов «духи» и выбираются федералам в тыл.

В одном из таких колодцев Мокрушин узрел «растяжку», прикрепленную к люку и металлической сходне. Решили не обезвреживать ее и двинулись дальше. Причем медленно, черепашьим ходом, потому что, по всем расчетам, они вышли уже в западную точку.

Впоследствии Бушмин не раз будет задаваться вопросом, как Мокрушину удалось в тот момент распознать опасность. Как это часто бывает, исход дела решили короткие мгновения.

Мокрушин жестом приказал группе остановиться. Бушмин продублировал ЦУ для Синцова, а сам бесшумно выдвинулся чуть вправо и вперед, находясь метрах в двух от взводного. Слух был напряжен до предела, но, кроме гулких ударов сердца, отдающих в уши, он ничего не слышал. Очевидно, внимание Мокрушина привлек провал в стене тоннеля – он был немногим шире, чем прочие боковые ответвления. Расстояние до него – метров семь-восемь. Именно к этому провалу и скользил совершенно бесшумно Мокрушин, а вслед за ним, в точности повторяя движения взводного, шел Бушмин.

На ходу он снял «АКС» с предохранителя, но уже через секунду сообразил, что в провал – еще один коллектор? – сподручнее всего будет метнуть «эфку»...

– Черт, долго нам еще топать? Где этот тоннель?

Хотя фраза была произнесена полушепотом и с расстояния метров в десять-двенадцать, в ушах Бушмина она отдалась подобно полковой трубе. Ответной реплики не прозвучало, если только не считать таковой едва слышное «тс», напоминающее шипение рассерженной змеи.

В этот момент разыгрались нервы у Синцова. Он сделал неловкий шаг в сторону и грохнул прикладом о бетон. Звук получился неожиданно громким, Бушмин даже вздрогнул.

А следом наступила гробовая тишина.

Время буквально спрессовалось в эти мгновения, став ощутимым материальным фактором. Бушмин воспринимал действительность как в замедленной киносъемке.

Стоп-кадр: Володя Мокрушин высунулся в пролом. Что он собирается предпринять? «Калаш» в свободно опущенной правой руке, левая полусогнута в замахе. Решил зафигачить в «коллектор № 2» гранату?

В качестве титров к этому стоп-кадру промелькнула заполошная мысль: а вдруг свои? Реплика-то звучала по-русски, без акцента...

Следующий стоп-кадр: Мокрушин уже по ту сторону провала и по инерции, набрав силу в прыжке, проскользил на подошвах еще пару метров, одновременно приседая и пригибая голову к коленям. «Гостинец», надо полагать, уже кувыркается в воздухе...

Затем Бушмин увидел в стоп-кадре уже себя: в тот самый момент, когда Володя в акробатическом прыжке миновал опасный «перекресток», ротный успел занять его место у пролома и левой рукой исхитрился забросить в коллектор «Ф-1» – еще один «гостинец» полетел в черный зев тоннеля.

– В укрытие! – рявкнул Бушмин, отшатываясь от провала в стене. Хотя какое здесь, к чертям, укрытие...

И как оказалось, вовремя он убрался: вначале лопнула «эргэошка» – Володя рискнул-таки, и правильно, кстати, сделал, – а следом, через пару-тройку секунд, гулко бахнула «эфка». Из провала упруго ударило взрывной волной, дробно зацокала по противоположной стене мелкая крошка-шрапнель, рассерженным шмелем прожужжал рикошетный осколок.

Запоздалый комментарий ко всем действиям: мать-перемать! А вдруг все-таки братья-славяне?! Или, к примеру, жильцы близлежащих домов таким вот способом наносят друг другу гостевые визиты?

Некогда морщить лоб. «А ля гер ком а ля гер». На войне, сами понимаете, как на войне.

* * *

Грохнули из «акаэсов» оба, не сговариваясь, одновременно: Мокрушин стрелял с колена, Бушмин соответственно гвоздил сверху. Последовательно прощупали огненными щупами подозрительные холмики, затем в несколько коротких очередей прозондировали тоннель на всю его видимую длину – точнехонько такой же коллектор, по которому они прибыли на рандеву с неизвестными.

Почти одновременно клацнули затворы. Еще несколько секунд по сдавленному бетонными ребрами тоннелю испуганно голосило эхо, затем наступила оглушительная тишина.

Так же в унисон сменили магазины и, не сговариваясь, сложили приклады и забросили автоматы за спину.

– Кажись, все, – подал голос Мокрушин. – Две группы, человек шесть или семь...

– Гарас, страхуй с тыла, – распорядился Бушмин. Почему-то важно ему было услышать в этот момент собственный голос – а вдруг они все уже на том свете? – Надеюсь, все живы-здоровы?

– Я в порядке, – спокойно отозвался Гарас.

– Цел и невредим, – виноватым тоном сообщил Синцов.

