Текст книги "Пагуба"

Автор книги: Сергей Малицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Опять он, – согласился смотритель. – О черном сиуне в записях смотрителя Харкиса сказано немало. Хотя бы раз в год, но его видели горожане. Некоторые даже думали, что черный сиун – это сиун Харкиса, хотя тут же смотритель помечает, что настоящий сиун Харкиса – это белый сиун, который предстает иногда в виде человека в белых одеждах, иногда в виде ползущего по улицам пласта тумана. Как известно, сиуны не являются людьми, в старых храмовых свитках их называют «призрачными смотрителями». То есть вестниками, посланниками Пустоты. К каждому клану приставлен особый вестник.

– То есть и в явлении сиуна нет ничего преступного, – уточнил Квен.

– Как сказать, как сказать… – забормотал Тепу. – Если сиун подобен смотрителю, то его появление сродни его обеспокоенности. Тот же белый сиун отмечался на улицах Харкиса не реже черного. Но доносчик привязывает к лечению дочки урая именно появление черного сиуна.

– К лечению дочки урая? – переспросил Квен.

– Точно так! – торжествующе провозгласил Тепу. – За пятнадцать лет до падения Харкиса, за девять лет до рождения Кира Харти, его будущая мать, сама будучи в возрасте около десяти лет, очень серьезно заболела. Целыми днями она металась в бреду, перестала узнавать родных, задыхалась, почти вовсе перестала подавать признаки жизни. Вот тогда урай Харкиса и обратился к этому самому Хаштаю. Даже не так: он принес умирающую девочку к лекарю на руках. И тот сказал следующее: «Она уже мертва. Она может дышать, есть, пить, ходить под себя, даже иногда открывать глаза, но она уже мертва».

– И что же? – не понял Квен. – Когда моего отца хватил удар, он тоже открывал глаза еще пять лет, но все лекари говорили, что он уже мертв.

– Хаштай ошибся! – прошептал Тепу. – Первый и последний раз он ошибся! Безутешный отец еще бился головой о стену, девочка лежала на столе лекаря, словно кукла, но в тот момент, когда Хаштай хотел поправить подушку у нее под головой, она открыла глаза и произнесла имя своего отца.

– И при чем тут черный сиун? – напрягся Квен.

– Сиун появлялся перед лекарской именно в этот день! – воскликнул Тепу. – Вряд ли это совпадение. Врачеватель бросился к ребенку, урай бросился к врачевателю, но ребенок вновь потерял сознание. Тут уже, конечно, Хаштай взялся за лечение, признал свою ошибку, пробормотал что-то, что не все во власти человека, и даже упомянул Пустоту, обозначив произошедшее как ее капризы. Но главное не в этом. Получается, что черный сиун связан с дочерью урая Харкиса!

– А потом он же появился на ярмарочной площади Хилана, чтобы позабавиться с ее сыном, – задумался Квен. – Как-то все это сомнительно.

– Черный сиун проклят, – пробормотал Тепу. – Он был «призрачным смотрителем» Араи. Проклятого города. И все, к чему прикасается черный сиун, становится проклятым. Понятно, что урай Харкиса не дал ходу этому доносу, ведь для него все выглядит так, будто Хаштай спас его единственную дочь. Но и это еще не все.

– Что же еще? – удивился Квен.

– Девчонка имела несносный характер, – заметил Тепу. – Она скоро пошла на поправку, но однажды отец сказал ей, что ее спас Хаштай. И она пристрастилась к общению с врачевателем. Подружилась с ним, как может дружить ребенок и взрослый человек, помогала ему во врачевании. Это все есть в следующем доносе. Когда выросла, любила разъезжать по городам Текана, не бывала разве только в Сакхаре. Но когда возвращалась, бежала в первую очередь к лекарю. А потом понесла ребенка.

– От лекаря? – напрягся Квен.

– Неизвестно, – развел руками смотритель. – Она родила ребенка за шесть лет до падения Харкиса. Выходит, что понесла примерно за семь. Ей было около восемнадцати, когда неизвестный оставил в ней свое семя. Роды принимал Хаштай. После этого дочь урая уже не приходила больше к нему в лекарскую. Когда ребенку исполнилось три года, лекарь сам пришел во дворец урая, чтобы осмотреть ребенка, вернулся к себе, в тот же день собрался и уехал в неизвестном направлении. За три года до разорения города и смерти дочери урая Харкиса.

