Текст книги "Этика и психология науки. Дополнительные главы курса истории и философии науки: учебное пособие"

Автор книги: Сергей Щавелёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Богач? Бедняк? Сам себе меценат? Способы финансирования науки и оплаты труда учёных

«– Что вы предлагаете мне взамен Роллинга? Я женщина дорогая.

– Оливиновый пояс.

– Что?

– … Гм! Объяснять это очень сложно. Нужен свободный вечер и книги под руками. Оливиновый пояс – это власть над миром. Я найму вашего Роллинга в швейцары, – вот что такое оливиновый пояс».

А.Н. Толстой.

Гиперболоид инженера Гарина.

«Сегодня обнаружил ровно в восемь, что потерял единственный трояк…»

Ю. Кукин.

Романс.

«За эту работу не платят:

Вытьё в ней одно и нытьё.

Лишь кто окончательно спятит,

Возьмётся работать её.

Однако работа такая,

Не схожая с добрым трудом,

Сначала тебя упрекая,

Тебе благодарна потом.

Когда ты, смежив свои зенки,

Окончишься как вещество,

Она на правах иждивенки

Живёт за тебя самого».

В.Н. Корнилов.

2001 г.

И выше, и ниже мы в разной связи касаемся деликатной темы финансирования науки; тех способов и источников, которые обеспечивают учёным средства к существованию – то прозябанию, а то и относительному процветанию, в отдельных случаях – даже обогащению. Здесь кратко суммируем свои соображения по этому противоречивому вопросу. «Наука – и деньги». Эта тема не случайно всплывает то и дело в нашем пособии. Ведь деньги и только они материализуют наши идеалистические по определению нашего же призвания порывы. Но в связи со спецификой научного познания приходится вспомнить общеизвестную шутку: для учёного важны не деньги, а их количество. Если это количество слишком велико, исследователь превращается в предпринимателя или рантье. Однако тему обогащения за счёт науки мы можем смело миновать. Такой возможностью в её среде мало кто обладает. Первые руководители академических учреждений, их заместители. Их официальные заработки кратно больше, чем у рядовых сотрудников; им же – начальникам обеспечен доступ к самым щедрым грантам и субсидиям. В нынешнюю Российскую академию наук выбирают уже не только настоящих учёных, а всё чаще тех, кто способен оказать существенные услуги её руководителям – финансовые, административные, бытовые. Не исключение составляет и наша высшая школа. Кто-то из руководителей институтов да университетов щедрее делится с коллективом подчинённых, кто-то скупее. Но это сюжет для юриста или политика, а не для науковеда. Деньги и мораль слишком сложно соотносятся. Первые лица в организации, как ни крути, исключение, а не правило. Фараон или касик сам по себе не выиграет войны и не построит пирамиды. Для этого нужны армии работников. Их на что содержать?

В архиве академика П.Л. Капицы остался любопытный текст, где затрагивается эта тема. Это лекция в канадском университете Мак-Гилла, где начинал свою экспериментальную деятельность великий Резерфорд[46]46
  Эрнест Резерфорд (1871–1937) – британский физик. Основоположник теории радиоактивности. Нобелевская премия по химии (1908).


[Закрыть]. В свою очередь начиная работать уже в британской лаборатории Э. Резерфорда молодым физиком-экспериментатором, Капица задал шефу вопрос: «Как должны жить научные работники? Сколько они должны зарабатывать – много, или мало, или средне?»[47]47
  Капица П.Л. «Хлеб, масло, но не джем…» // Химия и жизнь. 1987. № 3. С. 3.


[Закрыть] Вопросы для новичка были не праздными: будучи талантливым инженером, он мог бы неплохо подрабатывать консультациями на заводах и фабриках, советуя их владельцам, как избежать проблемных ситуаций со сложными технологиями. Резерфорд ответил образно: «Хлеб, масло, но не джем». Дескать, хватит вам прожиточного минимума. Когда Капицу пригласил для консультаций «стальной король» Британии Роберт Хэдфилд, изобретатель и производитель нержавеющей стали, Резерфорд предостерёг: «Капица, будьте осторожны. Богу и мамоне служить одновременно нельзя. Советую вам не иметь никаких дел с Хэдфилдом». Капице пришлось послушаться учителя. Этим советом Ре-зерфорда Капица завершает ту свою лекцию 1969 г.: «Сейчас, когда наука начинает оказывать такое большое влияние на оборону и на международные связи, учёный также должен принимать во внимание моральную сторону своей деятельности. Он не должен сознательно использовать науку не для блага народа».

