Текст книги "Школьный Надзор"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Аркадий Шушпанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 3

Дмитрий любил выйти на улицу ночью. Хотя и знал, что тоска по звездам для него теперь – нечто вроде фантомной боли. Сожаления о давно утраченном.

А узнал об этом тоже в школе. Но в другой.

Пройдя инициацию и согласившись преподавать, Дмитрий отправился на учебу сам, и не куда-нибудь, а в московский Ночной Дозор. Он, кстати, там был вовсе не один такой из провинции. В Москву многие тянутся, Иные тут не исключение.

К удивлению Дмитрия, класс у них подобрался весьма… хм… странный. Взрослые мужики, некоторые уже седобородые, кто откуда. И почему-то все, кроме занятий магией, еще писали фантастику. Особенно много ее сочинял усатый Руслан из Казахстана.

Дмитрий фантастику любил не очень. А после инициации мир оказался куда поразительнее, чем все, что могли навоображать себе писатели. Произведения коллег по школе Дреер читал скорее из вежливости. Тем более что опубликоваться им было в общем-то проще людей. Стоило только наложить на редактора небольшие чары или провести самую простую реморализацию. Воздействие не выше пятого уровня, разрешенное в целях тренировки. К тому же увлечение фантастикой руководством Дозора и школы поощрялось как способствующее выплеску положительных эмоций у людей.

Зато история магии! После некоторых занятий Дмитрий ходил по коридорам как пьяный. Еще бы, узнать, что Великий Мерлин – вовсе не литературный персонаж. Или что поэт Томас Лермонт, предок нашего Михаила Юрьевича, и поныне здравствует на посту главы шотландского Ночного Дозора. Или что кумир детства Брюс Ли отнюдь не умер, а вынужден был срочно перейти из оперативного резерва в действующие сотрудники Ночного Дозора Гонконга, когда там сложилась критическая ситуация в семьдесят третьем. У него даже сумеречный облик – маленький дракон…

Занятия обычно вела бодрая старушка Полина Вячеславовна, но не все. Один раз лекцию читал заместитель самого Гесера по фамилии Городецкий. Дмитрию тот чем-то сразу понравился. Простой какой-то, даром что Высший. Но видно было: нечто как будто гложет его изнутри.

Городецкий сообщил, что руководство сначала было против его лекции, но затем все же разрешило. В целях эксперимента. Дмитрий, послушав его, узнал, что Иные отличаются от людей вовсе не умением пользоваться Силой, а если угодно, ее пониженным уровнем. Вернее, пониженной «магической температурой». Из-за этого они притягивают к себе магию, которая представляет собой не что иное, как преобразованные эмоции всего живого. Только у людей эмоций больше. Следовательно, – Городецкий, когда дошел до этого места, почему-то выглядел чернее тучи, – Иной не может отрываться от своей питательной среды. Иные никогда не полетят в космос. По крайней мере до тех пор, пока там не возникнут крупные человеческие поселения.

Дреер попробовал через Сумрак понять боль этого странного дозорного. Но куда ему с седьмым уровнем до Высшего мага! Все попытки Дмитрия отскочили от защиты Городецкого как теннисный мячик от стенки.

Вокруг тем временем маги-фантасты едва не рвали на груди рубахи. Мы, Светлые, и вдруг паразитируем, выходит, на человечестве! В лучшем случае пасем его, как сторожевые овчарки, но от этого не перестаем быть хищниками!

Городецкий еще поговорил с ними, грустно улыбаясь, попрощался и закончил лекцию.

Дреер тогда не стал вообще ни с кем делиться соображениями. Он не очень любил выносить наружу что-то сокровенное. На ум тогда пришло, что Иные не хищники. Они просто дети человечества. У Дмитрия же родители были самыми что ни на есть нормальными людьми, без всяких магических способностей. У этого Городецкого наверняка тоже. Впрочем, его собственная дочь, говорят, очень сильная Иная. Что же, повезло…

Каждый родитель мечтает, чтобы дети его пережили и похоронили. Даже не мечтает, это само собой разумеется. Иные переживали обычных людей на сотни, иногда на тысячи лет, если не гибли при стычках Темных и Светлых или на человеческих войнах и охотах на ведьм. Правда, пережить все человечество они не смогли бы, потому что, лишенные Силы, и сами превратились бы в людей. Но все равно относиться к людям следовало как к родителям. Только Темные, можно сказать, безнаказанно вытягивали из них пенсию, а Светлые пользовались наследством, помогая, чем могли. Впрочем, даже Темные не собирались рубить сук, на котором сидят, и проматывать все отцовское состояние.

