Текст книги "Лиса. Личные хроники русской смуты"

Автор книги: Сергей Стукало

Соавторы: Наталья Уланова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 11
Выпускной

Азербайджанская ССР, г. Баку. 25 июня 1988 года. Выпускной вечер

Вымотавшие душу экзамены остались позади. Целых девять непростых экзаменов.

Выдохнув с облегчением и смахнув нечаянную слезу, не замедлившую появиться по поводу предстоящего расставания, Лиса принялась готовиться к выпускному вечеру.

Нарядное платье и красивые туфельки приготовлены заранее, но опасения спугнуть приближающееся событие неосторожным словом не позволяли вести о нём громкие разговоры. Так, изредка. Туманным шепотком…

Осторожничали все, кроме Инки. Та каждый день обзванивала подруг и портила им настроение – плакалась, что ей ещё ничего не подготовили. И нарядного платья у неё нет, и обуви, которую в Баку не достать ни за какие коврижки! Благополучно экипированная Лиса чувствовала себя совершенно неловко. Надо заметить, что неловкость, помноженная на невнятный комплекс вины – отвратительнейшее состояние.

– Маешься? – понимающе поинтересовалась мама. – Ну, что тебе не так? Небось, опять Инка позвонила и выдала очередную гадость?

– Нет, – улыбнулась Лиса. – В этот раз не выдала. Просто жалуется, что к выпускному не подготовлена. И знаешь, мам, мне её жалко… Подруга всё-таки…

– Все беды от таких «подруг», – вздохнула мама, и взгляд её затуманился. – Иногда, злее близкой подруги, врага не бывает… У меня, в своё время, тоже такая «подруга» имелась… Надькой звали… Ох, и стерва была!.. Всё время смеялась над моим единственным приличным платьем. Мол, и старое оно уже, и чиненное, и на все праздники я только в нём… У Надьки-то нарядов хватало. Да и сама она яркая была и красивая – мужиками крутила так, что многие женщины ей простить не могли. Не столько мужиков, сколько наряды. Тогда к этому относились по-особенному. Народ после войны жил бедно – ничего приличного было не достать.

– Совсем-совсем? – осторожно уточнила Лиса и, вспомнив о своих нарядах, порозовела.

Ей стало стыдно за своё безмятежное благополучие.

– Почти, – ответила мама. – Голышом, конечно, не ходили, но таких, как я, с одним приличным платьем, хватало. Мужчинам было проще – они после армии по пять лет в военном ходили. Погоны снимут, и ходят… Чем не женихи?.. А у нас, у женщин, кому нечего «в люди» одеть, против таких, как Надька, – не было никаких шансов. Вот я и решила, когда оказия подвернулась, всю зарплату потратить на наимоднючие в то время капроновые чулки – светлые с чёрной пяткой!!! Дорогущие, но шик был великий! Купила, а вскорости мы собрались идти в город. Надька посмотрела на меня и сказала, чтобы я чулки сняла и постирала. Она где-то слышала про то, чтобы капрон долго носился, – его надо сначала простирнуть! Простирнули. Я хотела их мокрыми надеть, но Надька посоветовала подсушить по-быстрому над керосинкой! И сама взялась это сделать. Естественно, один чулок «случайно» упал в огонь!!! Вот я никуда и не пошла. Весь вечер проплакала…

* * *

Приближался выпускной…

Два дня однокашники Лисы, азартно соревнуясь с такими же выпускниками из параллельного класса, украшали свою половину актового зала. Как чуньки перемазались красками, испортили одежду, которую, разумеется, было жаль, но не до трагизма. Да и какой мог быть трагизм на фоне грядущих событий? В эти дни все – как никогда – много шутили, но ещё чаще смеялись беспричинно, просто от избытка хорошего настроения. Смеялись, хотя души щемила лёгкая, по-особенному светлая тоска.

– Мы расстаемся навсегда! Понимаете, ребята, навсегда… – тоскливо завёл кто-то окончательно истомившийся.

В сказанное никто не поверил, слишком дико оно прозвучало. «Провидцу» хором посоветовали заткнуться и даже пообещали поколотить. Тот благоразумно замолк и, на всякий случай, сделал вид, что он тут не при чём, но первый камушек уже был брошен, и всем как-то разом взгрустнулось.

