Текст книги "Коллективное сознательное"

Автор книги: Сергей Слюсаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Надо же быть такой дурой! – Клава, как только вошла в комнату наблюдения, где ее ждал Вадим, швырнула папку, с которой она ходила на допрос, так что листы полетели во все стороны. – Ведь подозревала, что у него стоит психоблок, но сама не проверила. Вернее, даже не подумала, что там может быть смертельный блок.

– Да ладно, не кори себя, – успокоил ее Малахов. – Одной гнидой меньше, а новые не заставят себя долго ждать. С другой стороны, ты теперь понимаешь, с кем имеешь дело.

– Да, я имела дело со слабовольным человеком. Насколько я понимаю, вернее, поняла, у этих твоих вампиров очень хитрая система. Они создали вокруг себя некую прослойку из людей, которые не относятся к их касте, однако стремятся. Вот они и есть их расходный материал. Ведь как этот Фокин в машине сидел, как босс! Даже не шелохнулся, когда пошла стрельба. Прямо Падрино какой-то. А в итоге – болванчик в чужой игре.

– Кстати, а не пойти ли нам подергать за уши Германа? Может, и вправду по чипу сможем что-то вычислить? – предложил Малахов.

– А что еще остается делать. Но запомни – канцлер «Силь…».

Глава шестнадцатая

Холодная вода Москвы-реки сначала попыталась объять Тимура и утащить прочь от уходящей под землю Неглинки, но он успел схватиться рукой за искореженную решетку, еще совсем недавно охранявшую выход из подземной галереи. Тимур успел заметить, как рука, которой он держался за сломанную ограду, стала удлиняться, покрылась сначала роговыми пластинами, а потом толстой шерстью, пробивавшейся между ними. Сколько раз он видел эти метаморфозы, но только недавно научился осознавать происходящее. Он без труда подтянулся, хоть скользкие прутья ограды выскальзывали из лап, и бросил свое все еще меняющееся тело в сумрак каменной арки. Бросок сопровождался треском ткани – разбухающие мышцы рвали одежду, освобождая тело от оков. Вместе с обрывками одежды куда-то в небытие улетал и реальный мир. Не было ничего, только мрачная галерея, только отпечатавшаяся в мозгу цель – найти Эльзу, и теплое смутное воспоминание о мире, который он только что покинул.

Первые метры пришлось плыть, лапы не доставали до илистого дна. Поток, хоть и слабый, но настойчивый и плотный, старался вытолкать Тимура из тоннеля. Через несколько минут, когда метаморфозы закончились и силы наполнили новое тело, он двумя мощными гребками выбросил себя туда, где река превратилась в утлый ручеек, текущий среди кирпичных берегов. Тимур выбрался на камень и, отряхнувшись по-собачьи, принюхался. Он чувствовал Эльзу, ее терпкий запах, полный страха и неуверенности в себе. Поймав верхним чутьем след, Тимур задрал свою звериную морду и завыл. Вой, тревожный, агрессивный, вой хозяина подземелья, не терпящего никого на своей территории, разнесся под сводами подземной реки.

Рымжанов ринулся в глубину галереи, но через сотню метров его дыхание сбилось, и лапы стали скользить на мшистых камнях. Он терял силы. Как всегда, метаморфоза требовала пищи. В Зоне было проще, лес всегда полон мяса, хоть и радиоактивного, но зато в изобилии. Здесь, в подземелье Неглинки, Тимур, кроме нескольких худосочных крыс и громадных белых тараканов, пока не увидел ничего, что хоть как-то могло утолить протеиновый голод. Он остановился и стал принюхиваться. Сквозь зловоние подземной реки ему удалось учуять еле различимый запах еды, запах свежего мяса. Тот струился тонкой ниточкой из правого ответвления канала.

