Текст книги "Лиса. Личные хроники русской смуты"

Автор книги: Сергей Стукало

Соавторы: Наталья Уланова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 8
Знакомство

Каждый человек – это мир, который стоит любых миров…

Амедео Модильяни

Азербайджанская ССР, г. Баку. Зима 1987 года. Больница

Забытье длилось недолго.

Лиса осторожно приоткрыла глаза и уткнулась взглядом в кусок белой ткани, закреплённой на уровне её груди на П-образном штативе. Зачем нужна эта «занавесочка», она догадалась сразу же: доктор и медсёстры отгородились от неё, чтобы без помех заняться там чем-то страшным, кровавым… И это страшное и кровавое они делают с ней… С ней!!!

Она видела склонённую над её животом голову доктора, его щедро накрахмаленный колпак и закрывающую половину лица марлевую повязку… По небрежному шевелению затянутых в марлю губ почти улавливала, о чём он там говорит.

Лиса заволновалась. Очень. Ей вдруг захотелось, чтобы эту раздражающую её тряпочку, эту занавесочку убрали. Немедленно. И захотелось этого пронзительно, чуть ли не до судорог.

Она неловко дёрнулась, и доктор сразу же заметил это движение.

– Анестезиолог?! Почему пациент не спит? Мышей не ловим?!! – и тут же, сменив тон, улыбнулся Лисе. Улыбнулся приветливо – это было видно по собравшимся у глаз морщинкам. – Чего не спим?.. – спросил он довольно спокойно и вдруг гаркнул: – А ну-ка, больная, смирно мне лежать!!! И чтобы никаких шевелений! Понятно?

Его голос был очень строгим. Даже мама так с ней никогда не разговаривала.

Лисе стало страшно. Очень страшно. До озноба.

– Мне холодно… – пожаловалась она доктору.

– Посмотрите на неё! Совсем не даёт работать!!! – возмутился тот. – Хочешь, чтобы я промахнулся и отрезал тебе то, что не надо? Хочешь? Я могу, только попроси! У нас местные коты жуть какие голодные и такому «подарку» только обрадуются!

«Голодные коты? Коты-людоеды? Не смешно. Ни капельки», – слушать такие грубости было обидно и Лиса, отвернувшись, зашмыгала носом, а потом и вовсе расплакалась. Тихо, беззвучно и очень горько. Весь окружающий мир сразу же сжался в точку. Накатила боль. Она оглушила, накрыла с головой и выключила все мысли. Нестерпимо захотелось пить.

– …я пить хочу…

Никакой реакции.

Лиса решила, что её не слышат, и повторила свою просьбу ещё раз. Жалобнее и громче.

Вновь молчание.

Из неё тянули кишки. Ещё немного, и вытянут их все… От боли и обиды она не сдержала стона… Вокруг не прореагировали.

«Надо же какое невнимание! – отметила Лиса машинально. – И как только их на такую работу берут?!»

Пить хотелось отчаянно. Она попробовала собрать немного слюны, но та никак не собиралась. Исчезла, словно её никогда и не было. Из попытки облизать одеревенелым языком пересохшие губы тоже ничего не получилось.

– Я пить хочу! – повторила она свою просьбу и заплакала уже не прячась.

– А что именнохочешь? – наконец откликнулся доктор.

Голос у него был весёлым. И это в такой момент!

Но Лиса обрадовалась. Так она, наверное, ещё никогда в жизни не радовалась. Поверила, глупая, что сейчас её напоят. Она даже представила, какими огромными глотками будет пить.

– Пить хочу.

– Ну, это как раз ясно. Но как-то уж слишком абстрактно. Я о другом спрашиваю – что именнобудешь пить? Пива хочешь?

– Не хочу пива, воды хочу… – эти последние слова дались с большим трудом.

– Нет!!! Пиво и только пиво! Откуда у нас тут, в нормальной хирургии, вода?!.. Мы – люди приличные! Только спирт и пиво!

В операционной весело рассмеялись. Кто смеялся, видно не было – похоже, что все. Лисе от их такого дружного непонимания, от такой чёрствости медперсонала расхотелось жить.

– Напрасно отказываешься! Светлое пиво в такой баньке – это же благодать!

– Вы издеваетесь?.. Я не пью пиво! – у оскорблённой Лисы задрожал подбородок.

