Текст книги "Имею скафандр - готов путешествовать (2025/AI)"
Автор книги: Sergey Smirnov
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Глава 4
Гул двигателей стих так же внезапно, как и начался. Несколько часов – или, может, дней? – я провел в этой металлической коробке, ощущая лишь низкочастотную вибрацию, проходящую сквозь пол и кости. Теперь наступила тишина. Глухая, абсолютная, давящая. Крошка рядом со мной перестала раскачиваться и замерла, её маленькая рука крепко сжимала мою.
И тогда в стене напротив нас ожил иллюминатор.
Я ожидал увидеть что угодно: чужое небо, размытые облака другой планеты, бездну космоса. Но я увидел её. Луну.
Она была не такой, как на фотографиях. Она была живой. Ослепительно-белая поверхность, испещрённая кратерами всех размеров – от крошечных оспин до гигантских шрамов, – сияла под лучами далёкого Солнца. Никакой атмосферы, чтобы смягчить контраст. Тени проваливались в абсолютную черноту, а освещённые участки резали глаза своей чистотой. Мечта всей моей жизни. Я оказался здесь.
И тут же, словно удар под дых, пришло осознание. Моя мечта сбылась самым ужасным из всех возможных способов.
Вдалеке, над лунным горизонтом, висел сине-белый шар. Земля. Она казалась такой близкой, такой родной и бесконечно, безнадёжно далёкой. Боже, как я хочу домой.
Корабль приземлился на то, что можно было назвать лишь вросшим в лунный грунт металлическим рубцом. Никаких изящных куполов или сверкающих башен из научно-фантастических журналов. Только угловатые, функциональные строения из тёмного металла без единого окна. Никакой эстетики. Никакой жизни. Это была не исследовательская станция. Это была тюрьма.
Шлюз зашипел, и в нашу камеру вошли двое Черволицых. Они грубо, но эффективно вытолкнули нас в коридор. Металлические стены были холодными на ощупь, воздух неподвижным и пах озоном и стерильностью. Шаги наших конвоиров гулко отдавались в почти полной тишине.
– Смотри, – прошептала Крошка, её голос был едва слышен. – Шлюзы без механических замков. Электромагнитные. Значит, есть центральный контроль.
Даже сейчас, в этом кошмаре, её мозг работал, анализировал, искал уязвимости. Я же мог только смотреть себе под ноги, чувствуя, как моя детская мечта рассыпается в пыль под моими ботинками. Я на Луне. Я мечтал об этом всю жизнь. Но я хочу домой. Боже, как я хочу домой.
У развилки коридора нас разделили. Один из Черволицых молча указал на Крошку, и в моей голове прозвучал холодный ментальный ярлык, явно не предназначенный для меня: «Образец Б, детёныш. В камеру содержания». Затем его безглазое лицо повернулось ко мне: «Образец А, взрослый самец. В допросную». Её повели прочь.
Я рванулся к ней, инстинктивно, безрассудно. Хватка на моём плече сжалась с нечеловеческой силой. Я почувствовал, как напряглись и затрещали под его пальцами мои кости, и любая попытка дёрнуться грозила настоящим переломом. Острая, дробящая боль обожгла нервы, в глазах на миг потемнело. Движение умерло, не успев начаться. Я мог лишь беспомощно смотреть, как её маленькая фигурка исчезает за поворотом, а плечо горело пульсирующей болью.
Меня завели в комнату, которая была полной противоположностью тёмным коридорам. Яркий, безжалостный свет заливал стерильно-белое помещение. В центре стояло кресло, до ужаса похожее на стоматологическое, но с множеством фиксаторов и датчиков. На стенах висели экраны, на которых уже начали появляться графики – моё сердцебиение, давление, мозговая активность.
Меня усадили, или скорее, впечатали в кресло. Фиксаторы щёлкнули на моих запястьях, лодыжках и висках. Один из Черволицых приблизился. У него не было рта, но я услышал вопрос – не в ушах, а прямо в голове. Металлический, без интонаций синтезированный голос.
«Пропускная способность ваших межконтинентальных сетей передачи данных?»
Они не спрашивали, кто я или откуда. Их интересовали не личности, а цифры. Данные.
