Текст книги "Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»"

Автор книги: Сергей Солоух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

ГЛАВА 7. ШВЕЙК ИДЕТ НА ВОЙНУ

С. 80

В то время, когда галицийские леса, простирающиеся вдоль реки Раб, видели бегущие через эту реку австрийские войска

Военные действия Первой мировой войны начались для Австро-Венгрии крайне неудачно. На восточном фронте, в Галиции, русские войска отбили первоначальный натиск австрияков и сами перешли в наступление, в результате которого продвинулись на 300 км вглубь вражеской территории, таком образом, 25 сентября 1914, когда русская атакующая волна остановилась, стороны расположились по линии Горлицы – Тарнув на территории нынешней Польши.

Небольшая, протяженностью чуть больше ста километров, река Раба (Raba, так она правильно называется, ПГБ просто повторяет неверное написание Гашека) в результате этого оказалась прифронтовой, текущей с юга на север параллельно линии фронта, примерно в пятидесяти километрах на запад от нее (с истоком у современных Beskids через Rabka-Zdrój, Mszana Dolna, Myšlenice и Dobczyce). Очевидно, что вся отступающая, смятенная с трехсоткилометровой глубины австрийская армия должна была перекатиться через этот неширокий приток Вислы. См. также комм., ч. 1, гл. 14, с. 217 и ч. 1,гл. 15, с. 243.

Здесь вновь возможна датировка. Конец сентября, начало октября. То есть с конца предыдущей главы до начала этой прошло два или два с половиной месяца.

Самого Гашека родина призвала к исполнению воинского долга чуть позже, в декабре 1914-го.

Река Раба, как и Галиция, упоминаются в ранних рассказах Гашека. В одном из них ее зимний живописный потенциал даже обсуждается парой деревенских художниковлюбителей – «Пейзаж Галиции с волками» («Krajina z Haliče s vlky» – «Národní listy», 1905).

в то время, когда на юге, в Сербии, австрийским дивизиям, одной за другой, всыпали по первое число (что они уже давно заслужили).

На южном, сербском фронте, дела австрийцев летом-осенью 1914 обстояли немногим лучше, чем на восточном. На территорию Австро-Венгрии сербы, правда, не вторглись, но со своей подваливших было австрийцев успешно выгнали. То есть и здесь черно-желтых били, что в оригинале выражено с помощью чуть более сильного оборота, чем в переводе:

а dole v Srbsku rakouské divise jedna za druhou dostávaly přes kalhoty to, co jim dávno patřilo.

в то время как на юге, в Сербии, австрийские дивизии одна за другой получали под зад (чего они уже давно заслуживали).

Швейк, когда ему принесли повестку о том, что через неделю он должен явиться на Стршелецкий остров для медицинского освидетельствования

Střelecký ostrov – остров на Влтаве в Праге, который с правым (Нове Место) и левым берегом (Мала Страна) соединяет мост Легии, во времена Швейка – Фердинандов. Назван так потому, что на этом небольшом лесистом клочке земли посреди реки с XV века регулярно проводились разного рода полувоенные мероприятия, включая стрельбы.

Между прочим, в 1882 году, на острове состоялся общесокольский слет. См. комм., ч. 1, гл. 10, с. 129.

Надо заметить, что на острове в начале прошлого века не было ни одного имеющего хоть какое-то отношение к армии или медицине учреждения. Только общегражданские пивные. Но именно в их залах (v hostinských místnostech na Střeleckém ostrově), как свидетельствует объявление, счастливо обнаруженное Ймаром Хонси (JH 2012) в номере газеты «Чех» («Čech», 12.11.1914) о порядке и времени медицинского освидетельствования всех живущих или находящихся в Праге ополченцев, и проходили с 16 ноября по 31 декабря медосмотры этой категории военнообязанных. Именно к ней Швейк после суперарбитрации и должен был относиться (см. комм., ч. 1, гл. 9, с. 125).

Кстати, совершенно замечательным образом, это же объявление из газеты «Чех» позволяет однозначно утверждать, что романный Швейк не жил в Краловских Виноградах. До 1922 года это был самостоятельный город и ополченцы, в нем проживающие, проходили освидетельствование в самих же Виноградах (ресторан «Orfeum», Palackého tř. 147/50), а не на Стршелецком острове, как все пражане.

