Текст книги "Анк-Морпорк: Перо Острее Меча (СИ)"
Автор книги: Sergey Smirnov
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Анк-Морпорк: Перо Острее Меча
Глава 1
Прогресс в Анк-Морпорке всегда имел запах. Чаще всего он пах рекой Анк, потому что рано или поздно в неё попадало абсолютно всё, включая сам Прогресс, обычно в виде обломков чьей-то гениальной, но не в меру взрывоопасной идеи. Иногда он пах горелой шерстью и озоном – это когда в Гильдии Алхимиков очередной раз пытались превратить свинец в золото, а получали лишь дымящуюся воронку и очень удивлённого кота на крыше. А порой, в редкие и благословенные дни, он пах свежими, хрустящими деньгами, только что сменившими владельца посредством хитроумного контракта на коже виверны.
Новый Прогресс пах иначе. Он пах пылью. Пылью, нагретым металлом и чем-то неуловимо кислым, как молоко, оставленное на солнце. Но хуже запаха был звук.
Коммандер Сэмюэль Ваймс, глава Городской Стражи и человек, для которого тишина была не роскошью, а тактической необходимостью, услышал его за квартал. Это не был привычный городской рёв – плотный, знакомый бульон из криков торговцев, грохота телег по брусчатке и далёкой, почти успокаивающей мелодии пьяной драки. Нет. Это был новый слой шума, тонкий и назойливый, как комар, забравшийся под шлем.
Шёпот.
Он просачивался сквозь плотный воздух, цеплялся за стены, вибрировал в подошвах сапог. И он вёл за собой людей.
Ваймс остановился на углу улицы Полумесяца. Рука сама нашла карман в поисках сигары. Мышца под левым глазом, его личный барометр идиотизма, начала подёргиваться. Толпа. Крысиные зубы, как же он ненавидел толпу. Толпа – это чудовище с сотней ртов и одной-единственной, как правило, очень скверной мыслью. А сейчас эта тварь собралась у стены дома, где ещё на прошлой неделе висел выцветший плакат, обещавший избавление от всех недугов с помощью слабительных пилюль доктора Кникерса. Теперь там висело нечто другое. Нечто, что светилось тусклым, нездоровым светом и притягивало к себе людей, как пролитый эль притягивает ос.
Он двинулся вперёд, врезаясь в плоть толпы. Он не расталкивал людей – он просто шёл, и в его осанке, во взгляде из-под полей помятой шляпы, в самой ауре глубочайшей вселенской усталости было нечто, что заставляло людей расступаться. Это было профессиональное. Безошибочное послание, гласившее: «Я – Стража, и если вы не подвинетесь, я найду причину вас арестовать, даже если для этого мне придётся самому подбросить вам в карман краденый кошелёк».
Источник шёпота оказался большой гладкой доской. Тёплой, как кожа лихорадочного больного. По её молочно-белой поверхности, словно черви после дождя, непрерывно ползли светящиеся буквы. «Всеобщий Свиток ‘Перо’», – гласила витиеватая надпись наверху. Ваймс прислушался, склонив голову, и понял. Это был не просто шум. Это был звук города, теряющего рассудок в реальном времени. Сложный, многослойный гул, будто тысячи бумажных страниц одновременно перелистывались где-то за стеной, смешиваясь с бормотанием сотен сплетников и тихим, непрерывным скрипом перьев. Общественная чесотка, обретшая голос и подсветку.
– Пять крыс! – восторженно взвизгнула какая-то женщина, тыча пальцем в светящиеся строки. – Пять крыс «Залатанному Барабану»! Кто-то написал, что там «аутентичная атмосфера безнадёжности»! Мортимер, мы обязаны туда сходить!
Ваймс поморщился так, словно проглотил лимон. Он знал «Залатанный Барабан». Пять крыс там можно было получить, только если тебе повезло уйти оттуда живым и со всеми конечностями.
Какой-то предприимчивый гном уже прикрутил к стене рядом громоздкое механическое устройство, похожее на гибрид кассового аппарата и пыточной машины. «Крысометр Капитана Гвоздя. Узнай свой рейтинг за один пенни!» – гласила табличка. Другой гном, сунув монету в щель, прокричал в медный рупор так, что заложило уши:
– Пивная «Голова Короля»!
Устройство заскрипело, залязгало, и из пяти норок сбоку с грохотом выскочили три ржавые механические крысы.