– Его нужно найти, – процедил сквозь зубы Квен.

– Его скоро найдут, – тоже шепотом ответил воеводе Тепу. – Если даже он сам не отец Кира, именно Хаштай знает, кто его отец. Но и это не самое главное. Так или иначе, но Кир Харти будет искать собственного отца, и, если у него в голове осталось хоть немного воспоминаний и способности рассуждать, рано или поздно он выйдет на Хаштая.

– Значит, его надо найти раньше, чем это сделает Кир, – выпрямился Квен. – Кто его скоро найдет? У смотрителя Текана появилась собственная тайная служба?

– Она была и есть у священной Пустоты, – торжественно объявил Тепу. – Правда, она не слишком тайная. Как и положено при нарушении повелений Пустоты, коим являлось нанесение на щит клана Паркуи рисунка клана Сакува, неделю назад трое ловчих Пустоты вошли в Текан, и через еще одну неделю они будут в Хилане. Они не будут просить помощи у тебя, Квен. И не будут объяснять свои действия. Но будь уверен, они разыщут и Кира Харти, и его отца. И предупреди ловчих иши, чтобы не чинили им препятствий, а то недосчитаешься многих из них.

– Понятно, – задумался Квен и вдруг резко повернулся к смотрителю. – Так почему же все-таки Харкис был уничтожен?

– Повеления Пустоты не всегда понятны, – пожал плечами Тепу, развернулся, двинулся к выходу, обернулся у порога. – Порой они зловещи. Двенадцать кланов отмечены на моем диске, двенадцать кланов отмечены на каждом Храме Пустоты, двенадцать кланов правят Теканом тысячи и тысячи лет. Сейчас их осталось десять. Клан Эшар – клан Крови – в прошлую Пагубу и клан Сакува – клан Зрячих – в преддверии будущей Пагубы – уничтожены. А ведь за тысячи лет многие кланы не раз были наказаны. Тот же Хилан уничтожался до основания несколько раз. Обо всем этом сказано в древних свитках. Но не один из кланов не подвергался полному уничтожению. Так отчего теперь кланы стираются вовсе? Не значит ли это, что самой Салпе приходит конец и скоро Пустота воцарится везде?

Тепу многозначительно усмехнулся и потопал вниз по лестнице.

– Десять кланов осталось, – хрипло прошептал Квен и тут же рассмеялся. – Одиннадцать. Пока Кир жив, их одиннадцать. Я бы и насчет клана Крови не зарекался. Слуга!

Через минуту, когда напряженный слуга изогнулся на пороге, Квен уже был почти спокоен. Он прищурился и приказал вызвать к нему старшину южной башни Тарпа, который был еще сравнительно молод, но всегда выполнял самые щекотливые поручения воеводы. Да, не из всех молодцов следовало делать ловчих, не всех фехтовальщиков следовало сталкивать с прочими мастерами меча. Тот кинжал острее, который не только остро заточен, но и о котором мало кто знает. Осталось только узнать, сумеет ли этот кинжал поразить цель? Или скорее не поразить, а доставить? Очень был нужен Квену этот самый Хаштай, очень. Вот только где его искать?

Глава 9

ГОНЧИЕ ПУСТОТЫ

Нега достала всех. И крайнего справа, в сторону которого покатился Лук, отвлекая на себя внимание, и в которого он тоже успел бросить нож, в том числе. Достала всех и опустилась в траву там, где стояла. Так и сидела, пока Лук переворачивал несчастного Намувая, вытаскивал из его головы обломившуюся стрелу, а затем собирал ножи. Никого из некуманза не пришлось добивать. Четверым ножи вошли между ключиц, одному в сердце, одному в глаз. Тот, которому Нега пронзила глаз, успел испугаться. Второй его глаз был испуганным, хотя самому Луку показался странным испуг на лице крепко сложенного дикаря, который всем своим теперь уже безвольным телом производил впечатление хладнокровного убийцы.