Ну и последнее: все то же чудное газетное объявление дает чудесную возможность сделать вполне обоснованное предположение о годе рождения Швейка 1878–1883, поскольку ополченцам этих лет, проживающим в Праге, но не пражских призывных округов (напомним, Швейк был комиссован из южно-чешского 91-го полка), предлагалось для освидетельствования явиться на Стршелецкий остров, а вот людей помоложе, начиная с 1884 года рождения, звала для тех же целей ресторация с названием «Городская беседа» («Měšťanskábeseda»). Это не на воде, а в близлежащем к речке Влтаве районе Нове Место (Nové Město). См. комм., ч. 3, гл. 4, с. 204. О возрасте см. также комм., ч. 3, гл. 1, с. 178.

С. 81

Сверху лезут на Краков, а снизу – на Венгрию.

Русские войска остановились осенью 1914-го в 80 километрах от Кракова, а сербы – у границы Хорватии, которая тогда была административной частью Венгрии.

– Неважно, пани Мюллерова, я поеду на войну в коляске. Знаете кондитера за углом? У него есть такая коляска. Несколько лет тому назад он возил в ней подышать свежим воздухом своего хромого хрыча-дедушку. Вы, пани Мюллерова, отвезете меня в этой коляске на военную службу.

Патриот-калека в инвалидной коляске впервые возникает в повести. Только добычей транспортного средства было поручено заняться не служанке, которой у Швейка-сапожника из повести не было, а подмастерью по имени Богуслав. Так, кстати, звали младшего брата Гашека.

Принципиальное отличие ситуации в повести от ситуации романной в том, что Швейка из повести никто на медкомиссию не вызывал и даже не думал, выгнала его на улицу в коляске и заставила кричать: «На Белград, на Белград» бесконечная любовь к родине и царствующей фамилии.

 
Виндишгрец и прочие паны генералы
Утром спозаранку войну начинали.
Гоп, гоп, гоп!
 

См. комм., ч. 1, гл. 4. с. 59 и комм., ч. 1, гл. 1, с. 25.

 
Не робей, ребята! По пятам за вами
Едет целый воз, груженый деньгами.
Гоп, гоп, гоп!
 

Здесь, по всей видимости, в дополнение к комм., ч. 1, гл. 6, с. 74 будет уместно заметить, что денежное довольствие рядового австро-венгерской армии в зависимости от рода войск и части составляло от 6 до 15 крон в месяц.

С. 82

– Не бойтесь, я – доктор Павек из Виноград.

Одно из кажущихся очевидным свидетельств того, что романный Швейк не живет в Виноградах. То есть по меньшей мере странно представляться: «я из Виноград», если дело в этих, собственно. Виноградах и происходит. См. также рассказа Швейка, начинающийся словами «Когда я несколько лет назад жил на Виноградах», комм., ч. 3, гл. 2, с. 82.

См. также комм., ч. 1, гл. 5, с. 64.

С. 83

Швейку недоставало еще только букетика цветов, какие носят все рекруты. Пани Мюллерова раздобыла ему и букет.

Сравни энтузиазм Швейка с похоронным настроением рекрутов из Воднян, что явились на призывной пункт с черными искусственными гвоздиками в петлицах, комм., ч. 2, гл. 2, с. 318.

Старуха толкала перед собой коляску, в которой сидел мужчина в форменной фуражке с блестящей кокардой и размахивал костылями.

В оригинале блестящая кокарда с инициалами императора на ней FJI (František Josef I) – называется народным словом frantík, этимология которого очевидна. Менее очевидна также ходячая народная расшифровка, которая дается в повести – Für Jüdische Interesse. За еврейские интересы. Речь, само собой, прежде всего о банкире Ротшильде, за заслуги перед империей и династией пожалованном Габсбургами баронским титулом, но важнее другое – косвенное выражение известной неуверенности части чехов по поводу настроений своих же, но немецкоговорящих евреев, с кем они. Так, в повести у Гашека не немчура, а какой-то еврей, крикнувший возле коляски Швейка: «Heil!», получает по шапке возле Музея.

Попадаются патриотически настроенные австрийские евреи и в романе. Так, во втором томе парочка была крепко поколочена солдатами, которых вздумала приветствовать возгласами: «Хайль» и «Долой сербов!».