– Три, а четвёртая дёргается, Бьорн! – победно крикнул гном своему приятелю. – Говорил же, после той истории с прокисшим элем они упадут! Гони десять пенни, борода ты штопаная!
Ваймс перевёл взгляд на саму доску. Глаза пробежались по строчкам. Отзывы. Люди оценивали всё. Совершенно. Абсолютно. Всё.
«Сосиска в булке от С.Р.Б.Н. Достабля. Одна крыса. Вкус был подозрительно похож на настоящую сосиску. Где фирменный, проверенный поколениями привкус картона и опилок? Разочарован».
«Уличный мим на площади Разбитых Лун. Четыре крысы. Очень убедительно изображал невидимую стену. Не сдвинулся с места, даже когда я пнул его, чтобы проверить. Профессионал своего дела».
«Карманник в Тенях, район Доков. Две крысы. Работает грубо. Я почувствовал его руку в своём кармане за целых три секунды до того, как он вытащил кошелёк. В прошлый раз меня обчистили гораздо элегантнее. Не рекомендую».
Ваймс замер. Его внутренний коп, та часть его мозга, которая никогда не спала, всегда вела учёт правонарушений и знала всех карманников города поимённо, на долю секунды согласилась. Идиот… но он прав. Карманник и впрямь был неуклюжий. Тот, старый, что работал в прошлом году, мог бы снять с тебя штаны, пока ты пожимаешь ему руку, и ты бы ещё и поблагодарил его за тёплое рукопожатие.
Что-то внутри дёрнулось, протестуя. Он дожил до мира, где преступников не ловят, а оценивают.
Развернувшись, чтобы уйти, он услышал за спиной знакомые голоса.
– …и вот я думаю, Фред, – донёсся до него густой бас сержанта Колона, – если я напишу, типа: «Капрал Шноббс. Образцовый стражник. Честен, неподкупен, вероятно, заслуживает повышения». Это же будет честно, да? Ну, с моей точки зрения. Пять крыс.
– А кто платить будет? – проскрипел в ответ капрал Шноббс.
– Ну, ты мне, я тебе. Деловая сделка.
– Не-е-е, – протянул Шноббс. – Так не пойдёт. Это ж надо деньги тратить. А если я просто напишу, что нашёл кошелёк и вернул его?
– Чей кошелёк, Шнобби?
– Ну… свой. Я его утром потерял, а потом нашёл. В другом кармане. Технически – чистая правда.
Ваймс ускорил шаг. Ему срочно нужен был кофе. Крепкий, горький, как сама жизнь в этом городе. Кофе, который мог бы растворить этот липкий, шепчущий налёт Прогресса с его мозга. Он не видел, как сержант Колон, с лицом человека, узревшего конец света, уставился на «Крысометр». Рейтинг его любимой пирожковой «У Хрюши» упал с 4.8 до 4.7.
– Шнобби, ты это видел? – прошептал он, хватая капрала за рукав. – Это же… это же недопустимые флуктуации! Это подрыв основ!
В Продолговатой Комнате Дворца Патриция не было шёпота. Здесь царила тишина, настолько плотная и древняя, что, казалось, её можно резать ножом и продавать на вес как особо ценный минерал. Единственным звуком был взволнованный, слегка вибрирующий голос Уильяма де Ворда, издателя «Анк-Морпоркской Правды».
– …и таким образом, лорд Витинари, мы создаём абсолютно прозрачный общественный дискурс!
Уильям жестикулировал так, словно пытался взбить воздух в густую пену. Его очки съехали на кончик носа, по которому катилась капелька пота. Здесь, в холоде этой комнаты, он потел.
– Это, по сути своей, саморегулирующийся рынок репутаций! Невидимая рука… ну, вы понимаете… мнения! Качество всегда будет вознаграждено, а халтура – наказана. Это новая парадигма подотчётности!
Лорд Хэвлок Витинари сидел в своём высоком кресле, неподвижный, как статуя, вырезанная из серого льда. Его длинные бледные пальцы были соединены в «шпиль». Он не перебивал. Он слушал, и это было хуже, чем если бы он кричал. Его глаза, тёмные и лишённые всякого выражения, были устремлены на де Ворда, но смотрели будто бы сквозь него.
