Текст книги "Знак Дракона (сборник)"

Автор книги: Сергей Казменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

– А кстати, – спросил я. – Что вы думаете об этой истории?

Он задумчиво посмотрел на меня. Потом сказал:

– Если бы вы спросили, что я о ней знаю, я бы вам совершенно честно ответил: ничего. А что я о ней думаю – это вопрос из несколько иной области. Лично я думаю, что Пана попросту съели.

– Интересно. И кто же его съел?

– Знаете, лично для меня это загадка. За что его съели – я ещё могу понять. А кто – увольте, – он, видимо, ждал от меня какого-то ещё вопроса или реплики, но я сидел и молча смотрел на него. О чём тут спрашивать? Мне как-то с каждой минутой история эта нравилась всё меньше. Хотя и без того задание было достаточно мерзким, но теперь оно приобретало совсем уже неприятные черты. Не дождавшись моего вопроса, Рубаи продолжил: – Понимаете, Пан всё время совался не в своё дело. Есть у него в характере, знаете, черта такая – лезть не в своё дело.

– Ну и в какое же дело он залез?

– Откуда мне знать? Он передо мной не отчитывался. Но тут фактически каждый, у кого хоть что-то было не в порядке, так или иначе сталкивался с Паном. Не идёт по расписанию транспорт на третью биостанцию – гром и молния, транспортников на рею! Ушла пара наших приборов на Галлау – всех, кто был в радиусе светового года от места преступления и не воспрепятствовал оному – к ответу! Ну и прочее в том же духе.

Что ж, это вполне соответствовало тому образу Панкерта, который уже сложился у меня в голове. Но мало что объясняло.

– Знаете, Рубаи, – сказал я. – Если честно, то, что вы говорите, звучит как-то неубедительно. И странно. Что это за разговор такой – съели? Неизвестно кто, неизвестно за что, неизвестно как.

– Как – известно.

Я молча посмотрел на него, и он кивнул:

– Да-да, известно. Это же элементарно – если кого-то надо съесть, способ всегда найдётся. Зацепка есть у всякого. У Панкерта было что-то не в порядке с допуском, а у нас, вы знаете, режим. Вот и получилось, внезапно, что работать ему стало невозможно. Смешно сказать, последние полгода ему только и оставалось, что биофиксаторы для третьей биостанции модифицировать. Вот он и не выдержал, поругался тут кое с кем, говорят, напоследок и на Землю. Даже попрощаться не зашёл и вещи свои оставил, записки. Я тут что мог, собрал, отправил с оказией, да не знаю, дошло ли, – он на некоторое время замолчал, и взгляд его показался мне странным. Так, будто он ждал от меня каких-то слов – но что я мог сказать ему? Не говорить же о том, что я прибыл на Кабенг из-за доклада Панкерта. – В общем, неприятная история, – продолжил он наконец, И самое неприятное в том, что каждый может в таком же точно положении оказаться – и не с кого спросить. Некому морду набить, в конце-то концов, – он говорил теперь злым, резким голосом. И лицо его стало злым и неприятным. – В конце концов, если покопаться, то каждого можно чем-то прижать.

– Интересно, а чем же можно прижать вас?

Он внимательно посмотрел на меня. Потом опустил глаза.

– Не знаю. И не хочу узнать. Потому что люблю свою работу.

Такой вот разговор у нас получился. Я посмотрел на него, на его злое лицо, на сжатые кулаки, на рыжую бороду, торчащую в сторону, и вдруг понял, что знает он, прекрасно знает, чем его можно прижать. И я тоже знал это – пока не стёр записи в своих мнемоблоках. И если бы я не сделал этого, то он непременно догадался бы о моём знании. Или догадался бы кто-то другой и о чём-то другом. Прикладная психология – наука точная.

Кто-то так или иначе догадался бы, что я не просто наблюдатель – и что тогда? Если бы знать, если бы иметь хоть какую-то уверенность в том, что мы не пугаемся собственной тени…

– А что думает Ваент по поводу ваших изысканий? Я имею в виду доказательство невозможности синтеза бета-треона.

