Текст книги "Новые мифы мегаполиса (Антология)"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Марина и Сергей Дяченко,Святослав Логинов,Олег Дивов,Дмитрий Казаков,Александр Громов,Леонид Каганов,Дмитрий Колодан,Карина Шаинян,Анна Китаева,Андрей Синицын
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)

– Одиннадцатый час, – отрывисто сообщил Игрис. – Дети, спать. Агата, собирать чемоданы. Через пять минут тушу свет.

– Спасибо, что согласились встретиться, несмотря на поздний час.

– Это официальный допрос? Будет какой-то протокол?

– Нет… не совсем.

– Тогда я не понимаю…

– Одну минуту. Когда вы узнали о смерти Алисии?

– Мать позвонила. Когда вы приезжали в Верхний Крот. Она звонит мне несколько раз в неделю, так что ничего удивительного.

Юноша, когда-то запечатленный на старых фотографиях в смешном мешковатом костюме, превратился в упитанного, ухоженного, лысеющего человека в хорошем плаще и дорогих ботинках. Он работал на телестудии, писал сценарии для многих сериалов, в том числе таких знаменитых, как «Замарашка», «Все ветры с запада» и «Кровь». В последние полгода был занят в группе «Под надежным крылом».

– Нет, разумеется, я не маг и не имею никакого отношения к «Коршуну». Я адаптировал некоторые их громкие дела для сериала… И это все. Бедную Алисию я не видел двадцать лет. Хотя, разумеется, мне все равно очень жаль ее.

Встреча происходила в кафе неподалеку от дома, где жил Ливан Зеленый Пруд – так звали сына директрисы. Снова начался дождь, барабанил по стеклянной крыше. Как медузы в толще вод, нависали над головой вазоны с вьющимися растениями.

– Почему вы расстались с Алисией?

– Я что, обязан отвечать?

– Не обязаны. Но ваши ответы, может быть, помогут мне понять, за что ее убили.

– За что… – Ливан потер переносицу. – Я вот тоже все время думаю. Маг? Алисию? За что?!

– Так почему вы расстались?

– А почему расстаются двадцатилетние? Обычное дело… У нее был ужасный характер. Вся в отца. Все на свете должно было происходить так, как она запланировала, и никак иначе. Поначалу я пытался смягчить ее упрямство, шутил, веселился, я был влюблен… Но она все больше становилась фельдфебелем. Не завидую ученикам… Все ее боялись.

– А не любили? Мне показалось, что о ней говорили с любовью…

– Любили – тоже, да. Не все, но многие. Но боялись – все. Она была как взбесившийся поезд, который не знает ничего, кроме своих рельсов, но уж если на рельсах преграда – снесет, не задумываясь, камень ли это, дом, человек… Ничего, что я так о покойной?

– Думаю, Алисии Желудь уже все равно, – осторожно заметил Игрис. – Вы сказали, она вся в отца… Вы были знакомы с ее отцом?

– Нет. Виделся несколько раз, вот и все. Мы сошлись с Алисией уже после его смерти. Она мне рассказывала про него – армейское воспитание, коленями на горох, дисциплина, режим… По-моему, она его ненавидела.

– Отца? За строгость?

– Но когда он умер, она впала в жуткую депрессию. Думали, сама отправится за ним в гроб.

– Можно понять.

Ливан отхлебнул из рюмки коньяку, которым угостил его Игрис.

– Вы, значит, следователь? Хороший коньяк… Зачем вам это надо – отец, Алисия, наши отношения?

– Чтобы понять…

– Ах да. Вы уже говорили. Ничего вы не поймете. Это было слишком давно… И потом, вы думаете, она рассказывала мне все? Она даже мне всего не рассказывала. Такая скрытная была.

– Было что скрывать?

– Не знаю. – Ливан задумался. – Но скрытность была ее второй натурой. Какие-то секретные кармашки, тайнички…

– Она не интересовалась магией? Никогда?

Ливан повертел в пальцах рюмку, глядя, как маленьким водоворотом закручивается янтарная жидкость.

– Одно время она увлекалась, чисто теоретически, магией в связи с экологией. После Коптильни ей взбрело в голову, что маги просто обязаны решать экологические проблемы: собственно, в этом их предназначение. Писала в журналы, возмущалась, что ее не принимают всерьез… Купила на букинистической распродаже какие-то книги… Кстати, много позже были разработки в этом направлении, я читал. А тогда поэты воспевали черные дымы над городом как символ развития, будущего, счастья…

– И что же – Алисия потом отказалась от этой идеи?

