Текст книги "Анк-Морпорк: Миллион Жизней (СИ)"
Автор книги: Sergey Smirnov
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Глава 9
Вселенная держалась на гуле.
Это был не просто звук. Это был фундамент. Низкая, всепроникающая вибрация Квантового Хронометра ввинчивалась в череп, заставляла дрожать пломбы в зубах и наполняла воздух густым, почти осязаемым давлением. И сейчас этот гул становился выше, тоньше, злее. Словно натянутая до предела струна, готовая вот-вот лопнуть.
Вокруг Проныры кипела свара, которая в любой другой день сошла бы за обычную потасовку на рынке. Его собственные, улучшенные версии вели себя точь-в-точь как пауки в банке, только что осознавшие, что банка дала трещину и скоро их всех смоет в сточную канаву.
– Идиот, ты нарушишь каузальную решётку! – шипел Архимаг Джиминиус. Его пальцы, унизанные перстнями, которые в иных мирах стоили бы целое королевство, сплетались в узел из мерцающих рун. Взгляд его был прикован не к противникам, а к Хронометру, как у хирурга, смотрящего на пациента с редкой и крайне заразной формой космической оспы. – Здесь нужна точность! Деликатность! А не… вот это вот всё!
– К крокам твою решётку! – рявкнул Проныра-Торговец. Его камзол из дорогого, но помятого бархата издавал запах паники и дорогих сигар. На лице застыло выражение человека, у которого прямо из-под носа уводят сделку всей его не одной жизни. Он грубо оттолкнул Проныру-Вора, уже по-змеиному подбиравшегося к Хронометру сзади. – Пока ты тут колдуешь свои заумные фокусы, эта штуковина нас всех на ноль помножит!
Он ткнул толстым пальцем в сторону оригинального Проныры, застывшего между ними, как испуганный кролик на финишной прямой собачьих бегов.
– Эй, ты! Да, ты, оригинал бракованный! Сколько ты хочешь, чтобы просто… ну, чтобы ты… перестал существовать? А? Десять тысяч золотых анк-морпоркских долларов? Двадцать? Назови цену! Я куплю твоё право на существование и подарю его… ему! – он неопределённо махнул в сторону Джиминиуса. – Пусть он станет главным. Мне плевать, лишь бы мои склады не превратились в стадо очень удивлённых овец!
– Он не продаётся, – вмешался Проныра-Вор. Его голос был тихим, ровным, и от этого спокойствия по спине бежали мурашки. В руке он небрежно поигрывал тонким, как игла, стилетом. – Он… наш общий актив. Неликвидный, да. Но мы его не продадим. Мы его ликвидируем. Аккуратно.
Проныра слушал их, но не слышал. Голоса сливались в общий шум, во вселенскую мигрень, сдавившую виски. Он смотрел на их лица – своё лицо, но искажённое, отполированное амбициями, властью, деньгами, жестокостью. Они все хотели что-то сделать. Исправить. Захватить. Уничтожить. Выбрать.
Именно в этот момент Хронометр издал новый звук.
Не гул.
Короткий, сухой, почти деликатный щелчок. Словно лопнула старая, пересохшая струна на лютне.
В тот же миг массивный дубовый стул, на котором всего полчаса назад дремал один из младших волшебников, прежде чем его согнала с поста паника, мерцанул. На долю секунды он стал прозрачным, как слеза призрака, а затем… просто исчез.
Не сгорел. Не рассыпался в пыль. Не телепортировался.
Он был стёрт.
На его месте осталась лишь пустота и едва уловимый запах старой, сухой бумаги, мгновенно обратившейся в ничто.
Смерть, до того хранивший величественную неподвижность, слегка наклонил череп. Его коса, поднятая для финального, очищающего удара, замерла в воздухе. Он ничего не сказал, но Проныра вдруг понял.
Процесс пошёл. Без команды. Без разрешения. Аннигиляция, самое чистое и простое решение с точки зрения космической бюрократии, началась автоматически. Машина больше не ждала.
Этот щелчок стал последней деталью в мозаике, которая с болезненным скрежетом складывалась в голове Проныры.
Он смотрел на своих двойников, слишком поглощённых спором, чтобы заметить исчезновение стула. Они суетились. Пытались повлиять, изменить, направить, заставить.
Они кормили машину своей волей.
Воспоминания о других жизнях, до этого бывшие источником мучительной зависти и жгучего стыда, вдруг пронеслись в его сознании не как калейдоскоп сожалений, а как сухие, бесстрастные данные на пергаменте.
