Текст книги "Анк-Морпорк: Миллион Жизней (СИ)"
Автор книги: Sergey Smirnov
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Глава 3
Переход – это не хлопок. Не вспышка света. И уж точно не элегантное скольжение сквозь эфир, как любят расписывать это волшебники в своих пыльных, невыносимо скучных книгах.
Переход – это грубо.
Это как если бы Вселенная решила, что ты – старый, грязный носок, и вознамерилась вывернуть тебя наизнанку. Не торопясь. Через ушное отверстие.
Сначала исчезает пол. Затем – воздух. Затем – само понятие «ты». Остаётся лишь одно-единственное, всепоглощающее чувство. Тошнота. Но это тошнота не от качки, а от самого факта бытия. Тебя одновременно растягивает в бесконечность и сжимает в точку размером с блошиное колено. Вкус во рту – концентрированная эссенция всего того, что могло бы быть, но не случилось. Вкус несостоявшегося поцелуя, невыигранной лотереи, недоеденного пирога и смертельной раны, от которой ты увернулся в прошлом году.
Проныру выплюнуло на четвереньки посреди мостовой. Его тут же стошнило. Но вышло не содержимое скудного ужина, а нечто призрачное, мерцающее. Обрывки возможностей, осколки вероятностей. Секунду на брусчатке лежал образ идеально подделанного кошелька, а в следующий миг – раздавленный цветок.
– ЭТО ПРОЙДЁТ, – сообщил безэмоциональный голос в его голове. – В КОНЦЕ КОНЦОВ.
Проныра, кое-как подняв голову, вытер рот дрожащей рукой. Воздух здесь был другим. Гуще. Пахло жареным луком, пролитым пивом и… деньгами. Не просто звоном монет, а запахом дорогих кожаных кресел, полированного дерева и лёгкого, едва уловимого высокомерия.
Они стояли перед таверной. Вывеска гласила: «Полный кошель». Дерево было тёмным, лакированным, а латунная ручка на двери начищена до такого блеска, что в ней можно было разглядеть своё искажённое, испуганное лицо. Проныра никогда не видел такого чистого заведения. Это насторожило его больше, чем выворачивание наизнанку.
– НАША ПЕРВАЯ ОСТАНОВКА, – констатировал Смерть, который, разумеется, стоял рядом в идеальной неподвижности, словно был здесь всегда. Его плащ не шевелился, хотя по улице гулял сквозняк, пахнущий чужим успехом.
– Это… что? – прохрипел Проныра.
– ВАРИАНТ, ГДЕ ВАШ ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ПЛАН УДАЛСЯ. ВЫ НАКОПИЛИ СТАРТОВЫЙ КАПИТАЛ И ОТКРЫЛИ СВОЮ «СЛЕГКА НЕЧЕСТНУЮ ЛАВКУ». В ДАННОМ СЛУЧАЕ – ТАВЕРНУ.
Проныра уставился на вывеску. Его мечта. Вот она. Во плоти, дереве и латуни. И почему-то при виде неё по спине пробежал не восторг, а ледяной, липкий ужас.
Внутри было шумно, но не весело. Люди пили, но как-то напряжённо, будто сдавали экзамен.
За стойкой, отдавая резкие, как щелчок кнута, приказы двум мордоворотам, стоял он. То есть не совсем он.
Этот «он» был одет в камзол из тёмно-зелёного бархата, пусть и слегка потёртого на локтях. На пальце тускло поблёскивал перстень с камнем, который издалека можно было принять за изумруд. Но главное было не это. Главным было лицо. Его собственное лицо, но стянутое в узел постоянной, едкой тревоги. Левый глаз этого Проныры-Босса подёргивался в рваном, нервном ритме. Он не смотрел на посетителей – он их сканировал, выискивая угрозу в каждом жесте, в каждом взгляде.
– Эй, ты! – рявкнул он на одного из вышибал. – Косой Пит! Заднюю дверь проверял?
– Так… пять минут назад, босс…
– Проверь ещё раз! И скажи этому бочкарю, что если его пиво ещё раз будет нести дохлятиной, я ему этот бочонок… – он осёкся, заметив Проныру и Смерть, подошедших к стойке. Его взгляд скользнул по ним, оценивая. – Чего надо? Не видите, люди работают?