– А что она могла сделать? Сама она к магии не имела никакого отношения…

Ливан снова глотнул. Зажмурился.

– Да… Еще у нее была страсть к ритуалам. Можно было разбрасывать вещи, не мыть посуду, но ни в коем случае нельзя ставить сумку на стул. А стеклянную вазу нельзя убирать с этажерки, и когда я один раз ее переставил – Алисия впала в ярость…

– Вы жили вместе?

– Нет, – неохотно признался Ливан. – Это же поселок, какие-то правила приличия, да и времена не такие свободные… Алисия получила полдома в единоличное пользование, а я – я бывал у нее в гостях… Но чаще мы гуляли. Мать говорила о каких-то фотографиях?

– Да. Я нашел ваши фото в архиве Алисии.

– Я бы хотел… чтобы вы мне их отдали.

– Понимаю. Но только после того, как дело будет завершено.

Ливан тоскливо вздохнул.

– Все это было так давно…

– Вы упомянули страсть к ритуалам.

– Да. Но это были не болезненные ритуалы, как у сумасшедших. Это был какой-то придуманный мир, в который она играла… Скажем, в полночь после дождя собирать на бульваре червяков-выползков. Почему именно в полночь? «Я так хочу». Гроза – это вообще было нечто особенное, «чистое время», а куда молния ударит – «знак»… А Равелину и Двенадцати она поклонялась, как какому-то божеству: она с ними говорила, я сам слышал. В школе как раз устанавливали памятный знак…

Ливан вдруг замолчал, будто что-то вспомнив.

– Да-да?

– Ну вот. – Ливан мигнул. – Плиту устанавливали. Вы видели этот памятник?

Игрис вспомнил цветы, принесенные школьниками, на мраморе возле школы.

– Да.

– В день открытия памятника она зажгла свечу у себя на пороге и понесла на школьный двор. День был ветреный. Она возвращалась раз десять, все время свеча гасла. Ну, в стакан бы поставила, раз охота ритуал соблюсти… Нет. Она возвращалась. Уже под утро донесла, когда ветер немного утих, поставила к памятнику и стояла рядом, такая счастливая… Это было незадолго до нашего разрыва. Она сказала, так высокопарно, пафосно: «Он безумный лжец, но я все искупила жертвой. Я вернула его героям». Она обожала такие выражения.

– Это о ком?

– Не знаю. Меня так вымотала эта ночь, я так злился… Думаю, это она об отце.

– «Искупила жертвой»? О чем она? «Вернула его героям»? Что это значит?

– Двадцать лет назад, – снова заныл Ливан. – Не помню. Не имею понятия. Так давно… Зачем ворошить, а?

– Когда вы разговаривали с Алисией в последний раз? – спросил Игрис, все еще думая о странных словах двадцатилетней давности.

Ливан вдруг напрягся.

– Я ведь говорю, мы не виделись с тех пор, как я уехал из Крота, почти сразу после разрыва, и больше мы никогда не встречались. У меня семья, дети, хорошая работа, но очень мало свободного времени…

– А по телефону она не звонила?

Ливан хлебнул коньяка. Лицо его чуть покраснело. Сейчас соврет, подумал Игрис.

– Не… то есть… Бывало несколько раз, что она звонила. Три или четыре раза за все это время. Она привозила детей на экскурсию, однажды я им устроил билеты в театр… Но мы не виделись.

– Когда она вам звонила в последний раз?

Розовые щеки Ливана сделались пунцовыми.

– Я не помню. Мне пора идти. Уже очень поздно. Если вам понадобится вызвать меня официально – пожалуйста. Только я приду с адвокатом, как это принято у…

– Вам ничего не грозит. Вас никто ни в чем не подозревает. Я только хочу понять, что случилось с Алисией. Скажите мне.

Ливан тяжело задышал. На его лице была написана борьба: сейчас он встанет и уйдет, и тогда, весьма вероятно, ему не миновать повестки, придется платить адвокату и, возможно, отчитываться перед женой. Коготок увяз – всей птичке пропасть…

– Она позвонила мне утром… Около восьми… Несколько дней назад.

– Вас никто ни в чем не обвинит, – все так же мягко повторил Игрис. – Когда конкретно, вы не помните?