Вор, вечно оглядывающийся через плечо.
Герой-стражник, уставший от боли и потерь.
Архимаг, одинокий в своём холодном, как склеп, величии.
Пекарь, счастливый в своей простой, душной пекарне.
Все они были результатом выбора. Маленького или большого – не имело значения. Пойти направо, а не налево. Украсть или пройти мимо. Сказать «да» или «нет». Жениться или остаться одному. Каждый выбор, каждое действие, даже самое ничтожное, было развилкой. Новой трещинкой на стекле реальности. Новым топливом для этого ненасытного гудящего механизма.
И весь шум мира – крики его копий, треск магии, нарастающий вой Хронометра – вдруг схлопнулся. Он не исчез, он просто потерял смысл, превратившись в монотонный, далёкий фон, как шум дождя за окном в тёплой комнате.
В голове Проныры наступила тишина.
Абсолютная. Пронзительная. Звенящая.
Он слышал только два звука: свист собственного дыхания и медленный, тяжёлый, напуганный стук своего сердца.
И в этой тишине родилась мысль. Настолько простая и настолько чуждая всему, что он знал, что от неё перехватило дух.
Проблема была не в том, что выбрать.
А в том, что он вообще пытался это сделать.
Проныра сделал шаг.
Движение было неуклюжим, почти деревянным, словно он заново учился ходить. Старый, стоптанный ботинок шаркающе проскрежетал по каменным плитам, и этот звук прорезал гул, как нож.
Свара прекратилась мгновенно.
Архимаг Джиминиус опустил светящиеся руки. Проныра-Торговец замолчал на полуслове, его рот остался приоткрытым в форме буквы «о». Проныра-Вор втянул стилет обратно в рукав и замер, весь обратившись в напряжённое, хищное ожидание.
Они смотрели, как их неказистый, никчёмный оригинал сделал второй шаг.
И третий.
Он медленно, почти как во сне, шёл прямо к гудящему, вибрирующему сердцу хаоса.
Его медленное, простое, лишённое всякой видимой цели движение в самом центре урагана обладало большей силой, чем все их заклинания, угрозы и деньги. Оно было неправильным. Нелогичным. Оно ломало сценарий.
Он шёл, глядя прямо перед собой. Мимо своих разъярённых, недоумевающих версий. Они были похожи на актёров, которые вдруг увидели, как на сцену во время кульминации вышел статист и пошёл не в ту сторону.
Проныра остановился перед Хронометром.
Воздух вокруг машины был тёплым и подрагивал, как над раскалённой мостовой в полдень. Он пах пылью и чем-то ещё… пустотой. Гул проникал сквозь одежду, вибрировал в костях, отдавался в зубах.
Перед его глазами, на кончике чувствительного эмпатического маятника, покачивалась в такт гудению его старая, помятая, засаленная шляпа.
Причина всего. Символ его нерешительности. Его проклятие.
На секунду в нём вспыхнул первобытный, яростный порыв. Сорвать её. Скомкать. Растоптать. Сжечь одним из заклинаний Джиминиуса. Сделать что-то. Показать им всем – и в первую очередь себе – что он больше не тот слабак, который вешает шляпу на конец света, потому что у него руки заняты.
Рука сама потянулась вверх. Пальцы дрогнули, потянувшись к полям шляпы.
Но он остановился.
Нет.
Это тоже был бы выбор. Это тоже было бы действие. Это тоже было бы топливо для огня.
Он опустил руку.
И пошёл дальше, обогнув постамент Хронометра. Он прошёл мимо Смерти.
Антропоморфная сущность не опустила косу, но и не нанесла удар. Ледяной огонёк в глазницах, до этого выражавший лишь крайнюю степень бюрократического раздражения, теперь мерцал чем-то иным. Чем-то, что в человеческом мире назвали бы чистым, незамутнённым любопытством. Смерть смотрел на Проныру так, словно его любимые, предсказуемые часы вдруг начали показывать время в цвете.
Он не пытался понять. Он просто наблюдал.
В Затонувшем Кабинете было тихо, если не считать шороха пергамента и едва слышного скрипа стилуса.
Лорд Витинари стоял перед своей картой Анк-Морпорка. За последние несколько часов она превратилась из упорядоченной схемы в нечто, напоминающее взбесившегося бумажного ежа после встречи с ураганом. Светящиеся линии переплетались, мерцали и пропадали. Новые листы, нацарапанные рукой Барабанта, были пришпилены поверх старых, создавая многослойный кошмар для любого картографа.
