Текст книги "Пагуба"

Автор книги: Сергей Малицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Annotation

Он родился в мире, укрытом небосводом цвета сухой глины. Он лишился матери в шесть лет, никогда не знал отца. Его нынешний удел – жизнь бродячего циркача и редкое, но изощренное воровство. Его названые родные такие же изгои, как и он сам. В его душе планы мести, потому что в его мире справедливость подобна изделиям ремесленников, она создается собственными руками. Но когда ему исполнится шестнадцать, на его уничтожение будут брошены силы целого государства. И не только они…

Сергей Малицкий

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Эпилог

Глоссарий

notes

1

2

Сергей Малицкий

Пагуба

Пролог

Ветер дул с перевала, сек дождем со снегом разрисованный яркими красками тент, добирался и до скорчившихся на козлах возниц. Слепой Курант прислушивался к хлюпанью воды под колесами повозки с опаской. Хоть и успели пройти самое опасное место, но начало зимы в горах есть начало зимы: заледенеет дорога – и не спасут ни угольные подковы, ни крепкая еще упряжь, ни подбитые железом колеса. Последние так еще и ухудшат дело. Да и что полагаться на упряжь и подковы, если лошади немолоды? Еще сезон – и придется расставаться со старичками, с гнедым так уж точно. Самана еще месяц назад говорила, что жеребец смотрит на нее так, словно она должна ему десяток монет.

– Харас, – позвал Курант. – Харас, тлен в глаза!

Худой конопатый подросток, сидевший рядом, сдернул с рыжей макушки мокрый капюшон и посмотрел на старика, выстукивая зубами от холода.

– Я здесь.

– Я слышу, что ты здесь, – проворчал Курант. – Если замерз, поменяй рубаху, одеялом обернись под плащом. Дробь выбиваешь так, что в ушах звенит. Как лошади?

– Идут, – смахнул с лица брызги мальчишка.

– Это я тоже слышу, – поморщился Курант, задвигал бровями, стряхивая дождевые капли со лба. – Как они? Попоны хорошо затянул? Упряжь проверил?

– И попоны затянул, и упряжь проверил, и капоры поправил, все сделал, – терпеливо перечислил подросток. – Но через пару часов надо будет найти конюшню. Или шатер придется раскидывать над лошадками. Погода – дрянь.

– Слышу, – продолжил ворчать старик, протянул руку, потрогал поводья, зажатые в кулаке мальчишки, но перехватывать их не стал. – Через десяток лиг будет стоянка в распадке. Возле оплота. Должен помнить. Внутрь лошадей заведем. Как дорога?

– Уже лучше, – поежился Харас и махнул рукой в сторону пропасти, за которой сквозь мутную непогоду начали проступать силуэты вершин. – Светает.

– Ушли от зимы, – закряхтел Курант. – Не скажу, что легко, но ушли. На равнине еще и солнышка попробуем.

– Куда мы теперь? – спросил мальчишка, вглядываясь в сумрак. – В столицу? Или пойдем по деревням?

– Тихо, – приподнялся, становясь похожим на облезлую птицу, старик. – Придержи лошадей.

Харас натянул поводья, и повозка, заскрипев, замерла. Остановилась в трех шагах от грязной скалы, в трех шагах от обрыва. Только всадник и проберется мимо. Чуть сдать правее – с трудом разъедешься с такой же повозкой, если ползет она к перевалу. Вот только лошадей под уздцы нужно брать, чтобы не рванули в сторону от черноты пропасти. Но не бывает в это время встречных повозок. И всадников не бывает. Никто не идет в эту пору в горы: ни пеший, ни конный. В горных деревушках запирают ворота, закрывают ставни, овец загоняют под крышу. Вот когда упадет снег, утихнет ветер, да на санях или снегоступах, может быть, и то…

– Всадники, – прошептал, вертя головой, подставляя ухо к ветру, старик. – Пятеро. Лошади или больные, или загнанные. Идут тяжело. Навстречу. С оружием.