– Двадцать девятого августа, – с гримасой боли пробормотал Ливан. – Угораздило же…

Игрис почувствовал, как прилипает к спине рубашка. Захотелось встать, сгрести телевизионщика за ворот, тряхнуть; вместо этого он ласково, как ребенку, улыбнулся.

– Мы говорим без протокола, без свидетелей, без формальностей. Просто помогите мне. О чем она вас просила?

– Почему именно «просила»?

– Она приехала в столицу с утра, одна, вероятно, ей что-то было нужно от вас…

Ливан тупо разглядывал пустую рюмку.

– Заказать еще? – предложил Игрис. – Граммов сто?

– Нет. – Ливан вздохнул. – Она спросила меня, не знаю ли я лично кого-то из наших консультантов в «Коршуне». Это если идет фактический материал об их работе, чтобы не было ошибок и чтобы верно все отображалось…

От волнения Ливан сделался косноязычным.

– И вы…

– Не хотелось ей отказывать. Я дал ей три номера… Двух каких-то ассистентов и, по ошибке, телефон… Алистана Каменный Берег. Я просто посмотрел мимо, я был сонный… А когда понял свою ошибку, уже было поздно. Я лег спать. А через два дня позвонила мама… Молодой человек! – Ливан махнул рукой официанту. – Еще сто пятьдесят того же самого коньяка…

Он перевел дух. Игрис сидел перед ним, боясь шелохнуться.

– Я не обязан был все это рассказывать, – торопливо сказал Ливан. – Меня не вызывали на допрос. Ни о чем не спрашивали. Я понятия не имею, почему он убил Алисию. Я ни в чем не виноват.

– Все, как я и говорил, – скучно покивал шеф. – Дело окончательно переходит «Коршуну». Твоя работа признана неудовлетворительной.

– Кем признана?

– Межведомственной комиссией.

– Когда успели?

– А долго ли, умеючи? – Шеф грустно усмехнулся. – Хотел я тебя вытянуть из этого дерьма. А теперь долго отмываться будешь, на повышение не пойдешь…

– У меня есть свидетель. Алисия не была под манипуляцией – она вполне осознанно позвонила с вокзала старому другу и узнала у него телефон Алистана…

– Старый друг свободно располагает телефоном одного из шефов «Коршуна»? Кто это?

– Телевизионщик, его фамилия Зеленый Пруд. Послушайте, ведь тот факт, что она не могла знать номера Алистана, они приводят в доказательство своей версии…

Шеф покачал головой.

– У них есть масса других «доказательств». Маги… бывают очень неприятными. Особенно когда борются за своего.

– Это в самом деле магия, – сказал рыжий крепыш в кожаном кресле.

Он взял за консультацию сумму, приведшую Игриса в трепет. Тем более что платить пришлось из своего кармана. В богатом офисе под вывеской «Магическая консультация: юриспруденция, быт, прочие аспекты» было прохладно и сухо, еле слышно ворчал кондиционер, в глубине аквариума висели, чуть шевеля плавниками, огромные яркие рыбы.

На столе перед рыжим крепышом лежали те самые листы с пометками, обнаруженные Игрисом среди бумаг поселковой учительницы.

– Что конкретно?

– Вот это, например, фильтрация загрязненного воздуха. Гм… Это в самом деле должно работать, хотя заклинание очень трудоемкое. Публикации прошлых лет, когда об этом всерьез никто не задумывался.

– Магия и экология?

– Да. Вот именно. Это разрозненная подборка материалов, вот что-то на машинке перепечатывали. Системы особенной я не вижу, но тематически – магия на службе экологии. Вы правы.

– Спасибо, – сказал Игрис.

– Они никуда не уехали. – Елена курила, сидя на стуле посреди кухни. Она не брала сигарету уже лет шесть.

– Почему? – Игрис открыл посудомоечную машину и принялся складывать в нее грязные тарелки из высоченной стопки перед раковиной.

– Не достали билетов. Завтра достанут. Или не достанут.

– Я возьму им билеты… Елка, брось сигарету.

– Это никогда не закончится. – Жена вздохнула. – Ни-ког-да. Слушай, я сниму квартиру возле своей работы, и…

– Это закончится завтра.

– В который раз…

Он запустил посудомойку. Вытер руки полотенцем.

– В последний раз. Обещаю.

