Текст книги "Рояль в сугробе"
Автор книги: Сергей Силин
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
13. Умные люди
– Смех на палочке! – сказала Светлана Михайловна и посмотрела на Тимку. – Один меня не дослушал, сказал, что знает Володю, и подошёл совсем к другому человеку, которому я бы в жизни не доверила быть шеф-редактором. Другие написали новости со слов третьих, ничего не перепроверив. Ощущение такое, что вы делали газету сломя голову. А самый обидчивый, которого не выбрали редактором, решил отомстить всему классу. И получилось, как в баснях Крылова.
– Но мы же не виноваты, что Гусаков так поступил! – сказал Лёша. – Он даже Олю обманул.
– Гусаков в нашей школе больше не учится, – сказала Светлана Михайловна. – Родители перевели его в другую. И осуждать его мы не будем. Просто помните, что спешка делу не подмога…
– Мы хотели газету к вашему приезду сделать, – вздохнул Тимка.
– Зачем? Чтобы я увидела, что вы всё сами умеете?
– Это всё из-за Борьки, – прошептал Лёша.
– У сильного всегда бессильный виноват, – заметила Аня.
– Это Борька-то бессильный!?
– Сильные не обижаются, – сказала Светлана Михайловна. – Сильные заняты делом. Это слабые обиды в себе копят и ими живут. А на грядках обид вырастает зависть, которая и толкает человека на плохие поступки. Умение жить без обид – очень важное умение. Со своей душой нужно работать так же, как со своим здоровьем.
– Жаль, что я не накостылял ему от всей своей души! – сказал Илья.
– После драки кулаками не машут – раз! Умные не дерутся – два! – ответила Светлана Михайловна. – А мы с вами умные люди, которые умеют признавать свои ошибки.
– Ещё как умеем! – согласился Лёша. – У меня даже бабушка научилась ошибки признавать! Она говорит, всем бы таких умных, как мы, да отдавать жалко!
– И что нам теперь делать? – спросил Толик.
– Начинаем всё заново. Надеюсь, второй раз на одни и те же грабли никто из вас не наступит. Новости придётся переделать. Про историю с не нашей «Честно-честной газетой» пишет Володя. К понедельнику поправьте свои статьи, очерки и заметки. Я отметила, где и что нужно доработать. Время у нас есть.
Светлана Михайловна положила на стол распечатанные на принтере черновики юнкоров, где виднелись сделанные красным карандашом поправки.
– Бабушка говорит, если первый блин получился комом, то второй выйдет бугром! – сказал Лёша, и все засмеялись.
Из жизни Оклахомова
Юмористические рассказы для школьников
Оклахомов остается Оклахомовым
За минуту до начала урока в класс вошёл незнакомый человек.
Он был не худ и не полон, не высок и не мал. В меру широкие плечи свидетельствовали о его способности стойко переносить трудности жизни. Цвет лица говорил о том, что оно хорошо знакомо с ветром и солнцем.
Сюртук незнакомца был застёгнут на все пуговицы и не позволял разглядеть ослепительно белую рубашку, изобличающую привычки порядочного человека. Начищенные до блеска ботинки не делали секрета из любви вошедшего к чистоте.
Взгляд его, открытый и лёгкий, оставлял по себе приятное впечатление.
Незнакомец снял с головы цилиндр, молча поклонился присутствующим и устало прошёл к оклахомовской парте.
Только тут в нём признали Оклахомова. Девчонки прыснули. У мальчишек вытянулись лица и полезли на лоб глаза. Кто-то покрутил пальцем у виска и свистнул.
Оклахомов прислонил к парте трость, снял перчатки. Перчатки положил в цилиндр, цилиндр поставил на парту.
Прозвенел звонок. Появилась Жанна Ивановна.
– Бон жур, мез анфан![1]1
Добрый день, дети! (фр).
[Закрыть] – весело начала она, но, заметив Оклахомова, замерла и перешла на русский.