Тимур осторожно, чтобы не тратить зря силы, подошел к повороту. Это был один из выходов из галереи, оканчивающийся чугунной круглой крышкой. Понимая, что времени остается все меньше, он стремительно взлетел по железным скобам-ступенькам, вбитым в кирпичную стену, и вынес люк вместе с горловиной. Там на поверхности запах пищи усилился в тысячи раз. Не таясь, не заботясь о том, что он распугает пол-Москвы, Тимур ринулся туда, откуда доносились такие пьянящие ароматы. Запах привел его к большому зданию с надписью «Корчма „Тарас Бульба“» на фронтоне. Несмотря на поздний вечер, широкие витрины светились, и внутри за столиками сидели посетители. Они ели, пили, разговаривали, слушали музыку. Ни яркий свет, ни присутствие людей не смущали Тимура. Сейчас его сознание могло контролировать только две вещи – поиск пищи и то, что ни в коем случае нельзя трогать людей.

Звон бьющегося стекла слился с плотным, как жесть, женским воплем. Испуганные гости корчмы вскакивали со своих мест и неслись к выходу. Посреди перевернутых столов и разбитой посуды стояла химера – зверь с клыкастой крупной головой, грубой шерстью на спине и мощным хвостом тираннозавра. Чудовище стояло, медленно обводя зал взглядом, время от времени ударяя хвостом по бокам. Потом, сориентировавшись в обстановке, оно ринулось в глубь помещения, туда, откуда официанты выносили заказы. На кухне на пути Тимура попытался встать один из поваров, размахивая разделочным топором. Вялым движением, даже не посмотрев в сторону повара, зверь оттолкнул его и в два прыжка достиг лестницы в подвал, где находилась холодильная камера. Через секунду посетители корчмы, которые уже начали успокаиваться, снова завопили при виде чудовища, несущегося через зал с тушей теленка на спине.

Тимур быстро вернулся в подземелье и там с глухим урчанием стал рвать свежатину, еще не успевшую затвердеть в морозильной камере. Он не различал ни тонких ребер, которые перемалывал мощными зубами в порошок, ни нежных хрящей, ни сочных пластов мяса на окороках. Через двадцать минут от туши теленка остался только обглоданный каркас, вокруг которого уже суетились, ожидая своей очереди, тоннельные крысы.

Рымжанов немного отдохнул, выпил воды из речки. Он чувствовал, как метаболизм чудовищной скорости и эффективности превращает его тело в громадного монстра, как наливаются силой стальные мышцы, как обостряются слух, обоняние, зрение. Теперь, когда чувствительность глаз выросла во много раз, тоннель уже не казался черным провалом, а светился всеми оттенками радуги. Свет, пробивавшийся из канализационных люков и решеток ливневки, от чахлых лампочек высоко под сводчатым потолком, соединенных провисшими проводами, от невиданных фосфоресцирующих мелких тварей, суетящихся в гнилой воде, расцветил старинные кирпичные стены и мутную воду неровными пестрыми бликами.

Тихо, не издавая ни звука, даже не выдавая себя дыханием, Тимур ринулся вперед, туда, где скрывалась Эльза, вернее, морф, который совсем недавно был Эльзой. Он чувствовал ее дыхание, ее мускусный запах, слышал шелест чешуек на ее спине. Тимур несся по тоннелю, проскальзывая иногда на поворотах когтями по липким кирпичам. Он чувствовал, что догоняет, что цель близка. В какой-то момент пришлось свернуть с главного тоннеля налево, перескочив узкое русло, – след вел в боковое ответвление, узкое и мрачное. Там Тимур и нашел чудовище, которое преследовал. Эльза сидела в глухом тупике на груде истерзанных тел. Это было похоже на кладбище монстров. Разорванные неведомой силой туши лежали горой и источали смрад. Обессиленный морф сидел у этой зловонной кучи и тяжело дышал. Потом, бросив полный боли взгляд на Тимура, Эльза легла на камень и закрыла глаза. Тоскливый, безнадежный вой пронесся под сводами подземной реки, отражаясь эхом и возвращаясь назад искаженным, дрожащим стоном. Эльза выдохнула последний раз и затихла.

* * *

– Садитесь, поговорим, – буркнул Лазненко, даже не встав навстречу группе «Табигон», входящей в его кабинет.

По сухому голосу, отсутствию улыбки на лице было понятно, что он вне себя от возмущения.

– Давайте по порядку, докладывайте о проведенной вами операции. Малахов первый, – приказал Лазненко.