– Любопытно, – произнёс он после долгой паузы, когда Уильям наконец замолчал, чтобы перевести дух. Голос Патриция был тихим, ровным и лишённым какой-либо интонации, словно говорил механизм часов. – Весьма любопытно. А вы учли в своей… парадигме, мистер де Ворд, что человеческая глупость также является формой качества? Причём, как правило, гораздо более распространённой и устойчивой, чем, скажем, компетентность.
Уильям моргнул. Капля пота достигла кончика его носа и сорвалась вниз.
– Э-э… ну… система же саморегулирующаяся! – выпалил он, поправляя очки. – Плохие, глупые мнения… они будут отсеиваться хорошими! Голос разума в итоге всегда побеждает!
– Занятная гипотеза, – так же ровно ответил Витинари. – Почти такая же занятная, как алхимическая теория о том, что огурцы можно превратить в солнечный свет, если на них достаточно долго кричать. Впрочем, – он слегка, почти незаметно, наклонил голову, – полевой эксперимент всегда предпочтительнее чистой теории.
Он смотрел на восторженного молодого человека, и его разум, холодный и точный, как механизм хронометра, уже раскладывал всё по полочкам. Не демократия. А самообновляемая машина для сбора данных. Бесплатная. Машина, которая в реальном времени покажет потоки страха, гнева, зависти и паники. Выявит болевые точки общества с точностью хирургического скальпеля. Кто контролирует мнение, тому не нужны ни стражники, ни убийцы. Тому нужны лишь графики и вовремя сделанный толчок в нужном направлении.
– И что вы просите от меня, мистер де Ворд? – спросил Патриций.
– Ничего! То есть, вашего… э-э… молчаливого одобрения, лорд Витинари. Чтобы… чтобы Гильдии не пытались разломать мои доски.
– Гильдии, – протянул Витинари, и в его голосе впервые проскользнула тень чего-то похожего на интерес, – будут слишком заняты, пытаясь разломать друг друга. Это их отвлечёт.
Он помолчал ещё мгновение, его взгляд сфокусировался на крошечной паутинке в углу потолка за плечом де Ворда, где маленький паук терпеливо ждал свою жертву.
– Продолжайте, мистер де Ворд. Город нуждается в… хобби.
Уильям просиял, не поняв, что только что получил не благословение, а разрешение стать лабораторной крысой в чужом эксперименте. Он попятился к выходу, кланяясь так низко, что чуть не уронил очки.
Когда массивная дверь за ним закрылась, Витинари ещё долго сидел в тишине. Потом он повернулся к своему клерку, Драмкнотту, который всё это время стоял в тени, незаметный, как предмет мебели.
– Драмкнотт.
– Да, милорд?
– Заведите новый гроссбух. Озаглавьте его «Флуктуации общественного мнения». Разделите на колонки: «Предсказуемая глупость», «Непредсказуемая глупость» и «Потенциально полезная глупость». Я буду диктовать наблюдения.
Вечером в дежурной части Городской Стражи в Псевдополис-Ярде пахло отчаянием, дешёвым табаком и очень, очень плохим кофе. Ваймс пытался насладиться минутой тишины, но в этот день тишина в Анк-Морпорке была отменена.
Дверь распахнулась с грохотом, и в участок ввалился сержант Колон. Его лицо было красным, как мундир стражника, а дышал он так, словно пробежал всю Стену вдоль, причём дважды.
– Коммандер! – выдохнул он, опираясь на стол. – Тут… эм… жалоба!
Ваймс медленно поднял глаза от кружки с остывающей бурой жижей.
– Убийство? Ограбление? Очередной мясной бунт из-за цен на свиные ножки?
– Хуже, сэр! – встрял капрал Шноббс, протиснувшийся мимо Колона. – Гораздо хуже! Гильдия Убийц!
Ваймс поперхнулся. Кофе попал не в то горло. Он закашлялся, стуча себя кулаком по груди.
– Что? Они кого-то убили у нас в приёмной?
– Нет, сэр! – выпалил Колон. – Они жалуются! На свой рейтинг!
Ваймс замер с поднятой кружкой. Он уставился на своих подчинённых, всерьёз пытаясь понять, не сошёл ли он с ума вместе со всем этим городом.
– Повтори, сержант. Медленно. Как для умственно отсталого тролля.