– Откуда ж мне было знать…что ты к нам такая… вся из себя непьющая попадёшь?.. – пробормотал доктор.

По его закушенной губе и сосредоточенному виду Лиса поняла, что именно сейчас он что-то отрезает. У неё отрезает!!!

– Ну, вот и всё! – перевёл дыхание её мучитель и выбросил что-то мелкое и, похоже, очень скользкое в стоявшую на каталке эмалированную ванночку.

Тут же, после короткого кивка доктора, к нему подбежала медсестра и огромным марлевым тампоном сноровисто промакнула его обильно усыпанный крупными каплями пота лоб. После этого доктор облегчённо вздохнул и с неподдельным участием пояснил:

– Пойми, малышка, нельзя тебе сейчас пить. Надо потерпеть… Потерпишь? – и, обращаясь куда-то в сторону, приказал: – Да не стойте же вы истуканами – смочите ей губы!

В стороне завозились, и сразу же кто-то провёл мокрым тампоном по её сухим губам. Это было здорово, но рука, в которой было долгожданное спасение, тут же пропала. Лиса рефлекторно потянулась губами вслед за исчезнувшей живительной влагой.

– … ещё… ещё…

– Больше нельзя! Потерпи, маленькая! Мы уже заканчиваем. Сейчас шить тебя буду. Шовчик маленький и аккуратный сделаю… Когда мужик зашивает, он об эстетике не забывает… Чтобы потом другим мужикам приятно было… И рукам и глазу… Тебе об этом не рассказывали? Нет?.. Ну, ничего – теперь сама кому-нибудь, при случае, расскажешь…

Доктор дружески подмигнул и после этого уже не отвлекался.

– На-а-аконе-е-е-ец-то усну-у-у-ула… – протяжно отметил смутно знакомый густой бас, пробившись сквозь ускользающее сознание.

* * *

Очнулась Лиса уже в палате. Нестерпимо болело всё тело, каждая его клеточка, каждая точечка…

«Кончилась моя жизнь! Кончилась…» – печально подумала она.

Стоило открыть глаза, как в поле зрения сразу же появилась заботливая фигурка мамы и, упреждая неизбежный вопрос, извиняющимся тоном зашептала:

– До утра потерпи. Пить только завтра можно. Да и то не сразу, а по чуть-чуть. По глоточку. Нам с тобой, доча, надо до утра продержаться. Одну только ночку…

Мамин шёпот показался Лисе очень громким. Даже уши заломило.

Со всех сторон тут же донеслись голоса – подбадривавшие, но и подтверждающие мамины слова.

Лиса обвела взглядом палату. В тусклом свете ночника угадывались костлявые силуэты дюжины железных коек. На их спинках в хаотическом беспорядке висели полотенца, какие-то тряпочки и совершенно выцветшие застиранные больничные халаты. Углы тонули в сумеречной тени, которую не могла разогнать даже полная луна, осторожно заглядывавшая в палату сквозь зарешечённые окна, в стёкла которых периодически ударяли разлапистые ветки по-зимнему голого тополя.

Лиса запаниковала ещё больше.

– Сколько нас здесь?..

– С тобой – десять, – ответила мама.

– Десять…

Лисе захотелось домой. Захотелось немедленно уйти из этой убогости, от чужих незнакомых людей. Захотелось нестерпимо. Ей вдруг пригрезилось, что ото всех коек доносятся и повторяются упрямым злобным эхом страшные в своей беспощадности слова: «Воду можно только завтра. Только завтра… завтра… завтра…»

Захотелось потребовать ответа на самый главный на настоящий момент вопрос: «А сегодня, как мне быть сегодня?» – но даже его, этот вопрос, озвучить не было сил…

Потом мама долго гладила тихо плакавшую Лису по голове, и от этих ласковых, но беспокоящих душу касаний некуда было деться…

Чувство беспомощности, горькое и обидное, оглушало. Отчуждало от всех. Отныне и она попала в категорию людей, которым указывают, что им можно делать, а что нельзя, с которыми могут делать всё, что угодно. Которых жалеют. А ей теперь остается одно – слушаться и подчиняться. Подчиняться и слушаться. И вдобавок ко всему невыносимая боль, которая с каждым тщательно собранным глотком слюны разносится по всему телу. Всё дальше и дальше. Ну как тут не заплакать?..