Я бы не стал принимать этот вывод за чистую монету. Когда Капицу вынудили вернуться на родину, он поставил перед советским правительством ультимативное требование: построить ему целый академический городок под собственный институт физических проблем. Что и было исполнено в районе нынешнего элитного Ленинского проспекта в Москве. Все научные сотрудники жили там во вполне комфортабельных квартирах, имели дачи, специальное снабжение. Кроме решения чисто научных проблем, Капица разработал технологию получения сжиженного кислорода и возглавил небольшое министерство по его производству. Всё это приносило пользу и советскому государству, и коллективу физического института, и лично Капице. Он сознательно добивался того, чтобы учёные-физики вошли в круг советской элиты – по размерам зарплаты, прочему бытовому обеспечению. Заповедь Резерфорда насчёт джема нужно понимать по меркам благополучной Европы, а сегодня уже и передовой Азии.

Формула бескорыстия преданного науке исследователя подразумевает:

• доходы учёных различаются в зависимости от целого ряда факторов (отрасли знаний; уровня подготовки, квалификации; личного вклада в исполнение того или иного проекта; страны проживания; стажа работы) – и это нормально, это вечная ситуация; ведь обезличка, уравниловка в оценке труда учёных понижает его эффективность;

• в норме оплата научного труда не должна быть низкой, приближаться к прожиточному минимуму здесь / теперь; учёные – часть элиты социума, а не его маргиналы;

• в одних областях науки щедрое финансирование является непременным условием проведения научных исследований (высокотехнологичных), а в других (интеллектуалистских) – нет, им хватает обеспечения общечеловеческих потребностей в питании, проживании, отдыхе и т. д. («хлеба с маслом», по Резерфорду);

• в любой ситуации на первом месте в спектре мотивации научно-исследовательской работы стоят не материальные, а духовные факторы, дельцы, предприниматели, бизнесмены могут, и небезуспешно, руководить научными коллективами, но самостоятельно вести научные исследования они чаще всего уже не в состоянии.

Кое-кто из вполне рядовых докторов или кандидатов наук умудряются неплохо по среднестатистическим меркам зарабатывать по ходу своей официальной службы в научных или учебных заведениях. Пока что у нас редко когда это происходит легально. На казённое жалование не купить коттеджа, иномарки и двухэтажного гаража. В ход идут «серые» и даже «чёрные» схемы. Взятки в высшей школе стали притчей во языцех, а теперь к ней присоединилась по этой постыдной части и школа средняя с рекордно завышенными в ряде регионов результатами ЕГЭ (Всего-то, по подсчётам МВД, по 20 тысяч рублей за предмет).

Денежным «донором» некоторые умельцы делают не только частных лиц, но и государство, и частные предприятия. Например, в археологии – когда часть денег незаметно для «откатанной» бухгалтерии уводится из бюджета археологических экспедиций (экономя на питании экспедиционе-ров, списанном давным-давно снаряжении и т. д.) или по другим статьям бюджетного финансирования науки; ещё «вкуснее», когда шантажируются заказчики предпроектного изучения культурного слоя. Но коррупцией поражены у нас не только НИИ или университеты, так что здесь бессмысленно обсуждать эту тему. Алчный стяжатель материальных благ и креативный исследователь в одном лице совмещаются трудно.

Одна из причин замутнённости финансовой отчётности в российской науке – её чрезмерная бюрократизация. Ни в одной другой стране от держателя грантов на исследования не требуется столько формальных согласований, подписей и печатей. Нигде ему не предписывают – куда тратить выделенные суммы. Только у нас. Отсюда и некие хитрости с распределением и освоением грантовых сумм. В том числе и по негласному сговору с выдающими гранты фондами, издательствами поддержанных грантами работ; разумеется, в лице тех или иных их чиновников и их «учёных» партнёров.

Все эти коллизии не улучшают морального климата в российской науке, а заметно его портят.

Хотя «не хлебом единым жив человек», а тем более творец духовных ценностей вроде учёного, ему тоже надо на что-то жить. Круг первичных потребностей у него не так уж широк: кроме всеобщих – жилья (с его технологической инфраструктурой вроде холодильника, телевизора, газовой плиты и т. д., и т. п.), еды и питья, – ещё средства на пополнение библиотеки, поездки для сбора материалов; ну, ещё на собирание какой-то коллекции, иное хобби (оно уравновешивает душевное состояние).