Проныра открыл рот, но слова застряли в горле. Он смотрел на свою сбывшуюся мечту, и мечта эта выглядела как человек, который не спал неделю и всерьёз подозревал, что его стул хочет его убить.
– Э-э-э, господин… – выдавил он. – Я… то есть, вы… В общем, дело такое…
– Говори быстрее, у меня нет всего дня, – прошипел Босс, потирая дёргающийся глаз.
– Я просто… ну, хотел спросить… – Проныра сглотнул. Воздух в таверне вдруг стал тяжёлым, как мокрая тряпка. – Вы… вы счастливы?
Вопрос повис в прокуренном воздухе.
Проныра-Босс уставился на него. Секунду, другую. А потом рассмеялся. Это был ужасный смех – сухой, трескучий, без единой капли веселья. Смех человека, который только что обнаружил трещину в фундаменте собственного дома.
– Счастлив? – он переспросил, и несколько посетителей за ближайшими столами нервно заёрзали. – Счастлив?! Да ты издеваешься? У меня три поставщика пытаются всучить мне разбавленное пойло. Гильдия Воров¹ требует долю, о которой мы в жизни не договаривались, потому что их глава, видите ли, увидел во сне, что я ему должен. Городская Стража заходит сюда пообедать и «забывает» кошельки с такой регулярностью, что я скоро смогу открыть музей потерянных кошельков сержанта Колона! А этот идиот, – он ткнул пальцем в сторону Косого Пита, – вчера чуть не спалил весь подвал, пытаясь поджарить сосиску на свечке! Счастье, дружок, – это для тех, у кого нет ничего, что можно потерять. А теперь проваливай. От тебя несёт… – он поморщился, – отчаянием. И бедностью.
Нашего Проныру обожгло дикой, жгучей завистью к бархатному камзолу и одновременно паническим ужасом от вида человека, который получил всё, о чём он, Проныра, мечтал бессонными ночами в вонючих ночлежках. И это «всё» превратило его в дёрганого, озлобленного параноика.
– ПОЛАГАЮ, ОТВЕТ ПОЛУЧЕН, – беззвучно сообщил Смерть. – НАМ ПОРА.
Он развернулся, и его плащ качнулся, как занавес в конце очень плохой пьесы. Проныра, опустошённый, поплёлся за ним.
У самой двери Косой Пит, тот самый вышибала, снова возвращался от задней двери. Он случайно поднял глаза и увидел их – своего босса у стойки и точно такого же человека, выходящего из таверны. Он застыл, челюсть отвисла. Глаза превратились в два оловянных пенни. Он смотрел на одного, потом на другого. Кружка с пивом выскользнула из его ослабевших пальцев и с оглушительным грохотом разлетелась на сотню осколков по каменному полу.
Смерть на мгновение остановился.
– ЕЩЁ ОДНА НИТОЧКА В ОБЩЕМ КЛУБКЕ БЕСПОРЯДКА, – произнёс он, ни к кому конкретно не обращаясь. – НЕПРОФЕССИОНАЛЬНО.
И они шагнули в слепящее ничто.
Второй переход прошёл чуть легче. По крайней мере, Проныра был к нему готов и успел сжать зубы. Тошнота всё равно подкатила к горлу, но на этот раз во рту остался лишь чистый, холодный вкус полированного металла и чего-то похожего на сожаление.
Они стояли во дворе Городской Стражи. Но это был не тот двор, который знал Проныра – не заплёванная, заваленная окурками площадка, где вечно пахло дешёвым пивом и страхом. Этот двор был… чистым. Брусчатка выметена. На стенах ни одной неприличной надписи. У входа висела длинная медная доска, сплошь покрытая именами. «Они пали при исполнении». Список был пугающе длинным.
Воздух пах резко, почти стерильно – карболкой и чем-то ещё, похожим на остывший после грозы камень. Но если принюхаться, можно было уловить под этим тонкий, почти неслышный, въевшийся в стены медный запах старой крови. Это был запах порядка. И цены, которую за него платили.
Из главного здания вышел высокий, подтянутый мужчина в идеально начищенной кирасе. Он двигался с уверенностью человека, привыкшего командовать, но заметно хромал на левую ногу, а его лицо, знакомое до боли, пересекала сеть тонких белых шрамов.
Даже стоя на месте, он выглядел так, будто несёт на плечах невидимый, но очень тяжёлый груз. Взгляд его был устремлён не на двор, а сквозь него, на тысячу других таких же дворов, которые он патрулировал в прошлом и будет патрулировать в будущем. Взгляд человека, который слишком давно не моргал.