Но зато Дмитрий хорошо усвоил из лекции, что звезды – не для Иных. Может, это и правильно. Маги, колдуны, оборотни, они из того мира, где небо держат атланты, Землю – слоны и черепаха, а первая и вторая космические скорости еще не открыты. Они были чужими на празднике жизни, когда взлетел первый спутник, поднялся на орбиту Гагарин, пристыковались «Союз» и «Аполлон». Для Иных Луна – солнце мертвых, а не плацдарм для луноходов.

Дмитрий шел не торопясь и смотрел на звезды, как будто прокладывал маршрут. Хотя дорога была ему отлично известна. Откровенного разговора с обсерваторской братией у него все-таки не получилось. Но осталось стойкое чувство, что поэты темнят в самом прямом смысле.

Компания отвечала на его вопросы крайне аккуратно и сдержанно. И это после спора о том, по настроению получают свой цвет или по природной склонности! «Мертвым поэтам» вообще была свойственна запальчивость. А тут ее не было и в помине. Они вроде бы говорили всё – и ничего. Дреер начал даже подозревать, а не используется ли сейчас популярный среди школьников Заговор Зубов. Хотя уровень каждого из семерки в отдельности был невысок, все вместе они могли сотворить что-то хитрое. К тому же с ними эта девочка… Однако лично Сорокин, маг первого уровня, повесил на Дмитрия заклинание-нейтрализатор под названием Крупица Истины, и девяносто девять целых и еще сколько-то там сотых приемов на Дреере просто не могли сработать.

– Вы поймите, – убеждал Дреер, – если кто-то здесь орудует, это же на всю школу тень. До Стаса вон уже докапывались. Еще два-три случая, и сюда нагрянет армия Инквизиторов. А полномочий у них будет больше, чем у Стригаля. Извини, Стасик…

Он увидел, как скривился Алексеенко.

– Дмитрий Леонидович, – сказал Комаров. – Вы тоже поймите. Да если бы мы сами знали, кто тут кому и чего! Вы думаете, нам кто-то скажет? Мы кто? Мертвые поэты. Низшие.

– Ага, – подхватил Гоша. – Вот-вот. Отбросы Сумрака.

– Гоги! – укоризненно прикрикнула на него Маша Данилова.

– А что я такого сказал? – удивился Буреев.

Дреер еще немного посидел с ними, сделал хорошую мину при плохой игре, чтобы не выдать своего фиаско. Рассказал пару литературных баек из жизни Иных-фантастов времен своего ученичества в московском Дозоре. Поэтам особенно понравилась бытовавшая несколько лет назад гипотеза, что можно превратить обычного человека в мага или, во всяком случае, резко продлить срок его жизни. Для этого сразу много Иных должны написать книги, где человека по-разному убивают. Говорили, даже нашелся один доброволец, но эксперимент успехом не увенчался. По крайней мере Иным доброволец пока еще не стал.

Потом Дмитрий ушел. Спать не хотелось абсолютно. Что касается учеников, то растущие Темные могли бодрствовать хотя бы и неделю, и здоровью это не угрожало, равно как и просиживание на холодном полу ночь напролет.

Дреер прошелся по школьному двору. Вышел в темный парк и двинулся по аллее. Оглянулся на башню обсерватории. Та выглядела безжизненно. У «мертвых поэтов» был резон скрываться даже после того, как убрали из школы Стригаля.

А началось с того, что была примерно такая же ночь. Только Дмитрий не ходил бесцельно, как сейчас, а возвращался в жилой корпус педагогов из клуба. Они засиделись с учителем химии Быковским, тот взялся обучить Дреера некоторым магическим трюкам. У словесника даже кое-что получилось. Дмитрий возвращался чуть ли не вприпрыжку, размахивал руками и едва не налетел на фигуру, которая съежилась на краешке парковой скамьи.