– Сэр, – доложил Барабант, бледный, но, как всегда, безупречно собранный. Его голос был ровным, хотя рука, державшая стопку новых донесений, слегка подрагивала. – Только что поступило сообщение по семафору из реальности Дельта-7-Каппа. Они докладывают, что несколько секторов в районе Незримого Университета… – он замялся, подбирая слово, – …просто перестали отчитываться.
Витинари не обернулся.
– Перестали отчитываться, Барабант? Или перестали существовать? Будьте точны. В нашем деле точность – залог эффективного налогообложения.
– Они… исчезли с карты, сэр. Семафорная башня на здании Гильдии Алхимиков, которая была там ещё пять минут назад, передала «ВСЁ ХОРО…» и пропала. Вместе с собой.
Патриций невозмутимо кивнул, делая быструю пометку стилусом на одном из пергаментов.
– Превосходно. Спишите это как… хм… «непредвиденную оптимизацию городской застройки». – Он сделал паузу, словно пробуя фразу на вкус. – Не забудьте выставить счёт Гильдии Архитекторов за несанкционированный снос. И Гильдии Мусорщиков за невывоз строительных обломков, даже если обломков не было. Принцип важнее фактов.
Он замолчал, обводя взглядом пульсирующую пустоту, которая расползалась по его карте, как чернильное пятно.
– Похоже, кто-то пытается навести порядок без моего ведома.
Его голос был лишён эмоций, но в нём прозвучала нотка глубоко оскорблённого профессионала.
– Это возмутительно. И крайне неэффективно. Подумайте только, сколько налоговых поступлений мы теряем.
Когда Проныра остановился, он оказался позади Хронометра, отгородившись его гудящим корпусом от своих двойников. Он больше не смотрел на них. Он смотрел на глухую каменную стену перед собой.
В зале снова воцарилась напряжённая тишина. Все взгляды были прикованы к его сутулой, жалкой фигуре.
Что он делает? Зачем он зашёл за машину? Он что-то прячет? Готовит какую-то хитрость?
Архимаг Джиминиус нахмурился, пытаясь просканировать пространство за артефактом, но его магия вязла в мощном поле Хронометра. Проныра-Торговец нервно потирал руки, ожидая подвоха. Проныра-Вор медленно, бесшумно начал обходить машину с другой стороны.
Смерть не двигался. Он ждал.
Проныра глубоко вздохнул. Страха больше не было. Только усталость.
Безмерная, тяжёлая, всепоглощающая усталость. Усталость от беготни. Усталость от попыток быть кем-то другим: более удачливым, более смелым, более умным, более богатым, более счастливым. Усталость от самого себя.
Он сделал то, чего не ожидал никто.
Медленно, с натужным кряхтением, которое в наступившей тишине прозвучало оглушительно, словно где-то далеко, в самом основании мироздания, с натугой треснул камень, он опустился на холодный каменный пол.
Спина прижалась к тёплому, вибрирующему основанию Квантового Хронометра. Металл гудел, отдаваясь в его лопатках, в затылке, во всём теле. Это было похоже на то, как если бы он прислонился к огромному, мурлыкающему коту размером с дом.
Он принял всё. Свою никчёмность. Свой страх. Свою старую шляпу, болтающуюся с другой стороны этого механизма. Свою единственную, нелепую, несовершенную жизнь.
Закрыл глаза.
И заснул.
Просто заснул.
Стало так тихо, что каждый мог услышать, как у Проныры-Торговца в кармане нервно звякнули монеты. Двойники замерли, глядя на это с выражением лиц, с каким смотрят на собаку, которая внезапно начала цитировать древнюю поэзию.
И в этой тишине все услышали, как изменился гул машины.
Его высокий, агрессивный, нарастающий тон, похожий на вой сирены, дрогнул. Он споткнулся, сбился с ритма, а затем начал медленно, неуверенно затихать. Он превратился в ровное, спокойное, почти умиротворённое гудение.
Машина, созданная для того, чтобы измерять и разветвлять реальности на основе выборов, действий и волевых импульсов, столкнулась с состоянием, для которого у неё не было ни единого алгоритма.
С состоянием абсолютного, чистого, безусловного бытия. С полным и окончательным принятием.
Машина не знала, что с этим делать.
И потому начала останавливаться.