Это был Капитан Джим.
– НАША ВТОРАЯ ОСТАНОВКА, – сообщил Смерть. – ВАРИАНТ, ГДЕ ВЫ, ВНЯВ ГОЛОСУ СОВЕСТИ, ПОСТУПИЛИ НА СЛУЖБУ В СТРАЖУ. И, К ВСЕОБЩЕМУ УДИВЛЕНИЮ, ПРЕУСПЕЛИ.
Проныра не мог вымолвить ни слова. Он просто смотрел.
Капитан Джим подозвал молодого, зеленощёкого стражника.
– Констебль Овнингс, – его голос был спокойным, но не оставлял места для возражений. – Сколько раз я говорил, что ремешок на шлеме должен быть затянут? Ты хочешь, чтобы в первой же потасовке он слетел с твоей пустой головы и покатился под копыта лошади какого-нибудь тролля?
– Виноват, капитан! – пискнул констебль, краснея до корней волос.
Капитан Джим вздохнул. Это был вздох человека, который повторял эти слова тысячу раз и будет повторять их ещё тысячу. Его рука сама поправила ремешок на шлеме юнца, а потом по-отечески, но тяжело, ладонь легла тому на плечо.
– Просто будь внимательнее, сынок. От этого зависит твоя жизнь. И жизнь того, кто стоит рядом с тобой.
В этом простом жесте было столько ответственности, столько невысказанной тяжести, что Проныру прошиб холодный пот. Эта жизнь, полная смысла, долга и уважения, пугала его гораздо, гораздо больше, чем воровская паранойя. Это была жизнь, где каждый день нужно было делать выбор. Выбор, от которого зависели другие. Жизнь, где ты – стена между городом и хаосом. А в стену, как известно, постоянно что-то бьётся.
Проныра попятился в тень. Он не хотел, чтобы этот человек его увидел. Он чувствовал себя грязным, мелким, никчёмным рядом с этим уставшим героем, которым он мог бы стать.
Проходя мимо того места, где в тени прятались незваные гости, капитан качнулся, и из его кармана на брусчатку выпало что-то маленькое, серое. Он даже не заметил.
Проныра разглядел предмет. Это был крошечный, сильно потёртый оловянный солдатик. Игрушка, которую кто-то очень долго носил в кармане.
Смерть, невидимый для всех, кроме своего спутника, шагнул вперёд и медленно, почти торжественно, наклонился. Его костлявые пальцы аккуратно, чтобы не поцарапать, подняли игрушку. Мгновение он рассматривал её, слегка наклонив череп, словно читал невидимую историю, выгравированную на потёртом олове. Затем, с той же аккуратностью, он спрятал солдатика в бездонных складках своего чёрного плаща.
Проныра молчал. Он вдруг понял, что его спутник – не просто гид или космический аудитор. Он был ещё и хранителем. Хранителем последних, самых незначительных следов исчезающих историй.
И от этой мысли ему стало ещё страшнее.
Третий Сдвиг выбросил их в никуда.
Не было ни пола, ни потолка, ни стен. Не было даже тьмы или света. Вокруг было… ничего. И одновременно – всё. Мимо проносились бесплотные образы: смех женщины из таверны, которой никогда не существовало; запах свежей выпечки из пекарни, которую снесли сто лет назад; силуэт величественной башни, которую так и не достроили. Пространство звенело отголосками непроизнесённых слов и пульсировало цветами неиспытанных эмоций.
Квантовая пена. Мусорный ящик мироздания.
Крик Проныры утонул в беззвучной пустоте. Он отчаянно замахал руками, пытаясь ухватиться хоть за что-то, но пальцы проходили сквозь призрачные образы. Паника ледяными тисками сжала его лёгкие.
– УСПОКОЙТЕСЬ. ЭТО ПРОСТРАНСТВО МЕЖДУ ВОЗМОЖНОСТЯМИ. ЗДЕСЬ НЕТ НИЧЕГО, ЧТО МОГЛО БЫ ПРИЧИНИТЬ ВАМ ВРЕД. КРОМЕ ВАШЕГО СОБСТВЕННОГО ВООБРАЖЕНИЯ.
Голос Смерти был единственным якорем в этом океане хаоса. Он звучал так же ровно и стабильно, как если бы зачитывал список покупок.