Чтобы спасти авторитет, Дреер требовательно посмотрел сквозь Сумрак и увидел печать оборотня. По индивидуальному рисунку он уже вполне мог распознать, кто это.

– Стас? – Дмитрий наклонился к фигуре. – Ты почему не спишь? Куда вообще комендант смотрит?

Вместо ответа Стас Алексеенко упал со скамьи на землю и начал трансформироваться.

Словесник уже видел такие превращения, но лишь в записи. Трансформация оборотня в юном возрасте была очень интимным процессом и воспринималась им не лучше, чем, к примеру, поллюции. На глазах чужого, тем более Светлого…

Но здесь… было что-то не то. Стас выпускал когти на одной руке, а затем тут же втягивал обратно. Одна его нога превратилась в заднюю лапу, разорвав штанину, а кроссовка и вовсе разлетелась в клочья. Но другая нога по-прежнему оставалась человеческой. Челюсти как будто пульсировали, они то начинали переходить в волчью пасть, то возвращались к прежнему облику. И при этом Стас катался по земле, стонал, временами даже рычал. Изо рта пошла пена.

Дреер был проинструктирован, что делать. Тут же мысленно вызвал обоих школьных целителей, Светлого и Темного. Не дотрагиваясь до корчащегося Стаса, они подняли его с помощью телекинеза и перенесли в интернатовский лазарет. Дреер, разумеется, просочился за ними.

Он не понял, что там наколдовали два эскулапа, но Алексеенко, лежа на койке, целиком вернулся в свой обычный человеческий облик. Светлый целитель Семенов качал головой, смотрел ауру, проводил какие-то манипуляции. Его Темный коллега, классический русскоязычный немец Карл Фрилинг, был куда спокойнее. В конце концов он даже остановил коллегу:

– Неужели не видишь?! Это же Правдолюб! Посмотри на зрачки, на радужку. И в ауре характерные сполохи внизу.

– А ведь точно, – сказал Семенов. – Т-твою дивизию!..

– Что такое Правдолюб? – подал голос Дреер.

Фрилинг повернулся к нему со странно недоброй усмешкой. Вообще пожилой врач благоволил учителю словесности, несмотря на его Светлую принадлежность. Очевидно, из-за фамилии.

– Допросное заклинание Инквизиторов, молодой человек. Говорят, очень помогало во время следствия по делу магов из «Анненэрбе» в сорок пятом. С одной стороны, крайне эффективно. В былые годы действовало даже на тех ведьм, что выносили обыкновенные методы дознания третьей степени. С другой стороны, показания, данные под его действием, принимаются на Трибунале. Формально это не пытка.

– А на самом деле? – Дреер почувствовал, как голос дрогнул.

Фрилинг пожал плечами.

– Я на себе не испытывал. Вообще я плохо знаю… серую магию. Но насколько мне известно, Правдолюб используется лишь как последнее средство, если вина подследственного не подлежит сомнению. И применяется только к Иным старше пятидесяти лет. Врать или скрывать что-нибудь… делается очень больно. А правду говорить легко и приятно.

– Зар-разы! – прорычал Семенов. – С-сучьи потроха в мантиях.

– Это не Лихо, Петрович, – урезонил Фрилинг. – Он же все-таки ваш… белый, так сказать.

Дмитрий немедленно вспомнил, как за спиной обоих школьных надзирателей ходил стишок «один Серый, другой Белый, два веселых гуся». Он знал, что Стригаль до перехода в Инквизицию был Темным. Сколько ему лет на самом деле, никто не мог бы сказать уверенно. Наверное, знал директор Сорокин, но тот не распространялся.

Стас тем временем уже совершенно затих. Семенов вколол ему обезболивающее, потом успокоительное.

– Этих сволочей надо отсюда поганой метлой, – заключил он, вытащив шприц.

– Мы все под ними ходим, – по обыкновению спокойно заметил Фрилинг.