Думай, Кип, думай… Что я знаю? Цифры из старого учебника по физике? Я соврал. Назвал смехотворно низкую скорость, уровень технологий пятидесятилетней давности.
«Субъект лжёт. Зафиксирована реакция коры головного мозга, соответствующая вымыслу. Увеличить болевое воздействие на 37%.»
Я не почувствовал удара. Ничего не коснулось моей кожи. Просто из ниоткуда, из глубины моих собственных нервов, родилась боль. Белая, раскалённая, стирающая мысли. Я закричал, выгибаясь в кресле, но фиксаторы держали мёртвой хваткой. Экраны на стенах заплясали новыми, сумасшедшими графиками.
Боль исчезла так же внезапно, как и появилась, оставив меня дрожащим, покрытым холодным потом.
«Химический состав наиболее распространённого взрывчатого вещества?»
Снова. Я должен был что-то сказать. Не дай им узнать про транзисторы. Не дай им узнать про «Оскара». Думай…
– Мы… мы до сих пор используем ламповые радиоприёмники, – выдавил я, задыхаясь. – Огромные, как шкаф.
«Субъект продолжает лгать. Повторить воздействие. Увеличить до 50%.»
Мир снова взорвался болью. Моё тело предавало меня, мысли путались, распадаясь на бессвязные обрывки. Ещё немного, и я всё расскажу. Я расскажу им всё, что знаю, только бы это прекратилось. Нет. Нет. Я – Кип Рассел. Я не сломаюсь. Я стиснул зубы так, что, казалось, они вот-вот раскрошатся. В ушах звенело. Перед глазами плыли тёмные круги.
Я не помню, как допрос закончился. Кажется, я потерял сознание. Очнулся я на холодном металлическом полу. Меня швырнули в маленькую, тускло освещённую камеру, похожую на коробку. Дверь за мной с шипением закрылась.
– Кип!
Крошка подбежала ко мне. Её лицо было бледным и испуганным, но она была цела. Она помогла мне сесть, прислонив к стене. Моё тело было одной сплошной раной, хотя на нём не было ни царапины. Я дрожал, не в силах остановиться.
– Всё хорошо, – шептала она, больше для себя, чем для меня. – Всё будет хорошо.
И тут я заметил, что мы не одни.
В самом тёмном углу камеры сидело существо. Оно не было похоже ни на человека, ни на Черволицего. Его очертания расплывались в тусклом свете. Гладкая, тёмная кожа или хитин, несколько тонких конечностей, сложенных в позе абсолютного покоя. Оно не двигалось, но я чувствовал на себе его взгляд – не глазами, а всем своим существом.
И в этот момент, сквозь боль и дрожь, я ощутил нечто новое. Это было не слово и не звук. Это была волна. Волна покоя, сострадания и древней печали. Она омыла моё сознание, и боль, терзавшая меня, начала отступать, превращаясь в тупой, ноющий фон.
А затем в моей голове родилась мысль, которая не была моей собственной. Она была ясной, спокойной и тёплой.
«Дыши, дитя. Боль уйдёт. Ты не один».
Я поднял голову, всматриваясь в тёмный угол. Крошка тоже затихла, её глаза расширились. Она тоже это почувствовала. От существа исходила аура такой заботы, такого всеобъемлющего спокойствия, что в голову пришло единственное возможное слово. Материнская. Мы инстинктивно, не сговариваясь, назвали его про себя – Материня.
После криков и агонии допросной, эта тишина, наполненная её присутствием, была спасением.
Я собрался с силами и мысленно, не зная, сработает ли это, задал вопрос.
Кто ты?
Ответ пришёл не словами, а ощущением, кристально ясным и полным надежды.
Друг. Тот, кто ждал. Нас трое. Это уже начало.
Глава 5
Тишина в камере была не пустой, а тяжёлой, как свинцовое одеяло. Она давила на барабанные перепонки, на мысли, на саму надежду. Я сидел, прислонившись спиной к холодной металлической стене, и в сотый раз прокручивал в голове провал допроса. Моя беспомощность ощущалась физически – горький привкус во рту, который не могла перебить даже безвкусная пищевая паста, которую нам выдавали. Я был просто мальчишкой в консервной банке, попавшим в жернова, о существовании которых даже не подозревал.