– Что это? – растерянно спросила она.
– Это Оклахомов, – подсказали с первой парты.
– Оклахомов? – удивлённо переспросила Жанна Ивановна. – Господи ты Боже мой! В чём дело, Оклахомов?
Оклахомов вежливо поклонился.
– Я наконец-то решил стать человеком.
Жанна Ивановна потрясённо опустилась на стул:
– Ну знаешь ли… Твои шуточки переходит все границы…
– Смею заверить вас, уважаемая Жанна Ивановна, нет сегодня на земле человека более серьёзного, чем я. Мне кажется, вы должны обрадоваться моему решению.
– Я обрадовалась, – сказала Жанна Ивановна. В глазах её блеснули слёзы обиды. – Я оч-чень обрадовалась…
Она заплакала.
Оклахомов растерялся.
– Жанна Ивановна, – голос его дрогнул. – Я дохлых мышей больше приносить не буду. Честное слово. Я ведь по дипломатической линии решил пойти.
Жанна Ивановна вздрогнула и заплакала ещё сильнее.
– Боже мой, – повторяла она сквозь слёзы. – Боже мой! Что за класс? Что за люди? Они меня ни во что не ставят!
Слёзы капали на стол, собирались там в озерцо и маленькими ручейками стекали на пол.
Класс заволновался. Девчонки зашипели на Оклахомова и стали бросать на него уничтожающие взгляды. Мальчишки начали грозить из-под парт кулаками.
Оклахомов окончательно растерялся. Он сел, вскочил, расстегнул сюртук и понял, что и Жанна Ивановна и одноклассники ещё не готовы к его перевоплощению.
Он махнул рукой и сдался.
– Простите меня, Жанна Ивановна! – тихо сказал он. – Я глупо пошутил… Простите меня, дурака ненормального…
Жанна Ивановна прекратила плакать, вытерла глаза платочком и укоризненно покачала головой:
– И не стыдно тебе, Оклахомов? Когда ты только человеком станешь?
Мужайтесь, жизнь сурова!
Оклахомов вышел из больницы, неся обратно кулёк с гостинцами. Лицо его было бледнее обычного. Ребята тотчас окружили его:
– Не взял?
– Тихий час не кончился?
– Неприёмный день?
Оклахомов не ответил. Он смотрел поверх голов одноклассников, плотно сжав губы, в ему одному ведомую даль.
– Хуже, – произнёс он наконец еле слышно.
– Перевели в другую палату?
– Под капельницу положили?
– В реанимацию увезли?
Оклахомов обвёл глазами притихших одноклассников. Преждевременно погрустневшие глаза его были полны взрослой жалости к ним.
Он шмыгнул носом.
– Неужели?
Девчонки в ужасе зажали рты ладошками и заплакали. Мальчишки опустили головы.
Нельзя сказать, чтобы математика очень любили. Человек он был суровый, к ласкам не расположенный, преданный науке неимоверно, никогда не забывал давать домашнее задание. Но зато был всегда справедлив и обожал смотреть фильмы про индейцев.
Оклахомов вздохнул.
– Мужайтесь, – сказал он, – жизнь сурова. Два часа назад Петра Алексеевича выписали. Готовьтесь к контрольной…
Народ зря не волнуется
Зазвонил телефон. Оклахомов бросил учебник и схватил трубку.
– Привет! Уроки сделал?
– Не-а, – отозвался Оклахомов. – Пред Новым годом неохота ничего делать.
– Мне тоже. Учишь, учишь, а толку… Я не понял, за что тебе географичка двойку поставила? Ты же отвечал.
– Не понимает она меня, вот и всё.
– По-моему, она вообще никого не понимает. Слушай, ты фильм «Безумный кулак» смотрел?
– Нет ещё, а что?
– Между прочим, он завтра последний день идёт. Народ уже – волнуется. Говорят, стоящая вещь. Сбежим с физкультуры, а? Колькина бабушка обещала бесплатно всех провести.