Глава 10
Тишина, когда она приходит на смену невыносимому шуму, весит тонну.
Это не просто отсутствие звука – это давление. Тяжесть в ушах, словно мир заложило ватой. Воздух, до этого натянутый, как струна, вдруг обвис, сделался плотным и неподвижным.
Всё началось с гула.
Или, точнее, с того, как он изменился. Агрессивный, всепроникающий вой Квантового Хронометра – звук, похожий на скрежет ногтей по доске мироздания, – вдруг споткнулся. Высокая, паническая нота сорвалась, словно игла, соскочившая с пластинки.
И на смену ей пришло нечто совершенно иное.
Низкое, ровное, почти домашнее урчание.
Звук, который издавал бы кот размером с собор, если бы нашёл наконец идеальное место, чтобы свернуться клубком и уснуть.
Этим местом был Проныра.
Он лежал на боку, на холодных, пыльных плитах Незримого Университета. Подложил ладонь под щеку. Его грудь мерно вздымалась, а из приоткрытого рта вырывался тихий, едва слышный посвист. Маленький, грязный, совершенно ничтожный человек, который только что, сам того не зная, нажал на самую большую во вселенной кнопку с надписью «ВЫКЛ.».
Архимаг Джиминиус замер. Проныра-глава Гильдии Воров застыл, так и не завершив выпада. Проныра-торговец, чьи губы были уже сложены для очередного вопля ужаса, так и остался стоять с открытым ртом. Все его успешные, могущественные, состоявшиеся версии уставились на спящего неудачника. Уставились с тем же ошарашенным выражением, с каким смотрели бы на таракана, который вдруг принялся декламировать сонеты.
Сражение. Интриги. Борьба за право быть самой настоящей версией себя. Всё это захлебнулось, столкнувшись с поступком настолько абсурдным, что для него не существовало ни тактики, ни контрзаклинания.
И тогда началось.
Не взрыв. Не грохот. А… упрощение.
Вселенная, как выясняется, чудовищно ленива. Столкнувшись с бесконечным числом одинаково сложных путей, порождённых выбором, она впала в панику, как чиновник, которому принесли сразу два противоречащих друг другу приказа. Но когда ей предложили один-единственный, до идиотизма простой путь – путь бездействия, – она вцепилась в него с отчаянным, почти слышимым вздохом облегчения.
Призрачные стены, мерцавшие по краям зала, перестали мерцать. Они не исчезли – они просто никогда не появлялись. Коридоры, ведущие в реальности, где у магов были пенсии побольше, а у гоблинов – избирательное право, поблекли. Они стекли вниз, как акварель под долгим дождём, и просто… перестали быть.
Воздух, до этого густой от запахов тысяч других Анк-Морпорков – от аромата никогда не испечённых пирогов до металлического привкуса магических дуэлей, – стал проще. Он истончился. Теперь он пах просто камнем, вековой пылью и лёгким, едва уловимым страхом.
Словно кто-то медленно и методично выкручивал ручку громкости на вселенском радио, пока в эфире не осталась лишь одна, самая скучная и предсказуемая станция.
СМЕРТЬ, в отличие от остальных, не выказывал и тени удивления. Он стоял в абсолютной неподвижности, и вид у него был, как у налогового инспектора, который обнаружил, что должник, вместо того чтобы бежать из страны, просто сжёг всю свою бухгалтерию. Решение радикальное, несомненно. Но в некотором роде эффективное.
В это самое время, в своём кабинете, заваленном книгами и сомнительными приборами, Понда Стиббонс, заведующий кафедрой Неоправданно Сложных Исследований, перестал грызть свой карандаш. Он с ужасом смотрел на главный труд своей жизни – Нарративно-Энтропийный Стабилометр модели «Парадокс-7».¹
Стрелка, которая последние несколько дней билась в конвульсиях, как эпилептик на ярмарке, вдруг дёрнулась. Она замерла. И с тихим, разочаровывающим щелчком указала на сектор «Скучно, но стабильно».
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь капающей из реторты жидкостью, которая, по идее, капать не должна была.
Понда Стиббонс долго смотрел на замершую стрелку. В его глазах читалось не облегчение, а глубочайшее, почти детское разочарование. Конец света был так близко. Столько всего можно было записать, столько графиков построить…
Он тяжело вздохнул, поправил очки и макнул перо в чернильницу. В его лабораторном журнале появилась новая, нацарапанная с досадой запись:
«Гипотеза: состояние полного экзистенциального бездействия субъекта, вероятно, приводит к коллапсу нарративной функции Вселенной. Требуются дальнейшие, желательно менее опасные для мироздания, эксперименты. Возможно, с использованием ленивцев. Или студентов первого курса».