– Не знаю я, что он думает, – угрюмо ответил Рубаи. – Кто его разберёт? По-моему, старик слишком привык к удачам. Это расслабляет. Он всё ещё надеется найти решение. Рассчитывает, что Резервуар обеспечит нам отсрочку.

– А кстати, как там дела с Резервуаром?

– Не знаю. Сходите к геофизикам. Вы – наблюдатель, от вас – я так думаю – скрывать ничего не станут. Или не смогут.

– А от вас что, скрывают?

– Да кто их разберёт? – он пожал плечами. – Все тут нервные какие-то. Неудивительно, раз ничего не получается.

Я немного подумал – для порядка, потому что уже решил, что делать дальше. Потом сказал:

– Что ж, я тогда, пожалуй, не буду терять времени. К Ваенту зайду позже – если не улечу с базы. А сейчас воспользуюсь вашим советом.

– Вас проводить? – спросил Рубаи, ставя проектор назад на полку.

– Да нет, спасибо, я найду дорогу. Спасибо за чай, – я встал, оправил куртку, усмехнулся. – И за сухарик.

– Не стоит, – он улыбнулся не совсем уверенно, волнение ещё не прошло. – Заходите ещё. Приятно побеседовать с новым человеком.

Он был мне почти симпатичен, и я улыбнулся ему в ответ, закрывая за собой дверь. И он, кажется, говорил совершенно искренне. Кроме того момента, когда речь зашла о том, чем именно можно прижать его. Наверное, он не ответил бы и на вопросы, зачем и кому это было бы нужно. Но и того, что он рассказал, было достаточно, чтобы существенно изменить представление об этом деле. Впрочем, этого следовало ожидать – иначе не имело смысла вообще заниматься расследованием.

4

Но сразу к геофизикам я не пошёл. Вдруг вспомнил, что с самого «Лонготора» ничего не ел, если не считать этого несчастного сухарика у Рубаи, а время уже близилось к полудню. Есть вдруг захотелось зверски, и я не стал подавлять голода – за едой можно было обдумать ситуацию, это не было потерей времени. Я высветил план базы, нашёл кафе совсем неподалёку от лаборатории химиков и двинулся в его сторону.

Базу они отгрохали с размахом, пожалуй, излишним. Хотя если учитывать перспективу, это и неплохо. В полусотне метров под поверхностью безжизненного высокогорного плато разместились под защитой внешней оболочки химическая и геофизическая лаборатории, вспомогательные производства, склады, жилые помещения и служба управления. Несколько тоннелей связывало базу с вынесенными на всякий случай на несколько километров в сторону транспортным и энергетическим блоками, и на поверхности оставались лишь площадка для планетарного транспорта и павильон над шахтой для приёма капсул. Обычная мера безопасности для защиты среды от воздействия человека и защиты человека от воздействия среды. Надёжная, проверенная столетиями система. Которая не сработала на Джильберте.

В кафе почти все места оказались занятыми, и я с трудом отыскал свободное. Отгрохали такую базу, а поесть спокойно негде, с раздражением думал я, пробираясь между серыми тенями имиджей, закрывавших занятые столики, к голубому огоньку, горевшему над свободным местом. Но раздражение моё улетучилось почти мгновенно, потому что напротив сидела Катя Рыленко и с изумлением смотрела на меня.

– Добрый день, Катя, – сказал я, усаживаясь. – Вот уж не ожидал тебя здесь встретить.

– Ты? – сказала она. – И в этой форме?

– А по-моему, мне идёт, – я оправил куртку, сдул с левого плеча невидимую пылинку. – По крайней мере, так говорят все мои знакомые.

– Они тебе льстят.

– Тоже неплохо. Значит я этого заслуживаю, – я вдруг заметил, что улыбаюсь. Улыбаюсь не от того, что играю роль, не от того, что пришло время улыбнуться. А просто потому, что мне вдруг стало хорошо. Или почти хорошо.

– Взбучки ты заслуживаешь? Куда ты пропал?