– Мы будем встречаться! Будем!!! Правда, ребята? – преодолевая неловкость, послышалось сразу с нескольких сторон многоголосо подхваченное утверждение. А кто сказал, что утверждение не может быть сформулировано в виде не требующего ответа вопроса?

Ещё как может!

– Конечно, будем! – тут же откликнулись до того молчавшие. – А, если не получится часто, то каждый год, вечером, в первую субботу февраля, – чтобы все были как штык! Договорились?

Договорились. Многое ли нужно в этом романтичном возрасте и в свойственном ему состоянии души, чтобы безоговорочно и дружно поверить, что с этого дня всё будет хорошо, само собой устроится и произойдёт именно так, как это тебе хочется и видится?

В хорошее верится легко. Поверил, и успокоился.

Ближе к обеду в дверь вошёл отвечавший за оформление зала физик, и, сверяясь с длинным, отпечатанным на машинке списком, принялся внимательно осматривать сделанное. Выпускники, словно дети, стали настойчиво выклянчивать у него признание, что их половина украшена лучше. Правда, же – лучше? Но учитель улыбнулся и погрозил им пальцем. Явно приняв предложенную ему игру, он напустил на себя суровый и неприступный вид и безжалостно раскритиковал их работу. Больше всех досталось стенду с потешными фотографиями, который придумала и оформила Лиса. Она выслушала его ироничный разбор и взорвалась неуправляемой вспышкой эмоций, выразившейся в бросании кистей, опрокинутой банке с краской, мгновенно разлившейся медузоподобной лужей, и поспешном уходе.

– Ну-ка, вернись! – повысив голос, приказал физик, но своим требованием лишь спровоцировал громкий хлопок ни в чём неповинной дверью.

Едва пылающая праведным гневом Лиса переступила домашний порог, как позвонил Ильгар и заявил, что непременно придёт на выпускной – «чтобы увидеть её праздничную и нарядную и порадоваться вместе».

«С ума сошёл…» – перепугалась Лиса и приложила максимум усилий, чтобы отговорить его от этого решения. Сказала, что с ней туда идёт мама, и что там будут учителя и одноклассники, и что ей в этой круговерти будет совсем не до него. И вообще – не дай бог их увидят вместе! Но, если честно, причина её паники была в другом: она ни за что не решилась бы обнародовать это знакомство, и оттого чувствовала себя очень неуютно. Мысленно обозвав себя «националисткой», Лиса сделала неуклюжую попытку смягчить слишком резко прозвучавший отказ, но, похоже, только усугубила ситуацию:

– Я тебе потом расскажу, как всё было…

Парень с минуту молчал, пребывая в растерянности, но затем пришёл в себя и, высказавшись обиженно и энергично, повесил трубку.

Настроение у Лисы пропало окончательно. Было очень обидно. Именно такие неожиданности и прогибают человека до самой земли. Вот так, хочешь, не хочешь, а сам не поймёшь, как по чьей-то совершенно тебе не интересной инициативе вляпаешься в неприятности…

Вечером выяснилось, что лимит приключений одного дня не исчерпан. Лисе предстояла ещё одна встреча. Совсем неожиданная.

Получив аттестат и передав его маме, она, как-то незаметно для себя самой, оказалась чуть в стороне от других одноклассников, заворожённая шумной суетой красочно оформленного зала, под завязку заполненного выпускниками и гостями выпускного вечера, конфетти, разлетающимся от часто взрывавшихся хлопушек, грохочущей музыкой и светом. Голова шла кругом от впечатлений, Лису переполнял восторг.

Кто-то тронул её за руку, и она вздрогнула от этого прикосновения.

Обернулась не сразу, уже зная, предчувствуя, кого увидит…

Рядом с ней стоял и приветливо улыбался её Саша. В тщательно отутюженной форме, зажав снятую фуражку под мышкой и протягивая ей огромный букет.

Цветы! Ей!!!..

В этот миг ей показалось будто где-то высоко в небе, чуть ли не у самых звёзд, зазвучал вальс. Возник, набрал силу и ласковым вихрем закружил её в волнах разлившегося, словно Каспий, чувства.