– Где мы?! Что это за место?! – просипел Проныра, сворачиваясь в клубок, словно это могло его защитить.
– Я УЖЕ ОБЪЯСНИЛ. СЛУШАЙТЕ ВНИМАТЕЛЬНЕЕ. ЭТО ЭКОНОМИТ ВРЕМЯ.
Смерть сделал паузу, давая Проныре секунду, чтобы перестать дрожать.
– ВЫ ВИДЕЛИ ДВЕ ЗАПИСИ В ГРОССБУХЕ ВАШЕЙ ЖИЗНИ. В ОДНОЙ – ПРИБЫЛЬ, КОТОРАЯ ПОВЛЕКЛА ЗА СОБОЙ РАСХОДЫ НА ОХРАНУ. В ДРУГОЙ – БЛАГОРОДНЫЙ ПОСТУПОК, КОТОРЫЙ ПРИВЁЛ К АМОРТИЗАЦИИ НОСИТЕЛЯ.
Проныра тупо смотрел на него.
– ОБЕ ЗАПИСИ СДЕЛАНЫ РАЗНЫМИ ЧЕРНИЛАМИ, НО ВЫВЕДЕНЫ ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ РУКОЙ. И В КАЖДОЙ ИЗ НИХ Я ВИЖУ ОДНУ И ТУ ЖЕ ВЫЧИСЛИТЕЛЬНУЮ ОШИБКУ В САМОМ ПЕРВОМ СТОЛБЦЕ. ОШИБКУ, КОТОРАЯ ДЕЛАЕТ ИТОГОВЫЙ БАЛАНС НЕВЕРНЫМ, КАКИЕ БЫ ЦИФРЫ ВЫ НИ ПОДСТАВЛЯЛИ ДАЛЬШЕ.
До Проныры начало доходить. Медленно, как вода просачивается сквозь камень.
– Ошибку?.. – прошептал он.
– ДА. ВЫ ИЗНАЧАЛЬНО НЕВЕРНО ОЦЕНИЛИ РИСКИ. ИЗ СТРАХА.
Проныра смотрел на свои дрожащие руки. Это было не приключение. Это было не наказание. Это была самая жестокая, самая беспощадная вивисекция души, какую только можно было вообразить. Ему не просто показывали другие жизни. Ему тыкали носом в его собственные, фундаментальные изъяны, доказывая, что куда бы он ни свернул, он всё равно пришёл бы в тупик. Потому что он везде брал с собой самого себя.
Осознание этого было гораздо страшнее любого монстра, призрака или даже самого Смерти. Это был ужас узнавания. Ужас понимания того, что главный враг, главный виновник всех его бед – это не мир, не судьба и не отсутствие удачи. Это он сам.
– Так… мы ищем не лучшую жизнь? – прошептал он в пустоту.
– ПОНЯТИЕ «ЛУЧШАЯ ЖИЗНЬ» – ЭТО СУБЪЕКТИВНАЯ ИЛЛЮЗИЯ. НАША ЗАДАЧА – НАЙТИ «НУЛЕВУЮ ТОЧКУ».
– Нулевую… точку?
– ПЕРВОПРИЧИНУ. ТОТ МОМЕНТ В ВАШЕЙ ЖИЗНИ, ТОТ КЛЮЧЕВОЙ ВЫБОР, КОТОРЫЙ СТАЛ ФУНДАМЕНТОМ ДЛЯ ВСЕХ ПОСЛЕДУЮЩИХ ИСКАЖЕНИЙ. ТОЧКА, ГДЕ ВАШ СТРАХ ВПЕРВЫЕ ОПРЕДЕЛИЛ ВАШ ПУТЬ. ЭТОТ ВЫБОР СОЗДАЛ ПЕРВЫЙ РАЗЛОМ В ВАШЕЙ ЛИЧНОЙ РЕАЛЬНОСТИ. А ВАША ШЛЯПА НА ХРОНОМЕТРЕ ПРОСТО УСИЛИЛА ЭТОТ РАЗЛОМ ДО ВСЕЛЕНСКИХ МАСШТАБОВ.
Проныра медленно, с огромным усилием, поднял голову и посмотрел на безликое присутствие Смерти. Страх никуда не делся, но к нему примешалось что-то ещё. Мрачная, отчаянная решимость.