– Не было никакой операции, была рутинная работа, – с легким нажимом на слово «рутинная» ответил Вадим. – При наблюдении за объектом возникла непредвиденная ситуация, нам пришлось оперативно…

– Вадим, ну ты что, думаешь, я не знаю, что случилось? – перебил его Лазненко. – Вот ты мне только скажи, с каких пор у нас можно открывать стрельбу у самого Кремля?

– Но… – беспомощно попытался возразить Малахов.

– Никаких «но»! Вы в мое отсутствие совсем распоясались! – Николай Петрович перешел на крик. – Я вынужден заниматься какой-то хренью, организовывать строительные работы по восстановлению Центра, а они устроили полевые испытания транспортного средства. Да еще где! Скажите спасибо, что президент у нас адекватный. Свалили все на съемки боевика, пока пресса не раскопала. А вот это что, скажите?

Лазненко в сердцах бросил на стол глянцевый журнал с заголовком на полстраницы: «Конь-людоед терроризирует московские рестораны!»

– Но ведь я в морфированном состоянии на коня никак не похож! – не выдержал Тимур.

– Зато мы все теперь походим на ослов! И в первую очередь я. С каких пор совершенно закрытая от посторонних глаз работа нашего Центра освещается на первых полосах бульварных газетенок? И еще, почему Байкалов не был предупрежден о вашем рейде? Вы что, хотите, чтобы он обиделся? Вы что, считаете, что состав группы определяете целиком вы? – Лазненко посмотрел на Вадима. – Вы понимаете, что свидетель, которого вы с таким шумом взяли, может, был бы жив? Привыкайте полагаться не только на свой опыт.

– Да я и не настаиваю… – раздался голос Байкалова. Оказалось, он все это время тихонько, так, что его даже и не заметили, сидел в кабинете Лазненко в дальнем углу. – Не хотят, чтобы я участвовал, – не надо.

– Вот видите, Дмитрий все-таки обиделся. Так, друзья мои, давайте-ка возвращаться в реальный мир, хватит мне устраивать боевые рейды, как в Зоне, – уже примирительно сказал Николай Петрович. – Идите, обсудите последние события между собой и потом ко мне с докладом.

Вся группа «Табигон» в мрачном настроении покинула кабинет шефа. Замыкал процессию Байкалов, настроение у которого было, наоборот, прекрасное. Он шел, стараясь не испачкаться о маляров, докрашивавших панели в коридоре темно-зеленой «Тиккуриллой». Байкалов подобрал полы своего неизменного длинного плаща и тщательно обходил ведра с краской. До самого кабинета Малахова все хранили молчание.

Вадим распахнул дверь и придержал ее ногой, пока все не вошли. Ремонт в кабинете был еще не окончен, но по какой-то причине сейчас там никого не было. В углу был сложен нехитрый инструмент финских рабочих, рядом в ведре отмокали малярные кисти. Малахов рывком снял пленку, защищавшую от строительной грязи круглый столик с креслами вокруг него.

– Вот, садитесь, вроде эти тут еще не все заляпали своей краской… – предложил Вадим.

Коллеги молча расселись кружочком.

– Дима, я, конечно, согласен с шефом – нам придется быть одной группой. Но и ты должен понять… – начал первым Малахов, но осекся, увидев, как на него смотрит Байкалов.

– Не надо мне рассказывать, что я должен. Вы начали работу без меня. И мне стоило больших усилий не обидеться.

– А что, обиженный Байкалов – это конец света? – спросила Клава. – Ну, если ты будешь обижаться на женщину, то можешь многое в своей жизни упустить.

– Я не говорил, что обиделся. Но все запомнил, – спокойно ответил Дмитрий. – Если бы вы знали, какими словами Лазненко ругал ваш ночной рейд, то в следующий раз, наверное, сто раз бы подумали, прежде чем устраивать гонки со стрельбой в центре Москвы.

– Если мы будем задумываться о том, как действовать, то ни фига не сделаем! – возмутился Герман. – Что, смотреть надо было, как этот монстр по Москве бегает? И даже не попытаться найти логово этих энампов?