Хорошо хоть слюна снова появилась. Только вот больше её раньше имелось или нет – было совершенно непонятно.

Ночь прошла тяжело. У Лисы выгнало температуру, и она с трудом вникала в происходящее вокруг. Раздражал какой-то особый, как потом оказалось навсегда врезавшийся в память, запах больничного неблагополучия. В полночь она не выдержала и попросила открыть окно, за которым ей послышался дождь. Ночь казалась бесконечной, было ощущение, что она продлится всю оставшуюся жизнь… Под самое утро пригрезившийся ей дождь и в самом деле пошёл. Он падал сплошной стеной, густо шелестя по веткам росших за окном тополей и платанов, навевая лёгкий исцеляющий сон и наполняя душу тихим, умиротворяющим звучанием. Под шелест дождя окончательно измучавшуюся Лису сморила чуткая беспокойная дремота.

Утро принесло заметное облегчение. Приободрившаяся Лиса силилась улыбаться, чтобы всем сразу было понятно: ей уже лучше и она раздумала умирать. Пришёл весёлый доктор и остался очень доволен своей больной. – Умничка! Так и надо!!! Скоро через весь город на свиданки будешь бегать! – заявил он на всю палату и рассмеялся, когда смутившаяся девочка зарделась.

Дождавшись маму и принесённый ею горячий куриный бульон, Лиса пожаловалась на шуточки «бессердечного» доктора. Рассказала про всё: и про «пиво», и про «котов-людоедов», и про «свиданки». Но мама лишь помогла ей усесться, подложила под спину подушку, заботливо подоткнула одеяло и, улыбнувшись, промолчала. Она была благодарна балагуру-доктору, который своими «глупыми шутками» отвлекает пациентов от излишних переживаний и страхов.

* * *

Всё бы хорошо, если бы не бесконечные уколы… Каждые три часа толстая тупая игла беспощадно пробивает кожу. Каждый раз это как маленькая казнь, как ни зажмуривайся, ни кусай губы, ни отворачивайся – не отвертеться.

На следующий день начались наполненные «охами» и «ахами» посещения с поцелуями и вручением заботливо завёрнутых свёртков. Потом, после ухода посетителей, эти свёртки было не вскрыть – плотная упаковочная бумага не поддавалась ослабевшим после операции пальцам.

Ближе к обеду в палату влетела по обыкновению шумная Инка. Обняла, больно навалившись, запричитала, про то, как она, бедненькая Лиса, тут оказалась, а потом, выговорившись и напричитавшись, принялась жалостливо нацеловывать свою подругу, умильно роняя слезы. Целовала как неживую. Словно куклу. На прощанье оставила книжку Анатолия Алексина.

– Там рассказы хорошие, почитай… – со значением сказала она. – Всё равно тебе теперь больше делать нечего!

Интуитивно почувствовав неладное, Лиса с подозрением уставилась на книгу, но всё же вежливо поблагодарила и как только подруга ушла, открыла первую страницу. Чтение затянуло. Оторваться от сюжета, в котором рассказывалось о молодом человеке, умершем от перитонита, оказалось невозможно. Невольно ассоциируя главного героя с собой, перепуганная и оттого разозлившаяся Лиса лежала в испарине и шептала: «А я не умру! Ни за что не умру! Вот увидишь, гадкая Инка! Назло тебе не умру!!!» Подруга опять показала своё истинное лицо, но каждый раз Лиса ей прощала и знала, что простит и теперь… Будет и дальше страдать и терпеть вместо того, чтобы возненавидеть или отвадить раз и навсегда.

Вечером снова пришла мама.

Увидев заплаканные глаза дочери и осторожно её расспросив, возмутилась:

– Сколько я тебе талдычу: не дружи с ней! Не дружи!!! А ты не слушаешь! Ну какая из неё подруга?!

Лиса нахмурилась и замолкла.

Эх, мама, мама, неужели забыла: когда ругают близкого человека, его же защитить хочется!..

На третий день доктор разрешил подняться с постели.

Легко сказать «подняться», когда просто сесть – сложнейшая задача! Палата плыла перед глазами, хотелось лечь обратно и больше уже не вставать. Никогда и ни за что. Шатало, как от хорошего ветра. Но доктор смотрел с такой иронией что…

«Не дождётся!» – решила Лиса и, собравшись с духом, встала и пошла.