Форменная фуражка – полевое кепи (Feldkappe). Подробнее см. комм., ч. 2, гл. 1, с. 267.

На Вацлавской площади толпа вокруг коляски со Швейком выросла в несколько сот человек,

Вацлавская площадь – Václavské náměstí (разговорное Václavák) – необыкновенно протяженное (750 метров) и больше похожее на широченный бульвар трапециевидное пространство в Новом Городе. Шикарное место. Уже упоминалась однажды Швейком, когда он рассказывал о виселице у Музея. Речь шла о Национальном музее, венчающем высокую, юго-восточную сторону площади. См. комм., ч. 1, гл. 2, с. 44.

Если коляска со Швейком начала свое движение от угла На Бойишти и Сокольской, то, чтобы выйти на Вацлавскую площадь, пани Мюллерова должна была пройти по Мезибранской (Mezibranská) улице. Далее она катит Швейка по западной стороне площади.

а на углу Краковской улицы был избит какой-то бурш в корпорантской шапочке

Угол Краковской (Krakovská) – первый перекресток при спуске с юго-восточной высокой стороны вниз на северо-запад. На самой улице располагались помещения многочисленных клубов (корпораций) немецких студентов – буршей (buršák).

Бурши носили на головах разноцветные (в соответствии с геральдикой корпорации) плоские шапочки, обшитые галунами и напоминающие тюбетейки. Смешные таблеточки, которые не снимались на торжественных мероприятиях даже в присутствии императора. Массовые прогулки буршей по улицам в таком убранстве неизменно воспринимались как антиславянский вызов и часто завершались жестокими побоищами между молодыми чешскими националистами и немецкими студентами. В числе первых не раз бывал и Гашек. Веселый доктор-бурш появляется в третьей части романа и отправляет кандидата в офицеры Биглера в холерный барак. См. комм., ч. 3, гл. 1, с. 65.

В оригинале шапочка называется cereviska и это не германизм, а латинизм. От cervisia – брага, пиво. Пивмолка, в общем. Производное от названия того продукта, потреблению которого члены корпораций всей душой отдавались на своих сходках.

На углу Водичковой улицы подоспевшая конная полиция разогнала толпу.

Водичкова (Vodičkova) – большая улица с трамвайными путями. То есть пани Мюллерова смогла продвинуть Швейка по западной стороне Вацлавка чуть дальше его середины. После Краковской миновала еще два угла с улицей Ве Смечках (Ve Smečkách) и Штепанской (Štěpánská).

Когда Швейк доказал приставу, что должен сегодня явиться в призывную комиссию

В оригинале пристав: revírní inspektor – участковый (от úředně revíry) инспектор. Бржетислав Гула указывает (BH 2012), что инспектора бывали в пражских участках старшие (vrchními) и просто участковые (revírními). Если переносить на русскую почву, у Гашека скорей околоточный – околоточный надзиратель.

Обо всем происшедшем в «Пражской официальной газете» была помещена следующая статья:

В оригинале: v «Pražských úředních novinách», что является контаминацией сложного названия пражского официального листка. Pražské noviny: české vydání Pražských úředmch listů. Официальный орган Místodržitelství králoství českého (Канцелярии наместника чешского королевства). Немецкоязычная версия называлась «Prager Zeitung». Главным образом публиковал законы, указы и прочие правительственные материалы. Однако, кроме официального отдела (Část úřední), в газете имелся и неофициальный (Část neúřední). В этой второй части вполне могло появиться и сообщение о калеке-патриоте.

Вновь упоминается в ч. 1, гл. 8, с. 91 и в ч. 2, гл. 2, с. 272.

С. 84

«Казалось, что вернулись славные времена греков и римлян, когда Муций Сцевола шел в бой, невзирая на свою сожженную руку».

Пародируя типичный высокопарный стиль газетной статьи с обязательными историческими параллелями, Гашек, между тем, сам того не замечая, высмеивает и свои собственные, въевшиеся, как соль и пыль в кожу, привычки и навыки бойкого журналиста, столь нелепо лезущие наружу в первых главах его свободного, не по шаблону выстраиваемого романа.