– Да… ну, как вам объяснить? Даже ты, Вадим, видимо, не понял… – тяжело вздохнул Байкалов. – Эта война идет тысячи лет. И здесь нельзя победить. Здесь можно только одержать тактическую победу. А главное – построить глубоко эшелонированную оборону. Так, чтобы никто с той стороны и не подумал идти охотиться на нашу сторону, через линию фронта. И каждый шаг должен быть тысячу раз обдуман. Ну что из того, что догнал Тимур эту тварь? Что? Ведь и так можно было понять, что все эти создания не выживают, что они существуют только короткий период времени. Гораздо важнее понять, почему они появляются и зачем они вампирам? Разве не это главное?

Но тут их разговор прервали. Без стука и разрешения в кабинет вошли трое рабочих в белых спецовках и, ничего не говоря, стали греметь инструментами в углу.

– Вы не могли бы прийти потом? – громко спросил их Малахов. – У нас совещание идет.

– Слушай, начальника, какой савещаний? – отозвался один из финнов. – Ремонт, стенка красить нада!

– Идите отсюда и приходите через час, – совсем уже строго сказал Вадим.

– Как можна, нам наша начальника яйса отрывать, – не соглашался маляр.

– Если вы сейчас не уберетесь, я оторву и вам, и вашему начальнику! – Вадим угрожающе поднялся из-за стола.

– Латна, латна. – Рабочие стали складывать свои кисточки обратно. – Сразу би сказал, мы же не чурки тупые! Вот пачиму вы не любите нас, финнов, патаму што ми такие гортые…

Вадим сделал движение, словно хочет выйти из-за стола. Рабочих как ветром сдуло.

– Понаприезжали, – буркнул Байкалов.

– Так, вернемся к делу. – Вадим опустился на свое место. – Дима, а ты четко знаешь, что главное, а что не главное в борьбе с энампами?

– А ты знаешь? А кто знает? Я знаю одно – победить навсегда здесь нельзя! И наша задача – просто понять, чего они хотят! А пока у нас получается просто пальба в воздух! – Байкалов для убедительности даже стукнул кулаком по столу.

– Ты знаешь что-то, чего мы не знаем? – спросил Вадим.

– Я многое знаю, чего вы не знаете, но давайте я буду это излагать по мере необходимости. – Байкалов успокоился. – Начнем с того, что мы достаточно бездарно продолбали верный шанс найти, где же этот проклятый Орден собирается. Вернее, его верхушка. Не возражайте, это не ваша вина. И я не смог догадаться, что они для работы стали использовать зомбированных людей. Хотя после атаки на Центр мог бы сделать вывод. Второе, это, конечно…

– Сталкеры? – спросила Клава.

– Да, сталкеры. Я думаю, что здесь кроется что-то крайне важное, – ответил Дмитрий.

– Не думаю, что это уж слишком большая загадка, – прервал их Тимур. – Поверьте мне как человеку, столько времени пробывшему в Зоне. Я думаю – роль сталкеров здесь совсем простая.

– Ну, говори, – сказал Вадим.

– Да нет, тут только идея, довольно очевидная пока. Ведь смотрите, обычный человек превращается в монстра, когда находится рядом с бывшим сталкером. А вдали от него – гибнет. И обратно в человека не превращается.

– Это наблюдение. Тут ничего не возразишь. Только это наблюдение, а не объяснение происходящего. Легко сказать, что процесс образования морфа – результат каких-то скрытых способностей сталкеров. Но это тянет только на гипотезу, – сказал Вадим. – Хотя можно предположить, что рядом со сталкером морф может существовать долго.

Все на минуту замолчали, представляя себе сталкеров, выгуливающих по московским бульварам морфов на поводках.

– Вадим, ты бы мог и не задаваться таким вопросом. – Бай скривился. – Энампов, мне кажется, мало интересуют сами морфы как таковые. Вампирам надо одно – чтобы другим было плохо. В такой ситуации легче набить брюхо. Ну, не брюхо, но аллегорию ты понимаешь, я надеюсь.

– У тебя случайно нет сигары? «Кохибы»? – неожиданно спросил Малахов. – Я как вспомню, как мы сидели с тобой там, в Зоне, еще готовые убить друг друга…

– Я тебя убивать не собирался, не надо грязи… – Байкалов посмотрел на Малахова так, словно его всерьез обвинили в убийственных намерениях.