Елена заснула, едва коснувшись подушки. Игрис долго маялся: будить ее? Не будить? Он страшно соскучился по жене. Но у Елены было такое усталое, такое несчастное лицо, что он не решился ее тревожить.

Он больше не властен над этим делом. Все, можно выбросить из головы и Алисию Желудь, и Алистана Каменный Берег. Посмотреть на досуге пару серий «Под надежным крылом»: скоро небось покажут и про Болотную Каргу…

За стеной захныкал ребенок. Тонким голосом прикрикнула Агата: ребенок замолчал. Бедные двойняшки, с такой-то мамашей…

Герман Желудь всю жизнь работал на вредных предприятиях. Он не был магом, но собирал – или получил от кого-то? – разработки по магическим экологическим проектам. Разрозненные, устаревшие. Но ведь Алисия их-то с собой не взяла. Возможно, были другие? Материалы, которые Алистан Каменный Берег счел угрозой человечеству…

В полусне Игрису привиделся высоченный обрыв – каменный берег… Каменный Берег. Человек на краю, человек с лицом Алистана, и черный смерч, наступающий из бездны, морок, за которым идет конец света. Человек с лицом Алистана вскинул руки, из пальцев его, красиво ветвясь, прыгнули в небо молнии, и в этот момент в сознании Игриса кто-то сухо и буднично сказал:

– Слово погибели номер пять.

Игрис проснулся.

Прошло всего несколько минут. Елена спала. За стеной кто-то мерил шагами комнату. Агата? Или ее молчаливый Борис? Тоже не может уснуть…

Топ-топ. Топ-топ-топ. Качнулась форточка под порывом ветра. Где-то очень далеко заворчал гром.

«Он безумный лжец. Я все искупила жертвой. Я вернула его героям». Алисия Желудь, при всей своей внешней обыкновенности, была фанатичкой. Разумеется, Ливан Зеленый Пруд испугался, шарахнулся от этого огня, одновременно светлого и мрачного. Она была чем-то похожа на Алистана Высокий Берег – тоже присвоила себе право решать за всех, «искупать жертвой». Они близнецы – убийца и убитая. Маг и поселковая учительница. Знать бы, о чем они говорили…

Если бы показания Ливана Зеленый Пруд появились в первые дни расследования! Если бы…

Игрис перевернулся на другой бок. Что-то осталось в разговоре с Ливаном, какая-то непроясненная деталь.

«В школе как раз устанавливали памятную плиту…»

В этот момент Игрису показалось, что Ливан что-то вспомнил, но не сказал вслух. Наоборот, заторопился, стал рассказывать о странностях Алисии и добился своего – переключил внимание собеседника. Свечка, двадцатилетняя учительница несет свечку на ветру…

Который час?

Игрис встал, в одних трусах прошел на кухню и набрал мобильный номер Ливана. Половина двенадцатого ночи. Следствие закончено. Зачем?..

– Алло! – отозвалась трубка.

– Извините за поздний звонок. Это Игрис Трихвоста, следователь.

– Вы знаете, который… А. Да. Здравствуйте. Чего вы теперь-то хотите?

– Вы мне что-то хотели сказать о памятнике.

– О чем?

– О мемориальном знаке на школьном дворе. О нем и Алисии Желудь.

– Понятия не имею, о чем вы. Алисия была случайной жертвой, она оказалась под властью мага-манипулятора, все подстроили адвокаты Болотной Карги, это свершившийся факт! Нам заказали новую серию «Под надежным крылом» с таким сюжетом…

– Ливан. Алисию убили потому, что она обладала некой информацией. Если убийца решит, что вы тоже что-то знаете – новую серию будут делать без вас.

– Вы… – Голос в трубке дрогнул. – Да что вы такое говорите? Я ничего не знаю, я не видел ее…

– …двадцать лет. Что вы не досказали мне – о памятном знаке в поселке?

– Я не знаю. Я не уверен. Она меня не посвящала. Я однажды случайно увидел.

– Что?

– Кажется… Кажется, у нее там тоже был тайник.

«Он безумный лжец. Я все искупила жертвой. Я вернула его героям».

Игрис вывел машину из гаража. Снял с крыши велосипеды. Они с Еленой так давно собирались покататься в выходные…

Три с половиной часа на поезде. Сколько времени займет путь по трассе? Ночь, пусто. Свободное шоссе. Игрис развернул на коленях распечатанную карту; там еще грунтовка, а в последнее время идут и идут дожди…

За рулем он успокоился.