См. комм., ч. 1, предисловие, с. 21; и ч. 1, гл. 2, с. 42 и вставной фельетон ч. 1, гл. 15, с. 194.

В том же духе писал и «Прагер Тагблатт», где статья заканчивалась такими словами: «Калеку-добровольца провожала толпа немцев, своим телом охранявших его от самосуда чешских агентов Антанты».

«Прагер Тагблатт» («Prager Tagblatt») – умеренная буржуазная пронемецкая газета.

В оригинале начало газетной цитаты содержит русизм – že mrzáka dobrovolce vyprovázel zástup Němců, доброволец по-чешски не dobrovolce, а dobrovolník. Что в контексте чешсконемецкого языкового противостояния невероятно смешно. Причем это не первый и не последний случай использования русизмов именно в «как бы переводной с немецкого» речи. См. комм., ч. 1, гл. 8, с. 93.

«Богемия», тоже напечатавшая это сообщение, потребовала, чтобы калека-патриот был награжден.

«Богемия» («Bohemie») – печатный орган крайне националистической Немецкой прогрессивной партии (Německé strany pokrokové). Следствие этой публикации явится в следующей главе и не принесет Швейку счастья. Не принесет счастья бравому солдату встреча с той же печатной продукцией и позже. В ч. 2, гл. 1, с. 257.

Итак, эти три газеты считали, что чешская страна не могла дать более благородного гражданина.

То есть все, от умеренного до крайнего, включая официальный, выразители немецкой общественной мысли в Чехии.

С. 86

Однако господа в призывной комиссии не разделяли их взгляда. Особенно старший военный врач Баутце. Это был неумолимый человек, видевший во всем жульнические попытки уклониться от военной службы – от фронта, от пули и шрапнелей. Известно его выражение: «Das ganze tschechische Volk ist eine Simulantenbande» /Весь чешский народ – банда симулянтов (нем.)/. За десять недель своей деятельности он из 11 000 граждан выловил 10 999 симулянтов и поймал бы на удочку одиннадцатитысячного, если бы этого счастливца не хватил удар в тот самый момент, когда доктор на него заорал: «Kehrt euch!» /Кругом! (нем.)/.

Надо отметить, что, судя по газетным сообщениям (JS 2011), реальность была не столь ужасающее безнадежной, как изображена в романе. В частности, как сообщала в своем номере от 2.10.1914 «Bohemia»: Bei der Landsturmmusterung, die Gestern auf der Schützeninsel begonnen hat, wurden von 260 Wehrpflichtigen 150 assentiert – Bo время осмотра ополченцев, начавшегося вчера на Стршелецком острове, из 250 призывников 150 были признаны годными к службе.

В общем, не такой уж зверь был не выдуманный, а настоящий старший военврач Баутце. Вполне себе даже душка.

– Осмелюсь доложить, у меня ревматизм. Но служить буду государю императору до последней капли крови,

ale sloužit budu císaři pánu do roztrhání těla – см. комм., ч. 1, гл. 1, c. 34.

Кроме всего прочего, фраза замечательна еще и тем, что впервые в романе Швейк произносит свое излюбленное и по мере развития действия буквально прирастающее к его образу выражение: осмелюсь доложить («Poslušně hlásím», чешский эквивалент «Ich melde gehorsam». В мультиязычной Австро-Венгрии языком армии был исключительно и только немецкий. Опять же, это не относится к венграм, имевшим право в своих частях самообороны использовать родной венгерский.

Годик (HL 1998) сообщает, что согласно статье 94 австрийского служебного устава (Služebný řád pro cis. а král vojsko, 1909 года, он же Dienstreglement), любое устное обращение военнослужащего должно сопровождаться непременным «осмелюсь».

В романе фраза неизменна, как шаблон. В повести встречается еще один вариант: Poslušně prosím. Осмелюсь обратиться.

«Апо, švanda, poslušně prosím, švanda to byla».

Да, шутка, осмелюсь обратиться, это была шутка.

И, что любопытно, в сугубо гражданской обстановке, во время следствия и суда.

Два солдата с примкнутыми штыками повели Швейка в гарнизонную тюрьму.

Конвоиры ведут бравого солдата Швейка на Градчани. См. комм., ч. 1, гл. 6, с. 71.