Ему было лет триста, насколько знал Дмитрий. Фрилинг был выявлен и инициирован поздно, когда ему перевалило хорошо за шестьдесят. Старый циник уже в силу характера не мог быть Светлым. Но людям он никогда не вредил, соблюдая клятву Гиппократа. Напротив, снимал боли у пациентов, забирая весь их внутренний негатив. Даже нервных больных так вылечивал. Эта способность, природы которой до инициации Фрилинг сам не понимал, обеспечила ему в своем местечке славу непревзойденного лекаря и обширную практику. Получился своеобразный симбиоз: Темный маг тянулся к людям, когда им плохо, а те шли к нему, чтобы от этого избавиться. А между делом Фрилинг стал пользовать и своих. Времена стояли хотя и формально просвещенные, но все равно глухие в плане толерантности к разного рода нежити. Оборотни приносили ему собственных детей с какими-либо отклонениями, и Фрилинг постепенно обрел в своей среде редкий опыт.

В годы Второй мировой оказывал врачебную помощь бойцам германского Сопротивления и даже укрывал, отводя глаза тайной полиции. На Нюрнбергском трибунале проходил свидетелем. После войны осел в Западном Берлине.

Но, видимо, и за ним водились какие-то грешки, как за любым Темным. Благодаря этому Инквизиция и уговорила Фрилинга вылезти из берлоги и стать одним из двух школьных докторов.

– У него же слепок ауры должен остаться! – пробормотал Семенов. – Четкий еще, это ведь последнее, что он видел. Сейчас сниму! Как ни крути, вещдок.

– Петрович, – вдруг сказал Фрилинг. – Я не буду свидетельствовать против, если что.

– Я буду, – сказал Дреер.

А вот зачем он сделал то, что сделал потом, объяснить себе было трудно.

Дмитрий вышел из лазарета и вместо того, чтобы прямиком идти к директору Сорокину или просто направить ему мысленную докладную, поднялся на второй этаж и завернул в крыло, где находился кабинет надзирателей.

Из-под двери пробивался свет. Замок был заперт, но в Сумраке вход не заблокирован. Дмитрий умел входить только на первый слой. Этого хватило.

В кабинете сидел один старший надзиратель Стригаль. Никакой серой инквизиторской мантии на нем не было. Надзиратели вообще носили мантии только по особо торжественным случаям и во время официальных визитов кого-то из Высших Иных.

Накинув на плечи пиджак, Стригаль курил трубку и работал с ноутбуком. На столе горела старинная лампа с круглым абажуром. Перед столом у стены располагалось массивное деревянное кресло, обитое потертой кожей. В него усаживались те, кого приглашали для выяснения и профилактических бесед. Какие заклинания понавешаны на это кресло, Дмитрий определить не мог, но сейчас оно показалось ему настоящим инструментом из арсенала человеческой инквизиции века эдак пятнадцатого.

– Чем могу?.. – не оборачиваясь, сказал Инквизитор Дмитрию.

– Вы ответите, – Дреер почувствовал, как дрожит голос.

Тогда Стригаль соизволил повернуться. Блеснули его седые виски, хотя гладкие, зачесанные назад волосы надзирателя были почти идеально черными. Глубоко посаженные глаза проткнули словесника.

– За что?

– Вы пытали ребенка.

Дмитрию было неприятно говорить с Инквизитором на вы, но рефлекс срабатывал быстрее соображений.

– Наставник Дреер, – жестко и официально произнес надзиратель. – Школьный Надзор отчитывается только перед Инквизицией. А вы вообще не должны были переступать порог кабинета без предупреждения. Вам ясно?

– Значит, будете отвечать перед Инквизицией. Я позабочусь. – Дмитрий перевел дух, испытывая вообще-то не свойственное ему желание вмазать Стригалю по лицу немедленно, не сходя с места. Не давая даже возможности встать.

Впрочем, маг первого уровня Стригаль легко пресек бы такое рукоприкладство еще до того, как Дреер сжал бы кулак. Хотя… может, помог бы эффект неожиданности.

Но драться Дмитрий все-таки не полез. Опять же потом он толком не мог себе объяснить почему. Вообще во всей этой истории им двигала уж никак не голова.