– Сбежим!.. Постой, постой! Физкультуры же завтра нет!
– Как это нет? Первым уроком.
– Чего?.. Первым история.
– Чего, чего? Никогда её в среду не было.
– У тебя как С головой? Всё в порядке?
– Проверь свою!
– Моя в норме!
– Сомневаюсь!
– Проверь, Мишечка, проверь!
– Какой ещё Мишечка? Я Алик!
– А я Оклахомов!
– Вот блин! Опять номер перепутал! – с досадой буркнул неизвестный собеседник, и в трубке раздались короткие гудки.
Оклахомов озадаченно положил трубку на рычаг и почесал в затылке. Может, и в самом деле завтра сбежать на боевик? Народ зря волноваться не будет.
Первый сон Оклахомова
– Так как же выглядит растительность саванн в сухое время года? – спросила Ольга Васильевна.
Глаза её ласково сверкнули в прорезях чёрного капюшона.
Оклахомов тоскливо обвёл класс глазами. Все были заняты своими обыденными делами: перешёптывались, играли в морской бой, списывали домашнее задание к следующему уроку.
– Но ведь ты же знаешь, Петя, – умоляюще сказала Ольга Васильевна.
– Боюсь, что нет, – сокрушённо отозвался Оклахомов и сел на стул с гвоздями. Гвозди впились в его многострадальное тело. Ольга Васильевна неохотно надела на ноги Оклахомову тесные сапоги и придвинула стул к огню. Сапоги от жары сузились и начали давить ноги.
– Растительность саванн в сухое время года выглядит… Как она выглядит, Петя?
– Она выглядит сухо, – с трудом выдавил из себя Оклахомов.
– Правильно! – обрадовалась Ольга Васильевна. – Хотя ответ и не совсем полный. А как меняется саванна во влажное время года?
Оклахомов задумался.
Ольга Васильевна подвинула стул ещё ближе к камину и сунула ноги Оклахомова прямо в огонь.
– Она… она сильно меняется, – признался Оклахомов.
– Совершенно верно! – ещё больше обрадовалась Ольга Васильевна.
– Во влажное время года саванна меняется сильно. А теперь скажи мне, пожалуйста, как приспособилась растительность саванн к климату этой зоны?
Оклахомов опустил голову, поднялся со стула и подошёл к дыбе.
Ольга Васильевна подождала с минуту, затем, пересилив себя, привязала к ногам Оклахомова чугунное ядро, стянула ему сзади локти верёвкой и начала медленно подтягивать его к потолку. У Оклахомова затрещали суставы.
– Она… она хорошо приспособилась, – с трудом выдавил из себя Оклахомов.
Ольга Васильевна удовлетворённо кивнула и опустила Оклахомова вниз.
– Знаешь ведь, – укоризненно сказала она, развязывая ему руки и ноги. – Садись, тройка.
Оклахомов, пошатываясь, направился к своей парте.
Ольга Васильевна устало откинула капюшон и широким рукавом рясы вытерла со лба пот.
– Переходим к следующему вопросу. Отвечать будет… Оклахомов. Оклахомов, проснись!
Узник
– На улицу не выйдешь, пока не сделаешь домашнее задание, – сказала сестра и закрыла дверь комнаты.
Оклахомов обиделся, показал двери язык и уткнулся носом в оконное стекло. Внизу ребята играли в футбол. Немного пострадав, Оклахомов сел за стол и раскрыл тетрадь.
«Сочинение», – старательно вывел он посередине строки, а чуть ниже большими буквами написал название: «УЗНИК».
«В стихотворении „Узник“ Лермонтов говорит любителям поэзии всю горькую правду о самодержавной России», – написал он и глубоко задумался.
На карниз сел воробей. Попрыгал, почирикал, клюнул что-то невидимое, подмигнул Оклахомову глазом-бусинкой.