– Ты слышишь? – не поверил Харас, вовсе сбрасывая на плечи капюшон. – Я ничего не слышу. Только ветер и дождь…

– Слушай и услышишь, – поджал губы старик, перехватывая поводья и понукая лошадей уйти левее, со скрипом вывертывая обода из наезженной за столетия колеи, пока борт повозки и оси колес не заскрежетали о скалу. – А ну быстро внутрь. Саману разбуди. И сиди там как мышь, носа не высовывай, тлен в глаза. И Негу предупреди, чтобы не лопотала без толку.

Отзвуки, которые Курант умудрился уловить за лигу, выбравшаяся на козлы женщина с широким лицом расслышала минут через пять. Едва различимое цоканье копыт отражалось о скалы с противоположной стороны пропасти и мешалось с непогодой. Туман сполз в бездну, да и дождь со снегом ослаб, стал просто дождем, но наступающий день не предвещал ничего хорошего. Ни тепла, ни солнца низкое небо не сулило. Впрочем, Самана знала точно: настоящая зима еще не близко, через пару десятков лиг в сторону равнины тот же дождь окажется просто дождем, а не небесной карой.

Пятеро конных появились расплывающимися тенями из-за поворота дороги один за другим. Не так давно их лошади были сильными и красивыми животными, но теперь они преодолевали последние лиги в жизни. Всадники выглядели немногим лучше. Самана, кутаясь в платок, ясно разглядела и изодранные плащи, и поврежденные доспехи, и изможденные лица. Курант услышал тяжелое дыхание, звон оружия, почувствовал запах крови.

– Никак слепой балаганщик? – Сквозь утомленный кашель вожака отряда послышалось удивление. – Курант? Ты давал представление у нас в Харкисе два года назад. Помнишь, еще выбил из моих рук меч? До сих пор не пойму, как тебе это удалось? Я же всегда считал себя лучшим мечником Текана!

– Я узнал твой голос, – сказал старик бородатому воину, щека которого была рассечена и прихвачена неумелым отекшим швом, да одна рука перевита окровавленными тряпками. – Ты старшина стражи клана Сакува. И действительно хороший мечник. Просто даже лучших воинов не учат сражаться со слепыми, мне же приходится испытывать умение зрячих. А не то ты бы, без сомнения, победил меня. Какие напасти гонят тебя к перевалу? Или Харкису уже не нужны воины?

– Харкиса больше нет, Курант, – мрачно заметил, сползая с лошади, воин. – Думаю, что слуги иши как раз теперь рушат его белые стены. Да что стены… Пять человек осталось от всего клана Сакува. Пять человек и… У тебя есть вода?

– И вода, и даже вино, – подтолкнул Саману, сдвинул брови над безглазыми впадинами старик. – Отчего иша ополчился на твой город?

– Кто его знает, – оперся о борт повозки воин, собрал с тента ладонью воду, мазнул ею по лицу. – Ты же помнишь, что Сакува всегда сами разбирались в своих делах?

– Как и предыдущие сто лет, – кивнул Курант. – Со времен последней Пагубы. ^[1]Но гордость воинов Сакува ни одному ише не вставала поперек горла. Разве не служили в его гвардии лучшие из них?

– Всему когда-то приходит конец, – скрипнул зубами воин, принимая из рук Саманы кувшин вина. – И не только нашим малым вольностям, но и нам всем. Думаю, что гвардейцы иши, которые вышли из нашего клана, тоже мертвы. Как мертв и весь Харкис.

– Но как это случилось? – не понял Курант. – Мне всегда казалось, что славные ворота Харкиса устояли бы и перед слугами Пустоты. Можно было бы дать им отпор, а уж после уйти в горы, за горы, за Хапу, куда угодно!

– Воины иши пришли вместе со смотрителем, – опустил голову воин. – Ты знаешь закон, Курант. Если не открыть ворота смотрителю, может наступить новая Пагуба. Для всего Текана. Лучше открыть смотрителю, чем увидеть под стенами города проклятое воинство. Хотя теперь-то уж… Но и ворота Харкиса считались крепкими только потому, что никто не испытывал их прочность. И слуги Пустоты в том числе, да хранит их она за своими багровыми стенами.

Воин передал кувшин ближайшему всаднику и отер губы рукавом.