При «подсчёте денег в чужих карманах» стоит отказаться от сравнения – как синхро-, так и диахронического. Ясное дело, что в императорской России профессор или приват-доцент университета, да что там – гимназический учитель получали куда больше, чем нынешние заведующие кафедрами и лабораториями в постсоветской России. Например, профессор правовед Д.Я. Самоквасов[48]48
  Дмитрий Яковлевич Самоквасов (1843–1911) – русский историк, правовед, археолог, архивист. Выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета. Профессор Варшавского университета (1873–1892), заслуженный профессор Московского университета (1892–1911); директор Московского архива министерства юстиции (Ныне – Российский государственный архив древних актов).


[Закрыть] (1843–1911), отслужив положенные для пенсии 20 лет в Варшавском университете, в качестве таковой сохранил те же 2500 рублей ежегодного содержания пожизненно; тут же получив вакантное место управляющего Московского архива министерства юстиции, – ещё столько же в качестве директорского жалования. Чтобы сопоставить эту сумму в 5000 рублей с сегодняшним курсом рубля, стоит приписать к ней пару-тройку нулей.

Понятно, что и в СССР науку, особенно фундаментальную и оборонную, обеспечивали куда щедрее, чем сейчас. В этом, как ни странно, крылись как истоки её достижений, так и провалов. Тем более понятно, что в обозримом будущем Россия нипочём не приблизится к тому уровню, который давно стал нормой на Западе Европы, а тем более в США. Там финансирование науки не опускается ниже 3 % годового национального дохода. В СССР 1970-х гг. эта доля достигала 5–7 % (разумеется, с учётом всех извращений плановой экономики). Но в постсоветской России этот же показатель составляет менее половины процента. Бюджет любого американского университета сопоставим с годовыми расходами на всю российскую науку. Даже рядовой «постдок» в крошечном Люксембурге получает тысяч по 40 евро ежегодно на протяжении четырёх-пяти лет, пока не приобретёт более устойчивый статус в академической среде.

Абстрагируясь от всех этих сравнений в плане количественном, небесполезно обратить внимание на варианты качественные – способы финансирования науки и высшей школы. А кроме того, на способы приспособления части наших оставшихся исследователей к скудному финансированию. Правда, за последние годы оно заметно подросло. Но сам по себе рост дотаций ещё не означает автоматического прогресса в научных открытиях и технических разработках. На 2010 г. российское государство выделяет 20 миллиардов рублей на инновационные исследования в науке и технике. Президент А.Д. Медведев, напоминая руководителям науки и высшей школы об этой сумме, справедливо заявил, что она гораздо больше тех, что выделяли учёным в недалёком прошлом. Для нашей страны деньги значительные, важно правильно их потратить. Премьер-министр В.В. Путин в начале 2010 г. выступил с несколькими инициативами в том же направлении. Он предложил отказаться от финансирования всех существующих учреждений науки подряд, а выяснять, кто из них уже прекратил реальные исследования, а кто их активно продолжает. Для некоммерческих учреждений науки, образования, медицины им предложено отменить лет на восемь налог на прибыль, с тем чтобы они могли сохранить и развивать высокотехнологичные методы производства знаний и услуг населению.

Где-то (как в царской России или в нынешних Германии, Нидерландах) основную часть средств учёные и педагоги получают от государства, в том числе благодаря перераспределению налогов в их пользу, прочим льготам. Но в большинстве развитых стран Запада и Востока университет представляет собой вполне самостоятельное предприятие. Да, государство выделяет ему множество льгот, предоставляет за символическую плату право аренды земли, зданий, но львиную долю средств университеты зарабатывают сами. У них три основных источника доходов: плата за обучение, спонсоры и продажа своих интеллектуальных достижений. Разумеется, в зависимости от традиций и профиля того или иного учреждения образования и науки пропорция этих источников доходов может меняться, но в любом случае оно не висит на шее у государства, то есть у налогоплательщиков.

Оговорим на всякий случай, что именно университеты на всём Западе являются центрами не только образования, но и науки. Разного рода академии там – всего лишь объединения по интересам, своего рода клубы почётных собратьев по увлечению – то ли медициной, то ли филологией, то ли разными прочими науками. Научно-исследовательские лаборатории вне университетов обычно встроены в частные компании или сами представляют собой таковые, выигрывают заказы на рынке интеллектуальных ноу-хау.

Получившие ту или иную форму поддержки своих изысканий за границей (стажировку, стипендию, постдок и т. д.) не обременены там той массой формальностей, которые сопровождают наши скудные гранты (подписи директора, главного бухгалтера, печати учреждения и прочая, и прочая). Вся документация там проще, доверяет просителю пособия. Зато и получить финансовую поддержку, хлебное место куда как трудно. Конкуренция огромная, что и объяснимо масштабами помощи учёному. Иностранным коллегам приходится тратить гораздо больше времени на поиски грантов, субсидий и отчёты по ним, нежели большинству российских исследователей.