А бравый солдат Швейк скромно шел в сопровождении вооруженных защитников государства. Штыки сверкали на солнце, и на Малой Стране, перед памятником Радецкому, Швейк крикнул провожавшей его толпе:

– На Белград!

Мала Страна (Malá Strana) – четвертый исторический район Праги, расположен на левом западном берегу Влтавы под холмом, на котором стоят Градчани. Если Старе и Нове Место – районы по своему духу преимущественно буржуазно-чешские, то Мала Страна место скорее немецкое со значительной долей домов и садов чешского дворянства.

Маршал Радецкий (Radecký Jan Josef Václav hrabě z Radce, 1766–1858) – выдающийся австрийский полководец чешского происхождения. Герой наполеоновских, а позднее итальянских компаний. Памятник ему, знаменосцу, взорлившему над головами верных воинов, отлитый из трофейных итальянских пушек, стоял с 1858 года (BH 2012) на нынешней Малостранской площади (Malostranské náměstí), тогда площади Радецкого (Radeckého náměstí). Памятник защитнику монархии и ее герою был снесен чешскими патриотами в бурный период установления первой республики, в 1918-м. Ныне на этом месте ничем не примечательная платная стоянка.

Надо заметить, что от Стршелецкого острова, где Швейк был признан симулянтом, до Градчан есть более короткий и прямой путь, нежели через Малостранскую площадь. Предположительно тюремная больница находилась там же, где и гарнизонный суд с тюрьмой – Капуцинская ул, 2 (Kapucínská ulice, č. 2): ч. 1, гл. 8. Хотя не исключено и то, что тюрьма и больница были в соседнем здании на Лоретанской площади (Loretánské nám. čp. 181). В любом случае, если

Швейка поместили в больничный барак при гарнизонной тюрьме

можно было сразу с Кармелитской (Karmelitská) свернуть на Бржетиславову (Břetislavova), не доходя до площади доброй сотни метров. Но, чтобы Швейк мог облегчить и потешить душу воинственным призывом, Гашек подкинул ему этот щедрый крюк туда, а потом обратно по Нерудовой (Nerudova).

ГЛАВА 8. ШВЕЙК – СИМУЛЯНТ

С. 87

В эту великую эпоху врачи из кожи вон лезли, чтобы изгнать из симулянтов беса саботажа и вернуть их в лоно армии.

Собственная госпитальная судьба вольноопределяющегося Ярослава Гашека этого не подтверждает. В Ческих Будейовицах добрейший госпитальный главврач Петерка (Peterka) готов был лечить писателя, да и не только его одного, буквально до бесконечности, но, увы, во время очередного многодневного исчезновения «выпил – проснулся в Путиме» возникло дело о предполагаемом «дезертирстве», и вернувшегося Гашека пришлось волей-неволей признать здоровым. См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 327.

Вообще же, в первый раз в больницу Гашек попал еще в Праге, сразу после мобилизации, не успев даже тронуться к месту службы в Ческие Будейовици (31.01-9.02.1915). Сохранилась история болезни (RP 1998).

«Diagnóza zní: epistaxe (krvácení z nosu) – a bolesti hlavy. Je nebezpečí, že jsou zachváceny ledviny. Váha 71,60 kg. Nemocný vypije 35 i více sklenic piva denně! Otec zemřel v 63 letech po operaci na chirurgii, matka marasmem v 73 letech».

«Диагноз следующий: эпистаксия (носовое кровотечение), а также головные боли. Подозрение на болезнь почек. Вес 71,6 кг. Больной выпивает 35 и более стаканов пива в день. Отец умер в возрасте 63 лет на операционном столе, мать от старости в 73 года».

Жалобы на плохое самочувствие привели его позднее и на койку будейовицкого лазарета, но вот симулировал ли автор «Швейка» или с его объемами и общей историей потребления жидкостей всех степеней крепости он сам по себе был ходячим наглядным пособием для студентов медиков, в любой момент готовым напугать кого угодно запущенностью и безнадежностью симптомов, сказать с полной уверенностью нельзя. Впрочем, последнее вероятнее всего. И ранняя смерть в возрасте неполных сорока лет кажется этому очевидным подтверждением. Да и перед отправкой на фронт, 25 мая 1915-го, когда все уже в брукском лагере без разбора и оговорок сдавались на пушечное мясо, Гашека при очередном медосвидетельствовании врачи признали годным лишь к нестроевой.