Он едет для очистки совести. Поспешит и вернется к утру. И тогда уже выкинет из головы Каменный Берег, Алисию, магию, экологию, Ливана Зеленый Пруд, Певца и заодно шефа. Пусть кто угодно получает повышение, Игрис и ухом не поведет – он живет не ради карьеры, он свободный человек, а когда уедет Агата с семьей – так и вовсе освободится…

Белая дорожная разметка горела в лучах фар. Ветер выл, обтекая машину, несущуюся, как болид. Гроза обошла стороной, небо прояснилось, показались звезды. На трассе было так пусто, что Игрису опять не ко времени вспомнилась Болотная Карга: вот так же ночью, на другой дороге – не прямой, туманной, скользкой, путешественник ощущал вдруг непреодолимое желание остановиться…

А ведь старуху теперь посадят, подумал Игрис.

Верхний Крот спал. Четыре часа утра; в окнах школы не светилось ни огонька.

Игрис выбрался из машины, облитой грязью от крыши до днища. На грунтовке пришлось тяжело: лужи, ямы. Зато он ни разу не пропустил поворот и не сбился с пути.

Он вытащил фонарь из «бардачка». Калитка была прикрыта, но не заперта. Есть ли в школе сторож? Спит ли? Игрис не собирается ничего воровать…

На асфальте двора он разглядел меловую разметку: несколько дней назад здесь прошла линейка, праздник первого звонка. Памятник Равелину и Двенадцати был завален цветами.

Он сразу увидел трещину. Это о ней говорила учительница химии Дана: «Молния ударила в мемориальную плиту, камень раскололся, да так неудачно…»

Трещину пытались замазать, спрятать, и частично это удалось. Игрис ближе поднес фонарь; под барельефом Равелина были высечены на камне двенадцать портретов, трещина проходила через лицо третьего справа героя. Это был, кажется, Сталевар: его всегда изображали с усами, и смотрел он сурово. Правда, на этой глыбе все изображения условны…

Тонкая черная линия пересекла лицо Сталевара пополам. Казалось, что герой подмигивает. Игрис провел рукой по мрамору. Надо быть сумасшедшей, чтобы устроить тайник в памятнике на виду у всех…

Или, наоборот, необычайно хитрой и умной?

Черная плита с барельефом, поставленная вертикально. Серая горизонтальная плита, на которой теперь лежат цветы. Под цветами – Игрис помнил – гладкий мрамор. Где здесь прятать?

Он наклонился. Постамент казался сложенным из камня, из огромных булыжников. Или это фальшивая стенка, камнем обложено бетонное основание? Но тогда тут и подавно нельзя устроить никакого тайника…

Ливан, сволочь, отомстил надоедливому следователю. И претензий ведь не предъявишь: «Двадцать лет прошло… Я же сказал, что не помню точно…»

Промежутки между камнями были залиты раствором, заполнены пылью, мхом, и ясно было, что если здесь и был тайник – к нему никто не притрагивался по крайней мере с прошлой весны. А может быть, с позапрошлой. Где-то залаяла собака, тут же отозвалась другая. «Ну и дурак же я. Что подумает Елена, когда проснется?!»

Он наугад потрогал один камень в основании памятника. Другой. Бесполезно…

Третий камень чуть заметно покачнулся под его рукой.

Игрис принялся расшатывать его. Полетела крошка. Что он делает, ломает мемориал посреди поселка, самый скверный школьник на такое не решится…

Камень отделился от кладки. Открылось темное отверстие. Игрис сунул туда руку – пусто. Пусто! Неровная полость, бетонные волглые стенки, рука тут же измазалась в какой-то плесени…

И только в самом дальнем краю, у стены, пальцы Игриса нащупали полиэтиленовый сверток.

Он гнал, как сумасшедший. Рассвет застал его на половине дороги. Несколько раз пытался дозвониться Елене, но телефоны были выключены – жена спала. Заросший щетиной, с воспаленными глазами, он загнал машину в гараж в начале девятого утра. Тихо отпер внутреннюю дверь и на цыпочках просочился в дом.

Его поразили тишина и полумрак. Все шторы были задернуты, жалюзи опущены. Все спят…

Игрис заглянул на кухню. Посуда оказалась вымытой и расставленной на полках. Дверь комнаты, в которой жили Агата и Борис с детьми, была приоткрыта. Оттуда не доносилось ни звука.