Рядом со мной, скрестив ноги, сидела Крошка. В отличие от моего подавленного оцепенения, она нашла себе занятие. Её губы беззвучно шевелились, пока она что-то бормотала себе под нос. Не молитвы и не жалобы. Формулы. «…следовательно, остаточное тахионное излучение предполагает нелинейное искажение… период полураспада энергии в конденсаторах контура… глупо, так неэффективно…» Её гениальный мозг, не в силах оставаться в бездействии, анализировал нашу клетку, как очередную задачку из учебника по высшей физике.
И тут это случилось.
Это был не звук, а… мысль. Чистая, ясная, не моя. Она не пришла через уши, а родилась прямо в центре моего сознания, тёплая и спокойная, как голос матери, читающей сказку на ночь. Дитя моё.
Я вздрогнул и резко огляделся. Камера была прежней: тусклый свет, серые стены, два моих товарища по несчастью. Никого больше. Я схожу с ума. Стресс, пытки, страх – что-то наконец сломалось.
Ты не сходишь с ума, Клиффорд Рассел.
На этот раз мысль была более сложной, и она принесла с собой не только слова, но и ощущение глубокого умиротворения. Я посмотрел на Крошку. Она замерла, её бормотание прекратилось. Её глаза были широко раскрыты, но не от страха, а с выражением живого, почти хищного научного любопытства. Она смотрела прямо на третьего обитателя нашей камеры – на молчаливую, неподвижную фигуру, которую мы прозвали Материней.
Я молчала, чтобы понять вас, – прозвучала в голове успокаивающая мысль. – Чтобы убедиться, что ваши умы способны принять такую связь. Умы Черволицых примитивны, они мыслят директивами и инстинктами, как рой. Они не могут уловить эти тонкие потоки. Мы в безопасности, пока говорим так.
Это была телепатия. Настоящая. Концепция, казавшаяся фантастикой, стала реальностью так же буднично, как смена караула за дверью.
Я наблюдала за вами, – продолжала Материня, и её ментальный голос был полон древней мудрости. – Я видела, как ты, дитя, – мысль была направлена на Крошку, – постигаешь законы этого места. Ты – разум, способный объять непостижимое. А ты, – теперь её внимание было обращено на меня, и я почувствовал волну ободрения, – ты – руки, способные творить и воплощать. Твой ум переводит идею в действие. Она сделала паузу, и в её мыслях проскользнула тень скромности. – А я… я – лишь опыт, который может направить ваш потенциал. Мы должны объединиться.
Отчаяние, которое душило меня секунду назад, отступило. На его место пришло изумление, а за ним – упрямое, хрупкое чувство. Надежда.
Мы не просто ждем. Мы действуем, – мысленный голос Материни был теперь не только успокаивающим, но и командным. – Нам нужен план побега. Расскажите мне всё, что вы заметили. Любая деталь, любая закономерность.
Начался самый странный мозговой штурм в моей жизни. Он проходил в полной тишине, но мой разум гудел от потока информации. «Это же элементарно, – тут же вклинился звонкий ментальный голос Крошки, полный нетерпения. – Смена караула происходит каждые 3,72 стандартных часа. Перед каждой сменой на 14 секунд активируются силовые поля в коридорах, и в этот момент напряжение в сети нашей камеры падает на 11,3 процента. Я вычислила это по изменению частоты гула осветительных панелей».
Падение напряжения… – лихорадочно заработал мой мозг. – Значит, кратковременный сбой в защите замка. Если подать на него внешний импульс именно в этот момент… да. Можно попытаться его вскрыть.
«А ещё, – не унималась Крошка, – вот та панель в стене, третья слева. Она всегда чуть теплее остальных на ощупь. Это говорит о проходящем за ней силовом кабеле. Причём, судя по асимметрии нагрева, он расположен ближе к правому краю».
Силовой кабель… Источник тока для импульса. Если я смогу вскрыть панель, я получу и провод, и энергию. Мне нужен инструмент. Мой взгляд метнулся к металлическому каркасу моей койки. Одна из поперечин была уже расшатана – я машинально ковырял её от безделья и отчаяния последние часы. И вот теперь эта бессмысленная работа обрела цель.