– Три дня назад старший смотритель Текана вошел в город с отрядом стражи, – начал он короткий рассказ. – Наш урай вышел навстречу ему с обнаженной головой, как требует закон. Но смотритель не стал говорить с ним. Он поднял руку, и стражники расстреляли урая вместе с его свитой. Те, кто выжил после первого залпа, обнажили мечи, но в ворота уже входили новые отряды стражи. Они убивали всех. Да, мы сражались! Но на каждого нашего воина приходилось трое стражников властителя. И половина из них была с ружьями! Мы положили на улицах Харкиса не менее тысячи гвардейцев иши, но нас было слишком мало. И теперь не осталось никого. Ни мужчин, ни женщин, ни детей… Почти никого.

– Как в Араи, – пробормотал Курант.

– Не понял, – обернулся двинувшийся уже к коню воин.

– Его теперь называют проклятым городом, – сказал старик, теребя мочки ушей. – Много лет назад смотритель пришел туда якобы для того, чтобы покарать нечестивцев, которые придумали себе богов и начали им молиться. Но горожане убили смотрителя. И тогда началась последняя Пагуба. Для всего Текана. Она была длинной. Полгода слуги Пустоты увлажняли землю Салпы человеческой кровью. Кстати, ворота Араи не устояли против них. Но воины клана Крови сражались даже с посланниками Пустоты. Безуспешно, впрочем…

– Мы не придумывали себе богов, – горько заметил воин. – Мы не нарушали законов иши и не оскорбляли ни Пустоту, ни властителя. И были готовы выполнить любое требование смотрителя. Или почти любое. Ладно, что теперь… нам нужно спешить.

– Что же вы хотите найти там? – спросил Курант, махнув рукой за спину. – Перевал трудно пройти. Я едва успел перебраться на эту сторону. Сейчас наверху лед.

– Мы пройдем, – напряг скулы воин. – Наши кони устали, но на два десятка лиг их еще хватит. Мы ищем защиты у мудрецов Парнса. Говорят, даже иша склоняет голову перед их мудростью.

– Разве воин ищет защиты? – спросил Курант.

– Не для себя, – отрезал старшина.

– Вот как? – вытянул шею старик и снова замер, выставив ухо навстречу стихающему ветру. – Вы не успеете. Ведь вы спешите не просто так? Ваши преследователи уже близко. В полутора лигах. Я слышу их коней. Они стерегутся, идут медленно, но уверенно. И их кони свежи. Они будут здесь через четверть часа.

– Проклятье! – Воин оглянулся на спутников. – Ловчие иши. Я надеялся, что мы обогнали их на половину дня. Ты можешь их задержать, старик? Два года назад урай клана Сакува щедро вознаградил тебя за представление.

– Теперь я должен заплатить за его щедрость собственной жизнью? – помрачнел Курант. – И жизнью жены и двух пригретых мною сирот? Ты предлагаешь перегородить дорогу цирковым балаганом? Нет ли какой-то более посильной платы?

– Есть, – оживился воин и негромко свистнул. – Будь я болен до конца своих дней, есть.

К повозке подъехал один из всадников. Перед ним на лошади замерла маленькая фигура.

– Вот. – Воин подхватил здоровой рукой крохотного седока и поставил его перед повозкой. – Я хорошо помню твой балаган, Курант. Ты не только отлично фехтовал, не имея глаз. Ты еще показывал разные фокусы, к примеру, прятал человека в сундуке, да так, что сундук потом оказывался пустым. Спрячь этого малыша, он не заслуживает смерти.

– А вы пятеро заслуживаете? – сдвинул брови Курант.

– Открою тебе тайну. – Старшина понизил голос. – Это внук урая Сакува. Последний из гордого клана. Последний из клана Зрячих. Ему всего шесть лет. Его мать перед смертью приказала нам спасти мальчишку. Только поэтому я здесь, иначе бы я умер в своем городе!

– Но… – Старик нахмурился.

– Курант… – Самана стиснула мужа за локоть. – Он крохотный. Меньше Неги.

– Я слышал, что когда-то ты был воином, Курант? – с надеждой спросил старшина. – Бывших воинов не бывает. Да, воины не ищут защиты, но только воины могут защитить. Спасешь парня?

– Подожди, – раздраженно поднял руку Курант. – У нас еще есть несколько минут. Разве дочь вашего урая вышла замуж? Я ничего не слышал об этом.

– Этот ребенок рожден вне брака, – процедил сквозь зубы старшина, – но в нем все равно течет кровь рода Харти.