– Какой-то аноним, – Колон достал из кармана мятую бумажку и, нацепив очки на кончик носа, начал читать, – поставил им три крысы за контракт на лорда Ржавь. Пишет, цитирую: «Цель устранена, но исполнитель опоздал на десять минут и оставил на персидском ковре грязные следы. Непрофессионально». Они говорят, – Колон поднял на Ваймса трагический взгляд, – что это подрывает их многовековую репутацию элитных профессионалов! Они требуют найти и наказать клеветника!
Ваймс молчал. Он просто сидел и смотрел на своих стражников. На лице Колона было написано искреннее служебное рвение. Он докладывал о жалобе убийц на плохой отзыв с такой же серьёзностью, с какой доложил бы о вторжении варваров. Мир съехал с катушек, упал в реку и теперь плыл по течению к самому краю Диска.
– Вон, – сказал Ваймс наконец. Голос был тихим и очень уставшим.
– Сэр?
– Вон отсюда оба. Пока я не начал оценивать вашу работу. В крысах.
Колон и Шноббс поспешно ретировались. Ваймс откинулся на спинку скрипучего стула и закрыл глаза. Комедия. Фарс. Абсурд. Он слышал, как за дверью Шноббс шепчет Колону:
– А как думаешь, Фред, сколько бы он нам поставил?
– Смотря за что, Шнобби. За скорость реакции на приказ «Вон!» – твёрдые четыре. Может, даже с плюсом.
Ваймс застонал. В дежурку заглянул констебль Посети.
– Коммандер, ещё новости с… э-э… «Пера». Таверне «Залатанный Барабан» какой-то ценитель поставил пять крыс.
– Да, я слышал, – устало сказал Ваймс. – «Аутентичная атмосфера».
– Не только, сэр. Комментарий гласит: «Аутентичная атмосфера безнадёжности и перманентной угрозы для жизни. Пиво на вкус как сточные воды. Еда может убить быстрее, чем нож в спину. Персонал смотрит на тебя так, будто прикидывает, подойдёт ли твой череп в качестве пепельницы. Настоящий, неразбавленный Анк-Морпорк! Рекомендую всем туристам!»
Ваймс открыл глаза.
– И что?
– Хозяин таверны, Одноглазый Рон, в ярости. Он говорит, что это удар по его бизнесу. Он всю жизнь создавал имидж опасного места, а теперь туда ломятся туристы с камерами-иконографами и требуют «полное погружение». Он говорит, что это убивает всю атмосферу.
Ваймс молча допил остывший, похожий на грязь кофе. Всё. С него хватит. Он готов был идти домой, запереться, выпить чего-нибудь крепкого и надеяться, что к утру город очнётся от этого коллективного помешательства.
Он уже взялся за ручку двери, предвкушая спасительную тишину своего дома, когда эта самая дверь тихонько скрипнула, открываясь внутрь. На пороге стоял пожилой человек. Маленький, сгорбленный, с лицом, похожим на старый, потрескавшийся сапог. В его руках была такая же старая шляпа, которую он нервно теребил. Он не кричал. Он не требовал. Он выглядел сломленным.
– Коммандер Ваймс? – тихо спросил он.
– Я, – буркнул Ваймс, не слишком довольный новой задержкой. – Что у вас?
Человек подошёл к столу и молча положил на него аккуратно вырезанный из какой-то газеты клочок бумаги. Это была распечатка с «Пера». Ваймс взял её.
Заведение: Сапожная мастерская «Томас Мозоль. Честная работа».
Рейтинг: 1 крыса.
Отзыв: «Забрал вчера сапоги. Через два квартала отвалился каблук. Одна крыса».
Ваймс прочитал и поднял глаза на старика.
– Ну? Бывает.
– Не бывает, – так же тихо ответил сапожник. Его звали Томас Мозоль. Ваймс вспомнил его – тот держал мастерскую на улице Интриг уже лет сорок. – У меня не бывает. Я каждый гвоздь проверяю. И… и я не отдавал вчера никому никаких сапог. Я болел. Мастерская была закрыта.
Он замолчал, и его худые плечи затряслись.
– А сегодня… сегодня ко мне не зашёл ни один клиент. Ни один, коммандер. Они подходят, смотрят на витрину… потом на свои ноги… и идут дальше. Сорок лет, коммандер. Сорок лет я чинил этому городу обувь. А теперь…
И тут для Сэма Ваймса всё изменилось.