Но и в западных условиях на занятиях наукой кто-то зарабатывает, а кто-то, наоборот, расходует где-то ещё приобретённый капитал (пусть и в качестве инвестиции в своё или своего чада будущее).

У нас в стране пока со всем этим сложнее. Отойти от государственной опеки в сколько-нибудь серьёзных масштабах пока не получается. Почти все НИИ не только гуманитарного и фундаментально-естественнонаучного, но и технического, вообще прикладного профилей прямо зависят от оборонного и прочих государственных заказов. Есть и исключения – успешного сбыта интеллектуальной продукции, но они не делают погоды в российской науке. Виной тому косность обеих сторон – и самих учёных, привыкших к гарантированному, несмотря ни на что, куску хлеба; и лидеров бизнеса, предпочитающих сырьевой да торговый секторы экономики, а не высокие технологии.

Наконец, отметим негосударственные вложения в науку. До революции купцы и промышленники-меценаты оказывали ей значительное содействие. Выделялось Леденцовское общество поддержки научно-технических разработок, пользовавшееся процентами с капитала, пожертвованного одноименным предпринимателем[49]49
  Христофор Семёнович Леденцов (1842–1907) – купец (I гильдии) из Вологды. Выпускник вологодской гимназии (1860) и московской Практической академии коммерческих наук (1862) (ныне Высшая школа экономики), награждённый похвальным листом (дающим личное звание почётного гражданина). Одно время (1883–1887) служил вологодским городским головой. Умирая от туберкулёза в Женеве, весь свой огромный капитал (более трёх миллионов рублей по тогдашнему курсу) завещал на создание «Общества содействия успехам наук и их практических применений». Душеприказчиком благотворителя и первым председателем этого Общества был прадед автора настоящего пособия Семён Андреевич Фёдоров, профессор Московского технического училища. Детям меценат оставил проценты с 200000 рублей пожизненно, после чего и эта сумма должна была отойти Обществу его имени. Общество открыло свою деятельность по материальной поддержке научно-технических проектов в 1910 г. После революции активы Общества были национализированы советской властью, и оно прекратило существование. Между тем то был отечественный вариант Нобелевского фонда.


[Закрыть]. В постсоветской России новые благотворители у нас явно предпочитает финансировать церковь, искусство, медицину, отчасти образование (гранты Сороса, потанинские стипендии и т. п.), но не фундаментальные исследования. Фонд содействия науке, основанный Р. Абрамовичем, О. Дерипаской, А. Мамутом, выделяет солидные гранты, но помочь сколько-нибудь заметной части наших исследователей и он не в состоянии. Большая же часть крупных российских предпринимателей по-прежнему предпочитает переводить на зарубежные счета десятки миллиардов долларов ежегодно. Эти сверхприбыли получаются на экспорте сырья и в теневых секторах экономики.

В общем, фактом остаётся нищенское в 1990-е годы и возросшее, но всё ещё явно недостаточное в 2000-е финансирование науки, да и всей прочей культуры со стороны Российского государства; почти полное пренебрежение этой сферой со стороны благотворителей. Как можно удержать на университетской кафедре начинающего сотрудника, платя ему 5000–8000 рублей в месяц? В учреждениях Академии наук эта сумма для молодых учёных выросла раза в два, а то и в три, но для мегаполиса и этого явно мало. В то время как в силовых органах его сверстник на вполне мирной службе получает в разы больше, плюс уверенную перспективу бесплатного собственного жилья. Разумеется, и на благополучном по рассматриваемой части Западе начинающий учёный содержится куда скромнее маститого. Но, во-первых, в абсолютном выражении, как уже говорилось обеспечение даже начинающего там в десятки раз больше нашего, не говоря уже о более заслуженных деятелях. Да, штатное место в университете не так легко получить, но счастливчики, своим трудом и талантами попавшие туда, поднимутся на вершину доходов так называемого среднего класса. А во-вторых, общий уровень жизни там, как известно, опять-таки несопоставим с нашим (доступность кредитов, жилья, всех прочих житейских благ).