– «Не надо грязи» – так говорил сталкер Шип, – грустно ответил Вадим.

Остальные молча следили за разговором Бая и Малахова, не очень понимая, о чем те говорят.

– Не обращайте внимания, – сказал Байкалов. – Два старых трухлявых пня вспоминают минувшие дни. Да, Семецкого жалко. Ходили слухи, что он себе такую смерть у Монолита выторговал. Красивую и героическую. Но «Кохиба» кончилась. Жду новой контрабанды с Кубы. Один мой знакомый должен туда поехать.

– Ладно, о деле, да? – Вадим прервал ностальгические воспоминания Байкалова. – У нас куча вопросов, на которые надо найти ответы. Первое, почему оборотни или, извини, Тимур, я неправильно выразился, морфы, которые появляются рядом со сталкерами бегут в одно и то же место? Второе, почему морфы появляются только рядом со сталкерами? Третье, где же логово или, скажем так, голова нового вампирского сообщества?

– Тривиально, – ответил Байкалов и, достав из кармана сигару, закурил ее. Сигара, судя по желтому бумажному колечку, была та самая «Кохиба».

– Что тривиально? – удивилась Клава.

– Ну, тривиально ставить такие вопросы. Это же очевидно, – ответил Байкалов, тщательно раскуривая сигару.

– Что очевидно? Ты знаешь ответы? – Вадим поморщился – то ли от дыма, то ли от самоуверенности Бая.

– Нет, не знаю. Но задать их и я могу. – Первые клубы дыма наполнили кабинет.

Байкалов после первой затяжки начал искать пепельницу. Но по случаю ремонта ее спрятали. Дмитрий неловко порылся в карманах брюк и выудил маленькую, походную сигарную пепельницу. Он развинтил ее и, тщательно выбрав место, поставил на подлокотник кресла. Пепельница немедленно упала, и на пол просыпалась старая порция пепла. Все словно завороженные следили за манипуляциями Бая.

– Так, прекрати цирк! – Вадим только сейчас догадался, что Байкалов издевается над ним.

– Да ладно, я просто пытаюсь понять, насколько ты сохранил в себе силы бороться с этими тварями. Ведь раньше ты мог противостоять самому высшему энампу. А теперь – вот, я тебя стал чуть раскачивать, а ты уже нервничаешь. – Байкалов повертел в пальцах раскуренную сигару, подумал и снял бумажное колечко.

– Да ну тебя, – махнул рукой Вадим. – И сигары мне твоей не надо.

– Так, давайте подготовимся и попробуем решить, что нам делать на самом деле. Гера, попробуй отследить по чипам тех, кто гнался за Эльзой. Сможешь? – Вадим сменил тон разговора, теперь он не дискутировал, а давал приказы.

– Ну, попробовать могу, но ты сам понимаешь, что это и чипы надо изъять, и столько серверов прошерстить… – ответил Тельбиз.

– Гера, ты думаешь, я не заметил, что ты чипы считал еще тогда, на набережной? – Вадим хитро улыбнулся. – Ты был бы не ты, если бы не сделал этого. Давай, займись. Часа хватит?

– Часа? – возмутился Герман. – Ты хочешь, чтобы я за час…

– Да, хочу, – отрезал Малахов.

– Ладно. – Герман пожал плечами и отправился к себе в кабинет к компьютеру.

– Дима, я почти уверен, что ты следил за энампами все время, пока меня не было. – Малахов повернулся к Байкалову, который продолжал с видом сибарита дымить сигарой.

– Ну, не сидеть же без дела, – ответил Бай.

– Тогда через час подготовь короткий обзор о том, что происходило с их сообществом все это время, да?

– Да, – мрачно ответил Байкалов и вышел из комнаты.

– Я уже понял, – не дожидаясь задания, сказал Тимур. – Пошел я писать свой отчет.

* * *

– Вадим, давай поговорим. – Клава и Малахов остались наедине. – Не о деле.

– Только давай я сначала кофе сварю. – Вадим поднялся из своего глубокого кресла и подошел к маленькому столику, где были электрочайник и пачка кофе. Он молча, словно нарочно растягивая паузу, включил чайник, достал из шкафчика две чашки, насыпал туда ароматного кофе и, дождавшись, пока закипит вода, заполнил чашки.