– Покиньте кабинет, наставник Дреер, – сказал Стригаль. – Я веду расследование. Можете жаловаться, если хотите.

Отвернулся и снова вставил в рот трубочный мундштук. Даже клуб дыма выпустил.

Курить в школе запрещалось, но Инквизиторы явно поставили себе специальное заклятие и нашли, как это обосновать по уставу.

– Вы в школе работаете, а не на живодерне, – выдавил Дмитрий.

Он не знал, честно говоря, как пронять Стригаля. Не в затылок же его двинуть, в самом деле. Дмитрий вообще не понимал, зачем здесь находится. Но что-то важное было в том, чтобы прийти именно вот сюда, а не к Сорокину. Может, убеждение, что войну сначала надо объявить.

Стригаль никак не отреагировал на реплику.

– Это не щенки, а дети, – продолжил Дреер. – Даже средневековая Инквизиция вроде бы не пытала детей…

Непоколебимое спокойствие Инквизитора все-таки действовало. Дмитрий поймал себя на том, что цедит слова не так твердо.

– Заклинание Amor Veri, известное среди русскоязычных Иных как Правдолюб, не квалифицируется как форма Quaestion, – не оборачиваясь, ответил Стригаль. – То есть, чтобы вам было понятнее, не является допросом с пристрастием. Это первое, наставник Дреер. А второе – это не дети. Это Иные.

– Ему тринадцать, и он в лазарете.

– Мне жаль. – Надзиратель снова повернулся к Дмитрию. Трубку при этом изо рта не вынул. – Но в ваших же интересах, чтобы мы как можно быстрее раскрыли дело.

– Что? – Дмитрий поперхнулся. – Пытки учеников в моих интересах?

– Возможно, метод был выбран неверно, – Стригаль наконец-то вытащил трубку. – А что касается интересов… Здесь задействована вся школа, в том числе и вы. И даже этот… вервольф.

Слово резануло. Даже от Инквизитора Дмитрий ожидал услышать «этот мальчик».

– Во все времена Иные не разделяли себя на взрослых и детей. Это человеческое поветрие, да и у людей оно проявилось не так давно. Когда-то дети несли полную ответственность за себя, как и взрослые. По-моему, это даже педагогически оправданно. Только в наше время они могут позволить себе долго не взрослеть. В школах Дозоров до сих пор нет деления на взрослые и детские классы. Не забыли? А перед Договором равны все.

– Почему вы его выбрали для допроса? – вдруг спросил Дмитрий. – Почему этого мальчика?

– Не обязан отчитываться.

– Почему не Длинный Язык? Почему именно Правдолюб?

– Не обязан отчитываться.

Стригаль уже собрался было повернуться, но Дмитрий резко шагнул вперед:

– Он из них самый маленький, из «мертвых поэтов». Вы решили, что он самый слабый и быстрее выдаст все, что знает. А он, наверное, не сказал. Круговая порука оборотней у них с молоком матери впитывается. Особенно если они рожденные, а не просто укушенные. Ведь так все было?

– Вопросы здесь обычно задаю я, – ответил Стригаль. – Вы можете идти и рассказывать свои предположения где хотите. Отчет я буду держать только перед бюро в Праге. Уходите, наставник Дреер. Но учтите – мальчик вряд ли будет о чем-то говорить. А лекари… – Стригаль называл школьных докторов, как привык, – Фрилинг не станет свидетельствовать. А Семенов получит право на Светлое вмешательство первой степени.

– Я не знал, что наши Инквизиторы тоже продают индульгенции, – сказал Дреер.

– Вы еще ничего не знаете. – Стригаль посмотрел на дверь, и та сама открылась.

Дмитрий вышел. Но прежде, чем дверь захлопнулась, успел повернуться и сказать:

– Меня только сегодня научили делать слепок с памяти. Чтобы точно знать, кто чего выучил. Я сделал его с Алексеенко.

Почему-то он не боялся, что Стригаль постарается его остановить. В этот момент Дмитрий вообще ничего не боялся.

…А Стригаль ошибся.