Первым, как и следовало ожидать, запаниковал Проныра-Торговец.
Он всегда был чувствителен к материальному. И сейчас он чувствовал, как материальное его покидает.
– Мой камзол… – прошептал он, глядя, как рукав его роскошного бархатного одеяния становится полупрозрачным, и сквозь него просвечивает каменная кладка стены. Он ощущал не ткань, а лишь лёгкую щекотку на коже, словно от паутины. – Я… я его почти не чувствую.
Он судорожно захлопал себя по карманам, но пальцы прошли сквозь ткань, как сквозь утренний туман.
– Деньги! Мои деньги! – его голос сорвался на панический визг. – Джиминиус, ты же… ты же маг! Сделай что-нибудь!
Привычное выражение высокомерного интеллекта сползло с лица Архимага Джиминиуса, как дорогая мантия с плохо сделанной вешалки, оставив после себя лишь растерянную, почти детскую бледность. Рука Архимага взметнулась, пытаясь сотворить простейшее стабилизирующее заклинание. Из его пальцев посыпались лишь несколько тусклых, анемичных искорок, которые тут же, не долетев до пола, погасли.
– Силовые линии… – пробормотал он, глядя на свою руку. Она подрагивала, теряя чёткость, словно отражение в воде. – Они не отвечают. Они просто… их нет.
– Ты обещал! – Проныра-глава Гильдии Воров, чья фигура рябила, как плохо настроенный иконограф, схватил Джиминиуса за рукав. Ткань расползлась в его пальцах облачком пыли. – Ты говорил, твой мир самый стабильный! Самый настоящий!
– Он был стабильным! – огрызнулся Архимаг, отчаянно пытаясь удержать собственную форму силой воли. Он смотрел на спящего Проныру с такой ненавистью, что, казалось, мог бы прожечь в нём дыру. Если бы у него ещё осталась энергия на то, чтобы что-то прожигать. – Он был основан на логике! На правилах! А потом этот… этот никто… он просто… уснул! Это же… нечестно! Это нарушает все законы физики, магии и здравого смысла!
Он проиграл.
Не более сильному магу, не более хитрому вору. Он проиграл апатии. Вся его жизнь, его знания, его власть, его безупречно выстроенная реальность – всё это оказалось слабее одного уставшего идиота, который просто сдался.
Это было не страшно.
Это было оскорбительно.
Их миры, которые ещё мгновение назад мерцали за иллюзорными окнами Университета – сияющие шпили, оживлённые торговые площади, библиотеки, где были собраны все знания, – теперь блекли. Они теряли цвет, потом форму, превращаясь в наброски углём, а затем и вовсе стирались, оставляя за собой лишь серую, безликую пустоту.
Они не умирали. Они становились неважными.
Проныра-Торговец издал тихий всхлип. Первым исчез его толстый живот, нажитый на несправедливых сделках, словно Вселенная решила в первую очередь избавиться от самого вопиющего нарушения баланса. Затем растаяли роскошные сапоги из кожи дракона, оставив его стоять на полупрозрачных, призрачных ногах. Последним исчезло его лицо, искажённое паникой, которая была абсолютно нематериальна и потому не представляла для процесса коллапса никакого интереса.
Из его распадающегося кармана, который уже был не более чем воспоминанием о кармане, выкатилась одна-единственная, тяжёлая золотая монета.
Она не исчезла вместе с ним.
Она с оглушительным в этой мёртвой тишине звоном ударилась о каменный пол.
ДЗИНЬ!
Монета закрутилась, прокатилась пару футов и замерла. Орлом вверх.
Этот звук был всем, что осталось от всех их амбиций. Единственная материальная точка в конце очень длинного и бессмысленного предложения.
Когда звон монеты затих, СМЕРТЬ пошевелился.
Он стоял в той же позе, в какой замер несколько минут – или вечностей? – назад. Коса была занесена для удара, для окончательной и бесповоротной аннигиляции. Для наведения ПОРЯДКА.
И вот, порядок был наведён. Без его участия. Самым нелогичным, самым абсурдным, самым… человеческим способом из всех возможных.
С медленным, почти ритуальным движением, которое казалось оглушительно громким в этой тишине, он опустил косу. Остриё с тихим скрежетом коснулось каменного пола.