– И… и что мы будем делать, – его голос едва не срывался, – когда найдём эту… точку?
Смерть замолчал. Пауза длилась целую вечность, или, может быть, всего секунду. В Квантовой пене трудно было сказать наверняка.
– МЫ ЕЁ ИСПРАВИМ.
Снова пауза.
– ЭТО БУДЕТ… НЕПРИЯТНО.
С этими словами Смерть ткнул костлявым пальцем в новую, клубящуюся аномалию, которая разрасталась в пустоте, как синяк на теле реальности. Проныра понял, что этот сеанс самой мучительной в мире психотерапии ещё очень, очень далёк от завершения.
¹ Гильдия Воров Анк-Морпорка давно перешла от примитивных методов отъёма собственности к более цивилизованным, бюрократическим формам вымогательства. Годовой отчёт Гильдии, с его графиками «прогнозируемых неучтённых активов» и статьёй расходов на «непредвиденные случаи угрызений совести», мог бы вызвать зависть у любой налоговой службы.
Глава 4
Переход был похож на то, как тонущий человек внезапно делает первый вдох. Секунду назад – давление, хаос, бессмысленная мешанина из запахов и звуков. А в следующую – оглушительная, пронзительная пустота.
Проныра пошатнулся. Мир перед глазами сфокусировался с неохотой, будто линза, долго пролежавшая в грязной воде.
Он стоял на мосту.
Это было первое, за что зацепился его разум. Просто факт. Мост. Но потом начали проступать детали, и каждая из них была тихим криком. Камень под его стоптанными башмаками был гладким, молочно-белым, без единого изъяна. На такой поверхности его обувь выглядела как пара дохлых крыс, брошенных на мраморную столешницу в патрицианском дворце.
Воздух, втянутый по привычке, должен был принести знакомую, почти родную вонь реки Анк. Смесь серы, гниющих овощей, застарелого отчаяния и того особого, ни с чем не сравнимого оттенка капусты, который, казалось, был вплетён в саму ткань города.
Ничего.
Он замер. В ушах – только собственное дыхание. Воздух был, но он был… пустой. Стерильный. Лишённый всякой истории. Словно мир только что достали из упаковки.
Внизу, под безупречной аркой моста, текла вода. И она была прозрачной. Прозрачной до такой степени, что Проныра видел каждый гладкий, идеально круглый камень на дне. Ни одной ржавой кровати. Ни одного скелета слишком любопытного таможенника. Ни даже намёка на тот жирный, сытный бульон, который жители Анк-Морпорка считали неотъемлемой частью своего пейзажа.
Эта чистота пугала. Она была неправильной, как улыбка на лице мертвеца. Хаос, мерцающие стены, внезапный вкус анчоусов во рту – всё это было страшно, но понятно. Это была болезнь. А то, что он видел сейчас, было чем-то хуже. Это было вскрытие.
– ПОРЯДОК, – голос Смерти в его голове прозвучал не как обычно, глухо и окончательно, а с ноткой, которую человек назвал бы глубоким удовлетворением. Будто ценитель, нашедший идеальное произведение искусства. – ЭФФЕКТИВНО. МИНИМАЛЬНАЯ ЭНТРОПИЯ.
Проныра сглотнул. Во рту было сухо.
– Это не река, – прошептал он, сам не зная, кому отвечает. – Река должна… вонять. Она должна жить. Чтобы ты знал, что она рядом, даже если не смотришь.
Смерть медленно, с плавностью геологического процесса, повернул к нему череп.
– ЖИВОЕ СТРЕМИТСЯ К ХАОСУ, ДЖИМ. МЁРТВОЕ – К ПОРЯДКУ. ЭТА РЕКА НЕ ЖИВЁТ. ОНА ФУНКЦИОНИРУЕТ. ПЕРЕМЕЩАЕТ ОБЪЁМ ВОДЫ ИЗ ПУНКТА А В ПУНКТ Б. БЕЗ ЛИШНИХ НАРРАТИВНЫХ УСЛОЖНЕНИЙ.
Он сказал это так, словно объяснял величайшую добродетель.
Проныра поёжился, хотя воздух был ни тёплым, ни холодным. Он был никаким. Город вокруг был таким же. Ровные, как зубы ростовщика, линии зданий из белого камня и дымчатого стекла. Никаких кривых башенек, никаких верёвок с бельём, перекинутых через улицу, как пьяные объятия. По широким тротуарам беззвучно двигались люди в строгих одеждах одинаковых серых оттенков. Никто не кричал, не торговался, не плевал на землю.