– Я три года провёл в плену у мохнатых спрутов планеты Гираш. Они кормили меня сушёными лягушками и грозились выкрасить с ног до головы зелёнкой, если я напишу тебе хоть строчку.

– Несчастный. Рисковать, конечно, не стоило, – она не удержалась и слабо улыбнулась. – Ну а здесь что ты делаешь?

– Тс-с-с, – прижал я палец к губам. – Секретная инспекция от Галактического управления питания. Проверяю качество кухонь, – я бросил взгляд на панель справа, – АКМ-16Д. Поступили сведения, что некоторые экземпляры очень плохо готовят сушёных лягушек. Но этого никто не должен знать, иначе мне крышка. За мной уже охотятся.

– Да ну тебя, – она, наконец, засмеялась. – Только аппетит испортишь, – правда, судя по тому, что она заказала, аппетита у неё и так не было. Да и смех быстро оборвался – так, будто она вспомнила о чём-то, что не допускало смеха. – Ты давно прибыл?

– Утром. И с тех пор ничего не ел. Кроме одного сухарика домашнего приготовления.

– Тогда ешь, не буду мешать. Только не заказывай при мне сушёных лягушек.

– Мне просто смешно, – сказал я, делая заказ. – Ты выглядишь так аппетитно, что рядом с тобой можно обойтись без первого.

– Ну уж нет, на первое я не согласна, – она снова улыбнулась, но улыбка быстро погасла.

– Тогда на десерт, – сказал я по-прежнему весело и беспечно. Но это было уже игрой, я снова перестал быть самим собой, снова вошёл в роль. И только внешне был совершенно беспечен и рад встрече. Но мозг уже работал, я уже знал, что её не было в списках персонала на Кабенге, и мнемоблоки тут же подтвердили это знание. И сразу же на душе снова стало тревожно и холодно.

– А ты здесь давно? – спросил я.

– Уже полгода.

– Ну и как – нравится?

Она ещё больше погрустнела, опустила глаза. Сказала тихо, не глядя на меня.

– В общем, неплохо. Хотя как-то непривычно временами. На практике всё казалось значительно проще. И не думалось, что бывает… вот так.

– Ну, сравнила, – мы познакомились с ней как раз во время этой практики, что у них была после третьего, кажется, курса. Я был в отпуске на Сигре-4, немного расшибся во время перехода через перевал Свена и попал в клинику как раз тогда, когда там работали практиканты. Потом мы довольно часто встречались и на Земле – но только до Джильберты. – А ты работаешь здесь, на базе, или на одной из станций?

– На базе, конечно. Для работы на станциях нужно не меньше года стажа.

– Ну тогда понятно, чем ты недовольна, – кухня, наконец, выдала мой заказ, и я набросился на еду. – Работы, наверное, очень много. То палец кто порежет, а через неделю, глядишь, поступит больной с ушибом колена.

– Если бы так, – она тяжело вздохнула, опустила глаза, невидящим взглядом уставилась в стол перед собой. – Если бы так…

Я на мгновение застыл. Затем, не донеся ложку до рта, опустил её обратно в тарелку. И улыбка исчезла с лица совершенно естественным образом, вовремя и к месту, я даже не подумал о том, что пора перестать улыбаться. В эти минуты я вдруг снова перестал играть роль, вновь стал самим собой, я позабыл даже о том, кем и для чего я сюда послан – потому что вдруг понял, что ей очень плохо. Мы были с ней вдвоём за столиком, и имидж был включён на полную катушку, так что нас всё равно никто не мог видеть, и мы никого не видели только пустынную террасу на берегу какого-то дурацкого горного озера, в водах которого, как и положено, отражались заснеженные вершины – так что не было смысла играть ка кую-то роль. Она бы всё равно ничего не заметила и не запомнила, даже если бы я начал писать от руки протокол допроса – а больше никто и никак не мог бы уследить за мной. Но уже потом, позже, вспоминая и анализируя этот наш разговор, я понял, что, оставаясь и здесь профессионалом, я избрал наилучшую форму маскировки – я был самим собой.