После доклада Дреера Сорокин немедленно сам отправился в лазарет и застал там надзирателя за попыткой уладить дело. Однако лекарь Семенов уже и без директора школы успел послать Инквизитора куда подальше. Как потом рассказывал Фрилинг, вполне открытым и лексически богатым текстом. Кстати, оценив ситуацию, старый немец-эскулап тоже присоединился к Светлым.

На следующий день из Праги явились несколько функционеров в серых балахонах. Сняли информационные слепки, записали показания. Дело собрались было замять, но тут вскрылось и еще одно: Стригаль в обход правил наводнил школу следящими магическими устройствами. «Жучки» – а это были действительно насекомые-гомункулы – проникли в жилые комнаты учеников и, что совсем уж ни в какие ворота не лезло, в комнаты учителей.

Откуда всплыли эти сведения, Дмитрий не узнал. Но почему-то был уверен, что постарался один из «мертвых поэтов».

Стригаля отозвали в Прагу. Дмитрию Сорокин выразил благодарность. Лихо, который, по официальной версии, не был посвящен в планы старшего надзирателя, сам оказался старшим. И не было худа без добра: данные гомункулов подтвердили, что ученики не выходят за пределы школы.

Правда, гомункулы просочились далеко не везде.

Дмитрий сам не заметил, как вышел за территорию. От ближайших городских улиц школьный парк отделяла только небольшая полоса одичавшего, ничейного леса. Полосу разрезала надвое просека с высоковольтной линией. Опоры ЛЭП под звездным небом напоминали брошенные с последнего вторжения марсианские боевые треножники, которым земляне нашли вполне мирное применение.

Дальше опять начинался черный лес. Хотя Дмитрий ничуть не боялся. Большинство обыкновенных человеческих страхов ушло еще во время учебы в школе московского Дозора. Боязнь уличного нападения, замешательство перед хамом в магазинной очереди, идиотский ступор перед милиционером, судорожная паника, не забыл ли чего выключить или закрыть квартиру, – все это исчезло. Как еще в детстве в одночасье пропала необходимость спать одному со светом.

Конечно, многое и осталось. К примеру, если на ночь посмотреть какой-нибудь качественно снятый голливудский кошмар, то идти потом в туалет по темному коридору было как минимум неуютно. Смешно даже, однако – правда. За близких, понятное дело, тоже бояться не перестаешь, хотя и знаешь, что возможностей нечто предпринять теперь на порядок больше.

А еще возникали иногда нелепые мистические страхи. Впрочем, на курсах учили, что не такие уж они и нелепые. Это прорывается в подсознание информация из Сумрака. Важно научиться ее правильно расшифровывать. Кое-чему научили. Но здесь опять же стоял барьер – собственный уровень. Тонко понимать и раскладывать сигналы Сумрака, подобно Высшему или хотя бы магу первого уровня, Дмитрий не сумел бы при всем желании и старании. Впереди были десятки, если не сотни лет роста.

Но сейчас он почувствовал именно такой страх. Ничем не обоснованный, совершенно чужой. Все тропинки за месяцы работы в школе стали ему более или менее знакомы. За деревьями уже виднелись деревянные дома окраины. Кое-где светили окна и фонари над воротами. Дреер разглядел даже подсвеченный баннерный щит у дороги: «Все виды наружной рекламы. Звоните…» Телефонный номер отсюда не был различим за ветвями.

Кольнула ностальгия. После вуза Дреер сразу ушел работать в рекламу. Можно сказать, повезло. Конторка у них была маленькая, занимались всем подряд: вешали наружку, накатывали самоклейку на дешевые вывески, придумывали слоганы и рисовали макеты в пиратском «фотошопе». Из этой развеселой и насыщенной по-своему жизни Дмитрия и вырвала инициация.

Шумел ветер в кронах над головой. Далеко-далеко брехали собаки во дворах.

–  Спит животное Собака, дремлет птица Воробей… – пробормотал Дмитрий.

Что-то было не то.

Он вошел в Сумрак. Мир вокруг стал напоминать съемку в сепии с наложенным эффектом «блюр». Это опять полезли в голову сравнения с картинками в графических редакторах.