Вместо привычных лотков с сомнительно-но-вкусными пирожками стояли гудящие металлические ящики, которые после тихого звона выдавали питательные брикеты идеальной кубической формы.
Он чувствовал себя грязью под ногтем. Кривым, нелепым пятном на этой безупречной странице. Его старая, помятая шляпа казалась здесь актом вандализма. Плечи сами собой опустились, он ссутулился, пытаясь стать меньше, втянуть в себя собственную неопрятность.
Их путь лежал к громадине из обсидиана и стекла, выросшей на месте привычного, хаотичного Незримого Университета. Над входом висела простая, лишённая всяких изысков надпись: «Институт Передовых Тауматургических Исследований».
Вместо Библиотекаря у входа их встретил высокий голем из полированного хрома. Его суставы двигались без единого скрипа. Когда они подошли, глаза-линзы голема вспыхнули холодным синим светом.
– Квантовые сигнатуры верифицированы, – голос был ровным, как поверхность стола хирурга. – Субъект «Проныра-Прим» и Сущность «Антропоморфная Персонификация». Архимаг Джиминиус ожидает. Следуйте.
Голем развернулся и заскользил по зеркальному полу. Проныра поплёлся за ним, стараясь ставить ноги так, чтобы его башмаки не издавали неприличного шаркающего звука.
Коридоры были похожи на внутренности какого-то чудовищного механизма. Они миновали несколько лабораторий с прозрачными стенами. За одной волшебники в белоснежных халатах, больше похожие на жрецов, манипулировали лучами чистого света, сплетая их в сложные узлы. За другой – группа учёных в абсолютной тишине наблюдала, как в вакуумной камере материализуются идеально симметричные снежинки.
А потом Проныра замер.
В третьей лаборатории он увидел фигуру, смутно знакомую по пьяным рассказам магистров в «Залатанном Барабане». Понда Стиббонс. Только это был не тот вечно сомневающийся зануда из баек, а высокий, уверенный в себе мужчина с идеально уложенными волосами. Он стоял перед группой студентов и с лёгкой, снисходительной улыбкой демонстрировал им своё творение.
Над его ладонью парила крошечная, не больше кулака, карманная вселенная. Она переливалась всеми цветами, какие только можно вообразить, и издавала тихую, гармоничную мелодию, похожую на звон хрусталя. Студенты смотрели на неё с вежливым восторгом, а затем, как по команде, разразились короткими, синхронными аплодисментами.
Когда за последним студентом бесшумно закрылась дверь, Проныра увидел, как преобразилось лицо Понды. Улыбка стекла с него, как вода с камня. Он с тоской, почти с отвращением, посмотрел на своё безупречное творение, вздохнул и убрал его в специальный контейнер. А затем, бросив быстрый взгляд на дверь, наклонился и вытащил из-под стерильного стола нечто совершенно чужеродное. Старый, потрёпанный блокнот в кожаном переплёте и огрызок простого карандаша.
Он быстро, лихорадочно начал что-то зарисовывать – кривые линии, нелепые фигуры, хаос.
На секунду их взгляды встретились через стекло. В глазах Понды промелькнул животный испуг, а за ним – такая глубокая, отчаянная тоска, что у Проныры что-то дрогнуло внутри. Понда захлопнул блокнот и спрятал его.
Голем остановился. Дверь перед ними растворилась в воздухе. Они пришли.
* * *
¹ Это было живым доказательством одной из фундаментальных теорем бытия, известной очень немногим философам и абсолютно всем детям: игрушка, которая всё делает сама и никогда не ломается, перестаёт быть интересной в ту самую секунду, как попадает тебе в руки. Вся радость заключалась не в том, чтобы она работала. А в том, чтобы отчаянно пытаться заставить её работать, когда она этого категорически не хотела.
* * *
Кабинет Архимага был не кабинетом. Он был пустотой. Огромное пространство, где одна стена целиком состояла из окна, за которым простирался молчаливый, симметричный город. В самом центре стоял стол. Массивный, вырезанный из цельного куска чёрного обсидиана, он, казалось, впитывал в себя свет и звук. На столе не было ничего. Ни стопок книг, ни свитков, ни сомнительных алхимических приборов. Только одна-единственная сфера, медленно вращающаяся в воздухе над его поверхностью.