Лук выдернул из груди последнего и свой нож, вытащил из мешка мех с водой, вымыл оружие. Потом выложил метательные ножи Неги на грудь Намувая. Нега все еще сидела неподвижно. Лук вздохнул, взял короткое копье Намувая и стал копать землю. Копать было удобно. Лепесток наконечника был широким, да и закрепленная под ним поперечина превращала копье в почти лопату.

Нега подползла, стала дрожащими руками отгребать взрыхленную мягкую лесную землю. Слезы катились по ее лицу.

– Нет, – остановил сестру Лук. – Возьми лук Намувая, стрелы. Проверь его, попробуй, как он тебе. Да помоги разобраться с дикарями. Хорошо хоть в одежде их копаться не придется. Но главное, посматривай вокруг. Легкой прогулки и так не будет, а теперь как бы и нелегкая не оборвалась.

Приемным детям Куранта приходилось обращаться с луком, но зачем старик заставлял их еще подростками натягивать тетиву да часами мочалить тряпочные мишени на полевых стоянках, Лук никогда не мог понять. Ведь применить мастерство лучника в балаганных забавах было невозможно. Курант объяснял давешний каприз пользой для воспитания твердости руки и духа. Так ли он думал на самом деле? Или только ли это имел в виду? Теперь Лук не был в этом уверен.

– Вот.

Нега расстелила на траве одеяло, выложила на него свою добычу: три копья с костяными наконечниками, два тяжелых, неудобных лука, два короба со стрелами, несколько ножей, три плоских кожаных мешка и горсть украшений – нанизанные на сплетенные из кожи шнурки камни, перья, ракушки, клыки каких-то животных.

– Это что? – Лук выудил из «богатства» некуманза полоску кожи. На желтоватой, выделанной поверхности виднелись корявые письмена, напоминающие след мелкой птицы.

– Я не знаю письма Дикого леса, – впервые после убийства Намувая подала голос Нега. – Но написано недавно. Мне показалось, что кровью. Это я сняла с руки у того лучника, что чуть пониже ростом.

Лук повязал полоску на запястье, выпрямился. Яма получилась достаточной, чтобы Намувай был полностью скрыт под слоем почвы. В горле что-то засаднило, и Лук отвернулся, чтобы Нега не увидела его заблестевших глаз. Сын несчастной Арнуми лежал на спине, и даже развороченная стрелой щека не могла скрыть – охотник Намувай продолжал улыбаться и после смерти. Нега прижалась к спине Лука, он поймал рукою ее ладонь.

– Ты тоже думаешь, что моя шалость обходится так дорого, что я никогда не смогу расплатиться за нее?

– Я думаю, что нам нужно заканчивать здесь как можно быстрее, – прошептала она чуть слышно. – И еще о том, что каждый наш шаг дальше должен быть таким, как будто мы крадемся по чужому дому. По дому, хозяева которого не спят.

Лук кивнул и медленно обошел всех шестерых дикарей. Разобраться в татуировке, которая покрывала их тела, он не смог. Да и не в чем было разбираться. Никаких рисунков или символов в ней не было. Охватывающие руки, ноги, туловище, голову красные кольца перемежались зигзагами. Там, где кровь из ран попадала на татуировку, та расплывалась.

– Краска, – кивнула Нега.

Лук вернулся к Намуваю. Подал Неге ее ножи, вернул на пояс свой нож, вытянул из-за пояса охотника небольшой стальной топорик, широкий нож с костяной рукоятью, снял кисет с хвоей. Развязал мешок.

– Не надо, – прошептала Нега.

– Возьми, – протянул ей топор Лук. – Воткни за пояс. Понесешь лук, стрелы. Тул у Намувая не слишком полон. Отбери лучшие стрелы у этих. Они чуть длиннее, но сделаны на совесть. И тетивы я сниму с луков некуманза. И кое-что из мешка Намувая положишь в свой мешок. Представление закончено, сестренка. Дальше все будет по-настоящему.

– Всегда все было по-настоящему, – бросила она ему в спину.

В мешке Намувая почти ничего не было. Тряпица с солью, мешочек с вонючей мазью, которая помогла Луку протиснуться в лаз, мешок с сушеной ягодой, мешок с зерном, жестянка с медом, котелок, ветхое одеяло – и все. Хотя нет, завернутый в чистую тряпицу, там же отыскался тонкий серебряный браслет, собранный из крохотных фигурок скачущих лошадей и букв.