– Все путем, «летеха», – решил успокоить сапера Бушмин. – Держались молодцом. Вот только надо разобраться, кого мы здесь завалили...

Обнажив стволы, ротный и Мокрушин отправились в боковой тоннель. Трупов оказалось семь: взрывы гранат в замкнутом пространстве коллектора превратили их в котлетный фарш. Выходит, зря только патроны на них тратили...

– Два «поводыря» с ночной оптикой, – прокомментировал шедший впереди Мокрушин. – Снайпер с «эсвэдэшкой»... Две «мухи»... У остальных «калаши»...

– "Чехи"? – с невольным замиранием сердца спросил Бушмин. Он все еще никак не мог уяснить, что к чему, – все «жмуры» были одеты в камуфляжные бушлаты и вязаные шапочки.

– А то кто? – удивленно ответил Мокрушин, склоняясь над очередным трупом. – Глянь, что я нашел...

Бушмин сдвинул окуляры на лоб, затем осмелился на несколько секунд включить фонарь. Сноп света выхватил из кромешной тьмы изумрудную повязку с арабскими письменами.

– Ясненько, – выдохнул застоявшийся воздух Бушмин. – Для них это была последняя «гастроль»...

– Смертники, – процедил Мокрушин. – А с ними славянин, русак или «западенец». Ну и хрен с ними, пусть теперь валяются в дерьме...

А еще через три часа на «перекрестке» прогремел мощнейший взрыв, закупоривший с двух сторон подземные коммуникации «чехов». И хотя на следующие сутки чечены плотно взялись за 1-ю роту ДШБ, с «черного» хода балтийских моряков уже никто не беспокоил.

* * *

Бушмин уже в который раз тщательно намылил руки – почему-то казалось, что на пальцах остались едва различимые следы крови. Поплескал в лицо ледяной водой, затем насухо вытерся полотенцем. Надо же, как его зацепила эта дурацкая история с «черным монахом»...

Стоило прилечь на диван, как тут же потянуло в сон. Краешком угасающего сознания подумал о себе в третьем лице: морскому пехотинцу опять снятся военные сны...

* * *

Обычный серийный кошмар: 1-я рота 2-го сводного десантно-штурмового батальона угодила в засаду под Аргуном. Стало быть, июнь девяносто пятого. Предгорья, знойное полуденное марево, колонна бронетехники беспечно втягивается в сырое мглистое ущелье – как приятно в такую жару оказаться в прохладной тени... Рядышком, на броне бэтээра, расположился Ваня Демченко, командир гранатометно-пулеметного взвода... Откуда он здесь взялся? Ивана подранили в Грозном, случилось это печальное событие зимой, и в составе 2-го ДШБ его попросту быть не могло. А сейчас, кстати говоря, он ударно служит в ОМОНе.

«Чехи», однако, не упустили свой шанс. Разом подожгли передовую и замыкающую машины – знакомый сценарий. Расчихвостили всю колонну в пух и прах...

Как метко охарактеризовал однополчанин состояние ужаса на войне: «волосы прорастают сквозь каску».

Опять подкорка подбрасывает ложные истории. Не было такого эпизода, и засады этой дурацкой не было! В 1-й роте не было безвозвратных потерь за все два месяца боев. Если не считать павших героев из числа прикомандированных матросов...

Скрепя сердце, стиснув зубы, подтянув потуже пояса...

«Кому становится совсем невмоготу, пишут рапорты и тихо уходят».

Кто сказал эти золотые слова? «Энша» бригады гвардии полковник Ларионов. Правильный, между прочим, совет. Бушмин им воспользовался. Потому что – невмоготу.

* * *

...Литанию за упокой павших во имя Отечества провел отец Софроний, настоятель Кафедрального Свято-Георгиевского Морского собора Балтийского флота.

Колонна ДШБ вновь пылит колесами и грохочет траками – как «летучий голландец». На этот раз по городскому асфальту, по знакомым с юных лет улицам и площадям. На броне однополчане, вот только лица что-то у всех пасмурные, без улыбок. Похоже, что в родном городе их не ждали...

Волосы прорастают сквозь каску...

* * *

Кому нужна была эта подлая война? Только не Бушмину. Но и у него руки в крови, черта с два теперь отмоешься!

А фигурки однополчан исчезают одна за другой. В воздухе слышится по временам странный звук, напоминающий звон лопнувшей струны. Раз – и нет человека. Снайпер, су-чара, лупит из-за укрытия. Он похож на «черного монаха». Хотя о его присутствии никто даже не подозревает. Откуда здесь взяться снайперу, город-то мирный? Чай не война на дворе, а мирный праздничный Первомай.

А что же гвардии капитан Бушмин? Почему не крикнет, не предупредит ребят об опасности?

Да откуда ему знать?! Он такой же слепец, как и все. К тому же его и самого неотвратимо затягивает в черную бездонную воронку...