– …Ты… Это ты!!!.. – обрадовалась Лиса, одновременно смущаясь тому, что Саша смотрит на неё как-то уж слишком пристально. Причём, делает это никого не стесняясь. Впрочем, ей и самой пришлось прикрыть глаза, чтобы не обжечь его рвущимся наружу всепоглощающим ликованием.

– Я! – согласился Саша и, заразившись её смущением, тоже отвёл взгляд в сторону.

Но тут же спохватился, плавно отступил на шаг назад и протянул ей ладонь, а вторую приложил к сердцу и, вдруг, поклонился – легко и элегантно. Словно всю жизнь только и делал, что жил в каком-то старинном, чуть ли не сказочном веке, насквозь пропитанном воспетой восторженными менестрелями рыцарской романтикой, то и дело сражался на всевозможных турнирах и, победив, – вот так легко и изысканно кланялся дамам.

Лиса даже не сразу сообразила, что её приглашают на танец.

Её!..

И повсюду над ними летела радостная, сияющая, красивая музыка…

Вальс!!!

После вальса, когда немного запыхавшаяся и раскрасневшаяся Лиса отошла вместе с Сашей к стене, к ним подошла её подруга. Анаида. Она порывисто шагнула к Лисе и коротко, комариным укусом, едва коснувшись щеки губами, поцеловала.

– Поздравляю! – шепнула она ей на ухо. – Я вам желаю счастья! Настоящего и долгого! – и сразу же куда-то убежала.

Лиса пожала плечами, но, взглянув в Сашины глаза, тут же забыла об этом непонятном происшествии и об Анаиде.

Сразу же после бала к школе подъехали автобусы. Много автобусов – целая кавалькада. Выпускников, их родителей и других гостей повезли на бульвар – встречать рассвет.

Саша всё время держался рядом.

Как это всегда и всюду случается и у влюблённых, ими руководило сердце, а разум молчал, пасуя в присутствии всепоглощающего счастья. Им постоянно хотелось остановиться, отстать от всех и побыть хоть немного, хоть чуть-чуть, но наедине. Зачем? Наверное, затем, чтобы не отвлекаясь на сиюминутное и суетное, заглянуть в глубину своих душ и вслушаться в звучащую в них музыку, ощутить, как трепещет робкое сердце.

Впрочем, так ли уж и нужно было им это уединение?

И без него никто не нарушал их хрупкого одиночества в тёплой ночи приморского парка. Забывшись, они не замечали ни шума набегающих на берег волн, ни веселящихся выпускников, ни шелеста старых, всепонимающих деревьев. Они до самого утра гуляли по набережной, вдоль пахнущего свежим йодом моря, изредка ежась от холода, но так и не решаясь даже соприкоснуться руками Саша простодушно и немного сбивчиво рассказывал о своём детстве и жизни в далёкой северной республике, откуда был родом.

Лиса жадно впитывала рассказанное. Оно казалось ей удивительным и чудесным. Иначе и быть не могло. Её чудесный Саша непременно должен был происходить из какой-нибудь далёкой чудесной страны.

Как сказочный принц…

Лиса знала: сказочные принцы, как и алые паруса, на соседней, насквозь знакомой и поэтому совершенно неинтересной улице – не водятся.

А потом они стояли и смотрели на прохладную воду притихшего моря и слушали тишину удивительно светлой ночи. Старый Каспий, чутко уловив их настроение, катил свои постепенно светлеющие волны почти без шума, с томным спокойствием.

Вскоре рассвет прогнал упрямый предутренний туман, незаметно рассеявшийся в первых солнечных лучах и выпавший алмазной росой на траву и прибрежный песок, на покрытые мелкой пылью листья деревьев. Кончилась ночь, впитавшая столько надежд и впечатлений, принесшая столько радости. Спрятались прекрасные, подмигивающие только им одним звёздочки… Медленно поднималось солнце. Оно ещё не слепило глаза и было совсем нежаркое, приветливое. Но вскоре набравшие силу лучи ударили по воде, и она вспыхнула разом и до самого горизонта засверкала переливчатой рябью расплавленного серебра. Наступившее утро было тихим и прохладным, словно дуновение лёгкого ветерка… Лишь тонкие ветви ив, словно бриллиантами усыпанные подсвеченными солнечными лучами мелкими капельками росы, перечёркивали наполненный розовым свечением утренний воздух. Красота!..