– Хасми, – прочитал Лук. – Странно…

– Что тут странного? – удивилась Нега. – Намувай нес подарок своему другу. Ведь Хасми должен был нас ждать у большого дерева. Как бы его еще найти – это дерево…

– Странно не то, что он нес тому браслет, – задумался Лук. – Все-таки его мать торговка, как еще дикому охотнику заказать себе украшение, как не через мать приятеля. Хотя я не стал бы цеплять на свое запястье что-то подобное, да и не сойдется такой браслет у меня на руке. Сам браслет странный. Как мне кажется, сделан на заказ, но…

– Ничего странного. – Нега внимательно присматривалась к лесу. – Насколько я поняла, Арнуми из Гиены? То есть она из клана Лошади. Перед тобой обычный гиенский браслет.

– Много ты видела гиенских браслетов? – покачал головой Лук. – Я так уж видел немало. Они бывают разными, но цвет эмали на них может быть только черным. Цвет щита клана Асва – черный. На черном фоне серебряный силуэт головы лошади. Или черный силуэт лошади, окаймленный серебром. И здесь серебряные контуры букв и лошадей. Но залиты они голубой эмалью. Да, и еще контуры подведены изнутри красной эмалью.

– Лук… – Нега присела рядом. – Как ты можешь сейчас говорить об этом? Подумай лучше о матери Намувая. Вот дойдем до Хасми и спросим у него, что значит этот цвет.

– Таких цветов не было ни на одном щите, которые я знаю, – пробурчал Лук. – Синий цвет на щите клана Кессар, но не голубой. Красного цвета щит клана Огня, но голубого там нет. Багровый щит – щит клана Смерти, но голубого там тоже нет.

– Успокойся. ― Она положила ладонь ему на плечо. – Уже ничего не исправишь. Мы ошиблись. Мы полагались на Намувая. А полагаться надо было на себя. Помнишь слова Куранта? Всегда полагайся только на самого себя.

– Это меня и злит больше всего, – прошептал Лук. – То, что мы забыли об этих словах. Помоги.

Они положили Намувая в яму, накрыли его одеялом, присыпали землей. Утоптали, выровняли могилу, засыпали ее прошлогодними листьями, бросили несколько гнилушек. Сверху водрузили тела некуманза, уже ненужное оружие и все это заложили валежником. Лук подумал, сунул руку в кисет, вытащил горсть заговоренной хвои, долго перебирал ее в пальцах, нюхал, затем рассыпал часть ее над могилой.

– Разве ты колдун? – удивилась Нега.

– Нет, – пожал плечами парень. – Но я Зрячий. Вижу чуть больше других. К сожалению, забыл об этом, когда шел за спиной Намувая. Но больше не забуду.

– Зачем ты взял обломок стрелы и каменный нож? – спросила Нега.

– Не знаю. – Лук помолчал, окинул взглядом начинающийся впереди лес. – На стреле кровь Намувая, и я не хочу ее смывать. А один нож сделан из каменного стекла. Очень тонкая работа. И на рукояти его такие же знаки, как на полоске кожи. И тоже написаны кровью. Будет интересно прочитать их. Может быть, Хасми поможет нам? Расскажет, почему некуманза напали на нас? Или они нападают на каждого?

Он посмотрел Неге в глаза:

– Что ты чувствуешь, убив человека?

– Убив шестерых, – шепотом поправила она брата и снова задрожала. – Но я не могу думать об этом. У меня перед глазами улыбка Намувая. Как мы найдем большое дерево, под которым нас будет ждать Хасми?

Лук задумался:

– Если дерево большое, то оно должно быть выше всех остальных деревьев. Если оно находится в середине долины, а до следующего перевала полсотни лиг, то мы пройдем десяток или два десятка лиг, заберемся на одно из деревьев и высмотрим то, которое выше прочих.