– У… у тебя что-то случилось, Катя? – спросил я, и она вдруг заплакала. Уронила голову на стол и заплакала. А я как сидел, как последний дурак и говорил какую-то ерунду как последний дурак – не помню даже, что именно. Не сразу, но мне удалось её успокоить, и постепенно я сумел кое-что выяснить. Нет, её никто не обидел. Нет-нет это совсем не личное дело. И вообще тут никто не виноват просто она не представляла, что не годится для этой работы. Просто таким чувствительным дурам, как она, не место там, где… А потом она вдруг перестала плакать, вытерла глаза, достала зеркальце и стёрла следы слёз. И сказала:

– Понимаешь, У нас в медпункте сегодня умер один человек. И ещё трое лежат в реаниматоре. Совсем умер, понимаешь?

– От чего? – спросил я.

– Какая-то авария в энергоблоке. Я не знаю подробностей, да и не до них. Все четверо получили сверхсмертельную дозу. Пять дней назад. Даже я одна бы справилась, у меня уже был такой случай на практике. Но у нас не оказалось Т-лакта. Ни одной дозы. Понимаешь, ни одной дозы на весь Кабенг.

– Что? – я даже не понял сразу, о чём она говорит. Потом вспомнил. Ну конечно же, Т-лакт. В любой аптечке в любом медпункте. На любом разведочном зонде, в конце концов. Уж это-то я знал. – Да о чём ты говоришь? Этого же быть не может!

Она только отрицательно покачала головой в ответ, закусив губы, чтобы снова не заплакать. Потом с трудом выдавила:

– Мы искали. По всей планете – ни единой дозы.

– Но чёрт подери, Катя, ведь у вас же есть химики, ведь у вас же, наконец, должны быть другие средства! Как же так – из-за такой ерунды…

– При чём тут химики, Алёша? Его же в культуре выращивают, не меньше ста дней надо, восемь последовательных культур. А потом ещё очистка. Я же смотрела. А другие средства… – она только вздохнула и замолчала.

Я тоже замолчал. Потом посмотрел на свой обед. Есть всё равно хотелось зверски, но я знал, что теперь к нему не притронусь. Это какую же дозу надо получить, чтобы не протянуть в реаниматоре и пяти суток? Я прикинул в уме, и мне стало не по себе. Получалось, что тут вполне могло и рвануть. Не рвануло, конечно, и, может быть, не рвануло бы и при гораздо худших условиях – но такая возможность не исключалась. На Джильберте ничего подобного не было. Но тут я вспомнил про Скорпион в 32-м. Я высветил информацию – Катя сидела, уставившись в стол, и моего отрешённого вида не заметила. На Скорпионе тогда здорово рвануло. Картинки следственной реконструкции, наслаиваясь на имидж горного озера, выглядели жутко. И противоестественно. Шестеро погибших, полное закрытие базы, тотальная дезактивация, пересмотр всего проекта. Кажется, они там до сих пор не расхлебали всего до конца но в моих мнемоблоках не было недавней информации о Скорпионе. Зато были сведения о трёх авариях на энергоблоках за последние двести лет. И ещё об одном взрыве – в далёком двести восьмидесятом. Я быстро прикинул корреляции по некоторым параметрам. Прослеживалась какая-то связь с секторами группы Дзета, но случаев было слишком мало, чтобы сказать что-то определённое. Тоже мне, теоретик, – поиздевался я над собой, – больше тебе случаев не надо.

Но Граф хорош! У него такое происходит, а он ни слова, ни намёка. Или думал, что я не узнаю? Да нет, не мог он так думать, ему же всё равно об этом докладывать. И доложит, уже доложил наверняка по соответствующим каналам. Я на минуту представил себе, что ему теперь предстоит – комиссия, разбор, возможно даже вызов наверх, в Академию – и решил, что не захотел бы с ним меняться. Хотя, конечно, он-то скорее всего не при чём. Скорее всего тут вина Главного энергетика или кого-то из самих пострадавших, но начальнику всегда достаётся за всех и больше всех – это уж закон управления.