Ослеплённая их сиянием Лиса прикрыла ладошкой не выдержавшие такой роскоши глаза и оглянулась. Державшая её букет мама тут же успокаивающе помахала ладошкой.

Она всё это время шла рядом, чуть приотстав – не хотела им мешать, а, может, просто немного робела или стеснялась. Когда все останавливались, мама стояла тихо, чуть в стороне, боясь ненароком нарушить происходящее на её глазах таинство.

Когда всходящее солнце, наконец, оторвалось от удивительно близкой линии горизонта – многие восторженно закричали, засмеялись, а потом разом заговорили не сдерживая эмоций – громко и радостно.

Мама же, невпопад с общим настроением, вдруг заплакала, и Лиса, очнувшись, тут же бросилась к ней, встревоженная и взволнованная, посмотрела внимательно и чутко, и, расчувствовавшись, сама едва не обронила слезу. Саша стоял чуть поодаль, донельзя смущённый, не решаясь подойти к ним. И она, зардевшись оттого, что позабыла о маме на всю ночь, к нему, к своему Саше, уже не вернулась. Только кивнула издали, и улыбнулась, а затем молча пошла с мамой, крепко взяв её под руку. На душе было легко и грустно. Грустно от завершения знакомого и вполне внятного жизненного этапа и немного тревожно от неопределённости этапа нового, в котором предстоит жить. Жить вполне самостоятельной взрослой жизнью, про которую ей, вчерашней старшекласснице, известно всё и, вместе с тем, ничего не известно. А неизвестность не может не тревожить.

– Мамочка, а он мне будет звонить?.. – спросила Лиса и, словно не зная ответа и потому опасаясь его услышать, спрятала счастливые глаза.

– Думаю, будет, – ответила мама и рассмеялась.

За несколько кварталов от дома Лиса почувствовала как устали сбитые за ночь ноги. Она разулась и пошла босиком, легкомысленно размахивая подцепленными за тоненькие ремешки лёгкими туфельками. Разгоряченные стопы тут же почувствовали коварную шероховатость асфальта и упрямую твёрдость прячущихся в нём мелких камушков, но эмоции брали верх, и эти неприятные, но совершенно второстепенные ощущения отодвинулись куда-то очень далеко. Настолько далеко, что Лиса тут же о них забыла.

– …Мамочка, а я сегодня видела Полярную звезду… А ещё – Малую и Большую Медведиц… – сообщила она и на всякий случай зажмурила хитрые глаза.

– Вот те раз! Да этих «Медведиц» я тебя ещё в детстве научила различать… Разве не помнишь? – удивилась мама.

– Помню!.. Но говорю же тебе – сегодня я их у-ви-де-ла… Словно ВПЕРВЫЕ!!! Мне их САША показал. Оказывается, я на них уже много лет не обращала внимания. НИКАКОГО ВНИМАНИЯ. Представляешь?

– Представляю, – усмехнулась мама.

Потом, до самого дома, они шли молча, лишь изредка переглядываясь и заговорщицки улыбаясь. Судьба умеет дорожить такими моментами. Она ценит их, не забывая подчеркнуть своё удовлетворение якобы «случайными», но от этого не менее приятными, знаковыми совпадениями. Поэтому ни Лиса, ни её мама не удивились, когда, уже во дворе, в чьём-то чужом открытом окне вдруг щёлкнул включившийся динамик, просыпаясь, опробовал голос шорохом опущенной на виниловую пластинку иглы, и из него хлынуло, трогательно и очень славно:

 
«Вальс над землей плывет,
Добрый, как друг, и белый, как снег.
Может быть, этот вальс
Нам предстоит запомнить навек…»
 

Вальс…

Лиса тут же подхватила зазвучавшие в утренней тишине слова и принялась напевать, кружась под такую знакомую мелодию…

– Вот же стрекоза! И откуда только силы берутся? – бурчала мама, качая головой и пряча в уголках губ всепонимающую улыбку.

 
«Я пригласить хочу на танец вас и только вас!»
 