Первые шаги – они всегда самые трудные. Бредущая в туалет Лиса на всякий случай придерживала бок. Ей казалось, что от любого неосторожного движения шов непременно разойдётся и все её внутренности вывалятся прямо на недавно помытый и ещё пахнущий хлоркой покрытый кафелем пол. Пару раз Лисе попытались помочь, но она отказывалась.

– … я сама… – и упрямо сжимала дрожащие губы.

* * *

Почему-то часто хотелось в туалет. В один из таких уже ставшихся привычными «походов», Лиса, через распахнутую дверь соседней палаты, абсолютно случайно, заприметила копошившегося возле общего холодильника симпатичного парня. Заприметила и невольно застыла на месте. Парень тем временем нашёл то, что искал, скользнул по ней совершенно незаинтересованным взглядом и исчез из виду. Правда, он успел улыбнуться.

То ли ей, Лисе, то ли какой-то своей мысли.

А Лиса, неожиданно для себя самой, вдруг смутилась, смешалась. Ей стало стыдно за свою скрюченную фигуру, облачённую в мешковатый, выцветший больничный халат.

Вечером опять нагрянули одноклассники. В этот раз – большой компанией. Они облепили кровать со всех сторон, и, окружённая этими гомонящими непоседами, Лиса лежала, как в люльке: вся в заботе, внимании, шутках и последних известиях.

– Не смешите меня, – взмолилась она вскоре. – Я не могу смеяться, мне больно…

Но кто её слышал?..

Впрочем, чего там скрывать, ей теперь было хорошо. С души буквально упал камень. Раз пришли, причём практически все, значит, никто не считает её виноватой перед Светкой!

Они так галдели, что возмущённые соседи Лисы попросили не умеющую себя вести молодёжь убраться из палаты подобру-поздорову. Лиса вышла их проводить на площадку. Там, на площадке, сквозило, но с одноклассниками было так весело, что – плевать на холод и последствия!

Возвращаясь в палату, Лиса снова увидела его…

Как же она хотела, чтобы и он обратил на неё внимание!

Но есть, есть и у Лис свои ангелы-покровители!!!

С недавних пор этот молодой человек стал частенько показываться в коридоре. Стоял с совершенно мечтательным видом и улыбался… Довольная этим обстоятельством, Лиса то и дело косилась в его сторону и прятала улыбку за тёмно-зеленой обложкой толстой Инкиной книги. Она стеснялась, что, впрочем, не помешало ей заметить светившиеся нешуточным интересом глаза парня. Их лучи кололи сердце посильнее переставших быть страшными уколов.

* * *

В один из визитов мама вдруг обнаружила, что на Лису дует от окна и, на следующий день, как только на противоположной стороне, у стены, освободилось место, принялась за переселение дочери. Очень активно принялась. И поначалу никак не могла понять, отчего та упирается и отказывается…

– Мне и тут хорошо… Я здесь привыкла…

– Да никуда он не денется! – наконец догадалась о причине её упрямства мама. – Когда мужикам надо, они тебя из-под земли достанут!!!

– Кто не денется? Кого достанут? – переспросила порозовевшая Лиса, старательно изображая непонимание.

– Понятно кто, – ответила мама, деловито выгружая её вещи из тумбочки. – Самцы!

В палате сразу же перестали разговаривать и захихикали, а Лиса покраснела окончательно. Она разозлилась на неделикатность соседок – могли бы сделать вид, что ничего не слышали! Ну чего им стоило?

На новом месте Лиса чувствовала себя не так удобно… Самое неприятное заключалось в том, что было совершенно не видно происходящее в коридоре!

Ещё немного такой жизни и снова поднимется температура! Непременно поднимется!!!

Мама вскоре ушла, а раздосадованная Лиса осталась лежать. Настроение было отвратительнейшем. Раздражённой девочке даже книга стала казаться жутко тяжёлой. Причём не только в прочтении, но и для рук тоже.

Остальные больные продолжали жить своей, прерываемой на приём пищи и процедуры, жизнью, совершенно не подозревая, какая трагедия, какая душевная буря переживается в стенах их палаты.

Подумав, Лиса решила, что хватит ей лежать, и уже было собралась подняться, как вдруг… в палату буквально влетел тот самый симпатичный парень и, остановившись возле её опустевшей кровати, спросил:

– А девушка… где девушка, что тут лежала? …Выписалась?..