– Скажи, Катя, пострадали только эти четверо?

– Да. К счастью – если так сказать можно. У них там обычно человек десять работает, но когда это случилось, в энергоблоке были только эти четверо.

– А остальные?

– Не знаю, – она слегка дёрнула левым плечом. – Мы проверили после этого всех на базе – больше поражённых не было. Даже в малейшей степени.

– А как это произошло?

– Не знаю, Алёша. Спроси кого-нибудь из техников. Или из руководства. Ты же инспектор, тебе должны сказать. У меня другие заботы, мне пора идти.

– Я провожу тебя – если позволишь.

– Ты же не поел, – сказала она, вставая.

– Да какая тут еда после таких разговоров? – я сдвинул поднос в утилизатор, тоже встал. Имидж растаял, мы снова были в кафе, и лишь над одним столиком светился голубой огонёк.

– А что, у вас всегда так много народа обедает? – спросил я, пробираясь вслед за Катей к выходу.

– Что? – она сначала не поняла, потом, оглянувшись, ответила: – Да нет, просто тут всего два столика работают. Остальные отключены, наверное.

– А зачем же это? – я кивнул на серые тени, закрывавшие столики, за которыми, как мне показалось вначале, должны были сидеть люди.

– Не знаю. Просто так, наверное. Да какое это имеет значение?

Действительно, какое? – подумал я, выходя вслед за Катей в коридор. Ровным счётом никакого. Так, думаю о всякой ерунде, чтобы не думать о главном.

Я проводил её до дверей медпункта, обещал заглянуть, как только найдётся время и мы расстались. Оттуда до геофизиков было совсем недалеко, и я решил для начала заглянуть к ним, а уж потом вернуться к Графу и вытрясти из него всю информацию об аварии на энергоблоке. Хотя, вполне возможно, мне не следовало откладывать этого.

5

Если вы спешите – очень спешите – то почти непременно начнут вас преследовать самые дурацкие, совершенно непредвиденные задержки, никак не связанные с тем, чем вы занимаетесь. А может, как-то и связанные, но природа этой связи всё равно ускользает от вас, и если вам и удаётся её постичь, то происходит это слишком поздно, когда исправить что-либо уже невозможно. Так случилось и здесь, потому что мне не удалось напрямик пройти к геофизикам. Мне пришлось спуститься по трубе на ярус ниже и идти в обход складов, потому что прямой путь оказался заблокированным. Станция казалась совершенно безлюдной или, возможно, я просто попал в редко посещаемые отсеки. Я минут десять проплутал, сверяясь со схемой, пустынными коридорами складского яруса, пока, наконец, не оказался почти под тем же местом, где расстался с Катей – но уже по другую сторону от заблокированного прохода. Ещё через пару минут я был у геофизиков.

Но я успел чертовски разозлиться. Как тогда, на Джильберте, когда всё время бесили меня задержки с подключением информационных каналов – приходилось порой ждать по полминуты, пока система проверяла мой код доступа. Позже – на Ясмаге-ТЛ, куда Зигмунд послал меня, наверное, просто потому, что Клайд выполнял другое задание – постоянно задерживался анализ образцов, и мне пришлось торчать в этой дыре лишних две недели, пока удалось собрать весь материал для отчёта. Да мало ли всяких глупых препятствий имеет обыкновение возникать, когда времени в обрез!

Меня уже ждали. Я не стал выяснять, кто предупредил их – Граф, кто-то из химиков или же просто информационная система. Подобные вопросы, как правило, всё равно остаются без ответа – в том случае, если ответ этот имеет какое-то значение для расследования. Я просто принял это к сведению. Как только я оказался в зоне идентификации перед входом в лабораторию, высветилось сообщение о том, что заместитель заведующего ожидает меня в своём кабинете, и мне ничего не оставалось, кроме как проследовать туда.