– Пусть другие называют меня не знаю кем, но мне лень на работе колдовать с правильной заваркой. А кенийскую смесь и в таком виде приятно пить, – сказал Вадим в никуда.

– Так ты ничего не хочешь рассказать? – тихо спросила Клава.

– Что? – Вадим поставил чайник на место.

– Ты ведь понимаешь, что от меня сложно что-либо скрыть. Все это время ты себя чувствуешь не в своей тарелке, ведь так? – Клава взяла из рук Вадима чашку кофе и сделала маленький глоток.

– Не пойму, о чем ты?

– Вот не надо, а? Все ты прекрасно понимаешь. То, что с тобой произошло за четыре года, пока ты находился неизвестно где, грубо скажем, был растворен где-то в разрыве колеса обозрения в Зоне, держит тебя так, что ты уже не тот Малахов-Тираторе, которого я знаю тысячу лет. Ведь твой отчет, где написано, что ты попал в сингулярность и ничего не помнишь, не совсем правда? Давай поговорим.

– О чем? – все так же вяло переспросил Малахов.

– Да, трудно с тобой. – Клава грустно посмотрела на Вадима и поставила чашку на стол. – А ну-ка с самого начала, иначе ты просто сам себя сожжешь, поверь мне.

Глава семнадцатая

– Ладно, слушай.

Вадим неторопливо и старательно допивал кофе, а Клава ждала, терпеливо глядя в окно. Когда чашка опустела, Вадим начал рассказ:

– Естественно, в отчете я написал не всю правду. Вернее… Да, мне удалось с помощью Бая найти определенный артефакт, который при правильном использовании должен был позволить переместиться во времени.

– Машина времени? Ты всерьез в это поверил? – Клава развернулась и присела на подоконник.

Она слишком хорошо знала Вадима как человека рационального и удивилась. Встала и пересела на кресло у столика, чтобы быть к нему ближе.

– Не забывай, что сама Зона – еще менее реальна, чем машина времени, как ты ее называешь. Я решил попытаться изменить ситуацию. Исправить ошибки, которые мы все вместе сделали в две тысячи двенадцатом году.

– Мы не делали ошибок, – уверенно сказала Клава, откинувшись на спинку кресла. – Просто мы были в такой неустойчивой системе, что наши любые, запомни, любые действия привели бы к тому, что случилось. Я думаю, мы еще очень корректно себя вели. Ладно, продолжай.

– Ну, в общем, понятно, что эксперимент был крайне безумный, как сама идея перемещения во времени. Но дело в том… как бы это лучше сказать… – Малахов сделал неопределенный жест рукой.

– Затея не удалась? – тихо спросила Клава, глядя слегка исподлобья. – За попытку спасибо?

– Не то чтобы не удалась, результат получился какой-то странный. – Малахов замолк, взял в руки отставленную чашку, попытался выпить, но, кроме гущи, там ничего не было. – Я даже не могу правильно сформулировать. Результат оказался какой-то… мистический. Можно даже сказать, с религиозным подтекстом…

– Ты видел Бога? – улыбнулась Клава.

– Не то чтобы видел… скорее, я был его частью… – Вадим говорил отрывисто, воспоминания накатили на него тягучей волной.

– О, не очень скромно…

– Не надо шутить, лучше сама послушай и попытайся помочь понять. Как только я поднялся до уровня сингулярного разрыва, я… исчез. Мое сознание превратилось в часть… ну, скажем, в часть какого-то коллективного сознания. Вернее, коллективного сознательного состояния материи. Я был никем и всем, я не был локализован во времени. – Вадим в запале даже попытался встать, но не смог и обессиленно оперся на подлокотники кресла.

– Может, это разновидность коматозного состояния. Ведь ты явно находился под действием какой-то жуткой суперпозиции полей. Разорвать пространство, а может, и время, как сделал этот твой артефакт, – не так просто. – Клава нашла, хотя бы для себя, рациональное объяснение. – Ведь представь, если рвется пространство, то что же может тогда произойти с психикой человека?