Где, по-вашему, они хранят захваченные вещи? – направила нас Материня. «Скорее всего, в складском помещении недалеко от шлюзовой камеры, – ответила Крошка. – Это логистически оправдано. Я запомнила план коридоров, пока нас вели сюда. Пятьдесят метров по главному коридору, потом направо».
На пыльном полу, который служил нам всем, я пальцем начал чертить схему. Линия коридора. Квадрат нашей камеры. Крестик – пост охраны. И ещё один квадрат, подписанный одним словом, от которого моё сердце забилось быстрее: «Оскар». План был дерзким до безумия. Создать диверсию, чтобы отвлечь охранника. Мне – вскрыть панель с помощью заточенного прута. Дождаться рассчитанного Крошкой падения напряжения, замкнуть замок, выскользнуть в коридор, добраться до склада и вернуть «Оскара». Скафандр был не просто вещью. Он был нашей единственной надеждой на выживание в вакууме. Он был ключом. Мы молча смотрели на схему в пыли. Впервые с момента похищения мы были не просто напуганными пленниками. Мы были командой.
Время ползло невыносимо медленно. Под прикрытием монотонного гула вентиляционной системы, который заметно усиливался перед самой сменой караула, я закончил затачивать кусок прута о кромку металлического крепления койки. Трение металла о металл издавало тихий, высокий визг, который легко было списать на износ конструкций. Наконец, Крошка подала мысленный сигнал: «Сейчас. Через три минуты смена».
Следуя нашему плану, она подошла к решётке вентиляции и, используя свои знания о системах жизнеобеспечения, вытащила из подола своей униформы тонкую металлическую нить, вплетённую для прочности. Протолкнув её в щель, она замкнула какие-то контакты. Один из вентиляторов в системе жизнеобеспечения заискрил и с визгом остановился. Тут же раздался резкий, неприятный писк – сработал датчик контроля воздушного потока. Это была мелкая неисправность, но достаточно громкая, чтобы привлечь внимание. Черволицый у двери недовольно шевельнулся и, прошипев что-то на своём языке, отвернулся от нашей двери, чтобы постучать по панели связи на стене коридора. Это был мой шанс.
Я метнулся к панели, которую указала Крошка. Заточенный прут с трудом, но поддел край. Я работал быстро, пальцы дрожали. За панелью действительно виднелся толстый, изолированный кабель. Я вырвал из креплений тонкий провод заземления.
Десять секунд, – голос Материни был спокоен, как гладь озера.
Сердце колотилось где-то в горле. Я прижал один конец провода к контакту замка, другой оголил и приготовился коснуться силового кабеля.
Три… два… один… Сейчас!
Освещение в камере едва заметно моргнуло. Я чиркнул проводом по кабелю. Сноп синеватых искр, резкий запах озона. Электронный замок на двери щёлкнул, и она с тихим шипением отъехала в сторону, открыв узкую щель. Повернувшись боком и втянув живот, я с трудом протиснулся в щель, оцарапав плечо об острый край двери. Пустой, гулкий коридор. Пятьдесят метров. Направо. Я бежал, не чувствуя ног, молясь, чтобы охранник не обернулся. Вот она, дверь склада. Замок здесь был проще. Несколько секунд – и я внутри.
И там, в центре комнаты, я увидел его. Моего «Оскара». Он висел, пойманный в дрожащее силовое поле, как муха в янтаре. На его белой поверхности я заметил новые царапины и следы от анализаторов Черволицых. Гнев на мгновение заглушил страх. Я нашёл локальный эмиттер поля – небольшую коробку на стене. Времени на тонкую работу не было. Я просто сорвал с неё крышку и замкнул всё, что мог, своим куском провода. Поле с хлопком исчезло.
Схватив «Оскара» за руку, я потащил его обратно. Он был тяжёлым, неуклюжим, и каждый его лязг о пол отдавался в моей голове похоронным звоном. У самого входа в наш тюремный блок я увидел решётку не вентиляции, а технического короба. Она держалась на примитивных защёлках. Сорвав её, я увидел зияющее тёмное отверстие – за ним угадывалось пространство, достаточное, чтобы вместить скафандр. С нечеловеческим усилием я поднял «Оскара» и затолкал его внутрь. Раздались шаги. Охранник возвращался. Я юркнул обратно в камеру. Из коридора донёсся щелчок – охранник, разобравшись с тревогой, нажал на своей панели кнопку закрытия. Я успел проскользнуть внутрь за секунду до того, как тяжёлая дверь с шипением встала на своё место и снова заблокировалась.