– Кто его отец? – недовольно обронил Курант, ощупывая сухими пальцами платок, которым было закутано лицо малыша.

– Тайна умерла вместе с матерью, – расправил плечи воин. – Запомни имя, балаганщик. Мальчика зовут Кир Харти. Он еще мал, но его духу могли бы позавидовать некоторые воины. Он был ранен, но не дал воли слезам. Ни одной жалобы мы не услышали от него за последние дни.

– Ладно. – Старик переплел пальцы, хрустнул суставами. – Самана, раздевай парня. Живо. Снимай с него все, и белье тоже. Старшина, ты не дойдешь до Парнса, но, если для тебя важно, чтобы мальчишка остался жив, бери его одежду и поторопись к дорожному алтарю. Он в трех лигах отсюда. Я чувствовал запах тления, мой приемыш бегал посмотреть, сказал, что на погребальном костре лежат двое путников – один из них ребенок лет семи. Пламя под несчастными было залито дождем. На дне пропасти ревет между острых камней речка, которую кличут Бешеной. Ты понимаешь, что нужно сделать, да простят меня мои предки?

– Поспешим! – крикнул воин, садясь в седло.

Через минуту последний воин из клана Сакува исчез за следующим поворотом дороги. Еще через десять минут двадцать пять ловчих иши, остановив повозку старого циркача, перетряхнули все сундуки и мешки, грубо облапали жену старика и малолетнюю девчонку, а затем продолжили преследование беглецов. Через час солнце все-таки выглянуло ненадолго, чтобы осветить холодные камни, и Харас завел повозку на крохотную площадку с мокрым кострищем, где высился древний, покрытый мхом и выбоинами оплот – невысокая, закругляющаяся куполом башня с ржавой, но все еще прочной железной дверью. Подросток начал распрягать лошадей, и почти сразу же далеко в горах прогремел ружейный залп. Харас нахмурился, Самана выпрямилась, оставив костер, Курант прижал к глазницам ладони, словно не хотел видеть то, чего не мог увидеть и так, потом вытащил из поясной сумки бронзовые часы, поднял крышку, коснулся пальцами стрелок. Но выстрелы отгремели, и снова наступила тишь. Лошади были согреты, напоены и накормлены, и в котелке на костре забулькала вода. Еще через час десять потрепанных ловчих, десять лучших воинов иши, уцелевших из отправленных в погоню за беглецами двадцати пяти, снова остановились у повозки, чтобы еще раз перетряхнуть мешки и сундуки старика Куранта, а затем отправились вниз на равнину, предварительно прибрав найденные монеты, опрокинув котелок и порубив клинками яркие костюмы и маски, разбив кувшины и проткнув меха. Только после того, как затих стук копыт их лошадей, старик поднял крышку не самого большого сундука, вытащил какое-то тряпье и сдвинул в сторону фальшивое дно. Мальчишка лежал в той же позе, в какой его и положили в укрытие. Он и в самом деле не проронил ни звука.

– Иди ко мне, сынок, – взяла его на руки Самана.

– Я смогу с ним поиграть? – пискнула крохотная узкоглазая девчушка.

– Подожди, Нега, – осадила малышку Самана. – Ему еще надо и облегчиться, и поесть, и попить, и помыться. К тому же у него рассечена голова, плечо и грудь напротив сердца. Хвала Пустоте, заражения вроде бы нет. Но полечить парня придется. Осталось только отыскать воду. Да и одежду надо подобрать, что-то из того, что стало мало Харасу и все еще велико тебе. Да зачинить… – Она вздохнула. – Или ты хочешь, чтобы он так и ходил завернутым в твое одеяло? Ты бы не глазела на мальчишку, а вытряхнула ковры и одеяла. Чтоб этим мерзавцам стало пустее пустого. Столько пришлось рассыпать вонючей травы, чтобы перебить им нюх да уменьшить похоть.

– А ведь воины Сакува дорого отдали свои жизни, – засопел Харас. – Слухи, что они – лучшие воины Текана, оказались верны.

– Зато слухи, что ловчие иши – воины чести, оказались лживы, – медленно проговорил Курант.

– Успокойся, – коснулась руки старика Самана. – Они нашли не все деньги. Только те, что мы специально оставили на виду.