Пытки, которым подвергались симулянты, были систематизированы и делились на следующие виды:

1. Строгая диета: утром и вечером по чашке чая в течение трех дней; кроме того, всем, независимо от того, на что они жалуются, давали аспирин, чтобы симулянты пропотели.

2. Хинин в порошке в лошадиных дозах, чтобы не думали, будто военная служба – мед. Это называлось: «Лизнуть хины».

И так далее… до пункта 5.

Вся эта схема лечения симулянтов практически в неизменном виде была представлена Гашеком задолго до мировой войны и безо всякой еще связи с «великой эпохой» в рассказе «Суперарбитрование бравого солдата Швейка» («Superarbitrační řízení s dobrým vojákem Švejkem»). См. комм., Ч. 1, ГЛ. 2, c. 43.

C. 90

– Я знаю одного трубочиста из Бржевнова

Бржевнов (Břevnov) – во времена Швейка самостоятельный населенный пункт сразу за западной границей Градчани. С 1921 года район Праги. Знаменит своим древним монастырем. Городок вновь упоминается в ч. 1, гл. 9, с. 106.

А монастырь не только упоминается, но и посещается Швейком в ч. 1, гл. 11, с. 156.

В Вршовицах есть одна повивальная бабка

См. комм., ч. 1, гл. 5, с. 62.

– Мне вывихнули ногу за пятерку, – раздался голос с постели у окна, – За пять крон наличными и за три кружки пива в придачу.

В оригинале:

“Já mám vymknutou nohu za pětku,” ozvalo se z řady postelí u okna, “za pětku a tři piva”.

И здесь пятерка (pětka) – не крон, а золотых. Если в кронах, то речь о десятке – 10 крон наличными. Когда Гашек имеет в виду пять крон, он так и пишет – pětikorun, см. комм., ч. 2, гл. 2, с. 286.

См. комм, о денежной системе ч. 1, гл. 6, с. 74.

– Мне моя болезнь стоит уже больше двухсот крон, – заявил его сосед, высохший, как жердь. – Назовите мне хоть один яд, которого бы я не испробовал, – не найдете. Я живой склад всяких ядов. Я пил сулему, вдыхал ртутные пары, грыз мышьяк, курил опиум, пил настойку опия, посыпал хлеб морфием, глотал стрихнин, пил раствор фосфора в сероуглероде и пикриновую кислоту. Я испортил себе печень, легкие, почки, желчный пузырь, мозг, сердце и кишки. Никто не может понять, чем я болен.

Несколько прекрасных комментариев к этому фрагменты прислала врач и блогер coldwindto:

«Большая медицинская энциклопедия сообщает, что пикриновая кислота, она же 2-4-6 тринитрофенол, которую в числе прочей дряни глотал высохший, как жердь, сосед Швейка по палате, целенаправленно употреблялась новобранцами для симуляции желтухи…»

«Отравление ртутными парами в основном проявляется дыхательной симптоматикой, вплоть до развития пневмонии. Но поскольку дядя пил еще и сулему, то у него приключился еще и кровавый понос и рвота, а также затрудненное мочеиспускание и кровь в моче.

Симптомы отравления мышьяком напоминают симптоматику холеры, что, по-видимому, и пытался этот алхимик изобразить.

Раствор фосфора в сероуглероде при приеме внутрь вызывает целую кучу симптомов – это и слюнотечение, и понос, и желтуха, и головная боль, и целый пакет неврологических жалоб (тремор, преходящие параличи, сужение зрачков, бессонница, спутанность сознания и т. д.). Кроме того, сероуглерод вызывает перепады артериального давления, аритмию и красные пятна на коже.

Что же касается опиума и морфия, то бедняга, скорее всего, принимал их, чтобы унять боль и сохранить остатки здравого смысла.

В общем, он говорит совершенно правильно: Я испортил себе печень, легкие, почки, желчный пузырь, мозг, сердце и кишки. Только к этому надо еще добавить желудок и кожу…»

«Да, стрихнин забыла – в основном неврологическая симптоматика, параличи, судороги, вплоть до состояния, напоминающего столбняк. При отравлениях меньшими дозами можно принять за эпилепсию».