Голос у него был настолько трагичным, что Лисе стало приятно.

Очень приятно.

В палате красноречиво молчали. А он, поймав общее направление взглядов, резко обернулся и увидел её, Лису, лежащую на другой кровати и из последних сил борющуюся с пробивающейся наружу ликующей улыбкой. Но она, эта борьба, у неё плохо получалась, и, в конце концов, махнув рукой на всяческие приличия, Лиса сдалась и улыбнулась, совершенно не прячась.

– Так вот Вы где?! – справившись со смущением, заметил парень и подошёл к ней… – Оказывается, Вы просто на другую койку переселились?.. Ну и правильно! На проходе, наверняка, дует, а Вам после операции надо беречься!

«А что это он ко мне „на Вы?“ – растеряно подумала Лиса и густо покраснела.

В палате разом перестали дышать. И в самом деле – разве не интересно, когда прямо на твоих глазах происходит такое?

Лисе же показалось, что в их убогую палату заглянуло весеннее солнце, так разом сделалось светло и хорошо.

– А что Вы читаете? – не дождавшись ответа, спросил парень.

Лиса, всё также молча, захлопнула книгу и показала ему обложку.

– О!.. „Хождение по мукам“!.. Хорошая книга! – и, не найдя что ещё сказать, ляпнул: – Дадите почитать?

– Конечно… Только сначала сама дочитаю! – Лиса буквально растаяла от счастья, но в то же время она была готова провалиться сквозь землю от столь пристального внимания со стороны соседей по палате. Каждый раз оно, это внимание, было таким неожиданным и очень смущало.

Парень, заметив её состояние, тактично заторопился.

– Ладно… Я пойду? А то мне тут, в женской палате… Неудобно…

* * *

Весь оставшийся день, до самого вечера, Лиса ни с кем не разговаривала. Бестактным соседкам по палате надо было отомстить, а лучшего способа она не придумала. Сидела, невидяще уставившись в книгу, и мечтательно улыбалась… Теперь и она знала, почему говорят, почему пишут, что бывают такие минуты, которые решают целую судьбу. „Значит, не врут в книжках, не врут…“ – думала она. С недавних пор Лиса просто обожала любовные романы. Особенно те, что со счастливым концом.

Не зря, выходит, обожала.

Утром пришла озабоченная мама.

– Я тебя выписала, домой забираю! – и поставила у спинки кровати огромную хозяйственную сумку.

Радости на лице дочери она не увидела.

– Как выписала?! А доктор разрешил?.. – расстроилась Лиса.

– Конечно, разрешил! Доктор – наш человек! Переодевайся давай, машина уже ждёт! Ну?.. Скорее! Скорее!..

– Но… – впрочем, спорить было совершенно бесполезно, и Лиса стала собираться.

– Смотри, стоит-стоит… – шепнула мама, когда они вышли в коридор.

Парень стоял неподвижно возле стены. Вид у него был расстроенный и смущённый. Увидав сопровождаемую мамой Лису, он отвёл глаза и даже не шагнул навстречу.

Что можно сделать в такой ситуации Лиса не знала. Проходя мимо, она замешкалась, а парень тут же воспользовался этим и взял её за руку, чем смутил до невозможности.

– Я Вас найду!.. Можно?

– Можно…

Мама иронично хмыкнула, потянула её за рукав, и они пошли к выходу.

Больничный двор был залит свежими лужами. Ночью опять шёл дождь. Оглушённая произошедшим Лиса пошла прямо по этим лужам.

– Ты чего ворон считаешь?! – возмутилась мама. – Слабая же совсем – ноги промочишь и опять в больницу загремишь!!! Простудиться сейчас только не хватало!

„Опять в больницу?“ – это было бы здорово!!!» – машинально отметила пьяная от свежего воздуха Лиса. И вообще, какие лужи, какая простуда, когда вся жизнь, все ожидания и небывалое прежде ощущение счастья остались там, за захлопнувшейся больничной дверью?

За воротами их ждала чёрная «Волга».

– Видишь, на твоей любимой машине поедем! – нарочито бодрым голосом сказала мама.

Но Лиса, грустная-грустная, изобразить радость не сумела. Она лишь заморгала часто-часто. Чтобы нечаянно не расплакаться.