– Он говорит не о деньгах, – буркнул Харас, бросив быстрый взгляд на Саману и на девчонку, скользнув взглядом по разодранным платьям. – Ничего. Я запомнил в лицо всех выживших. Никто…

Харас скрипнул зубами.

– Пострадала только одежда, – усмехнулась Самана. – Наверное, не глянулись мы с Негой гвардейцам правителя.

– Я их услышал, – прошептал Курант. – И тоже запомнил каждого, тлен в глаза. Ты знаешь, сын, что мы должны будем сделать?

Харас кивнул.

– Как мы будем его звать? – прервала томительную паузу ежащаяся от холода девчонка, рассматривая бледного и напряженного зеленоглазого мальчишку.

– Луккай, – словно встряхнулся Курант. – Лук. Там, откуда я родом, так говорят, когда сквозь багровые тучи прорывается солнечный луч.

– Солнечный луч? – удивилась девчонка. – Да у него волосы чернее моих. Я даже не знала, что бывают такие черные волосы. Чернее ночи. Странно, что глаза у него зеленые. Как трава. Даже ярче травы. Никогда не видела таких глаз.

– Самана, – Курант ощупал голову мальчишки, – займись и его головой тоже. С сегодняшнего дня он должен стать светловолосым. Осмотри его тело: если увидишь родимые пятна, постарайся осветлить и их. И постарайся избавить его от шрамов, хотя, как мне кажется, на лбу отметина останется. Он и в самом деле терпелив. У тебя ведь найдутся подходящие травы?

– Не сомневайся, – улыбнулась женщина. – Меня другое беспокоит, а есть ли у него язык? Что-то наш Лук чересчур молчалив для своего возраста. Сынок, у тебя язык есть?

– Да, – кивнул мальчик и показал язык.

– Все ясно, – захихикала Нега. – Он будет показывать зрителям язык. А что? Ведь он больше ничего не умеет? Лук, а что ты умеешь? Я, к примеру, плаваю как рыба!

– Я умею сражаться мечом, – гордо отчеканил мальчишка, стараясь сдержать слезы в заблестевших глазах.

– Ну это все умеют, – скорчила гримасу Нега. – И Курант, и Харас, и Самана. И я тоже научусь. А чем ты хочешь заниматься, когда немного подрастешь?

– Я хочу убить их всех, – выпалил мальчишка.

– Для этого тебе придется стать слугой Пустоты, другого способа я не вижу, – скривил губы Курант, повернулся к Самане и вытянул пальцы. – Сядь поближе. Я давно не видел твоего лица. Хочу коснуться его. Соскучился.

Глава 1

ВОДЯНАЯ ЯРМАРКА

В первую неделю лета всякий житель Текана, что раскинулся от гранитных зубцов Западных Ребер до полноводной Хапы на востоке и от снежных пиков Южной Челюсти на севере до светлых волн моря Ватар на юге, мечтал оказаться у стен стольного Хилана. Каждому было известно, что только летняя водяная ярмарка может утолить любопытство, разогнать скуку и с пользой облегчить кошель всякого обитателя не только Текана, но и всей Салпы, будь он хоть подданный великого иши, поселенец из Вольных земель или вовсе отчаянный смельчак-дикарь с дальних гор или из Дикого леса. И то сказать, где еще дозволялось свободно торговать и прогуливаться между рядами чужеземцам? Где еще могли взглянуть друг другу в глаза почтенные арува и презренные луззи? Где еще звенели бубны и гудели трубы далеко за полночь? Где, без опаски послужить причиной пожара, выстреливали в небо красочные фейерверки? Где, почти не таясь мерзких храмовников, гадалки брались предсказывать судьбу? Наконец, где веселили народ лучшие бродячие артисты, которые не поддавались усталости и состязались друг с другом в усердии всю неделю, зная, что нигде не одаривает судьба их старание так полновесно, как на водяной ярмарке? Нигде.