– Нет, определенно это была не кома. Ведь я не все время находился в этом растворенном состоянии. Иногда я материализовался. Много раз. Я не могу все восстановить в деталях, но точно помню – коллективное сознательное выталкивало меня в материальный мир. И это было именно вне времени. Вернее, каждый такой выброс мог оказаться в любой точке временной шкалы.

– Но ведь это тоже могло быть частью видений, которые возникали в твоем мозгу вод воздействием окружающих полей! – Клава никак не хотела отступать от материалистической точки зрения.

– Да. Конечно, могло. Но странные какие-то были видения. Я шел на штурм Никеи вместе с Петром-пустынником. И поверь – я не изучал этого в курсе истории. Я бомбил ночной Берлин в сорок первом году. Я был штурманом дальней авиации, мы летели на ДБ-3. Мы все погибли. Я воевал с сарматами… – Вадим замолчал. – Было еще много чего. Я не все помню.

– Ну… все-таки такие сведения бывают и у обычных людей. Информационное поле вещь такая, ты мог совершенно на подсознании владеть этими све…

– Нет, Клава, нет! – оборвал ее Малахов. – Смотри!

Вадим рванул ворот рубашки так, что посыпались пуговицы.

– Вот. Сюда ударила сарматская стрела. Вот это, – Вадим показал длинный шрам на плече, – меня достала сарацинская сабля во время жестокого боя на крепостной стене Никеи. У меня на спине ожог, я горел в нашем ДБ… Это что?

– Извини, Вадим, я никак не хотела… – Клава смотрела на шрамы широко раскрытыми от изумления глазами. – Ну, хорошо, может, ты и вправду познал мир совсем с другой стороны. Но почему он мучает тебя? И ты знаешь, ведь твои раны – это, может быть, ну…

Клава словно боялась сказать нужное слово, потому что оно могло обидеть Малахова.

– Я понимаю, ты хочешь сказать, что это что-то вроде стигматов религиозного фанатика? Я бы очень хотел, чтобы так было. Но, видишь ли, врачи в реабилитационном центре там, на Байкале… Они сказали, что это просто хорошо зажившие раны. А сарматская стрела пробила мне ключицу насквозь. Чего при стигматах уж никак не может быть.

Малахов стал аккуратно, одну за одной собирать оторванные от рубашки пуговицы. Потом положил их в карман.

– Я умирал и воскресал, я был злом и добром, это все был я. Ладно. Может, и не это самое трудное. Иногда я был самим собой. – Вадим замолчал, помрачнев.

После короткой паузы он решился:

– Иногда я возвращался в свою собственную жизнь. Не прожитую еще. А ту, что будет, – почти по слогам, медленно и твердо произнес Вадим. – Ты понимаешь, что это?

– Что?

– Я знаю свое будущее. Вернее, почти знаю. Ведь многого я не помню, – совсем упавшим голосом сказал Малахов.

– Я думаю, даже если это и реальность, то это вероятностное будущее. Оно, может, и не случится.

– Что значит «если это и реальность»? – с обидой переспросил Вадим.

– Нельзя то, что стоит за гранью реальности, нашей привычной реальности, априори считать реальностью. Хорошо, пусть это было. Но оно было только в твоем представлении. Нет никакой гарантии, что так и произойдет на самом деле. – Клава пыталась объяснить, но понимала, что Вадим сейчас ее почти не слышит и не воспринимает никаких аргументов.

– Оно уже произошло. – Малахов поморщился, словно представляя то, что произошло. – И этого уже не изменишь.

– Не зарекайся. Если ты сегодня не сделал что-то, что видел там, впереди, то ты можешь и не сделать этого. Если впереди нас ждет что-то страшное, то, может быть, лучше быть предупрежденным? Тебя именно это, твое будущее, и пугает?

– Меня пугает не все. Впереди жизнь как жизнь. Я хочу верить тебе, что не все еще произошло. Спасибо, что ты со мной поговорила. – Вадим встал, забрал со стола пустые чашки с кофейной гущей и отнес их на одноногий столик, где стоял чайник.