– Меня, мамочка!.. Меня!!! Лиса выхватила у мамы букет, вихрем влетела в подъезд и, продолжая напевать, словно шальной утренний ветерок промчалась по лестничным маршам, а у мамы защемило сердце. Она вдруг ясно ощутила, что всё – выросла дочка… И теперь все её помыслы и всё её будущее принадлежат молоденькому парнишке, оставшемуся стоять там, на бульваре. Курсанту… Стало жаль себя. Захотелось приласкать, прижать к себе свою кровиночку и не отдавать никому и ни за что на свете. Но разве хватит сил и решительности помешать их чувству, их счастью? Нет. Конечно же, нет! Все родители хотят своим детям счастья, и только счастья. Ей осталось одно – тихо смириться, шепча про себя: «Миленькая ты моя детонька, как же я теперь без тебя… Ты ж моё всё…»

Едва отмыв чёрные после прогулки по асфальту ступни, Лиса отправилась отсыпаться. Забравшись в свою уютную постель, она довольно вытянулась, с облегчением вздохнула и моментально уснула. Там, в самой глубине её сна, тут же зажёгся уже знакомый ей огонёк, о котором она так давно и терпеливо мечтала. Огонёк её счастья.

* * *

…Боже мой, как давно это было! В другой жизни, в другом мире…

Глава 12
Институт и разбитый телевизор

В результате революции получилась мёрзнущая голодная страна без водопровода и связи.

Из нижеследующего текста. Вместо эпиграфа

Жизнь нередко сводит сильно различающиеся этносы вместе. Если при этом ослаблены сдерживающие подстрекателей и воинствующих националистов административные тиски, и ситуация пущена на самотёк – жди беды. При этом не важно в чём состоят различия противостоящих друг другу этносов – в уровне ли культуры, в бытовом или религиозном укладе. Уродливый выхлоп накопившегося взаимного раздражения не заставит себя ждать.

После того, как пролилась первая кровь, процесс уже не остановить. Ещё до начала полномасштабной гражданской войны отморозки в обоих лагерях натворят такого, что переполнят идеологические копилки каждой из сторон аргументами в пользу «праведности» именно её позиции и «справедливости» именно её «борьбы». Отморозкам только дай разгуляться – наворотят такого, что изучающих вопрос историков оторопь возьмёт. И не суть, что виновными в эскалации конфликта поначалу кажутся обе стороны. Очень скоро одна их них примет сомнительные лавры лидера в части проявлений звериной жестокости и тотального мародёрства. В силу сравнительно меньшей цивилизованности одной из сторон и истеричного всеведения современных средств массовой информации – этот сценарий и его леденящие душу подробности неизбежно станут широко известны.

Времена, когда историю писал только победитель, канули в прошлое.

Осень 1989 года. Азербайджанская ССР, г. Баку. Институт нефти и химии. Вечернее отделение

Ко второму курсу из двадцати шести студентов инженерно-экономического факультета осталось шестеро. Одни девочки. Часть мальчишек призвали в армию, остальные, те кто имел возможность устроиться за пределами Азербайджана, в срочном порядке уехали из республики. Несколько лет спустя их, отслуживших, но не сообразивших уехать вослед за однокашниками, «осчастливили» азербайджанским гражданством, а затем переловили, словно уголовников, с милицией и отправили воевать на границу с Нагорным Карабахом.

Но вернёмся в 89-й год.

В этом году «Народный фронт» Азербайджана с помощью разделявшего его взгляды национального лобби добился поголовного увольнения бакинских армян с их рабочих мест. Там где простого запугивания оказывалось недостаточно, решительно переходили к прямому насилию. «Указали на дверь» не только старшему поколению, рабочим и инженерам, врачам и работникам культуры. Дискриминация по национальному признаку докатилась и до образовательных учреждений. Включая школы. Представители Народного фронта открыто предупреждали: «Увидим армянского ребёнка в школе – придавим!» [7]7
  Мосесова И.М.Армяне Баку: бытие и исход. Документы. Свидетельства очевидцев. Газетные и журнальные публикации. Факты и комментарии к ним. – Ереван, «Айстан», 1999 г., 336 стр.


[Закрыть]

Педагогов, после их массовых увольнений, в Институте катастрофически не хватало. Занятия то и дело срывались, переносились, отменялись. Впрочем, и учиться на фоне всеобщей сумятицы особого желания не было.