Я прошёл через шикарный холл, в котором было так же безлюдно, как и у складов ярусом ниже, поднялся по спиральной лестнице у дальнего его края и, обогнув колонну, увитую цветущими бентериями терпеть не могу их одуряющего аромата – вошёл в указанный кабинет. Навстречу мне поднялись двое Эльза Лоарма, заместитель академика Петрова, главы геофизиков, и высокий худой мужчина, представившийся Тином Вейермейстером. Его я не знал – по крайней мере, с тех пор, как стёр по прибытии на базу информацию из своих мнемоблоков – но Эльзу Лоарма помнил прекрасно. Женщина средних лет, невысокая, худая и подвижная, она выглядела несколько старше своих неполных восьмидесяти. Здесь, на Кабенге, она работала все восемь лет, с самого начала осуществления проекта воздействия, и была одной из немногих, кто с тех пор ни разу не покидал планеты. Группа Дьереши обратила в своё время внимание на эту характеристику – здесь, как и на Джильберте и ещё в ряде мест, бывших на подозрении, процент таких лиц был существенно ниже, чем в среднем по исследовательским станциям, и на них стоило поэтому обратить внимание. Как и на тысячи других подобных особенностей. Корреляции, корреляции… которые, вполне возможно, ни о чём не говорили.

– Шеф распорядился ознакомить вас со всеми материалами, которые могут представлять интерес, – сказала она довольно холодно, когда я сел в указанное мне кресло сбоку от стола. – К сожалению, я не смогу уделить вам много времени. У нас, вы, возможно, знаете, весьма напряжённая ситуация. Но мой помощник, – кивок в сторону Вейермейстера, который с безучастным видом сидел в углу, глядя куда-то поверх моей головы, – …окажет вам всяческое содействие.

Говоря это, она не смотрела на меня. Рука её бегала по сенсорной панели, а глаза просматривали какую-то информацию, появляющуюся в видеополе. Или, кто знает, возможно она просто смотрелась в зеркало. Наверное, это атавизм, но я не люблю деловых женщин. Вернее, не люблю сталкиваться с ними, когда занимаюсь каким-либо расследованием. Просто потому, что за годы работы я убедился в том, что женщины делают ошибки совершенно иного характера, нежели свойственные мужчинам. И это понятно и легко обнаружимо, если женщина ведёт себя как женщина. Но когда внешне она ведёт себя совершенно также, как вёл бы себя на её месте мужчина, это невольно сбивает с толку. Сознание привычно выискивает в её поведении стереотипы, свойственные мужчинам, и упускает свойственные именно для женщин моменты. С годами я приобрёл некоторый опыт, и теперь меня не так-то легко поставить в тупик, но настороженность по отношению к деловым женщинам сохранилась.

– Итак, что бы вы хотели узнать о нашей работе? – спросила она, взглянув, наконец, в мою сторону.

– Прежде всего меня интересует состояние дел с поисками Резервуара, – ответил я. Мне совсем не трудно было бы выяснить этот вопрос самостоятельно, подключившись к информационному каналу базы. Кода доступности, с которым я как наблюдатель и инспектор третьего ранга прибыл на Кабенг, вполне хватило бы, чтобы извлечь эту информацию. Это было бы, несомненно, и быстрее, и надёжнее если бы именно эта информация была для меня самым главным. Но интересовало меня, главным образом, другое – кто, что и как именно мне расскажет. И о чём умолчит.

– Поиск Резервуара, видимо, единственное, что интересует Академию, – холодно сказала она. – Каждый, кто от вас прибывает, интересуется исключительно Резервуаром. Как будто это всё, что имеет на Кабенге значение.

– Видимо, потому, что с этими поисками допущено отставание, – ответил я. – А насчёт значения Резервуара для проекта не мне вам объяснять. Академия основывается на информации и суждениях ваших же руководителей. Но, если вам угодно, я перечислю и другие вопросы, которые меня интересуют. Во-первых, ход работ по геофизическому обследованию планеты. Во-вторых, ваши требования по снабжению. В-третьих, ваши претензии к руководству. Академия серьёзно озабочена сложившимся здесь положением и изыскивает пути для оказания эффективной помощи.

– Всё? – спросила она, поджав губы.

– Пока всё. Могут возникнуть и новые вопросы.