Изо рта вырвались клубы пара. Деревья на этом слое реальности сделались намного толще и выше, превратив лес в былинную чащобу. Зато, кроме деревьев, здесь ничего не было, не ощущалось ничье присутствие. Вдалеке мерцали размытые пятна света – дома пригорода. Как они здесь, интересно, выглядят? Наверное, глухие замшелые избы, вросшие в землю по самые окна.

Дмитрий вышел из Сумрака, вдохнул полной грудью – октябрьский стылый воздух теперь показался ему даже теплым. И сразу увидел перед собой волка. Шагах в десяти.

Не волк даже, а волчок. В глазах огоньки – отражается свет, долетающий с дороги.

Настоящих волков в здешних лесах не водилось. Лет десять назад, в девяностые, когда запустело охотничье хозяйство, объявилась было стая. Но когда тут устроили интернат, Иные спровадили хищников подальше. Оборотни из родительского комитета и постарались.

Так что волчок перед Дмитрием был явно… хм… неестественного происхождения.

– Здесь территория школы, – сказал Дреер, стараясь говорить как можно более спокойно и веско. – Трансформируйся! Или вызываю Дозор!..

Он понимал, что несет ахинею. Но волку нужно было как-то заговорить зубы.

А еще Дмитрий взглянул на зверя через Сумрак. По печати он уже мог бы идентифицировать, кто из школьников ушел в «самоволку».

Мелькнула абсолютно несвоевременная мысль, что неплохой термин для нарушителя – Самоволк.

У того, кто этот новый термин инициировал, не было регистрационной печати. Так и есть, «дикарь».

– Слышал? Живо обернулся! – Дмитрий шагнул к волку, торопливо вспоминая останавливающие заклинания.

И понял, что все, как назло, забыл. Вот что значит – нет практики. На курсах в Дозоре он учил несколько простых трюков. Только зачем это в школе, где ни в одну голову, даже украшенную зубастой пастью, не придет нападать на учителя? Хотя бы из боязни поближе познакомиться с методами школьного Надзора.

Волк глухо зарычал. В унисон ему послышалось рычание слева.

Дмитрий повернул голову, стараясь тем не менее не упустить из виду серого. Метрах в десяти на поваленный ствол вспрыгнул еще один волк.

Влип, наставник Дреер, произнес в голове Дмитрия бывший глава надзирателей Стригаль.

Оборотень впереди тем временем припал к земле. И тогда руки Дмитрия сработали сами за своего владельца. То есть даже не все руки, а только кончики пальцев. Как оказалось, в рефлексы кое-что все же ушло. Когда отправлялся на прогулку, Дмитрий бессознательно сотворил и поставил на взвод простенькие заклятия света, чтобы, если что, было видно, куда идти.

Теперь он активировал их разом, получив ослепительную вспышку. Самого Дмитрия заклинания, однако, ослепить никак не могли. Этим он и воспользовался, дунув во всю прыть в сторону школы, словно был не солидным двадцативосьмилетним педагогом, а всего лишь третьеклассником, напуганным большой овчаркой.

Волки очень скоро, всего через несколько секунд, пришли в себя и бросились в погоню. Еще в детстве Дмитрия учили не бегать от собак. Но сейчас ноги несли сами. Достаточно было бы преодолеть каких-нибудь двести метров – и беглец попал бы под действие защитных чар. А там уже не поздоровилось бы пришлым волкулакам.

Защиту ставил лично Стригаль. А тот свое дело знал.

Дмитрий вылетел на просеку. Звезды мерцали над громадными стальными опорами ЛЭП. Когда Дреер пересекал это место в направлении города, оно вовсе не казалось ему широким. Теперь же дальний край виделся почти недосягаемым.

Можно было не оглядываться: четвероногие преследователи тоже вырвались на открытый простор.

В боку закололо. Напрасно, ох напрасно вы пренебрегали физкультурой, наставник Дреер. Грушу в зале колотить в перчатках и вяло тягать гантели – этого мало. А ведь говорил себе, надо бегать по утрам. Тем более здесь, в сосновом лесу, в парке, на чистом и свежем воздухе.