Одно дело – идиотские споры гильдий. Одно дело – шутки про сосиски и пьяные оценки таверн. Это был просто шум, фон, надоедливая муха, которую можно было прихлопнуть или просто игнорировать.
И совсем другое – видеть перед собой этого человека. Настоящего. С его дрожащими руками, на которых въелись грязь и сапожный клей. С его жизнью, построенной на репутации, на тысячах и тысячах прибитых каблуков и поставленных заплаток. И вся эта жизнь, все сорок лет, были уничтожены одной анонимной, лживой строчкой, набранной неизвестно кем в темноте.
Комедия закончилась. Фарс превратился в трагедию.
Ваймс медленно опустился обратно на стул. Он смотрел на дрожащие руки старого мастера, и в его глазах, до этого наполненных лишь презрением и усталостью, появилось что-то другое. Это была холодная, спокойная, сосредоточенная ярость. Ярость хирурга, обнаружившего раковую опухоль, которую нужно вырезать. Немедленно.
Он аккуратно сложил клочок бумаги и убрал его во внутренний карман плаща.
– Имя, – сказал он. Голос его был тихим, но в наступившей тишине дежурки он прозвучал, как удар молота.
– Томас Мозоль, сэр.
– Нет, – Ваймс поднял на него взгляд, и Томас Мозоль впервые увидел глаза коммандера Городской Стражи. Они были как два кусочка серого льда. – Я спрашиваю имя подозреваемого по вашему делу, мистер Мозоль. Имя того, кто оставил отзыв.
Это больше не было общественной чесоткой.
Это стало его делом.
Глава 2
Воздух в дежурке на Псевдополис-Ярд можно было резать ножом и продавать как биологическое оружие. Он состоял из слоёв, как скверный пирог. Внизу – кисловатый дух немытого тролля и мокрой шерсти оборотня. Посередине – густой, как патока, дым самых дешёвых сигар и едкий пар кофе, который заварили ещё при прошлом Патриции и с тех пор лишь доливали кипятком. А сверху, вишенкой на этом торте отчаяния, витал тонкий, почти неосязаемый аромат всеобщей паники. Для коммандера Сэмюэля Ваймса всё это сливалось в один-единственный запах. Запах работы.
Он сидел за столом, и его пальцы, привыкшие к рукояти меча, неуклюже вертели клочок бумаги. Донос. Отчёт. Отзыв. Как ни назови эту дрянь. Слова, выведенные на нём, не были ложью. После ухода старого сапожника Мозоля, чьё лицо напоминало карту всех горестей мира, Ваймс задал пару вопросов. Нет, не ложь. Нечто бесконечно хуже.
Правда.
«Сапоги крепкие, но стелька смещена на два миллиметра влево. Не идеально. 1 крыса».
Два. Миллиметра.
Тот самый внутренний коп, которого разбудил вчерашний визит старика, окончательно стряхнул с себя сон. Этот коп не был циником. Он был фанатиком. Фанатиком Порядка. Не Закона, который в Анк-Морпорке был товаром, с ценником, зависящим от толщины кошелька. А Порядка. Того самого, где вещи находятся на своих местах. Где сапожник шьёт сапоги, мясник рубит мясо, а вор, чтоб его, крадёт по утверждённому Гильдией прейскуранту, не доставляя лишних хлопот.
Эта новая зараза, эта общественная чесотка, эта чернильная блевотина, как он её про себя называл, ломала Порядок на уровне фундамента. Она превращала мир в дрожащее желе из мнений, где не было ни правых, ни виноватых, а были только оценки.
Он встал так резко, что стул издал звук, похожий на предсмертный хрип.
– Колон!
Сержант Фред Колон, изучавший в тот момент что-то чрезвычайно важное на дне своей кружки, вздрогнул, едва не расплескав драгоценное содержимое.
– Сэр?
– Со мной, – бросил Ваймс, уже на ходу вцепляясь в свой плащ, словно это был единственный твёрдый предмет в этом зыбком мире.
– Так точно, сэр. А… это… ловить кого-то?
– Хуже, – пробормотал Ваймс, толкая скрипучую дверь. – Мы идём смотреть.
– Смотреть?
– Да. На преступление, у которого нет ни трупа, ни украденных вещей. У него есть только оценка.