– Я думаю. Вопросы всегда возникают – только вот помощи мы пока что не видели. Я здесь уже восемь лет, и за это время повидала достаточно и инспекторов, и наблюдателей. И не разу, извините, не видела никакой пользы от их посещений. Я не хочу обидеть вас лично или кого-нибудь ещё – я просто констатирую факт. Так вот, у нас очень много работы и очень мало времени. Через пять минут отправляется транспорт на Туруу, с транспортом у нас очень плохо, и я не могу заставлять себя ждать. Если хотите, могу взять вас с собой, там и посмотрите, как у нас продвигаются дела с Резервуаром. Нет – Тин постарается ответить на все ваши вопросы.

Если бы не эта авария с энергоблоком – я бы улетел. Из неё явно можно было выкачать какую-то информацию. Возможно, весьма полезную информацию – потому хотя бы, что её явная неприязнь ко мне, как к представителю Академии как-то не вязалась у меня с тем представлением, что осталось у меня после изучения материалов проекта на «Лонготоре». Время в полёте не было бы потеряно зря – но я не мог улететь, не повидавшись ещё раз с Графом. Подумав пару секунд, я ответил:

– Пожалуй, я останусь. У меня ещё есть дела здесь, на базе.

– Дело ваше. А сейчас прошу меня извинить – время вышло. Приди вы на десять минут позже – меня бы уже здесь не было, – она встала, кивнула, проходя мимо, Вейермейстеру и, бросив мне от двери: «Всего доброго», вышла.

Несколько секунд я помолчал. Затем, повернувшись к Вейермейстеру, всё так же сидевшему в углу с безучастным видом, спросил:

– Может, вы тоже меня кому-нибудь перепоручите?

– Рад бы, да некому, – без тени улыбки ответил он, не удостоив меня взглядом. – Здесь кроме меня осталось всего пять человек, и у всех слишком срочная работа, чтобы отвлекаться от неё попусту.

В выражениях он был не слишком разборчив. Меня это, правда, не задевало. Так даже лучше – меньше переживаний от того, что без спроса лезешь не в своё дело.

– А остальные что, на Туруу? – спросил я.

– Да, почти все. Точная информация о местоположении каждого сотрудника лаборатории доступна по общему каналу. Если хотите, могу набрать код.

– Не стоит, я сам справлюсь – когда мне потребуется точная информация. Сейчас меня интересует несколько другое: что мне расскажете именно вы. Так что я задам вам несколько вопросов – если не возражаете.

– Ну как я могу возражать, – он демонстративно пожал плечами. – Спрашивайте.

– Сколько всего сотрудников в группе геофизики?

– Почти девяносто, – ответил он и вздохнул.

– Не стоит вздыхать, Вейермейстер, я задаю совсем не бесполезные вопросы. В файлах Академии значится, что здесь работают девяносто два геофизика. Это несколько расходится с вашей цифрой, не так ли?

Он посмотрел на меня, хмыкнул и снова уставился в пространство над моей головой. Я, конечно, импровизировал, не имело значения, сколько сотрудников значится в файлах Академии – мне было необходимо чем-то задеть его, вывести из состояния апатично-враждебного равновесия. И, похоже, это удалось – он начал отвечать на мои вопросы.

– Итак, все, кроме вас и ещё пятерых сотрудников находятся сейчас на Туруу? Или геофизики выполняют ещё какие-то работы?

– Какие тут могут быть работы, инспектор, если мы полтора года только тем и занимаемся, что пробиваемся к этому проклятому Резервуару? У нас просто нет ни времени, ни людей, ни оборудования для каких-то ещё работ.

– Так. Считайте, что я ничего не знаю о Резервуаре и вообще о том, что вы здесь делали. И объясните мне ситуацию так, как вы её понимаете.

Впервые за всё время нашей беседы он слегка усмехнулся в ответ, видимо, на какие-то свои мысли. Потом встал, не спеша обошёл стол и уселся на место своей начальницы. Затем, откинувшись на спинку кресла и сложив руки на груди, сказал:

– Если вы полагаете, что я хоть что-то понимаю в ситуации, то вы заблуждаетесь. Я могу изложить вам, как ситуация выглядит с точки зрения начальства – не более того. А это лучше делать из её кресла, вы не находите?