С. 91

Наш полковник вообще запретил солдатам читать даже «Пражскую официальную газету».

См. комм., ч. 1, гл. 7, с. 83.

С. 93

В мирное время прыгает, бедняга, как козленок, а разразится война

В оригинале: V době míru běhá takový chudák jako kůzlátko, ale jak vypukne vojna. Vojna (война) – в русском смысле понятное чехам, но очень редко употребляемое слово. Архаизм. Положено говорить válka, как в чешском названии романа «Osudy dobrého vojáka Švejka za světové války». Vojna же в стандартном употреблении – армия, армейская служба. Но Гашеку нравится именно такой праславянский, по-русски звучащий вариант, и он его часто использует. Можно вспомнить ч. 1, гл. 1 – рассуждения Швейка в господе «У Калиха»: Vojna S Turky musí být.

См. предположение о возможных корнях этого в комм., ч. 1, гл. 5, с. 62.

С. 94

Выздоровеете у нас скорее, чем в Пештянах

Пештяны (Piešťany) – город-куророт в Словакии, знаменитый своими горячими источниками, воды которых считаются целебными в первую очередь для ревматиков и людей, страдающих атеросклерозом. В период юношеского бродяжничества 1901–1902 гг. Ярослав Гашек неоднократно оказывался один или с братом Богуславом в этих самых Пештянах.

Я уже ночью заметил, что у меня прошла одышка.

В оригинале já už v noci pozoroval, že mne záducha přešla. Záducha – вполне конкретная астма, а не одышка вообще.

– Коваржик. Осмелюсь доложить, мне был прописан клистир,

– Хорошо, клистир вам еще поставят на дорогу, – распорядился доктор Грюнштейн.

И далее:

Каждый получил предписанную ему солидную порцию. Некоторые пытались воздействовать на исполнителя докторского приказания просьбами или угрозами: дескать, они сами запишутся в санитары, и, может, когда-нибудь нынешние санитары попадут к ним в руки.

Что касается Швейка, то он держался геройски.

– Не щади меня, – подбадривал он палача, ставившего ему клистир. – Помни о присяге. Даже если бы здесь лежал твой отец или родной брат, поставь ему клистир – и никаких. Помни, на этих клистирах держится Австрия. Мы победим!

Фрагмент отсылает к повести, где при выписке Швейка из сумасшедшего дома в связи с призывом всех психов и просто ненормальных на военную службу, бывшему пациенту, бравому солдату также прописывают на дорогу клистир и он принимает его стоически.

Před odjezdem na vojnu, buď omylem, nebo snad aby úplně uvedli jejich duševní stav do pořádku, předepsal jim lékař ústavu klystýr. Když mu jej dával opatrovník, tu řekl důstojně dobrý voják Švejk: «Nešetři mne, jdu bojovat, nelekám se ani děl, a nebojím se ani tvého klystýru. Rakouský voják se nesmí bát ničeho!».

Перед отьездом в части, может быть по ошибке, а может быть для того, чтобы окончательно привести их рассудок в порядок, доктор всем прописал клистир. Когда пришла и его очередь, то Швейк со всем возможным достоинством велел санитару:

– Не щади меня, еду на фронт, пушек не боюсь, и уж твоего клистира тем более. Австрийский солдат не смеет чего-либо бояться!

С. 95

Сам Сократ не пил свою чашу с ядом так спокойно, как Швейк

В оригинале все очень четко: Ani Sokrates nepil svou číši bolehlavu. To есть «чашу с цикутой» (болиголовом).

В это время вдова генерала-от-инфантерии, баронесса фон Боценгейм, прилагала неимоверные усилия для того, чтобы разыскать того солдата

Образ аристократки, благодетельствующей австрийским солдатам, по всей видимости, навеян собственными впечатлениями Гашека от посещения Тоцкого лагеря австрийских военнопленных (см. комм., ч. 1, гл. 11, с. 153 и ч. 1, гл. 14, с. 197) делегацией австрийского красного креста в начале весны 1916 года. Главой миссии была графиня РевереттаБалтхари (hraběnka Reveretta-Bálthary), которая одаривала пленных бельем и деньгами. Другая участница миссии, также графиня Каллиш-Альтенхов (hraběnka Kallisch-Altenhof), раздавала библии, советуя там черпать силы в ожидании победы сил Тройственной коалиции – bibli s poznámkou, že nám ji Rakousko posílá, abychom s důvěrou hleděli na konec války a čerpali z ní sílu. См. фельетон «Из королевской библии» («Z bible kralické» – «Čechoslovan», 1917).

o котором недавно газета «Богемия» писала

См. комм., ч. 1, гл. 7, с. 83.