СКРРРЖЖЖ.
Его работа была сделана. Или, точнее, она отменила саму себя.
Он смотрел на спящего Проныру. В его сознании, если это можно было так назвать, не было эмоций. Был лишь поток аналитических данных, которые отказывались сходиться в стройную картину.
ЗАДАЧА: ЛИКВИДАЦИЯ НАРРАТИВНОЙ АНОМАЛИИ.
ОЖИДАЕМЫЙ РЕЗУЛЬТАТ: ХИРУРГИЧЕСКИ ТОЧНОЕ УДАЛЕНИЕ ВСЕХ ПАРАДОКСАЛЬНЫХ ВЕТОК РЕАЛЬНОСТИ ПУТЁМ ПРЯМОГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА. ПОРЯДОК, ВОССТАНОВЛЕННЫЙ ЧЕРЕЗ ПРИМЕНЕНИЕ СИЛЫ.
ФАКТИЧЕСКИЙ РЕЗУЛЬТАТ: САМОПРОИЗВОЛЬНЫЙ КОЛЛАПС АНОМАЛИИ, ВЫЗВАННЫЙ ПОЛНЫМ ОТКАЗОМ ПЕРВОПРИЧИНЫ ОТ ДАЛЬНЕЙШИХ ДЕЙСТВИЙ.
Победила не сила, а слабость. Не борьба, а принятие. Не шум, а тишина.
ЕГО МОДЕЛЬ ВСЕЛЕННОЙ, АККУРАТНО ВЫСТРОЕННАЯ НА НЕЗЫБЛЕМЫХ ЗАКОНАХ ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ, ТОЛЬКО ЧТО ВЫДАЛА КРИТИЧЕСКУЮ ОШИБКУ. Люди были не просто переменными в великом уравнении. Они были ошибкой округления, которая имела наглость менять весь результат.
Он медленно шагнул к Хронометру. Машина больше не выла. Она тихо и ровно гудела, как довольное животное. Этот звук был… стабильным.
СМЕРТЬ протянул костлявый палец и коснулся медного корпуса машины.
И замер.
Он почувствовал это. Он, как никто другой, чувствовал фундаментальные потоки вселенной. Раньше Хронометр был похож на открытый всем ветрам перекрёсток, где сталкивались миллионы дорог. Теперь он стал дорогой с односторонним движением.
Машина не просто остановилась. Она перекалибровалась.
Раньше она реагировала на волевые импульсы, на акты выбора, на малейшее колебание намерения. Она была настроена на действие.
Теперь… теперь она была настроена на единственное, что осталось. На сознание спящего Проныры. На его покой.
Реальность была спасена. Но теперь её стабильность держалась на душевном равновесии самого нестабильного человека во вселенной. Как только Проныра проснётся, как только он снова столкнётся с необходимостью выбрать, что съесть на завтрак, или решить, в какую сторону повернуть, его привычная, парализующая нерешительность, его внутренний хаос… машина могла воспринять это как новый импульс. И запустить весь этот балаган заново.
Мироздание было починено с помощью очень специфического вида изоленты. И эта изолента могла отклеиться в любой момент.
СМЕРТЬ понял, что его работа не окончена. Она просто сменила профиль. Он перешёл из отдела ликвидации последствий катастроф в отдел круглосуточного технического надзора за крайне ненадёжным предохранителем.
Он медленно повернул голову. Его взгляд, лишённый глаз, но видящий всё, остановился на спящем Проныре. Затем он опустился ниже, на одинокую золотую монету, сиротливо лежащую на полу.
Последний артефакт бесконечных амбиций. И причина всего хаоса, свернувшаяся калачиком на полу.
В пустых глазницах Смерти отражалась вся абсурдная, нелогичная и невыносимо сложная простота мироздания.
Он не произнёс ни слова.
И в этой тишине заключалось его самое глубокое, самое абсолютное… удивление.
¹ Точнее, на Нарративно-Энтропийном Стабилометре модели «Парадокс-7», который Понда собрал сам из старых часов, нескольких алхимических реторт и клетки для хомячка. Хомячок, по его теории, должен был обеспечивать константу биологической непредсказуемости, но он сбежал ещё на прошлой неделе. Эта мысль заставила Понду нахмуриться. Отсутствие контролируемой непредсказуемости вполне могло привести к неконтролируемой. И, что ещё хуже, к потере залога за хомячка.