На следующий день, едва дождавшись, когда все уйдут, она кинулась к телефону и стала звонить Инке, а дозвонившись, принялась в красках описывать – какого она там, в больнице, встретила славного парня. Ближе к окончанию излагаемого ею сюжета голос Лисы наполнился неподдельным трагизмом. Даже Инка разволновалась.

– И что теперь делать? Где его теперь искать, если ты даже имени не знаешь?.. Спросить не могла?! Вот дура!!! – шмыгнула носом расчувствовавшаяся подруга.

– Не получилось как-то… Ин, что теперь делать-то? – зашмыгала в ответ совершенно несчастная Лиса. Она почему-то была уверенна, что Инка найдет какой-нибудь выход. И та нашла.

– А когда тебя выписывали, он в больнице остался?

– В больнице…

– Так езжай туда!

– С ума сошла? Как я туда поеду? Как из дома выйду? Я же после операции… – и, через паузу, добавила, наталкивая подружку на нужную мысль: – Я туда однане могу поехать…

– Ну, тогда давай вместе поедем? – явно не подумав, ляпнула Инка.

А Лиса, тихо возликовав, тут же пошла в атаку, одновременно стараясь, чтобы разговор был построен так, будто инициатива исходит вовсе не от неё. Она лишь «позволяет» себя уговорить.

Не более.

– Инуль, а какмы это сделаем?

– Как-как?! Сядем на автобус и поедем!

– А когда, Инуль? Когда поедем?

– Да прямо сейчас! Одевайся!!! Я скоро приду!

– А маме, маме я что скажу? Она же звонить будет…

– А ты позвони ей сама и скажи, что мы в кино пошли. Каникулы же… Что, мы уже и в кино пойти не имеем права? – распалилась уже всё спланировавшая Инка.

Так и условились.

Как только Лиса положила трубку и принялась собираться с духом, чтобы позвонить теперь уже маме, чтобы поправдивее ей соврать, как телефон зазвонил сам.

– Слушай! – кричала в трубку только что разговаривавшая с ней Инка. – Нужна причина, почемумы туда приехали! Мы что, просто такприедем и скажем: «Здравствуйте, я ваша тётя!»? Понятно же будет, что к нему! А надо, как будто мы там случайно… Просто мимо по делам ехали. И по пути заглянули. Понятно?

– Понятно, Ин. Только всё равно будет понятно, что не случайно. Хотя… – вдруг вспомнила Лиса, – я ему книгу обещала! Мы ему книгу повезём, Хорошо?

Вопрос с поводом, а значит с соблюдением приличий и нравственных устоев был урегулирован. Оставались «пустяки» – отпроситься у высшей инстанции… У мамы.

* * *

Мама категорически отказала.

Пришлось пустить слезу и долго-предолго уверять, что они будут идти медленно и очень осторожно… И что она – самая добрая и самая лучшая на свете мама и потому должна их обязательно отпустить. Да и когда ещё повезёт посмотреть этот фильм!

– Сегодня последний день, мамочка…

– Опять тебя эта Инка куда-то тащит! – догадалась мама.

Голос у неё был всё ещё сердитый, но чувствовалось – согласилась! А бедная Инка опять виноватая…

Но что делать – путь к счастью тернист и без «жертв» не бывает.

Пусть и Инка жертвой побудет. Чуть-чуть. Для разнообразия.

* * *

Автобус подбрасывало на ухабах. Ещё не отошедшая после операции Лиса ощущала каждую ямочку, каждую кочечку, каждую выбоинку дороги. На всякий случай она прижимала ладонью правый бок. Незаметно. Через карман пальто.

– Сильно болит? – сочувственно наморщив лоб, спросила «расшифровавшая» её «хитрости» Инка.

– Ага… – жалостливо скривилась Лиса.

– Не дай бог швы разойдутся, меня твоя мама убьёт! И зачем это я согласилась с тобой ехать?.. – вдруг зачастила Инка. – А всё ты! Сейчас с тобой что-нибудь случится, а я опять виновата буду!!!

Она ревновала Лису к её положению всеми жалеемой больной.

– Ничего не случится, Инна! – успокоила Лиса и, мужественно вынув руку из кармана, страдальчески улыбнулась и совершенно неубедительно добавила: – И уже ничего не болит. Честно-пречестно!