А за столом сидел он.
Смотреть на него было всё равно что смотреть в кривое зеркало. То самое, что показывает не то, какой ты есть, а то, каким ты отчаянно хотел, но до смерти боялся стать.
Идеальная осанка. Дорогая, строгого покроя мантия из ткани цвета грозовой тучи. Длинные пальцы с ухоженными ногтями спокойно сложены на полированной поверхности. А лицо… Это было лицо Проныры, но очищенное от всех дефектов. Без бегающих глаз. Без нервной ухмылки. Без тени страха или нерешительности. Только холодный, спокойный интеллект и лёгкое, как пыль, презрение ко всему сущему.
– Э-э-э… господин Архимаг… – голос Проныры прозвучал в этой гулкой тишине жалко, как писк мыши в соборе. – Смотри, дело такое… мы, вроде как, из… ну…
– Из изначальной, нестабильной временной ветки, – произнёс Архимаг Джиминиус, не отрывая взгляда от парящей сферы. Его голос был бархатным, ровным и резал без всякого усилия. – Ветка ноль-ноль-один-гамма. Та, где ты, в приступе экзистенциального паралича, решил, что лучшим применением для твоей грязной шляпы будет особо чувствительный эмпатический маятник. Я в курсе.
Проныра застыл. Воздух вышибло из лёгких со слабым свистом.
– Но… как?
– «Как»? – Джиминиус усмехнулся. Усмешка была такой же холодной и острой, как и всё в этой комнате. – Ты серьёзно полагаешь, что мультиверсальная катастрофа такого масштаба могла пройти незамеченной? Ваше появление здесь – не случайность. Это предсказуемая статистическая флуктуация. Я вас ждал. А теперь продолжай. Это забавно.
– Мы… мы думали, что нужно всё… исправить, – пролепетал Проныра. Он чувствовал, как с каждым словом становится всё меньше и ничтожнее. – И вы… ну… вы же самый умный…
Джиминиус наконец поднял на него взгляд. Проныра съёжился. Смотреть в эти глаза было всё равно что смотреть на себя со стороны хищника. Они были того же тускло-серого цвета, что и его собственные, но в них не было ничего, кроме аналитического холода.
– «Исправить»? – медленно повторил Архимаг, смакуя слово, как редкое вино. – Ты произносишь это так, будто у тебя есть план. У тебя никогда не было плана, Джим. Никогда. У тебя всегда были только оправдания. Страх. И идиотские, сентиментальные правила, чтобы этот страх прикрыть. «Не красть по вторникам». «Не трогать людей в смешных шляпах». Какая трогательная, бесполезная чушь.
Он встал. Его движения были плавными, текучими, полными грации, о которой Проныра не мог и мечтать.
– А теперь, если не возражаешь, позволь существу с интеллектом выше, чем у напуганного моллюска, объяснить тебе реальное положение дел.
Проныра молчал. Он смотрел на этого человека, на этого… себя, и чувствовал, как внутри него грызутся два зверя. Один выл от зависти и восхищения. Вот он! Вот кем я мог быть! Сильным, уверенным, властным! Тем, кого уважают! А другой, маленький, забившийся в самый тёмный угол души, шептал, что в этом идеальном существе не было ничего, что делало Проныру… Пронырой. Ни тоски по старой медной шкатулке. Ни глупой мечты о собственной лавке. Ни даже дурацкой привычки оценивать всё вокруг в пенсах и шиллингах.
Этот Джиминиус был идеален. И абсолютно пуст.
* * *
Джиминиус подошёл к стене, которая в следующий миг превратилась в огромную, мерцающую карту мультивселенной. Тысячи светящихся нитей расходились в стороны от одного тусклого, больного на вид, пульсирующего центра.
– Вот. Смотри, – он небрежно ткнул пальцем в этот центр. – Это вы. Хаотичная, нестабильная опухоль на теле реальности. Ты и твой костяной спутник носитесь по веткам, как пара лекарей-шарлатанов, пытаясь прижечь раны, которые сами же и расковыряли. Ваша цель, как я понимаю, – «схлопнуть» вселенные. Заставить их слиться обратно в одну.