Я рухнул на пол, тяжело дыша. Крошка и Материня смотрели на меня, а потом наши взгляды одновременно переместились на решётку технического короба. За ней, в темноте, скрывалась наша первая победа. Наша единственная надежда на спасение с этой мёртвой луны.
Глава 6
Сердце стучало в унисон с гулкими шагами «Оскара» по металлическому полу. Шаг за шагом. Просто шаг за шагом. Моя мантра. Молитва инженера. Крошка, маленькая и напряженная, как струна, семенила рядом, её ладонь была потной в руке Материни. В телепатической ауре последней плескалось спокойствие, похожее на глубокое озеро, но я чувствовал, как под его гладью ворочаются темные течения.
Коридор был стерильным и пустым. Белые панели, тусклый свет. Никаких патрулей. Никаких камер, которые я бы не заметил. Мой самодельный девайс для перегрузки замка сработал безупречно. Я чувствовал себя героем из старых боевиков, которые крутил отец. Компетентный парень, который всех спасет. Господи, мы справимся. Мы должны…
Первый поворот. Чисто. Второй. Тоже. Впереди, метрах в пятидесяти, виднелся массивный шлюз – наша цель. Свобода была так близко, что я почти чувствовал на языке привкус безвкусной, но такой желанной питательной пасты из аварийного запаса «Оскара».
И тут все пошло не так.
Не было ни сирены, ни криков. Просто тишина стала гуще, тяжелее. Свет в коридоре сменился с белого на мертвенно-красный. Я замер. Впереди, в каких-то десяти метрах от шлюза, из пола бесшумно вырос полупрозрачный барьер, мерцающий, как марево над раскаленным асфальтом. Я резко обернулся. Тот же барьер отрезал нам путь назад. Ловушка захлопнулась.
Из панелей в стенах, которые я принял за обычную обшивку, так же беззвучно выскользнули Черволицые. Один. Два. Пять. Семь. Их было больше, чем я когда-либо видел разом. Они не атаковали. Они просто стояли, их уродливые, извивающиеся лица-маски были повернуты к нам. Они двигались с ледяной, слаженной эффективностью, как части одного механизма. Это было страшнее любой ярости.
– Прорвемся! – крикнул я, скорее для себя, чем для них.
Я рванул «Оскара» вперед, намереваясь протаранить гермодверь или хотя бы одного из этих гадов. Но я не успел сделать и шага. Низкий, вибрирующий гул ударил по мне, от него заскрежетали зубы и потемнело в глазах. Этот гул был не просто помехой для машин – это было оружие, бьющее напрямую по нервной системе. Все системы «Оскара» разом погасли. Индикаторы на моем шлеме моргнули и умерли. Мой могучий скафандр, моя крепость, моя мечта – превратился в глухой металлический гроб.
Я был заперт внутри, беспомощный, и мог лишь смотреть через триплекс, как двое Черволицых приближаются к Крошке и Материне. Крошка вскрикнула, тонко и испуганно. Материня выставила вперед руку, но против этого поля её силы были бесполезны. Их с Крошкой парализовало в то же мгновение, что и меня, их тела обмякли и замерли под действием поля, что отключило мой скафандр.
Я колотил кулаками по внутренней обшивке «Оскара». Внутри скафандра грохот стоял адский, но я знал, что снаружи, в мертвой тишине их акустического поля, меня никто не услышит. Я их подвел. Я повел их прямо в ловушку. Я не герой. Я просто мальчишка в консервной банке.
Нас вернули в ту же камеру. Это было самым унизительным. Они даже не сочли нас достойными новой, более строгой тюрьмы. С меня сняли обесточенный «Оскар». Четыре Черволицых, двигаясь с той же жуткой синхронностью, подняли мой скафандр и унесли. Я смотрел, как исчезает в дверном проеме мое творение, мой билет на Луну, мой единственный символ компетентности. Это было похоже на ампутацию.