С. 96

– Даже самые простые свиные шкварки можно есть, покуда они теплые.

Здесь ошибка переводчика, искажающая смысл. В оригинале: I ty sprosté lojové škvarky se dají jíst. Lojové škvarky (вообще, lůj) – как раз не свиной, а любой другой животный жир, говяжий или бараний. Соответственно, такая гадость, которую, в отличие от вкусненьких свиных шкварок, не то что в рот брать, смотреть на них тошно. Буквально несчастный, изголодавшийся человек говорит следующее:

– Даже самые простые шкварки из бараньего сала есть можно, покуда они теплые.

– Полегче насчет гусиных шкварок, – сказал больной «раком желудка», – нет ничего лучше гусиных шкварок!

Самое время, наверное, отметить, что сам Гашек не только любил готовить, но и поесть. Очень гордился своим всегдашним раблезианским аппетитом и совершенно упал духом, когда уже в Липницах, незадолго до кончины, это неизменное свойство его организма стало предательски угасать.

Сесил Пэррот пишет (CP 1983), что пищу Гашек любил самую простецкую. И приводит в подтверждение раскавыченную цитату из книги Радко Пытлика (RP 1998). Вот она в оригинальном виде:

Neměl jíst ostrá jídla, ale měl hrozně rád okurky a lák z nich chodil tajně pít к Invaldovům do špíže. Jejich kuchařka Rézinka Špinarová mu musela připravovat jeho oblíbené jídlo, pro které vymyslel název ”kočičí tanec”. Byl to směs nakrájených vařených brambor, pokrytých opečenými kolečky vuřtů a zalitých rozšlehanými vejci. К tomuto jídlu si natočil pivo a byl spokojený.

Несмотря на запрет есть острое, чрезвычайно любил соленые огурцы и огуречный рассол, втайне ходил к Инвальдам (в гостинец «У чешской короны» в Липнице, хозяином которого был Александр Инвальд) и пил из бочки прямо в погребе. Повариха Инвальдов Резинка Шпинарова должна была готовить его любимое блюдо, которому Гашек придумал название «кошачий танец». Это была смесь крошеного картофеля и нарезанных сосисок, залитых яичной болтушкой. К этому блюду Гашек брал себе пиво и чувствовал себя совершенно удовлетворенным.

Само собой понятно! Чтобы запить такой омлет, если хорошенько посолить, поперчить да сдобрить лучком, и 35 стаканов мало.

С. 97

Камердинер, своими взъерошенными бакенбардами напоминавший Бабинского

Бабинский (Václav Babinsky) – легендарный чешский грабитель и убийца (1796–1879), еще при жизни ставший героем романов. Этакий чешский Робин Гуд. Благородный убийца. Отсиживая двадцатилетний срок, перековался в необыкновенно набожного человеком и, выйдя из тюрьмы, остаток жизни провел садовником в монастыре. На самом распространенном фотопортрете имеет вид совершенно лысого, безусого и безбородого человека, при этом с шикарнейшими веслами бакенбардов, расширяющихся книзу, чтобы в конце концов срастись у шеи под подбородком лопатой.

С. 98

две бутылки какого-то ликера военного производства с этикеткой: «Gott strafe England» /Боже, покарай Англию (нем.)/

Этой фразе, ставшей призывом времени и налезшей на все и вся, как в Австро-Венгрии, так и в Германии, посвящен поздний киевский рассказ Гашека («Československý voják», 1917), с тем же названием «Gott strafe England!». Среди прочего, в этом рассказе повествуется о горькой судьбе вольноопределяющегося Гашека, по приказу командира сочинившего стишок на тему божьей кары Англии, но, увы, с неполиткорректной мыслью о необходимости мобилизации для этого самого Всевышнего. См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 324.