– Да ты вся белая, прозрачная. Я и смотреть-то на тебя боюсь! – вполне закономерно не поверила Инка.

– Ну, и не смотри! – насупилась Лиса и отвернулась к окну.

– Будешь так со мной разговаривать, одна поедешь к своему подозрительному парню! А ещё считаешься приличной девочкой! Ты же его совсем не знаешь?! Кто он такой вообще? Не окажется, что бандит или хулиган?

– Ой, да какой из него хулиган? – примирительно улыбнулась Лиса. – Ты сейчас его сама увидишь, и тебе он тоже понравится… – и счастливо вздохнула, зная, что ещё одна-две остановки, и она ЕГО увидит! Снова увидит!

* * *

Лиса еле поспевала за широко шагавшей Инкой, но это не мешало ей улыбаться своим приятным мыслям.

Она предвкушала.

Инка оглядывалась на неё строго и осуждающе. Но вряд ли она осуждала подругу на самом деле. Да и любопытство – очень сильный поведенческий мотив. Особенно для женского пола. Кроме того, всегда интереснее оказаться очевидцем событий, нежели довольствоваться слухами, в которых не всегда разберёшь, что там пустой и глупый вымысел, а что – правда.

Любовь бывает разная, и многие понимают её упрощенно, прямолинейно. А то и не понимают вовсе, а понять хочется. Но, если не понять чужую любовь, не разобраться в ней, не разложить по полочкам, то как потом разглядеть и оценить свою?

Оказавшись во дворе больницы, Лиса почувствовала, что струсила. Ноги идти отказывались, голос сел до шёпота, накатило чувство неловкости.

– Ин, может, ты сама туда сходишь?.. Узнаешь что там и как?.. – предложила она нерешительно.

– Ничего себе!.. И что я там скажу? Идём, раз уж приехали, то надо идти до конца! – и она решительно потянула подругу к корпусу. Та брела медленно, упираясь.

– Инн, а давай ты сама передашь ему книгу и сразу же уйдешь?.. Скажешь, что мне ещё нельзя выходить из дома…

– Ты так себя ведёшь, как будто это не тебе, а мне надо! – рассердилась Инка. – Сама передашь ему свою книгу и сама «сразу же уйдёшь»… Ну?!

– Не могу я… Стесняюсь…

Инка разочаровано вздохнула, развела было руками, взглянула снисходительно, но ни с того ни сего вдруг прониклась благородством. Может, поняла чего?

– Ладно, стой тут, а я сбегаю. Узнаю. В какой палате он лежал?

– В той, что рядом с моей. Слева.

Инка решительно потянула на себя дверь корпуса и легко взбежала по ступенькам, а Лиса осталась ждать. Мимо то и дело ходили знакомые медсёстры, удивлялись, спрашивали.

– Ой! Здравствуй!.. Каким ветром? Тебя же выписали вчера… Забыла что-то? – и тут же, не дождавшись вразумительного ответа, сами его находили. – Наверное, к доктору за эпикризом?.. Документы не все забрали?.. Маму ждёшь?..

Лиса краснела и опускала голову. Наверно это принимали за кивок.

Стоять тут, среди этого «почти столпотворения», становилось невыносимо, но тут на крыльцо выскочила растерянная Инка.

– Знаешь, а его здесь больше нет!

– Как нет?.. – у Лисы засбоило сердце.

– Сказали, что выписали ещё утром. За ним машина из училища приезжала.

Всего несколько минут отсутствовавшая Инка выяснила всё: и что звать знакомого Лисы Сашкой, и его фамилию, и то, что на следующий год он оканчивает военное училище…

– Не может быть… Может, это кто-то другой?..

Вслед за Инкой на улицу вышли двое знакомых больных. Один из них улыбался так грустно и так многозначительно, что Лисе даже показалось – вот он-то всё про всех знает и всё понимает.

– А-а-а, девочки… Здравствуйте. Вы к Саше? Книжку ему привезли?

Лиса кивнула и показала свёрток. Вроде того, что да – действительно, мы тут по этому самому книжному делу.

– Опоздали, девочки, – развёл руками бывший сосед и, прикурив от зажигалки своего товарища, благодарно тому кивнул и выпустил в сторону длинную струю дыма.

Нужно было уходить. Уходить ни с чем. Лиса чувствовала себя совершенно опустошённой и какой-то неприкаянной. Чуть ли не брошенной.