Жаль только, проносилась ярмарка быстро. Казалось, только что стражи Хилана расчищали берег Хапы от бродяг и попрошаек. Только что тянули веревки, чтобы разметить шатровый поселок, балаганную площадь и торговые ряды. Торопили выделенных цехами мастеровых с подновлением речной пристани под высоким известковым берегом, широкой лестницы наверх и с устройством отхожих мест, и вот в день-два набежала пропасть народу, подтянулись караваны, грянула музыка, открылось торжище, и вслед за тем ярмарка перевалила за середину и стремительно полетела к своему последнему дню.

«Скорее бы уже она заканчивалась», – бурчал широкоплечий старшина северной башни Хилана Эпп. Нет, конечно, и стражам Хилана ярмарка была в радость – карманы полнились медяками, которые легко обращались в серебро, но как раз в этом году старшине не повезло – воевода определил Эппу под надзор балаганную площадь. Нет бы назначил присматривать за торговыми рядами, так вот тебе, старый вояка, бди на потешном круге. Лучше бы воевода поставил ветерана, когда-то одного из лучших ловчих самого иши, простым стражником у северных ворот. Народ пер на балаганную площадь так, словно там разливали бесплатное вино, а приработка особого не было. Да и что возьмешь с зевак, у которых в кошелях звенят черепки от разбитых горшков? А если у одного из них кошель оттягивает серебро, к нему просто так не подступишься: или какой из кланов немедленно встанет за своего выкормыша, или кто из знати. А с циркачей много не стянешь, девять из десяти – нищета подзаборная, была бы воля Эппа – каждому бы отсыпал по полусотне плетей и гнал куда подальше от столицы Текана, а то и вовсе подвел к берегу Хапы и утопил всех. Кто бы выплыл, тот бы и выплыл, а если бы и выплыл, что за забота? За рекой, на этой стороне изгиба которой поднял высокие стены и раскинул слободки Хилан, – ничего хорошего не только циркачей, но и никакого другого пловца не ждало.

Далеко, как раз напротив уходящих в мутную воду стен столицы, чуть ли не в двух лигах бугрился оплывшими от времени горами Дикий лес, чуть севернее виднелся широкий прогал Блестянки, впадающей в Хапу, а выше по течению сизая дымка окутывала земли вольных поселенцев. Не раз прикидывал Эпп, выйдя на полупустое в обычное время торжище между слободками и стенами Хилана, о чем думает иша, глядя из окон дворца на земли непокоренных смельчаков? Каково это – править всесильным Теканом, поглядывая на близкие его границы? Неужели не хочется правителю посадить на корабли сотню-другую ловчих, чтобы проредили деревни наглецов – вольных поселенцев – до самых гор? Понятно, что прореживали, и не раз, но можно было бы это делать и почаще. Тем более что там всегда есть чем поживиться, всегда. Вольные – едва ли не самые богатые на нынешней ярмарке, и товар у них на загляденье, и монета в кошелях не звякает, а кожу тянет. Боятся, то и дело оглядываются, а продают и покупают, продают и покупают. Разжирели без должного пригляда. И то сказать, не за их ли землями да за горами лежат Холодные пески, где золото, по слухам, чуть ли не под ногами валяется? Так или иначе, но хорошо вольные бросают циркачам, хорошо. Не пропали бы те в Вольных землях, пригласи их местные в гости. Но сами циркачи, сгони их Эпп в волны Хапы, до тех земель не добрались бы. Далековато плыть, да и доплыли бы – что с того? Снесло бы всю эту бестолочь течением к Дикому лесу, а в нем, как ни корячься, все одно – смерть. Это самому диким нужно быть, чтобы выжить в том лесу, даже ловчих не загонишь за реку просто так, да и что там делать? Там вотчина Хозяина леса, а он, этот Хозяин, по слухам, такая мерзость, что… Да и кто бы доплыл до противоположного берега, если Хапа раскинулась у Хилана так широко?

«Порядка стало мало, – ворчал Эпп, оглядываясь на сопровождающих его двух безусых еще стражников – медлительного увальня-здоровяка и суетливого малого. – И это разве воины? Юнцы зеленые, даром что отцы у них шрамами и почестями украшены. Эти никогда не дорастут до старшин, что уж там говорить о ловчих. Идут, разинув рты, словно мать их за сладостями на ярмарку послала. И никакого соображения в головах, никакой дрожи и благодарности в адрес судьбы, что дала им возможность родиться в славном Хилане, да еще не какими-нибудь там ремесленниками или крестьянами, а определила судьбу воинов клана Паркуи – клана Чистых, главной опоры не только урая Хилана, но и самого иши. На войну бы вас, да где ж теперь возьмешь войну?»