Сержант Колон благоразумно промолчал. Он слишком давно служил, чтобы не распознать этот особый блеск в глазах коммандера. Блеск, который обычно предшествовал либо гениальному озарению, либо аресту парочки герцогов и одного верховного жреца Слепого Ио.
Они шагнули в утро. Анк-Морпорк выдыхал в небо привычные клубы пара, дыма, проклятий и запаха жареного лука. Возле моста через Анк торговка уже вываливала на прилавок то, что она без тени смущения называла «сосисками в булке», хотя ни один мясник не признал бы в этом мяса, а ни один пекарь – булки. Но люди брали. Это было быстро, дёшево и, если очень повезёт, не смертельно.
Но чем ближе они подходили к Улице Молчаливых Ремесленников, тем гуще становилась тишина. Она наваливалась, вытесняя привычный городской шум. Стук молотков, шипение раскалённого металла в кадке с водой, визг точильного камня – всё это тонуло, уступая место чему-то вязкому, неестественному.
Ваймс замер на углу. Он ожидал увидеть одну закрытую лавку. Может, пару сочувствующих соседей, шепчущихся на пороге. Но к этому он готов не был.
Улица была мертва.
Лавки были открыты. Двери – распахнуты. На порогах стояли их хозяева. Кузнецы, кожевники, плотники, пекари. Крупные мужчины с руками, созданными для тяжёлой работы, стояли, как истуканы, и просто смотрели. Смотрели на редких прохожих затравленным, загнанным взглядом. Взглядом, в котором не было ни гордости, ни злости. Только страх. И время от времени их глаза дёргались в сторону угла, где на кирпичной стене тускло, как глаз больной рыбы, светилась «Шепчущая доска».
Самым страшным было не то, что Ваймс видел. А то, чего он не чувствовал. Воздух не пах свежим хлебом. Не пах раскалённым железом, дублёной кожей или стружкой. Он пах только сыростью мостовой и пылью. А ещё – молчанием. А в Анк-Морпорке, как знал любой стражник, молчание всегда пахло страхом.
– Крысиные зубы, – выдохнул Ваймс.
– Сэр? – Колон нервно переступил с ноги на ногу. Ему здесь не нравилось. Слишком тихо. В его мире тишина всегда означала засаду.
– Пойдём, – Ваймс кивнул в сторону пекарни с вывеской «Свежайший хлеб от семьи Бротт».
На витрине, за безупречно вымытым стеклом, лежали булочки, идеальные, как мечта. Караваи с золотистой, потрескавшейся корочкой. Пироги, из которых, казалось, вот-вот пойдёт пар. Произведение искусства. Но перед пекарней не было очереди. Ни единого человека.
Ваймс подошёл к «Шепчущей доске». Его глаза бежали по строчкам, и с каждой из них лицо его каменело.
«Заведение: Пекарня Бротт. Отзыв: Хлеб свежий, но толщина корочки составляет 3,3 миллиметра, что на 0,3 мм превышает стандарт, установленный Гильдией Пекарей в последней редакции. Непрофессионально. 1 крыса».
«Заведение: Пекарня Бротт. Отзыв: Пирог с мясом вкусный, однако температура подачи составила 68 градусов по Цельсию, что на 2 градуса ниже оптимальной. Едва тёплый. 1 крыса».
«Заведение: Пекарня Бротт. Отзыв: Продавец (Герр Бротт) улыбнулся, но как-то криво. Глаза при этом остались злыми. Сразу видно, что покупателям не рад. Плохой сервис. 1 крыса».
Ваймс молчал. Он просто стоял и смотрел на это цифровое кладбище, и в голове его стучал один-единственный молот. Это была не просто атака. Это была казнь. Холодная, методичная, с точностью хирурга.
Колон заглянул ему через плечо. Почесал в затылке.
– Странно всё это, сэр, – пробормотал он. – Вроде ж… ну… и не врут. Я вчера тут булочку брал, так корочка и правда была того… плотновата.
Ваймс застыл. Он медленно, очень медленно повернул голову и посмотрел на сержанта. И в этот момент что-то с оглушительным скрежетом встало на свои места.
Он искал не того. С самого начала. Он шёл по следу лжеца, мошенника, клеветника. Какого-нибудь мерзавца, сводящего счёты с конкурентами.
Но всё было хуже. Бесконечно хуже.