Они добрались до середины долины только к полудню следующего дня. Но сначала им пришлось провести в лесу ночь. Лес был наполнен жизнью, но эта жизнь словно затаилась, когда двое приемных детей Куранта вошли под величественные зеленые своды. Деревья были столь высоки, а их кроны столь густы, что у корней царил сумрак и вместо травы почву покрывал бледно-розовый мох. Он прекрасно скрадывал шум шагов, но он же таил в себе опасность. Пару раз только предупредительное шипение спасало Лука от того, чтобы попавшая под сапог змея обвила ногу незадачливого путешественника. В конце концов они стали ступать только по корням, тем более что древесные гиганты распускали их во все стороны, словно щупальца, которые переплетались друг с другом сплошной древесной сетью. Да, никакая буря не могла бы вырвать хоть одно дерево из этого сплетения. Не единожды Лук ловил себя на мысли, что лес, по которому они идут, ничем не напоминает леса равнин и предгорий Текана, хотя, казалось, что там было до обычных теканских лесов – несколько десятков лиг на запад да ширина Хапы. Даже мошкара в Диком лесу и та была иной – поднималась в воздух, словно легкая паутинка, и не зудела, а шелестела, шуршала крохотными крылышками. К счастью, соцветия кувшинки спасали от нее путников.

К ночи они выбрали большое дерево, закинули на нижнюю ветвь, до которой ствол гиганта на два десятка локтей напоминал отполированную временем колонну, веревку, поднялись наверх, потом по сучьям и ветвям перебрались еще выше, пока не нашли место в развилке ветвей, где можно было не только сидеть, но даже и лежать.

Спали по очереди. Первую половину ночи дозорным был Лук. Он прислушивался к звукам ночного леса, присматривался к ветвям, которые сплетались во тьме в неразличимое месиво, разве только некоторые ветви, из тех, что потолще, слегка отсвечивали мерцанием ночного лишайника, но этого света было недостаточно, чтобы разглядеть хоть что-то. Хотя тьма нисколько не мешана Луку, ему мешало что-то иное. Ему казалось, что лес ненастоящий. Впечатление было таким, как если бы рано утром он выбрался из балагана, прошелся между рядами хиланской водяной ярмарки, но не нашел бы ни одного продавца и ни одного покупателя. Стояли бы шатры, прилавки, лежал бы товар, даже дымились бы жаровни, готовые принять на свои противни свежеслепленные пирожки, но не было бы ни души. Впрочем, порой случалось нечто похожее, когда на ярмарку заявлялся старший смотритель, продавцы, правда, никуда не исчезали, но покупатели предпочитали броситься врассыпную. От нечего делать Лук принялся вспоминать то, что он знал о клане Зрячих. Всякий клан имел немало баек о собственном славном прошлом, достаточно поводов – подлинных и вымышленных – для похвальбы, но о собственном клане Лук знал немного. Нет, его детская память ухватила и сохранила достаточно ярких картин прошлого, но все эти картины оставались картинами. В тот год, когда беда захлестнула Харкис, он только-только подошел к возрасту, в котором слова перестают быть лишь звуками и обретают смысл. И все-таки что-то он должен был знать? Тот же Курант, когда однажды вернулся под утро с Харасом с перебитой рукой, под слезы и причитания Саманы подозвал к себе Лука и, не обращая внимания на то, что та делает с его раной, завел разговор с сыном именно о клане Зрячих.

– Ты – Сакува, – говорил он в лицо тогда еще двенадцатилетнему пареньку. – А Сакува не простой клан. Я уж не знаю, почему прошлый иша решил стереть его с лица Текана, но никогда он не был тем, чем были все остальные кланы. Мало того что Харкис имел вольности, которые не снились другим городам, эти вольности никогда не вызывали ни зависти, ни вожделения у других кланов. Ты знаешь, что в Текане запрещено колдовство?

– Да, – кивнул подросток. – Колдовство противно воле Пустоты, поскольку колдующего может обуять гордыня, что он сам подобен всесильной и всевластной Пустоте.

– Ну, – Курант усмехнулся, поморщился от боли в руке, которую Самана перетягивала тряпьем, – почти так. Только не ляпни какому-нибудь храмовнику что-то о воле Пустоты. Тут нам всем вдалбливают, что у Пустоты нет воли, чтобы мы не подумали, что эта Пустота что-то вроде сидящего на золотом троне самовластного придурка, хотя тут же рассказывают о правилах и установлениях, исходящих от этого самого придурка. Но не забивай себе голову, запомни, Сакува было подвластно колдовство.