– Д-да, – выдавил Проныра. – Смерть сказал…
– Смерть – бюрократ, – отрезал Джиминиус. – Он видит нарушение в документации и хочет его устранить самым очевидным способом. Но этот способ – грязный. Неэффективный. Это как пытаться вправить сломанную ногу ударом кувалды. Может, кость и встанет на место, но осколки разлетятся по всему организму. «Схлопывание» приведёт к непредсказуемым нарративным резонансам. Остаточным парадоксам. Это не решение. Это маскировка симптомов.
Он повернулся к Проныре. В его глазах блеснул фанатичный огонь учёного, нашедшего единственно верный, элегантный ответ.
– Есть более чистое решение.
Он снова указал на карту, на их тусклую, мерцающую реальность.
– Единственный способ вылечить болезнь – это уничтожить источник заражения. Игрушку не чинят, когда она безнадёжно сломана, Джим. Её выбрасывают.
Проныра почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с температурой в комнате.
– Что… что ты хочешь сказать?
– Я разработал метод, – в голосе Джиминиуса прозвучала нескрываемая гордость. – Я назвал его Нарративный Аннигилятор. Он не просто убьёт тебя. Смерть – это банально и неэффективно. Он вернётся к точке ноль и вырежет её из ткани реальности. Твой мир, твои жалкие воспоминания, твоя дурацкая шляпа, сам факт твоего провала – всё это просто перестанет когда-либо существовать. Испарится. Как дурной сон, который забываешь, едва открыв глаза.
Он обвёл рукой свой идеальный кабинет, сияющий город за окном.
– А моя реальность, – в его голосе прозвенела сталь, – единственная, достигшая истинного потенциала, станет… изначальной. Единственно верной.
Он не рассмеялся, как злодей из дешёвой пьесы. Он говорил как хирург, объясняющий необходимость ампутации. Логично. Рационально. И от этого было в тысячу раз страшнее.
Мысли в голове Проныры споткнулись и замолчали. Он поймал себя на том, что пытается подсчитать стоимость обсидианового стола, но цифры не складывались в привычный, успокаивающий итог. Побег? Сама эта идея казалась чем-то немыслимым, требующим нечеловеческих усилий. Как попытка доплыть до другого берега океана, когда ты даже не уверен, в какой стороне суша.
И тут Смерть, который всё это время стоял в углу, молчаливый и неподвижный, как забытая вешалка, сделал один-единственный шаг вперёд. В абсолютной тишине комнаты звук костяной стопы, коснувшейся пола, прозвучал как удар похоронного колокола.
– ВАШ ПЛАН ИМЕЕТ ОДИН СТРУКТУРНЫЙ НЕДОСТАТОК, АРХИМАГ.
Джиминиус обернулся. На его безупречном лице отразилось лёгкое раздражение, как будто с ним заговорил стул.
– Вот как? И какой же, позволь узнать?
– ВЫ ПРЕДПОЛАГАЕТЕ, ЧТО МОЖЕТЕ КОНТРОЛИРОВАТЬ МЕНЯ, – в голосе Смерти не было угрозы. Лишь констатация неоспоримого физического закона. – ЭТО ОШИБКА.
С этими словами Смерть взмахнул рукой.
Воздух рядом с ним не засиял, не открылся порталом. Он треснул. Как кусок чёрного, перекалённого обсидиана, по которому со всей силы ударили молотом. За трещиной клубился знакомый, хаотичный туман Межвременья.
– Я не позволю… – начал Джиминиус, и его ладонь вспыхнула слепящим белым светом.
Но он опоздал.
Костлявые пальцы Смерти сомкнулись на шивороте поношенной куртки Проныры с силой кузнечных тисков. Боли не было – лишь неодолимая, абсолютная сила, дёрнувшая его назад. Мир идеальной чистоты, холодного величия и безжалостной логики сжался в одну точку и исчез.
Последнее, что он увидел, было лицо Архимага Джиминиуса. Искажённое не злобой, а холодным, расчётливым гневом учёного, у которого из-под носа только что украли важнейший образец для препарирования.
Трещина в реальности захлопнулась с сухим щелчком, оставив после себя лишь звенящую тишину идеального кабинета и едва уловимый запах чего-то горелого.
Проныра не знал, куда их несёт, но одно он понял с ужасающей ясностью. До этого момента он спасался от вселенной. Теперь ему придётся спасаться от самого себя.
И эта версия, в отличие от него, никогда не боялась доводить начатое до конца.