Прошли часы. А может, и дни. Время в этой белой камере без окон текло, как вязкая смола. Крошка сжалась в комок в углу, молчаливая и подавленная. Я сидел, уставившись в стену, и тонул в чувстве вины. Она разъедала меня изнутри, как кислота. Только Материня сохраняла свое неестественное спокойствие, но теперь в её ментальном присутствии отчетливо ощущалась глубокая, тяжелая печаль.
Наконец, дверь открылась. Вошел один Черволицый в сопровождении двух охранников. Из устройства на его груди раздался холодный, синтезированный голос, лишенный всяких интонаций.
– Анализ поведения в условиях контролируемого стресса завершен. Образцы показали нетипичный уровень сопротивления и изобретательности. Субъект «человек-мужчина» проявляет инженерные навыки. Субъект «человек-ребенок» демонстрирует аналитические способности. Субъект «Вегианец» является источником данных о галактической политике. Требуется дальнейшее изучение в условиях повышенной изоляции. Подготовка к транспортировке на объект «Плутон».
Плутон. Слово упало в тишину камеры, как камень в ледяную пропасть. Для меня, мальчишки, выросшего на книгах о Солнечной системе, Плутон был синонимом конца всего. Ледяная, бесконечно далекая могила на окраине мира, откуда нет возврата. Это был смертный приговор.
Нас вели по коридорам к небольшому транспортному кораблю. Внутри нас затолкали в тесную капсулу без иллюминаторов. Дверь зашипела, закрываясь, и мы погрузились в абсолютную темноту. Двигатели корабля включились, и по полу пробежала едва слышная вибрация. Мы были одни.
Тьма давила, стены, казалось, сжимались, в горле встал ком. Чтобы не сойти с ума, я потянулся мыслями к единственному источнику света в этой тьме.
«Материня… Зачем? Зачем мы им так нужны? Почему просто не убили нас после побега?» – мой ментальный голос дрожал.
Прошла минута, прежде чем она ответила. Ее «голос» в моей голове был спокоен и печален, как эпитафия.
«Потому что мы для них не личности, дитя мое. Мы – данные. А вы, люди, – совершенно новый набор данных».
Она сделала паузу, собираясь с мыслями.
«Они не просто завоеватели. Представь себе космическую саранчу. Расу, чей жизненный цикл, чья сама суть – это поглощение или уничтожение всего, что не является ими. Вселенная есть разнообразие, дитя. Но для них разнообразие – это хаос, который нужно упорядочить… или стереть».
В темноте капсулы её слова рисовали картину леденящего душу, рационального ужаса.
«Их протокол неизменен. Они находят новый разумный вид. Похищают несколько особей – “образцов”, как они нас называют. Они изучают вашу физиологию, вашу психологию, ваши технологии. Они ищут слабости. Они ищут способы наиболее эффективного контроля. И на основе этого анализа принимают решение».
Я затаил дыхание.
«Если вид можно эффективно поработить и использовать как ресурс, его порабощают. Если он слишком слаб, чтобы быть полезным, слишком опасен, чтобы оставлять его в живых, или просто… “неэффективен” с их точки зрения, его полностью уничтожают. Стерилизуют планету. Геноцид для них – не акт злобы. Это как прополка сорняков в саду. Рациональная процедура».
Огромность её слов обрушилась на меня, погребая под собой мое личное горе и чувство вины.
«Они изучают вас, дети мои, — заключила Материня, и в её голосе впервые прозвучала нота почти человеческой боли, – не для того, чтобы понять. Они изучают вас, чтобы решить, как эффективнее уничтожить или поработить все человечество. Наш провал… наш побег лишь убедил их в том, что вы можете быть опасны. Он ускорил этот процесс».
Я сидел в непроглядной тьме летящего к Плутону корабля. Моя маленькая, личная борьба за выживание только что закончилась. Она превратилась в нечто невообразимое. Теперь на кону стояли не три жизни, а семь миллиардов.
Рядом со мной в темноте раздался тихий, до ужаса рациональный голос Крошки: – Материня… каковы наши шансы? Шансы Земли… согласно их протоколу?