– Колдовство? – вытаращил глаза Лук.

– Колдовство, – кивнул Курант. – Точно так же, как и езда на лошади подвластна гиенцам. Никто так не справляется с лошадьми, как гиенцы. Другой вопрос, что лошади не запрещены, поэтому гиенцы гоняют табуны и выращивают лошадок для всего Текана, а колдовство запрещено, но способности ведь никуда не деваются. Ты никогда не задумывался, почему клан Сакува именуется кланом Зрячих?

– Задумывался! – обрадовался Лук. – Потому что у всех Сакува были большие глаза!

Обрадовался и тут же сник. И то сказать, что там осталось от целого клана?

– Вряд ли, – махнул здоровой рукой Курант. – Думаю, что из-за колдовства. Понимаешь, я в колдовстве несведущ, но это как с музыкой. Ведь каждый может взять в руки гиенскую дудку, но заиграет на ней только тот, который слышит музыку. А вот чтобы колдовать, нужно видеть. И Сакува могли видеть. Или ты думаешь, что слава мечников Сакува держалась только на том, что они уделяли искусству фехтования больше времени, чем другие кланы? Нет, парень. Никто не уделяет больше времени воинским искусствам, чем клан Хара. Мало какая школа фехтования может сравниться со школой Кессара, однако, если взять сотню воинов Сакува и сотню лучших воинов любого другого клана, Сакува будут сильнее.

– Нет уже сотни воинов Сакува, – пробормотал тогда Лук, изо всех сил стараясь сдержать слезы.

– Но ты-то пока жив? – погладил его по голове Курант. – И ты Зрячий, это точно. Так вот, немалая часть искусства Сакува держалась на том, что они видели больше, чем их противники. Они видели не только то, что происходит, но и то, что должно произойти. Они видели движение до того, как оно началось. Или ты не замечаешь этого по себе? Возьми того же Хараса. Он очень способен, он старше тебя, и он ловчее тебя, и упражняется с мечом он на семь лет больше тебя, однако раз за разом ты побеждаешь его в схватках. Молчишь? Просто ты еще сам не понимаешь, как это тебе удается, к тому же ты хороший парень и не позволяешь себе посмеиваться над Харасом. А дело все в том, что ты видишь.

– И как же это может нам помочь? – спросил Лук, покосившись на безвольную руку Куранта.

– Ты будешь учиться фехтовать вслепую, – хмыкнул Курант. – Нет, мне повредили левую руку, и я еще на что-то гожусь, но мне уже нужен сменщик. Конечно, ты никакой не колдун, но ты из клана Зрячих. У тебя должно получиться.

Со временем у Лука получилось. Он закрывал глаза самой плотной тканью, но не сосредотачивался, не напрягал слух, чтобы, подобно Куранту, слышать каждый шорох, который издает противник, а расслаблялся и начинал видеть. Не глазами, а словно всем телом. Не слишком отчетливо, но в то же время на секунды назад и вперед. Вот и теперь он закрыл глаза, но не заснул, а постарался расслабиться, расплыться в стороны, увидеть то, что не мог разглядеть, просто таращась во тьму. На площадке возле привычного балагана это было проще. Там ему даже не приходилось закрывать глаза. Там он всматривался во тьму, которую создавал колпак, надвинутый до подбородка. И там у него был в руке меч. Лук открыл глаза, потянулся, положил руку на рукоять меча. Все-таки жаль, что у него не было времени поупражняться с новым оружием. Понятно, что рано или поздно он должен будет узнать, что за женщина была заказчицей этого меча, как с ней связан сиун и почему он, Лук, получил этот меч. Но не теперь. Теперь ему было важнее понять, что не так с этим лесом. И он увидел.