Он вдруг почувствовал, что и вправду стало легче и вокруг словно посветлело. Он сам все время пытался себя уговорить, что будущее, даже то, что он видел, еще не произошло. Что, в конце концов, это могли быть просто видения его находящегося в экстремальной ситуации мозга. Даже шрамы он мог бы тоже попытаться объяснить материалистически. Но носить в себе это знание, видимо, было неправильно.

– Да, Вадим… – Клава слегка замялась. – Там, в том, что будет потом, ты…

– Клава, – Малахов уже рассмеялся. – Ты в две тысячи двадцать втором году принимала меня у себя на океанской яхте. У тебя было двое детей, мальчик и не мальчик. Ты их при мне ругала за то, что они сломали золотой унитаз.

– Да ну тебя, я же серьезно! – Клава сделала вид, что рассердилась.

– Нет… пусть это все мучает, ну или радует, меня одного, хорошо? – покачал головой Вадим. – Если будет нужно, я тебя предупрежу.

– Ладно, может, ты и прав.

– Это что у вас за… – Герман вошел в кабинет и с изумлением смотрел на разорванную рубашку Малахова. – Не подрались, часом?

– Подрались, подрались, – твердо сказала Клава. – Начальник хотел у меня отнять нашу новую машину. Вот и получил.

– Разумно, – согласился Тельбиз. – Вот я, в общем, накопал такое…

– Подожди, Гера, давай будем вместе работать, дождемся остальных. Тем более отпущенный всем час кончается через…

– Двадцать секунд. – Гера показал на свой хронометр. – У меня все записано.

– Ну и отлично.

Группа «Табигон», включая нового члена – Байкалова, через пару минут собралась в полном составе и начала совещание. На этот раз, подчеркивая, что совещание официальное, Вадим сидел на своем рабочем месте, а остальные устроились за столом, приставленным перпендикулярно к рабочему месту Малахова.

– Ну, что, начнем с Байкалова. Его сведения в нашей работе сейчас определяющие. Не возражаете?

– Так вот. После того как наш шеф, – Бай поклонился в сторону Вадима, – изящно накрыл верхушку энампов и обратил высшего энампа в свободную энергию, у этой компании начались трудные времена. Сложная иерархическая организация их общества, их патологическая закрытость привели к тому, что с исчезновением всех канцлеров структура Ордена распалась. Но сам Орден не исчез.

– У них был Орден? Не просто тайное общество? – поинтересовался Герман.

– Да, они себя именовали Орденом. Ну, как хотели, так себя и именовали, – ответил Байкалов. – Имели право. Но то, что погибли все канцлеры, сильно подкосило их сообщество. Их организованное сообщество. Дело в том, что связь между ячейками держали только через канцлеров. Грубо говоря, гибель верхушки привела к тому, что все ячейки остались сами по себе – без какой-либо связи. Если раньше для решения своих темных дел Орден мог объединить силы нескольких стран и правительств, то теперь остались только кучки энампов, имеющих слабое влияние в своем регионе.

– А что им мешает снова объединиться? – Вадим слушал Байкалова внимательно, но все равно перебил.

– Ну как… они же не будут бегать и орать: «Эй, кто тут вампир, отзовись!». Орден, как и любое тайное общество, для своих взаимоотношений и взаимодействий имел некий мистический ритуал и некоторые мистические атрибуты, которые работали словно маркеры, указывающие на принадлежность к Ордену, к касте канцлеров. Без атрибутов никто не поверит тому, кто попытается опять объединить Орден. Мистика любит ритуалы и хорошо распознаваемые образы. Тем более что ты, Вадим, и сам понимаешь, магистры были самыми сильными вампирами, намного сильнее других. Так что… В общем, в последние четыре года Орден не объединился в такой степени, как было раньше. Мы скорее всего имеем дело с московской ячейкой, впрочем, одной из самых сильных в мире. Только питерские вампиры могут тягаться с московскими. Но в силу своего снобизма, невероятного апломба и косности не идут на объединение с Москвой, хотя контакты налажены.

– Но ведь и в Киеве, по моему опыту, была своя группа. Эти жуткие смерти тогда, когда я вынужден был полгода находиться на полулегальном положении… – Вадим вспомнил времена, когда он гонялся за убийцами девушки в южной столице России.