– … а… – она с трудом подыскала нужные слова. – Может, Вы его телефон знаете?

– Откуда?.. – выпустил вторую струю дыма её собеседник.

– Пойдём, – ухватила её за локоть Инка.

Всю дорогу она ворчала, что они опозорилась перед людьми, что стыдно приличным девочкам рыскать по больницам и разыскивать какого-то военного парня, даже не зная его имени, и много других «что…». Распалившись, она настолько вошла в роль неумолимого и беспощадного обличителя, что Лисе на какую-то минуту все их злоключения показалось несусветной глупостью.

Её личной глупостью.

* * *

Как назло автобуса долго не было. Стало подмораживать, и они замёрзли как цуцики.

– Не могу я больше стоять. Тут недалеко мой папа работает. Пойдём к нему, чаю горячего попьём? И к тому же – умираю как хочу в туалет… А ты?

– И я тоже… Ин, но только недолго, ладно?

– Когда по твоим делам ходили, то «сколько хочешь» можно было, а как к моему папе – «только недолго»?! Сколько захочу, столько и будем!!!

– Ин, меня мама заругает…

– Ладно, не бойся. Всё будет хорошо!

До работы Инкиного папы и в самом деле было недалеко. Не прошло и десяти минут, как они вошли в давно не ремонтировавшееся здание «Каспара».

– Разве твой папа здесь работает? – удивилась Лиса.

Инка, сколько её Лиса помнила, всегда хвасталась, что её отец – капитан дальнего плавания. И что у него красивая белая форма. И что он ходит в загранку на большом корабле. А раз так, то чего ему сидеть в этом обшарпанном здании?

Но Инку вопрос подруги не смутил.

– Здесь конечно, – ответила она Лисе и смерила таким взглядом, который мог означать только одно: «Как этого можно не знать?»

– А кем он работает?

– Диспетчером… – заволновалась почувствовавшая подвох Инка.

– А он разве не капитан? Ты же говорила…

Инка сразу же сникла, стушевалась, глазки у неё забегали, но она быстро нашлась и тут же перешла в атаку:

– Ты как всегда одна ничего не знаешь! Уже все знают, а ты – не знаешь!!! Капитаном он когда-а-а ещё был! А сейчас он – диспетчер!!!

Последнее было подано так, что сразу стало ясно: диспетчер – ещё тот начальник. Не чета каким-то там «капитанам»!!!

Лиса поняла, что в очередной раз поймала подружку на лжи, но всё же решила потом уточнить у мамы «как такое может быть». Про диспетчера, который главнее любого капитана. Хотя, чего там уточнять? – по рассерженному Инкиному виду и ясно читаемому в её глазах обещанию отомстить за заданный вопрос, было ясно – лжёт!

Инкин отец их приходу удивился и даже не счёл необходимым этого удивления скрывать.

Инка, кося глазом в сторону смущённо застывшей Лисы, что-то долго и настойчиво шептала ему на ухо. В конце концов, тот, соглашаясь, кивнул, но вид у него при этом остался недовольный.

Потом они долго и неторопливо пили чай. Инка с аппетитом уминала сделанные отцом бутерброды с копчёной колбасой. Лиса же лишь глотала слюну. Ей такого теперь ещё долго нельзя, но хотелось – очень! Не смотря на это «уважительное» обстоятельство, Лисе хватило ума не поддаться на не очень настойчивые Инкины уговоры. Умирать, несмотря на все последние неприятности, ей совершенно не хотелось. Потом Инка долго, а оттого нудно и противно, стучала одним пальцем по клавишам пишущей машинки. Лису это пустопорожнее «печатание» изрядно раздражало – чего спрашивается умничать, если бумаги в каретке всё равно нет?

За окном стремительно темнело…

– Ин, пойдём… Нам ещё до дома сколько ехать!

– Подожди, да? – подпустив местного акцента оборвала её Инка. – Я ещё не напечаталась!

Когда там она «напечатается» было совершенно неясно, и Лиса заволновалась всерьёз.

Впрочем, здесь же, недалеко, работала её, Лисы, мама, и рабочий день у мамы ещё не закончился. Пойти что ли к ней? Повиниться пока не поздно… Но оставалась надежда, что они успеют вернуться домой раньше…