Он искал не лжеца. Он искал фанатика. Одержимого. Святого инквизитора с линейкой и циркулем, который решил перекроить по ним весь мир. Он искал того, кто не просто не лжёт, а кто возвёл Правду в ранг абсолютного оружия. Того, кто использует её, как скальпель, чтобы вырезать из мира всё живое, всё тёплое, всё несовершенное, что не вписывается в его безупречные, нечеловеческие стандарты.
Как, чтоб его разорвало, арестовать кого-то за то, что он говорит правду?
– Пошли отсюда, Фред, – сказал Ваймс, и голос его стал глухим. – Кажется, мне нужно поговорить с пострадавшим.
Герр Бротт сидел на жёстком стуле для посетителей и был похож на один из своих вчерашних, непроданных пирогов – поникший, остывший и серый. Он был крупным мужчиной с руками, созданными, чтобы месить тесто и ломать челюсти, но сейчас эти руки безвольно лежали на коленях, как два мёртвых голубя.
Ваймс сидел напротив. Это был не допрос. Это было вскрытие. Вскрытие души хорошего человека, которого убили парой строчек на светящейся доске.
– Они… они сказали, что корочка неправильная, – повторял Бротт, глядя в точку на пыльном полу. Его голос был лишён всяких эмоций, как у голема, у которого из головы вытащили управляющий шем. – Но… она всегда такая. Это наш рецепт. Мой отец так делал. И дед. Он говорил, что хорошая корочка должна… должна хрустеть, как первый лёд на луже. А они сказали… неправильно.
Ваймс слушал, и его внутренний коп вёл смертельную битву с его внутренним циником.
Чушь собачья, Ваймс, – шипел циник. – Бумажки! Слова! Твоё дело – убийцы и воры, а не сопливые пекари, у которых пригорел пирог!
Но коп, тот, что помнил себя тощим пацаном на улицах Теней, видел не просто пекаря. Он видел сломленного человека. Человека, у которого отняли не деньги. У него отняли то, что нельзя положить в банк или застраховать. У него отняли его историю. Его гордость.
Он ненавидел это дело. Ненавидел каждой клеткой своего тела. Ненавидел за то, что оно было липким, нематериальным и пахло не кровью и грязью, а чернилами и самодовольством. Но он знал, что не может его бросить. Потому что если Стража не будет защищать таких, как Бротт, то кого, к демонам, она вообще должна защищать?
Дверь кабинета открылась без стука. В проёме стояла леди Сибилла. В руках у неё была плетёная корзинка, от которой исходил почти божественный аромат мясного паштета и свежего хлеба – что, учитывая обстоятельства, было верхом иронии. Но взгляд её был серьёзнее, чем у судьи, выносящего смертный приговор. Она окинула взглядом съёжившуюся фигуру пекаря, затем перевела глаза на мужа.
Ваймс едва заметно кивнул.
– Спасибо, мистер Бротт. Мы сделаем всё, что в наших силах. Можете идти.
Пекарь поднялся, как во сне, качнулся и вышел. После него в кабинете, казалось, стало холоднее.
Сибилла вошла, закрыв за собой дверь, и поставила корзинку на стол, прямо на стопку нераскрытых дел. Несколько секунд она молчала, давая тишине сделать свою работу.
– Я слышала, – наконец произнесла она.
Ваймс хмыкнул.
– Ещё одна жертва прогресса. Скоро у нас будут отзывы на качество верёвки в Гильдии Палачей. Пять крыс за то, что шея сломалась быстро и без лишних дёрганий.
– Сэм.
Её голос был тихим, но в нём была та сталь, которую веками выковывали её предки, командуя армиями, владея половиной провинции и разводя драконов.
– Я знаю, что ты считаешь это глупостью, – продолжила она, глядя ему прямо в глаза. – Но я всю жизнь ношу фамилию Рэмкин. Я знаю, что такое репутация. Это не просто слова, Сэм. Это невидимый доспех. Доспех, который твоя семья ковала поколениями. Этим людям… – она кивнула в сторону двери, – им пробили их доспех и ударили прямо в сердце.
Её тёплая, сильная рука легла ему на плечо. Прикосновение было твёрдым и уверенным.
– Это работа для тебя.
– Потому что я коммандер? – устало спросил он.
– Нет. Потому что ты единственный в этом проклятом городе, кто полезет в самую глубокую выгребную яму, чтобы найти правду. Даже если эта правда пахнет хуже, чем река Анк в засушливый год.