Эпп раздраженно сплюнул и дернул плечами. Порядок вынуждал ходить в кольчуге, хотя бы в кольчужнице-безрукавке, и, хотя лето только начиналось, солнце уже палило вовсю, и нательница была мокрой от пота. Вдобавок новые сапоги натерли ноги, да и колени отвыкли от ходьбы. Нет, уже не тот был возраст у старшины, чтобы вымеривать окрестности Хилана легким шагом, а до выслуги оставалось еще пять лет. Нет бы оседлать крепкого конька, да как раньше… Ничего, пройдет срок, и будет он снимать сапоги в первый жаркий день лета и надевать их только для выхода в город. И то сказать, зачем ему сапоги в крохотном, но ухоженном садике? Река рядом, значит, вода в колодце не иссякнет, поливай мягкую траву и радуйся. Только вот дожить бы еще до выслуги. Если судьба и на следующий год определит его к балаганщикам…

Потешная площадь вновь была многолюдна. Все-таки воевода не просто так назначил старшину дозорным при бродячих артистах: Эпп мгновенно выхватывал взглядом из толпы фигуру за фигурой и готов был без запинки рассказать хоть что-то о каждом. Сутулый селянин в овчинной шапке явно прибыл с севера, запах овечьего сыра от него бил в ноздри даже в толпе. Судя по цвету овчины, выходец с предгорий, что начинались сразу за Гиеной – вотчиной клана Асва – клана Лошади. Группка из трех селян с топорами за поясом, один из которых, украшенный шрамом на половину лица, был чуть повыше и постарше прочих, – вольные. Их сразу видно. И не ходят поодиночке, и одеты по-своему. Сапоги из хорошей кожи, одежда простая, но удобная, руки натруженные, но по осанке, по развороту плеч, по наглым, пусть и опасливым, взглядам – натруженные на себя: ни плетей не пробовали, ни корячиться до обморока не приходилось. Мальчишки, девчонки по десятку лет на нос – местные, слободские. Здоровяки в кожаных жилетах с наклепанными на груди кругами с юга – из Хурная, вздымающего розовые башни у впадения Хапы в просторы Ватара. Тоже нагловатые – так оно и понятно: до трети года проводит иша в южном поместье, родина там у него. Сам когда-то был ураем Кессара – клана Руки. Недолго, но был. Неплохие воины кессарцы, только ходят враскорячку, как бывалые моряки, их, наверное, крутобортый корабль стоит у южного края пристани. Вот на таких зевак балаганщики рассчитывают больше всего, понравятся – позовут к себе. Оно, конечно, вольная жизнь хороша, но всяко лучше не наудачу коней править, а по приглашению. Так, а на площади-то опять не все ладно?

Эпп оглянулся, цыкнул на приставленных к нему ротозеев и ускорил шаг. Толпу у балаганов вновь перекосило. Повозки стояли кругом, отгораживая от шумного торжища лошадей и нехитрое хозяйство циркачей. Между повозками колыхались в полуденном зное цветастые пологи шатров, раскрытых к толпе: не будет дождя – топчись народ в давке, да по усердию артистов бросай в плошку монету, прохудится красноватый небосвод – добро пожаловать внутрь, тут уж сколько войдет народу, столько и войдет – человек двадцать – тридцать, не больше, зато интерес другой, вот он, умелец, в пяти шагах фокусы перед тобой вертит. Дождя пока не собиралось, народ толпился под открытым небом, но стоял только у северного края площади. Ну точно, как раз у шатра слепого старика. И чего, спрашивается, там толпиться? Курант, конечно, мастак мечом махать, так ведь совсем уж одряхлел, только и может, что фокусы показывать с платками да с сундуками. Надо бы хоть раз глянуть, что на этот год старый привез на ярмарку? Толпятся, сучье семя. И ведь не прикажешь ротозеям разбежаться по другим балаганам. Смотрят то, что нравится. С другой стороны, одновременно только два балагана зрителей тешат. Всего повозок двенадцать, представление идет час или чуть меньше, по-всякому выходит, что еще один балаган должен давать представление. Так и есть, под серым шатром перекидывал с плеча на плечо тяжелые шары крепыш с запада. Трое зевак смотрели на него безо всякого интереса, поплевывая под ноги тыквенной шелухой.