Игрис заглянул краем глаза. Потом просунул голову. Кровать пустовала, раскладушки, на которых обычно спали дети, стояли рядом у стены – сложенные и даже упрятанные в чехлы. Шкаф открыт. Чемоданы и вещи исчезли. Игрис снова посмотрел на часы: восемь часов двадцать минут…

– Ваши родственники уехали.

Игрис обернулся.

Алистан стоял в глубине прихожей. Алистан Каменный Берег. По своему обыкновению чуть рассеянный, расслабленный, отрешенный.

– Вас выпустили? – после короткой паузы спросил Игрис.

– Можно сказать и так.

– Вы вырвались из-под стражи?!

– Меня трудно остановить. Что вы нашли?

Цокали часы на стене прихожей.

– Где моя жена? – быстро спросил Игрис.

– Спит.

– Она ничего не знает.

– Разумеется. Так что вы нашли?

– Ничего.

Вряд ли удастся что-то утаить от человека, который всерьез занимался механикой. А Слово погибели, как теперь известно, убивает мгновенно. Замедлилось время; Игрис говорил неторопливо, спокойно, дружелюбно:

– Я ничего не нашел. Ее отец хранил магические заметки, связанные с экологией, но это мусор, ничего существенного. Вы зря вломились ко мне в дом, Алистан.

– Я же вас просил, – тихо сказал маг. – Вы же нормальный, разумный человек… Зачем вы?..

Игрис понял, что не может сделать ни шага. Ноги его приклеились к полу. Это не было последствием шока, это не было поэтическое преувеличение; Игрис стоял, как столб, впервые в жизни ощущая, что такое чужая воля внутри. Воля манипулятора.

Не паниковать.

Глядя Игрису в глаза, маг-убийца медленно повернулся. Поднял сумку, лежащую у входной двери:

– Вот это вы привезли из Верхнего Крота? Да? И там, внутри, ваша добыча?

– Я не знаю, что это. Я еще не смотрел.

Игрис говорил правду. Внутри свертка оказалась одна древняя кассета. Прослушать ее можно было только на антикварном магнитофоне, коротавшем век на веранде. Если пленка цела. Если не размагнитилась.

Алистан дернул застежку на сумке. Безошибочно вытащил сверток – грязный, волглый полиэтилен, обернутый свежей рекламной газетой.

– Такая простая вещь, – сказал Алистан задумчиво.

– Я видел вашу жену, – проговорил Игрис. – Ради нее и ради вашего сына – не делайте глупостей.

Алистан уронил на пол газету. Развернул полиэтилен, один слой за другим. Двумя пальцами вытащил кассету.

– Что здесь, как вы думаете, Игрис?

– Послушайте, у меня заканчивается терпение. Отпустите меня!

Алистан вздохнул.

– Я мог бы уничтожить эту вещь сейчас так, чтобы даже пепла не осталось. Но теперь, после всего, что вы сделали, я хочу, чтобы вы ее прослушали. Вы заслужили. – Он скверно усмехнулся.

Игрис молчал.

– Нам обоим повезло, если она испорчена, – продолжал маг. – Но я вижу, что она цела… скорее всего. Я долго думал, у меня оказалось много свободного времени. И, знаете ли, я тоже хочу послушать. Любопытство – неправильный двигатель. Но очень уж сложно устоять.

– Алистан, вы ведь не сумасшедший. Побег, взлом, манипуляция сотрудником прокуратуры… Будет только хуже!

– Хуже? – Алистан вопросительно поднял брови, отчего сморщился его высокий, с залысинами, лоб. – Куда хуже, Игрис? Я покойник… Так я себя ощущаю. А вы – вы столько усилий потратили, чтобы обесценить все, за что я так дорого заплатил… Где вы это нашли?

– В тайнике под мемориальной плитой. На школьном дворе в поселке Верхний Крот.

– Как долго и как сложно, – пробормотал Алистан. – Наверняка я расспросил ее о тайнике. Но решил, что никто не доберется. Вероятность была ничтожная.

Это правда, подумал Игрис. Его ноги затекли, он почти не чувствовал ступней.

– Вы больше не ведете дело. – Маг покачал кассету на ладони. – Тогда зачем? Ради выслуги? Чтобы кому-то что-то доказать?

– Ради правды.

– Не смешите, Игрис.