В происходящее не верилось.

Не верилось в то, что Москва бросила своих граждан на произвол судьбы. Осознание того, что помощи ждать не от кого – пока ещё не обратилось в ломающую надежды и судьбы реальность. Ощущение надвигающейся катастрофы ещё не стало определяющим фактором в мыслях, поведении и поступках большинства бакинцев.

В городе ещё оставались армяне.

И продолжали жить русские…

Русские – они вообще странные. Русские не бросают свои дома, даже когда по ним бьёт прямой наводкой артиллерия или когда на них сбрасывают бомбы.

89-й год.

Комендантский час начинался в десять вечера. Соответственно, последняя лекция-«двухчасовка» заканчивалась в двадцать один тридцать. Но, уже после её первого часа, вечерники начинали чуть ли не поминутно намекать преподавателям, что если их вот прямо сейчас незамедлительно не отпустят, то они ни за что на свете не успеют добраться домой. Педагогов тоже касались издержки предвоенного времени, и, по обыкновению, они не возражали против предложения попасть домой вовремя. За время существования Института это, наверное, был единственный период, когда и студенты и преподаватели были столь единодушны в своём наплевательском отношении к учебному процессу.

Обесточив аудитории, прижимаясь к стеночкам длинных тёмных коридоров и стараясь не потерять из виду спину товарища, они уходили через тыльный выход…

Среди девочек ходили слухи, что по вечерам в Институт, в один из женских туалетов пробирается маньяк. Странный пожилой человек в чёрной маскарадной маске. Несмотря на царящий в институтских стенах холод, он раздевается там догола и терпеливо поджидает жертву. Поговаривали, что есть пострадавшие, которые молчат только потому, чтобы избежать позора. Выяснять так ли это, никому и в голову не приходило. В такое и в куда более благополучные времена верилось сразу. Пожалуй, вовсе не комендантский час, а абсурдные, ничем не подкрепленные слухи были самой веской причиной единодушного желания студенток как можно скорее выбраться за пределы мрачных институтских стен.

5-е января 1990 года, пятница

В тот день подруга Лисы Илона (она же её неизменная попутчица по дороге в институт и обратно) на занятия не пришла. Илона всегда отличалась особым чутьём на приближающиеся неприятности. Едва начавшиеся занятия и в самом деле вдруг отменили. Чем-то встревоженные педагоги со странной быстротой распустили студентов по домам.

Лисе пришлось возвращаться домой в одиночку.

Задумавшись о чём-то своем, она лишь на пересечении проспекта Кирова с улицей 28 апреля заметила, что давно проскочила нужный поворот. «Ничего страшного… Сяду на автобус у Кукольного театра или немного пройдусь по бульвару, подышу перед сном свежим воздухом», – решила весь день просидевшая дома Лиса, взглянув на часики, и свернула на Кировский проспект. До комендантского часа было далеко, а пустые улицы опасения не вызывали. Пройдя пару кварталов, она обратила внимание, что, несмотря на довольно позднее время, с торца одной из пятиэтажек собралась довольно большая чего-то сосредоточено ждущая толпа. Вскоре Лиса разгадала причинуу столь странного поведения собравшихся людей: в одном из окон сидевший на подоконнике человек собирался сбросить телевизор. Через мгновение он это сделал. От удара о землю кинескоп телевизора взорвался, и его осколки разлетелись по густо усыпанному битой посудой асфальту.

Стоявшие внизу люди отпрянули, но расходиться не стали.

– Давай ещё! – крикнул кто-то и глумливо засмеялся. – Холодильник у тебя есть? Бросай холодильник!

– Идиоты!.. Бездельники!.. Всё равно ничего вам не оставлю! – спокойно ответил метатель и, откинувшись всем корпусом назад, размашисто, с чувством, плюнул в сторону толпы.

«Надо же – сумасшедший… Разве можно так с людьми разговаривать? Да ещё и цветной телевизор из окна выбросил!» – сокрушенно покачала головой Лиса. Именно такой телевизор родители купили год назад ей на свадьбу. Лиса знала, что деньги на столь дорогостоящее приобретение надо копить целую вечность.