Лес был полон зверья. И еще он был полон ужаса. Ужас разгуливал где-то внизу, у корней деревьев. Может быть, не именно сейчас, может быть, час назад или день назад, но он был. А все, кто этот ужас чувствовал, все они прятались на ветвях. Чуть выше, чем та развилка, на которой расположились Лук и Нега. На верхушках деревьев чуть ли не целыми гроздьями висели летучие мыши и молчаливо, не издавая ни единого звука, рядами сидели птицы. От самой мелкой до тех, кто в другое время не преминул бы воспользоваться случаем налететь сверху, сжать когтистыми лапами и разорвать жертву изогнутым клювом. Чуть ниже располагалось все то мелкое зверье, которое было способно занимать дупла и укромные ниши под корнями, но неспособно вырыть нору или отвоевать нору у того, кто вырыть ее способен. Под ними уже находилось зверье покрупнее, некоторые змеи, птицы из числа ночных и лупоглазых летунов, кошки и, вероятно, люди. По крайней мере, Луку показалось, что на некоторых деревьях, тех, что не были столь массивны, как выбранный ими гигант, затаились несколько человек. Но они были не близко, и, кроме всего прочего, Лук был уверен, что именно теперь, пока лес заполнен ужасом, природа которого ему не была понятна, эти чужие люди неопасны. Точно так же, как и кошка, которая обхватила лапами толстый сук в каких-то десяти локтях у них над головой. Лук так и сказал Неге, когда пришла пора ей заступать в дозор.

– Ты можешь не разглядеть, но знай. Над нами, на три сука выше нашего, лежит кошка. Большая кошка, думаю, что размером с хорошего хиланского пса. Она неопасна, но имей ее в виду. На нашем же суку, на два десятка локтей от ствола, расположилось семейство змей. Змеи ядовитые, но тоже неопасные. Пока неопасные. Они обвивают ветви и сливаются с ними цветом, поэтому мы не разглядели их в сумерках. Ну и выше, и вокруг еще много разного зверья, и даже есть некуманза. Они все напуганы чем-то. Я еще удивляюсь, что нету здесь ни кабанов, ни волков, ни оленей, ни еще какой живности из той, что бродит по земле, но неспособна лазить по деревьям. Тут такой ужас, что и они были должны забраться на нижние ветви. Но ты не бойся, нас здесь достать не должны. Ты просто слушай, и все. Если услышишь что-то особенное, разбудишь меня.

Будить Лука Неге не пришлось. В утренних сумерках он проснулся сам. Откуда-то с востока донесся леденящий вой. В серости полумрака лицо Неги выделялось белым пятном. Лук приподнялся, свесился с ветви. Внизу слышался топот. Без единого визга, без хрюканья, тяжело дыша, через лес неслось стадо кабанов. Даже не стадо, а много. И не только кабанов – судя по мелькающим в сумраке спинам, среди многих сотен животных помимо кабанов были и олени, и волки, и еще кто-то. Вся эта обезумевшая масса неслась на запад. И самым страшным было то, что неслась беззвучно, если не считать звуком беспрерывный топот, напоминающий бой тысячи барабанщиков, которые не слышат друг друга.

– Не смотри, – прошептал Лук, рывком поднимаясь и прижимаясь к стволу. – Не смотри, – повторил он чуть слышно, стискивая в объятиях Негу и закрывая ей глаза ладонью. – Я чувствую. Если ты увидишь или я увижу это, то и оно увидит нас. Я чувствую. Я вижу. Все те, кто сейчас над нами, вокруг нас, все они закрыли глаза.

– Но как же, – Нега произносила слова прерывисто, потому что зубы ее то и дело пытались сорваться в стук, – они внизу. Разве они могут нас достать?

– Я не знаю, кто они, – прошептал в ответ Лук. – Только ли они внизу? Или они могут подняться наверх? И сколько их, я тоже не знаю, но смотреть нельзя. Для них это то же самое, что и запах, звук. Ты смотришь на них, они видят тебя. Лучше бы их и не бояться, потому что они чувствуют и это. Но тут все боятся, ужас тут плещется вровень с верхушками деревьев, поэтому бояться можно. Закрывай глаза.