– Я вправе знать, что вы решили утаить от меня. Вы мне не нянька и не цензор, Алистан. – Его злость брала верх над осторожностью, и он нарочно злился, чтобы заглушить страх. Чувство подвластности чужой воле пугало до одури.

– Сейчас я отпущу вас, – сказал маг-убийца. – Только не надо резких движений. Не пытайтесь выйти из дома или кому-то позвонить. Ваша жена не проснется, пока я ей не разрешу… Где магнитофон? Я тоже хочу узнать, что записано на этой кассете.

Кассета сохранилась отлично. Она была из прозрачного пластика, очень легкая: всего по пятнадцать минут записи на каждой стороне. Первая сторона оказалась пустой – Алистан терпеливо слушал тишину и шорохи, не пропуская ни секунды. Игрис тоже слушал. За окнами веранды прояснялось небо, пели синицы на яблонях. Тянулась лента, магнитофон молчал, Игрис испытывал попеременно облегчение и ярость, разочарование и стыд.

Магнитофон щелкнул. Пленка закончилась.

– Ясно, – кротко сказал Алистан. – Перевернем.

Игрис перевернул кассету. Снова потянулась тишина, подернутая шорохами, как старое полотно трещинками.

– Ты слушаешь это, значит, я умер, – сказал резкий старческий голос.

Игрис еле удержался, чтобы не вздрогнуть. Алистан поднял голову. Последовала пауза. Кассета вертелась.

– И очень хорошо, – сварливо сказал старик. – Я расскажу тебе. Это надо для справедливости! Можешь сказать потом, что я выжил из ума. Но это не так. Я, Герман Желудь, в здравом уме и трезвой памяти расскажу, что со мной было, и что было на самом деле…

Наверное, старик делал эту запись, очень низко склонившись к микрофону. Он говорил то очень быстро, взахлеб, то надолго умолкал, и тогда слышно было его дыхание.

– Мое прозвище было Жук, из-за усов, его – Тихоня. Все наши знали, что он за тихоня, а чужие ловились, бывало, на его невинный вид, снаружи он был тюфяк тюфяком… Ни один памятник не похож на него. Только тот, что в парке, и то немного. Я никогда не знал про него правды… Время заканчивается, а я болтаю невесть что… Слушай, дочка. Дослушай до конца и прокрути еще раз. Нас было двенадцать человек. Вечером второго сентября…

Игрис нажал на кнопку «Стоп», лента остановилась. Он не смог бы объяснить в этот момент, почему так сделал: рука сама поднялась и нажала на черную клавишу. Маг-манипулятор был тут ни при чем.

– Это не документ. Это семейная реликвия. Болтовня старика, давно выжившего из ума.

Алистан молчал. Он сидел в плетеном кресле, закинув ногу на ногу, и смотрел в окно на галдящих синиц. У Игриса звенело в ушах – казалось, надвигается чудовищное землетрясение, идет волна, и пенная верхушка ее уже видна на горизонте.

– Это семейное дело чужих умерших людей, – повторил он с нажимом. – Мне неприятно это слушать.

– А придется, – тихо сказал Алистан.

Скрипнуло кресло.

– Вы же хотели узнать правду? Я вам не нянька и не цензор. Слушайте! Знайте правду, вы так трудились, чтобы ее добыть!

– Это не правда. Это не документ. Это…

– Тем более. Почему вы нервничаете, как девица? Вы, следователь, как я понимаю, с опытом? Почему Алисия Желудь дослушала это до конца, а вы пасуете?

– Ладно, я дослушаю, – сказал Игрис. – Но я не верю ни единому слову!

Щелкнула черная клавиша.

– …на воссоединение с другим отрядом. Потом мы разделились. Мне было велено сидеть за баррикадой и никого не пускать. Легко сказать – никого. Когда повалила толпа с винтовками, я рванул было назад…

Голос старика отдалился, зазвучал глухо, как в бочке. Он говорил теперь отрывисто, надолго умолкая, преодолевая хрипоту:

– …Никому не рассказывал. Вернулся к баррикаде, подпустил их поближе и открыл огонь. Один. Против целой роты! Они не ждали, их так и покосило, остальные залегли и стали палить уже по мне… Я обгадился. Но менял ленты и стрелял. Хоть и не хотел. Какой, к лешему, героизм! Он вступилв меня и водил, как куклу. Я же не знал, что он маг. Никто не знал. Нас было двенадцать человек, всякому дорога своя шкура, а на прочих плевать. Он поднял нас и повел. Все померли, Студента пополам разорвало, я видел. Потом ничего не помню… Меня тоже приняли за труп… Пришел в себя, кругом уже пируют, уже ревут: «Слава Равелину!» Я тогда только вспомнил, как его звали, а то все Тихоня да Тихоня…

Странный звук прорвался из динамика. Старик плакал.