– Что ж, валяйте, излагайте точку зрения начальства, – ответил я. Когда слишком часто сталкиваешься с чудаками, они уже не забавляют. Иногда мне кажется, что нет ничего более утомительного, чем подлаживаться к различного рода чудакам. И вот ведь что интересно: чем паршивее ситуация, тем больше люди ударяются во всякие чудачества, тем больше неадекватных реакций на самые простые вопросы, тем меньше информации удаётся извлечь из разговоров с ними. Видимо, такое поведение неосознанная защитная реакция человека, не желающего ассоциироваться с чем-то, что он в глубине души считает неверным.

– Итак, – начал он говорить ровным, лишённым интонаций голосом, Самая общая оценка ситуации – ситуация скверная. Детализирую. Когда восемь лет назад Советом Академии Наук было принято решение о комплексном воздействии в системе Кабенга, всё представлялось не слишком сложным. Полтора столетия наблюдений за планетой показали, что её разумное население, онгерриты, вполне способно к развитию в рамках Галактического Сообщества, но развитие это лимитируется неблагоприятными факторами их существования, преодолеть которые они, судя по всему, не способны. Проведённые исследования показали, что основным, если не единственным фактором, лимитирующим их развитие, является недостаток специфического вещества, известного под названием бета-треон, которое обнаружено только на Кабенге и которое мы пока, увы, не умеем синтезировать. Более того, мы не знаем даже, где и как он синтезируется. Мы знаем лишь, что вся жизнь на поверхности планеты находится в прямой зависимости от его поступления из недр…

В общем, он прочитал мне популярную лекцию, и мне стоило большого труда сдерживать зевоту. Но перебивать его я не решался, потому что тогда он мог бы замолчать совершенно. Наконец, довольно подробно описав строительство базы и станций и результаты работы на первом этапе воздействия, он дошёл до вопросов, которые меня интересовали.

– …Три стандартных года назад, – продолжал он всё тем же ровным, лишённым интонаций голосом. – Мы шли ещё строго по графику. Правда, были некоторые сбои, но у нас оставался ещё резерв времени на их ликвидацию. К сожалению, я не могу рассказать вам, что же именно происходило в других группах, но у нас, в группе геофизики, всё шло строго по плану. Но потом этот план стал изменяться, и результаты не замедлили сказаться. Возможно, вам там, в Академии, или же руководству базы виднее, что, как и когда следует делать. Но в таком случае вам следовало ориентироваться на других исполнителей.

И он замолчал. С полминуты я ждал, что он продолжит рассказывать, пока не понял, наконец, что это всё, что он был намерен сказать. Есть мне уже не хотелось. И спать тоже. Мне хотелось встать, взять его за шкирку и вытрясти всё. Или хотя бы стряхнуть с его лица эту маску равнодушной неприязни. Тоже мне, праведник нашёлся. У них тут вся работа разваливается, а он встаёт в позу и начинает обвинять Академию!

Но я, конечно, не стал этого делать. Я просто сказал – таким же ровным, спокойным голосом, каким говорил он:

– Слушайте, Вейермейстер, я страшно устал. И у меня очень мало времени. Если вы не хотите мне ничего больше говорить, так и скажите, и на этом мы расстанемся – пока. Потому что рано или поздно нам наверняка снова придётся говорить с вами.

Некоторое время он смотрел на меня каким-то отрешённым взглядом, и я даже стал сомневаться в том, что он слышал, что я сказал. Но потом он всё же ответил:

– Да, инспектор, пожалуй, я действительно не хочу вам больше ничего говорить.

– Дело ваше, – я встал, сделал несколько шагов по направлению к выходу, потом остановился и посмотрел на него, Но в таком случае ваше поведение выглядит весьма странно. Если не сказать подозрительно. Вы что, хотите, чтобы мы начали здесь расследование?