«Все товарищи узника давно на свободе, – продолжал Оклахомов. – Только он один томится в неволе. Велики страдания узника, чрезмерны его муки. А за окном клюёт свою кровавую пищу молодой орёл. Так и зовёт узника своим взглядом».
Оклахомов посмотрел в окно и тяжело вздохнул. Воробья на карнизе уже не было. По небу ползли пузатые тучи, ребята внизу по-прежнему играли в футбол.
«Проносятся над сырой темницей вольные тучи. „Прощай, немытая Россия!“ – словно бы говорят они. – Прощай, страна рабов, страна господ, да и ты, узник, тоже прощай!»
За дверью прошла на кухню сестра, загремела чайником.
«Но не убежать узнику из темницы, – написал Оклахомов. – За дверью ходит туда-сюда грозный надзиратель. А окно высоко – не выпрыгнешь».
Сестра выключила радио.
Оклахомов повеселел, закрыл тетрадку, крадучись, вышел в прихожую. Воровато озираясь, нахлобучил кепку, взял куртку и быстро выскочил из квартиры.
– Петя, ты куда? – закричала ему вслед сестра, но Оклахомов уже скатывался вниз по лестнице.
Его властно звала свобода.
Ничего, кроме правды
– Мне не нравится на ваших уроках то, что… Дальше вы пишете о том, что вам не нравится на моих уроках, – улыбнулась Светлана Михайловна. – Всем всё ясно?
Класс озадаченно молчал.
– Это мне нужно для того, чтобы я могла учесть свои ошибки, сделать уроки ещё лучше и интереснее, – пояснила учительница.
Класс заулыбался, зашушукался и с удовольствием принялся за редкую работу.
«Мне не нравится, – начал Оклахомов. – Мне не нравится… Интересно, что мне не нравится?»
Он задумался. Уроки литературы ему нравились больше, чем другие. Оклахомов почесал в затылке и заглянул в листок соседа по парте. Но тот прикрыл листок рукой, и Оклахомов ничего не смог прочитать.
Тогда он принялся разглядывать Светлану Михайловну, пытаясь отыскать в ней то, что ему могло бы не нравиться. Но и тут ничего не нашёл.
Ему нравилось в Светлане Михайловне всё: и её глаза, и её голос, и её платье. Оклахомову нравилось, что она всегда спокойна и доброжелательна, что она часто улыбается. Ему нравилось, что она совсем не умеет ругаться, зато часто всех хвалит, и на её уроках не бывает скучно.
«Так что же написать? – мучительно думал Оклахомов, чувствуя, как быстро уходят отведённые для ответа минуты. – Что?»
– Заканчиваем, – улыбнулась Светлана Михайловна. – Все написали? Петя, а ты что же? Неужели тебе всё нравится?
– Что вы, Светлана Михайловна, – отозвался Оклахомов. – Конечно, не всё!
Он решительно вял ручку и написал:
«Мне не нравится на ваших уроках то, что мне на них всё нравится».
Кого-кого, а Светлану Михайловну он ещё никогда не подводил.
Операция «Ниндзя»
– …Уничтожают леса, отстреливают животных! – всё больше волнуясь, говорила руководительница экологического кружка «Зелёный мир». – Люди не жалеют даже своих жилищ! Посмотрите, в какой ад превращены подъезды домов! Стены исчёрканы, перила изрезаны и оторваны, на лестницах мусор! Одним словом, ребята, я предлагаю провести операцию под кодовым названием «Ниндзя», во время которой каждый сделает для своего подъезда всё, что в его силах. Операцию проводим в два часа ночи. А теперь представьте: утром ваши соседи выходят из квартир, а в подъезде их встречает невероятная чистота и красота. Они поражены, восхищены, растроганы и тут же клянутся больше никогда не курить и не мусорить…
Глубокой ночью, когда дом спал крепким безмятежным сном, не подозревая о грозящей ему чистоте, Оклахомов бесшумно выскользнул из тёплой постели. Быстро оделся во всё чёрное, натянул на голову чёрный чулок сестры с проделанными в нём дырками для глаз, взял веник, совок и ведро.