– …тоже герой и мертвец. На самом деле я не Герман и не Желудь, а Парм Гнилой Мост, в любом учебнике мое имя есть. Документы фальшивые после войны справил. А настоящие приберег… Они под полом. Знаешь, где искать. Там же и письма, и все, что я записал… Прости меня, дурака, но вот так вышло, и не могу помереть с этой тайной. На центральной площади, третий справа, я стою, с усами… Да и на любой памятной доске. Можешь прийти поглядеть… Даже похож, как я был в молодости… с тех пор усов не носил никогда… Живи, дочка, будь счастлива, выйди замуж, внуков мне нарожай… Если суме…

Кассета закончилась.

Алистан сидел, не шевелясь, только покачивая носком ботинка. Игрис чувствовал, как немеет лицо. Будто под анестезией.

Болотная Карга построила «пряничный домик» недалеко от шоссе, где часто пропадали машины. Она играла людьми, как в куклы. Она манипулировала…

Если верить человеку, чей голос сохранился на кассете, – маршал Равелин тоже был манипулятором. Тогда выходит, что памятник Равелину и Двенадцати – монумент в честь манипулятора и его жертв. В день Памяти к нему возлагают цветы не просветленные люди, исполненные любви и достоинства, не соотечественники героев, а жертвы колоссального обмана, марионетки.

– Да-да, – прошелестел Алистан. – Именно так. Именно… Женщина носила это в себе двадцать лет. Что случилось, что она не утерпела?

– Молния.

– Что?

– Молния разбила памятный знак. – Игрис едва шевелил губами.

Он вспомнил: трещина прошла по лицу третьего справа. Сталевара, чье настоящее имя – Парм Гнилой Мост. Алисия была очень суеверной. Тут и несуеверный призадумался бы.

– Я не верю, – сказал Игрис. – Это бред.

– Мне-то она принесла доказательства, – по своему обыкновению отрешенно проговорил Алистан. – Я-то не сомневался в правдивости ее слов. В том, что ее отец не бредил и не лгал. Зачем ей понадобился маг? Именно из «Коршуна»? Она смотрела сериал… «Под надежным крылом». Там полно сюжетов, когда человек приходит в «Коршун» со своей тайной… со свидетельством о магическом преступлении… и получает помощь.

Алистан, казалось, говорил сам с собой, забыв о присутствии другого. Игрис вдруг почувствовал себя грязным. С головой выкупанным в дерьме и нечистотах.

– Это бред! – услышал он собственный голос. – Грязная провокация, непонятно зачем… Так оболгать… Я не верю в эту чушь!

– Верите, – кротко сказал Алистан. – Более того – знаете. И никогда не будете жить, как раньше. Из вашей жизни вырвали большой, светлый, счастливый кусок.

Он открыл магнитофон и вытащил кассету. Положил на плетеный стол перед Игрисом.

– Вот то, чего вы добивались. Берите. Это правда.

– Это ложь.

– Это правда. Идите, обрадуйте жену… Знаете, найдутся люди, которые придут в восторг. Кто-то захочет заткнуть уши, не поверит с первого раза, но пройдет несколько лет – и не останется никого, кто верил бы в подвиг Двенадцати.

– Это не предмет веры! Это исторический факт! Которому есть свидетели, есть документы…

– Вам еще раз показать, что такое манипуляция? Или вы уже все поняли?

Игрис не поверил своим глазам: маг-убийца сидел, развалившись в плетеном кресле, и, кажется, ликовал.

– Дар манипулятора – относительно редкий. Определяется нелегко. Если все, кем манипулировали, гибнут, как это было в случае с госпожой Стри, – тайна хранится сколь угодно долго. Двенадцать в самом деле совершили то, что совершили, но двигала ими не любовь, не ярость, не вера в победу, не преданность своему народу. Ими двигала чужая воля, грубо и безжалостно. Они орали от страха, пачкали штаны, корчились. Это было, наверное, жуткое и жалкое зрелище… Они не герои, которых помнят столетия после смерти. Они…