Не желая более смотреть на подобные глупости, она спокойно развернулась и направилась в сторону дома. И ни одна беспокойная мысль не закралась ей в голову.

Вернувшись домой, она без особых эмоций, просто к слову, рассказала домашним о разбившем новенький телевизор «городском сумасшедшем» и даже не уловила, как отец с мамой взволнованно переглянулись – наивность ещё не битых жизнью детей всегда пугает родителей…

* * *

Спать Лиса улеглась одна.

Муж ночевать не пришёл. Остался в части. В расположении Сальянских казарм.

Такое случалось и раньше, но в этот раз он даже не позвонил. Встревоженная этим обстоятельством Лиса подняла телефонную трубку и сразу же поняла, почему всегда педантичный в таких вопросах Сашка так до неё и не дозвонился: гудка не было.

Бакинская АТС не работала.

Сдохла вслед за общественным транспортом, здравоохранением, отоплением и канализацией. Так бывает всегда, когда совершенно несведущие в вопросах коммуникаций, коммунальных служб и прочей инфраструктуры революционеры обещают народу ту или иную свободу. В этот раз была обещана свобода от пришлых элементов и долгожданная (не пойми кем) национальную независимость. В результате революции получилась замерзающая голодная страна без здравоохранения, водопровода и связи. Заметим, однако, что за три последних века ни одна революция в этом отношении исключением не была.

Впрочем, встревоженной отсутствием мужа Лисе было не до пафоса текущего политического момента.

Холодно…

Без Сашкиного тёплого плеча не спалось.

Пытаясь отогреться под тремя одеялами, Лиса вдруг в подробностях вспомнила день, когда в городе начались первые серьёзные волнения.

Их отдел, как обычно, обрабатывал статистические данные по нефтедобыче, когда со стороны проходившего мимо здания Азернефтепрома проспекта послышался нарастающий гул голосов. Яростно скандируемые выкрики были слышны даже сквозь плотно закрытые окна. Тут же зазвонил телефон и кто-то, не назвавший себя, предупредил, что из города, от Дома Правительства, вниз по Гагаринскому мосту идет агрессивно настроенная толпа. Что она, разгромив по пути несколько витрин, уже прошла улицу Гагарина, свернула в их направлении, и вот-вот выйдет на Рабочий проспект. Вскоре вооруженные крупными булыжниками и стальными прутьями люди заполонили собой всю дорогу и примыкавшие к ней обочины. Куда и зачем они направлялись – простому обывателю понять было сложно. В отделе вместе с Лисой работали женщины самых разных национальностей: азербайджанки, армянки, русские, лезгинки, но вряд ли хоть одна из них понимала причины недовольства собравшихся и их цели.

Толпа приближалась.

Молодые, крепко сбитые парни стучали кулаками по крышам и капотам случайно затесавшихся в толпу легковых автомобилей, с силой били ногами по их бортам и колёсам, постепенно оттесняя мешавшие толпе авто к обочинам и на тротуары. Любопытствующие работницы поднялись из-за своих рабочих столов и прильнули к окну. Недоумение, отсутствие негативного опыта, а также непривычность подобных зрелищ приковали внимание женщин, но уже через пару минут они отпрянули от стёкол. В окна полетели камни. Крупные, увесистые булыжники. Примерно такими в не знавшие асфальта времена мостили улицы и, судя по фильмам с революционной тематикой, оборонялись от полиции и казаков восставшие питерские рабочие на январских баррикадах кровавого 1905 года [8]8
  «Булыжник – оружие пролетариата», —очередная пропагандистская утка, появившаяся вскоре после кровавых событий 1905 года и растиражированная потом во множестве «исторических» романов и игровых псевдодокументальных фильмов на революционную тему. В действительности беспорядки начались не во время и не вследствие военных неудач Российской Империи в русско-японской войне, а как раз в тот момент, когда Япония выдохлась и была согласна на как можно более скорый мир. Миром на невыгодных для России условиях сделали его события 1905 года. Что касается мифа о «булыжниках» – он не выдерживает элементарной архивной проверки. Революционеры были вооружены куда лучше противостоявшей им полиции. Даже лучше казаков, поскольку имели в своем распоряжении новейшие пулемёты и винтовки бельгийского и английского производства… Кто заказывал и оплачивал эту и последующую русскую революцию, тот и вооружал революционеров.
  В случае с распадом СССР сепаратистов вооружать не понадобилось. Хватило подкупа высших должностных лиц и лидеров неформалов всевозможных мастей на национальных окраинах страны. Иначе, чем объяснить бездействие первых на фоне синхронной и, что совершенно поразительно, ненаказуемой вспышки активности вторых? Хорошо оплачиваемой, заметим, активности.