Дверь открылась без скрипа: петли были смазаны ещё днём.
Окинув критическим взглядом лестницу, перила и стены. Оклахомов спросил себя: «В силах ли я уничтожить надписи на стенах и потолке?»
Он подумал немного и честно признался: «Нет, я не в силах уничтожить надписи на стенах и потолке. На это не хватит и летних каникул… В силах ли я отремонтировать перила? Нет, я не в силах отремонтировать перила. Тут нужна целая бригада плотников. А может, и две… В силах ли я собрать мусор? В силах!»
Оклахомов бесшумно поднялся на последний этаж и начал операцию «Ниндзя».
С тихим шорохом летели в пластмассовое ведро фантики и окурки, спички и стаканчики из-под мороженого, бутылки, мятые жестяные банки и обрывки газет. В воздух поднималась густая пыль.
Когда Оклахомов дошёл до первого этажа, ведро было наполнено доверху.
Оклахомов задумался: куда девать мусор?
Он осторожно выглянул на улицу. На улице было темно, пусто и тоскливо. Дул холодный северный ветер. Луна пряталась за чёрные тучи.
Прижимаясь к стене дома, Оклахомов перебежал в соседний подъезд и высыпал мусор у батареи.
Утром жильцы оклахомовского подъезда обнаружили на лестничной площадке первого этажа огромные кучи мусора.
Это соседняя школа в три часа ночи провела свою операцию. Под кодовым названием «Зелёный дом».
Судьба поэта
Любовь творит с человеком, что хочет: одних толкает на подвиг, других на преступление. Оклахомова любовь толкнула в поэзию. Пришлось даже завести специальную тетрадку.
Придумает Оклахомов стихотворение, запишет его в тетрадку и дату поставит. Дату он ставил обязательно, чтобы потомки не ломали головы, гадая, когда он создал тот или иной шедевр.
Пушкин, например, не под всеми стихами даты ставил, так сколько потом литературоведам возиться пришлось, чтобы установить точное время появления произведений.
Ещё, в отличие от Александра Сергеевича, Оклахомов посвящал стихи только Леночке. Даже знаменитое стихотворение про рыбалку на Мулянке ей посвятил. Хотя она, наверное, и удочки-то ни разу в жизни в руках не держала. Но, может быть, за это Оклахомов её и полюбил. За то, что она такая… такая… В общем, совсем другая.
К концу недели стихов набралось две тетрадки. Оклахомов надел галстук-бабочку, отряхнул штаны и отправился к знакомому поэту, который жил в соседнем доме.
Поэт очень удивился визиту Оклахомова. Он устроился поудобнее в своём рабочем кресле и попросил гостя прочитать самое лучшее стихотворение.
– У меня все самые лучшие, – скромно признался Оклахомов и открыл тетрадку наугад. Повезло раннему стихотворению «В тисках любви»:
Закончив, он стал ждать, когда поэт его благословит. Но тот как-то странно изменился в лице, начал сопеть, покусывать губы и отводить глаза.
Оклахомов подождал для приличия ещё секунду и спросил поэта прямо:
– Как бы мне книжку издать?
Поэт засопел ещё громче, повернулся к Оклахомову боком и прикрыл лицо рукой.
«Боится конкуренции», – догадался Оклахомов.
– С книжкой, мне кажется, тебе торопиться не стоит, – отозвался наконец поэт, продолжая кусать губы и издавая странные сдавленные звуки. – Ты вот что, приходи вечером во дворец творчества на литературный кружок. Там и поговорим.
«Народ меня поддержит, – подумал Оклахомов. – Будущее за мной».
– Ну что ж, – сказал он. – Я, собственно, не против…
Поэт вскочил с кресла, закрыл лицо руками и убежал в другую комнату. Видно, нелегко ему было.