Дмитрий нажал. У кромки леса он все же оглянулся – и от увиденного припустил еще быстрее, забыв про колотье в боку. Его догоняли уже не два волкулака, а целых три. И третий был раза в полтора крупнее тех двоих.

По закону подлости, беглец все-таки запнулся и растянулся на покрытой хвоей земле. Почему-то даже страх прошел, осталась лишь какая-то детская обида. Сзади послышалось рычание и даже тявканье.

А впереди тоже зашевелилось.

Дмитрий поднял голову. Нечто ползло, стелилось под кустами, перетекло через мощный, вылезший из земли корень. Потом резко вздыбилось, качнулось и зашипело.

Над Дреером возвышалась огромная змея. Глаза уже хорошо привыкли к темноте, чтобы разглядеть исполинскую королевскую кобру. Такую, каких не бывает в природе и какие водятся только в сказках и низкопробных фильмах ужасов о секретных экспериментах военных.

Рычание позади резко изменило тон.

Кобра выгнулась, раскрыла щитки. Ее внимание сейчас занимал явно не учитель словесности.

Дмитрий никогда не думал, что готов будет обнять змею. Он читал личное дело Даниловых и знал, что у нагов после трансформации появляются ядовитые зубы. Укус нага парализует дыхательную систему намного быстрее, чем укус настоящей королевской кобры. Дмитрий не знал, кто из близнецов сейчас перед ним. В змеином облике он их ни разу не видел, только на фотографиях. Но отличить двух кобр разного пола смог бы, наверное, только биолог, Дмитрий же и волка от волчицы не отличил бы.

Он осторожно поднялся на ноги. Странно, как это Маша или Иван забрались так далеко? Или он сам что-то перепутал? Но граница защищенной территории должна быть не здесь, а вон за теми деревьями. Как он или она выползли?

Змея подалась вперед. Дмитрий оглянулся. Глухо рыча, дикие волкулаки пятились.

Дреера осенило. Он посмотрел сквозь Сумрак на печать нага. По рисунку узнать, кто это из двоих близнецов, довольно легко.

Но у змеи не было печати. Так же, как и у волков.

Незарегистрированный наг. В средней полосе России. Вот так просто взял и приполз.

Раздумывать было некогда. Дмитрий припустил с места в карьер, разве что бежать так быстро уже не мог. Он не столько услышал, сколько почувствовал, как хвост змеи вспорол хвойный ковер.

К счастью, до зоны действия защитных чар было уже рукой подать. Дмитрий видел сквозь Сумрак их разводы, похожие на северное сияние или трепет силовых полей в каком-нибудь фантастическом фильме.

Он прыжком влетел под защитный полог, отбежал на всякий случай еще на несколько шагов и снова обернулся.

В нескольких метрах от Дмитрия тихо покачивалась королевская кобра. У него даже возникли сомнения, правда ли, что она не успела его догнать. Может, просто не хотела? Впрочем, кто знает, насколько быстро могут двигаться змеи. Все же это не гепард. Наги не загоняют добычу, а подманивают ее зовом, похожим на вампирский, и только потом резко атакуют. Как правило, жертва ничего не успевает понять.

Но змея вела себя непохоже на канонического нага из учебника. Однако приближаться не стремилась, и Дмитрий осмелел. Он вообще, если честно, змей не боялся и не испытывал к ним отвращения. В зоопарке один раз с удовольствием сфотографировался с питоном на шее, тот оказался даже теплым и приятным на ощупь. Но эта внушала не совсем страх. Что-то иное. Комок подкатывал к горлу.

– Дмитрий Леонидович!

Дреер вздрогнул. Голос раздался из-за спины и принадлежал Маше Даниловой.

– Только не злите ее! Она вас не тронет!

– Откуда ты знаешь? – не сводя с пресмыкающегося глаз, спросил Дмитрий. – Это Иван?

Он понимал, что сморозил глупость. У Машиного брата на груди светилась бы регистрационная печать, как и у нее самой.

– Тут Иван, – послышался еще один голос.

Маша встала по правую руку от Дмитрия, ее брат – слева. Он был хмурый и какой-то совсем не свой.

Змея вдруг зашипела и вновь раскрыла щитки капюшона, словно реагируя на опасность.