Убрав руку, она направилась к выходу.
– Поешь, Сэм. На голодный желудок Порядок не наведёшь.
Дверь за ней закрылась. Ваймс остался один. Он смотрел на корзинку. Запах домашней еды смешивался с запахом его кабинета, создавая невозможный, противоречивый букет. Он не хотел есть. Он хотел найти того, кто это сделал. Найти и долго, очень долго объяснять ему разницу между правдой и справедливостью. Желательно, с помощью чего-нибудь тяжёлого и неудобного.
Редакция газеты «Правда» была другим миром. Полной противоположностью участку. Здесь было светло, чисто, пахло свежей бумагой и лёгким ароматом лимонного воска. Воздух был наполнен не криками, а деловитым стрекотом семафорных машин. Это был храм Прогресса. И Ваймс собирался разнести его к чертям.
Он прошагал мимо стола секретаря, который попытался было преградить ему путь с испуганным «Сэр, к мистеру де Ворду нужно записываться!», но одного взгляда хватило, чтобы юноша сглотнул и врос в свой стул. Ваймс толкнул дверь кабинета с надписью «Уильям де Ворд. Издатель» и вошёл без стука.
Уильям сидел за огромным столом из морёного дуба, на котором царил идеальный порядок. Он читал гранки, и на его лице было выражение сосредоточенного превосходства человека, несущего свет Истины тёмным массам. Увидев Ваймса, он вздрогнул.
– Коммандер! Какая… эм… неожиданность. Чем могу быть полезен?
Ваймс пересёк комнату в три шага и опёрся о полированный стол, который жалобно скрипнул. Он навис над издателем, как грозовая туча, готовая пролиться грязным дождём.
– Де Ворд. Мне нужны имена.
Уильям снял очки и начал медленно их протирать. Это был его защитный рефлекс, стена, которую он выстраивал между собой и неприятной реальностью.
– Имена? Простите, не совсем понимаю…
– Не прикидывайся идиотом, де Ворд, у тебя это плохо получается, – отрезал Ваймс. – Имена. Всех, кто оставил отзывы на пекарню Бротта и сапожника Мозоля. Сейчас же.
Уильям вздрогнул, словно от пощёчины. Он надел очки, вставая, пытаясь вернуть себе хотя бы часть роста и авторитета.
– Коммандер, боюсь, это совершенно невозможно. Видите ли, принцип анонимности – это краеугольный камень всей системы! Это гарантия честного и непредвзятого…
– Мне плевать на твои камни! – рявкнул Ваймс, и его голос заставил задрожать стопку бумаг на краю стола. – Мне на них плевать с высоты башни Незримого Университета! У меня два человека, чьи жизни, к твоему сведению, разрушены! Их бизнес, их имя – всё, что у них было!
– Но это же и есть глас народа! – Уильям тоже повысил голос, в его глазах блеснул фанатичный огонь. – Свободный обмен мнениями! Если услуга, по мнению потребителя, некачественная, он имеет право об этом заявить! Это основа свободного рынка!
– Некачественная?! – Ваймс рассмеялся. Это был короткий, злой, лающий смех, от которого стало неуютно. – Один из них жалуется на толщину корочки! На два, чтоб его, миллиметра! Крысиные зубы, да я бы посмотрел, как ты будешь рассуждать о качестве, когда тебе в тёмном переулке вскроют брюхо, а потом поставят одну крысу за то, что нож был недостаточно острым!
– Я… ну… я понимаю вашу озабоченность! – Уильям перешёл на панический полушёпот, его уверенность трещала по швам под напором этой первобытной ярости. – Разумеется! И я уже работаю над решением! Мы введём систему верификации! Возможно, даже трёхуровневую, с подтверждением через реестры Гильдий! Это отсеет злоумышленников и… и значительно повысит качество общественного дискурса!
Ваймс замолчал, выпрямляясь, и посмотрел на де Ворда. Посмотрел долго, изучающе, как энтомолог смотрит на особо редкое и совершенно бесполезное насекомое.
– Дискурса?.. – тихо переспросил он. – Де Ворд, ты не понимаешь. Ты не систему верификации придумал. Ты дал каждому ублюдку, каждой завистливой сволочи и каждому мелкому пакостнику в этом городе дубинку и назвал это «свободой слова». А теперь я требую имена тех, кто этой дубинкой воспользовался. По-хорошему.