[Закрыть].

Посыпались стёкла.

Женщины с визгом бросились к двери отдела, но она оказалась запертой. Стало не на шутку страшно… Кто-то заголосил, кто-то упал в обморок, но самые находчивые и хладнокровные, не растерявшись, принялись сооружать щиты и баррикаду из письменных столов. Большая же часть работниц спряталась под ближайшие столы, и там, охваченные ужасом, причитали, тесно прижавшись друг к другу. Многие плакали, как-то вдруг осознав, что не на шутку разошедшаяся толпа сомнёт всех, не разбирая ни национальной, ни половой принадлежности.

На самом деле боевики «Народного фронта» бесновалась недолго. Минут через двадцать, со стороны той же улицы Гагарина, появились огромные военные грузовики и из них с грохотом посыпались солдаты. Озверевших от собственного всесилия неформалов как ветром сдуло – побросав камни и стальные прутья, давясь, и толкая друг друга, они по газонам и по собственным, сбитым с ног товарищам, устремились в ближайшие подворотни.

Сидевшим в заточении женщинам эти двадцать минут показались часами.

Вскоре дверной замок щелкнул, и в помещение отдела зашёл его начальник. Оказалось, это он закрыл своих работниц и, спрятав ключ в сейф, сам себе пообещал – пока жив, не пропустит за порог ни одного «революционера».

Переживших нервное потрясение женщин отпаивали водой, валерьянкой и нашедшимся у начальника отдела коньяком. Безрезультатно. Рабочий день был безнадёжно сорван, и всех отпустили по домам.

Выходившие из здания работницы проходили сквозь строй молоденьких, одетых в новенькие каски солдат. Солдаты были вооружены широкими пластиковыми щитами и дубинками. Экипированные подобным образом военные тогда ещё были в диковинку…

На следующий день, несмотря на набиравшие обороты тревожные события, все сотрудницы Азернефтепрома явились на работу. Даже те, кто почувствовал недомогание. На какое-то время людям показалось, что власть всерьёз взялась за наведение порядка. Отсиживаться в такое время по домам было стыдно.

Но власть, как всегда, надежд не оправдала. Ни центральная, ни то, что оставалось на тот момент от власти местной.

Из авторской переписки:

В душе мы считали Москву общей столицей. Считали на том же основании, что и все другие жители СССР. И потому помощи ждали именно ОТТУДА! Из Москвы! Мы тогда не понимали, что мы для Москвы – теперь ЧУЖИЕ!

* * *

Первые слухи родились ещё до появления сотрудниц на своих рабочих местах. В коридорах и на лестничных клетках, шепотом, с оглядкой, рассказывали, что генеральный директор, как только всё началось, всех бросил и сбежал через запасной выход.

В его кабинете остался один из заместителей, крепенький невысокого роста мужчина. Он и встретил первым разъярённую жаждавшую крови толпу. Именно он безрезультатно пытался её утихомирить, затем долго упрашивал не ломать стоявший во дворе памятник лётчику – герою Великой Отечественной войны. Перевозбужденные люди его не слушали – кто-то крикнул: «Он предатель! Он армянина защищает!»

Вопрос – может ли бронзовый памятник сбившему более двадцати вражеских самолётов Герою Советского Союза быть армянином, так и остался невыясненным, но зама-азербайджанца безжалостно поколотили.

Свергнутый с постамента памятник потом долго валялся посреди главного двора. После всего пережитого к нему никто и не решился прикоснуться. Наступило время, когда люди перестали заступаться за памятники, могилы и за живущих в их памяти мёртвых – лишь бы живым ничего дурного не сделали…

Трусы!!!

Впрочем, в человеческой истории почти не бывает исключений – когда власть перестаёт защищать своих граждан – трусливое большинство неизменно пасует перед сбивающимися в стаи немногочисленными отморозками.