Он закрыл глаза, но продолжал видеть живой поток под деревьями, который уже начинал истаивать, оставляя в хвосте только обезумевших детенышей и старых животных. Преследователей все не было, но не потому, что они оказались слишком медлительными. Нет. Они забавлялись. Вой повторился уже ближе. И еще раз. Он не был воем тоски или клича. Это был вой радости и насыщения. Вой смерти и чего-то такого, чему Лук даже не мог подобрать названия. И вот…

Тени двигались рывками. Существа, которые проносились под деревьями, не были слишком уж большими. Каждое из них, насколько мог судить Лук, лишь немногим превосходило размерами обычного сторожевого теканского пса. И количеством они не могли похвастаться. Десятка три размазанных теней, разомкнувшись в дугу, бежали в полудюжине шагов друг от друга. И вместе с тем Лук понимал, что спасения от них нет. Не потому, что они могли в ответ на выпущенную стрелу забраться на дерево, нет. Они сами были слугами чего-то значительно более страшного и опасного. Они загоняли дичь. И Лук, и Нега, окажись они на земле или дай о себе знать с дерева, в ту же секунду оказались бы такой же дичью.

– Что будем делать? – трясясь, прошептала Нега, когда вой повторился уже в отдалении. – Мы с тобой целый день шли там, внизу. Я еще думала, почему нет ни одного зверя. Мы могли попасть в точно такую же беду.

– И что? – погладил ее по голове Лук, сам чувствуя, что ужас лишь слегка ослабил хватку на его затылке и коленях. – Просто забрались бы на дерево чуть быстрее, чем вчера вечером.

– Как мы пойдем дальше? – всхлипнула Нега.

– Ногами. – Лук осторожно отстранил сестру, поднялся. Сук, на котором они провели ночь, был настолько толст, что на нем могли бы разойтись два толстых хиланских стражника. – А знаешь, во всем есть хорошие стороны. Во-первых, вряд ли нас будут искать после такого. Во-вторых, если за нами и была погоня, я ей не очень завидую. В-третьих…

– В-третьих? – размазала слезы по щекам Нега.

– В-третьих, зачем нам спускаться вниз? Посмотри. – Лук протянул руку вперед. – Ты видишь? Соседнее дерево в каких-то двадцати шагах. Да, оно не столь громадно, как наше, но за ним стоит очередной гигант. Их ветви переплетаются. Нам вовсе не обязательно спускаться вниз. Или ты никогда не ходила по канату? Поверь мне, здесь передвигаться не в пример легче!

Дерево, к которому они вышли в полдень, пропустить было немыслимо. Оно было таким большим, что его ветви, которые даже издали казались сравнимыми со стволами иных гигантов, на фоне ствола этого дерева представали тонкими сучьями. А уж листва, густая листва, которая покрывала эти самые сучья, казалась зеленоватой прозрачной дымкой, случайно зацепившейся за неровности огромной древесной башни.

– Вот это кустик, – пробормотал Лук и оглянулся на Негу. Сестра стояла с луком, наложив стрелу на тетиву. Так и отшагала с утра, порой балансируя на тонких ветвях, не снимая стрелы с тетивы. Зверье попадалось, и попадалось довольно часто, но оцепенелые позы всякой живности, на которую спутники натыкались в кронах, говорили об одном: ужас никуда не делся, он поблизости и может вернуться в любое мгновение. Впрочем, они чувствовали это сами. И вот теперь Лук и Нега стояли на ветвях на высоте около пятидесяти локтей от земли и смотрели на огромное дерево.

Оно стояло посреди то ли поля, то ли пустоши. Лес словно расступился, встал хороводом, разбежавшись не меньше чем на половину лиги в каждую сторону, и если не склонился вокруг гиганта, то точно втянул головы в плечи. Чудовищное растение возвышалось над остальными деревьями половиной своего роста. Его ствол на уровне земли был сравним с размерами потешного круга, образуемого балаганами циркачей на водяной ярмарке, на высоте тех же пятидесяти локтей он уменьшался вдвое, затем тянулся вверх почти вертикальным столбом, чтобы, обогнав почтительно расступившихся соседей, плавно завершиться острой верхушкой. Начиная с трети высоты дерево щетинилось сучьями, но отсюда, с расстояния в половину лиги, Лук уже не мог разглядеть, были ли эти сучья ветвями, или из плоти гиганта торчали вполне себе полноценные деревья, такие же, как и то, на ветвях которого стояли приемные дети старика Куранта.