– Нет зрителей? – скривил губы Эпп, остановившись напротив здоровяка, и наклонился над деревянной плошкой, в которой сиротливо поблескивала мелкая медная монета. – Что, вся ярмарка в убыток?

– Ничего, – проворчал крепыш, – приноровились уже. Наши все отдыхают, а я для порядка чушки бросаю. С Курантом никто не сравнится, так что мы к нему в пару по очереди идем. Да и старик не из сволочей, два представления делает – утром и в полдень, а к вечеру да ночью, когда самый барыш, отказывает в общую пользу.

– Да на что там смотреть-то? – не понял Эпп. – Он сам же вроде как перестал с мечом упражняться?

– Там и без него есть кому народ дивить, – пробурчал здоровяк. – И женушка его не подарок, все еще в силе, да и приемыши у него как на подбор. Вот ведь каждого, считай, что на помойке подобрал, а теперь, поди ты, сравнись с ними!

Эпп нахмурился, похлопал кулаком по зудящему плечу, вминая кольца кольчуги в раздраженную кожу, и двинулся к балагану слепого. Не мог взять в голову старшина, чем удивлял зевак Курант. Да, несмотря на слепоту, старик был славен как фехтовальщик по всем ярмарочным площадям Текана, в былое время мог выбить меч из руки любого воина. Хотя еще как сказать – настоящие умельцы не бродили по ярмаркам, по крайней мере, Эпп, который и сам был не из последних мастеров, не слышал, чтобы с Курантом скрестил меч хотя бы кто-то из ловчих, что уж тут говорить о тех, кто рангом повыше? Впрочем, слухи ходили разные. Сколько там у него было помощников? Эпп наморщил лоб, начиная раздвигать зевак рукоятью меча, вспомнил: жена, два парня, один из которых еще и усов на лице не имеет, да девчонка, хрупкая, словно тростинка…

Площадку у своего балагана Курант устроил просторную, огородив ее тонкой цепью, продетой через кольца на забитых в утоптанную землю кольях. Первый ряд зрителей сидел на земле, второй – чуть повыше первых, подсунув под задницы собственные ноги, третьи мостились на деревянных чурбаках или опускались на колени, а уж дальше кто-то стоял, кто-то подпрыгивал, а детвора так и вовсе седлала крепкие плечи завороженных чудным зрелищем отцов. Внимание толпы удерживала узкоглазая девчонка, которая стояла на натянутом между двух опор канате.

– А ну-ка, – вывел из столбняка стражников Эпп, – ходить вдоль задних рядов да присматривать за карманниками. Учил – должны знать. И чтобы не зевать!

Стражники разочарованно забурчали что-то, но Эпп уже и не смотрел в их сторону. Да, старик Курант не терял зря времени, замену подготовил достойную. Неизвестно, какого номера ждали собравшиеся у его балагана, но от выступления девчонки никто не мог оторвать глаз. Даже привычной ругани не слышалось из толпы, которая словно дышала в одно горло, хотя чего было беспокоиться, ну стояла девчонка на канате в пяти локтях над землей, ну жонглировала при этом ножами, мало ли жонглеров на ярмарке тупые железки подбрасывают, даже в торговых рядах…

Эпп присмотрелся и понял. Девчонка стояла на одной ноге, точнее, даже на пальцах одной ноги, удерживая равновесие второй ногой, которая то плавно уходила в сторону, то вытягивалась вперед. И жонглировала она не тремя ножами, а пятью, каждый из которых был на самом деле не ножом, а довольно массивным изогнутым крисом, ^[2]привычным оружием клана Сурна – клана Рога. Да и сама девчонка была черна и узкоглаза, как истинная дочь самого далекого приморского города Текана – Туварсы. Расцвела негодница за последнюю пару лет, чуть округлилась, заплела волосы в три тугих черных косы, раскрасила лицо черным и белым, дух захватывает. Такая бы просто прошлась между торговыми рядами в этих же самых легких хурнайских шароварах да харкисской рубахе – все торговцы о барыше бы забыли.