Поэтов на литературном кружке собралось человек двадцать. Все в возрасте: всем далеко за двенадцать, а некоторым и того больше.
Оклахомова слушали с восторгом, смеялись. Хлопали, катались по полу. Потом, придя в себя от пережитого, каждый сказал, что он думает о его творчестве…
Дома Оклахомов сунул голову под холодную воду и долго ждал, когда она остынет. Затем он дождался темноты и закопал тетрадки за гаражами.
На всякий случай. Истории известны факты, когда великих поэтов признавали только после их смерти.
Через неделю он разлюбил Леночку, влюбился в Вику и записался в секцию самбо.
Как заключаются перемирия
– Ребята, вы знаете, что есть День космонавтики, День тружеников сельского хозяйства, День защиты детей. А кто знает, какой день сегодня?
– Понедельник, – неуверенно предположил Леденцов, больше всех любивший информационные пятиминутки.
– Нет, – географичка улыбнулась. – Сегодня не только понедельник. Сегодня, ребята, ещё и День работников автомобильного транспорта.
«И каких только дней у нас нет, – тоскливо подумал Оклахомов, глядя на Ольгу Васильевну, рассказывавшую о роли автотранспорта в современной жизни человека. – День милиции есть, День медицинского работника есть, День шахтёра есть. А Дня защиты школьников нет».
Он представил, как забегали бы учителя, если бы завтра ввели такой день, и улыбнулся.
«Чего это он на меня с улыбочкой смотрит? – встревожилась Ольга Васильевна. – Опять, наверное, какую-нибудь свою шуточку готовит. Надо быть с ним настороже. И почему это у нас до сих пор нет Дня защиты учителя?»
Она представила, как вытянулось бы лицо у Оклахомова, если бы завтра ввели такой день, и не смогла сдержать улыбки.
«Чего это она улыбается? – забеспокоился Оклахомов. – Неужели спрашивать будет?»
Он торопливо полез в портфель за учебником.
«Значит, это у него в портфеле», – догадалась Ольга Васильевна.
– Оклахомов, – жалобно сказала она. – А не заключить ли нам перемирие?
Оклахомов хлопнул глазами и понял, что Ольга Васильевна не только чуткая, умная женщина, но и спрашивать его сегодня не будет.
Простите за всё!
Первым делом Оклахомов подсаживается к своему лучшему другу Мишке Леденцову.
– Прости меня, Миша, – говорит он.
– Да ладно, чего там, – смущается не привыкший к извинениям Леденцов. – С кем не бывает…
Затем Оклахомов направляется к Жанне Ивановне. Голова его низко опущена, уши розовеют.
– Простите меня, Жанна Ивановна, – говорит он, не поднимая глаз.
Жанна Ивановна печально улыбается:
– Хорошо, Петя, я тебя прощаю.
После француженки Оклахомов идёт каяться к математику.
– Петр Алексеевич, – виновато говорит он, – не знаю, простите ли вы меня?
– Ну что ж, – задумчиво произносит математик, задумчиво разглядывая формулы на доске. – Раз ты понимаешь, что не прав… Конечно… Что ж делать…
Потом Оклахомов подходит к географичке:
– Простите меня, Ольга Васильевна!
– Петенька! – радуется географичка. – Я всегда говорила, что ты очень совестливый мальчик. Я прощаю тебя, Петя!
Затем Оклахомов останавливает Светлану Михайловну.
– Светлана Михайловна, – говорит он. – Простите и вы меня!
– За что, Петя? – удивляется Светлана Михайловна.
– За всё.
– За что – за всё, Петя? – пугается Светлана Михайловна. – Что ты опять натворил?
– Ещё ничего, – говорит Оклахомов и тяжело вздыхает. – Но вернусь в школу после каникул и ведь всё равно что-нибудь натворю. Вот и прошу прощения заранее.