Очевидны негативные последствия «финансового голода», испытываемого русской наукой вот уже добрые четверть века:

• уход талантливых исследователей из науки в более прибыльные сферы деятельности;

• эмиграция энергичных учёных в те страны, где учёным платят достойные деньги за их интеллектуальный труд;

• ухудшение материально-технической базы науки (использование устаревшего оборудования, дефицит новейшей приборной техники);

• деформация научных коммуникаций (сокращение поездок на международные и всероссийские конференции; командировок для работы в столичных библиотеках, архивах, прочих центрах; возможности Интернета отчасти компенсируют коммуникативные потребности учёных, но полностью не заменят их личного общения);

• снижение результативности научных исследований (раз в десять упало число патентов и заявок на изобретения; индекс цитирования отечественных публикаций раз в 15 уступает работам американцев; Нобелевские премии нашим соотечественникам – редкое исключение);

• количественное сокращение кадров русских учёных за счёт внутренней и внешней эмиграции в два-три раза за 1990-е – 2000-е гг. (в зависимости от отрасли знания).

Все перечисленные и иные показатели деградации отечественной науки имеют не только экономическое, но и морально-психологическое значение:

• падение престижа науки, привлекательности труда учёного в общественном сознании (абсолютное большинство и абитуриентов, и выпускников российских вузов мечтают о карьерах практических юристов, экономистов, политологов и т. п., игнорируя пути экспериментаторов, теоретиков, инженеров;

деградация профессиональной морали среди многих научно-исследовательских коллективов (продажа и покупка диссертаций; взятки на вступительных и курсовых экзаменах; торговля государственными тайнами и секретными материалами; хакерство и т. п. криминалитет, распространившийся в нашей академической и университетской среде за последние четверть века);

• понижение самооценки учёных относительно их нужности обществу, пессимизм в оценках будущего их профессии на родине;

• усиление клановой разобщённости в научной среде, её сепарация на преуспевающую верхушку и бедствующую массу рядовых сотрудников[50]50
  Опубликованный недавно пример: ректор Воронежского государственного технического университета В. Петренко приказал выплачивать себе ежемесячную надбавку к жалованию за развитие внебюджетной деятельности размером в 2 % от суммарного фонда оплаты труда всех сотрудников. Сумма, от которой начислялась эти пара процентов, достигала в ВГТУ 240 миллионов рублей. Таким образом, ежемесячный доход руководителя вуза достигал 970 тысяч рублей в месяц. При этом зарплата ассистентов без учёной степени согласно новой системе ее исчисления с 1 декабря 2008 г. составляла 5 тысяч рублей. Деканы же факультетов получали в 15–20 раз больше ассистентов. См.: Академический нокаут. Экономия на ассистентах обернулась рукопашным боем // Известия. 2009. № 201. 29. 10. С. 8.


[Закрыть]; процветающие столичные центры и загнивающую периферию;

• расцвет псевдонаучных фантазий в средствах массовой информации, прессинг лжеучёных по самым разным специальностям – от так называемой «чёрной археологии» до нетрадиционной «медицины».

Последние реформы механизма финансирования российской науки не слишком её обогатят. Постановлением Правительства России от 19 октября 2007 г. «О Российской академии наук» РАН и другие государственные академии должны были с 2009 г. получать средства из федерального бюджета в виде субсидий. Кризис отодвинул эту меру на год. С началом 2010 г. субсидии будут трёх видов: 1) на реализацию программ фундаментальных исследований; 2) на выполнение государственных заданий по оказанию услуг лицам и организациям образования, здравоохранения, культуры; 3) инвестиции в поддержание и развитие научной, производственной и социальной инфраструктуры академической науки[51]51
  Волчкова Н. К маневру готовы? Институтам РАН придётся освоить новый механизм финансирования // Поиск. 2009. № 37 (1059). 11 сентября. С. 3.


[Закрыть]. Суть реформы заключается в том, что казна отпускает деньги академиям крупными порциями, а те уже самостоятельно распределяют их на конкретные нужды – зарплату, ремонт, закупку оборудования и т. д. каждого своего института. Мера, вроде бы повышающая самостоятельность академий, но на них теперь ложится вся ответственность за рациональную трату бюджетных денег. Вряд руководители нашей науки на всех ступеньках её иерархии обидят сами себя при такой делёжке бюджетных денег.

В абсолютном исчислении программы фундаментальных исследований президиума и отделений РАН на 2010 г. были сокращены на четверть– с 2,7 до 2 миллиардов рублей. Выход руководители Академии нашли в укрупнении этих программ, перераспределении средств между ними. Среди тех программ, чьё финансирование сохранилось на прежнем уровне, находится такая, как «Фундаментальные науки – медицине».

К тому же значительная часть научных специальностей во всём мире, а тем более у нас вовсе не рассчитана на коммерческий эффект. То есть он может и воспоследовать, но через какое-то время после открытия, а не сразу. Конечно, иждивенческие настроения среди отечественных учёных преодолевать необходимо, но с разбором – где и когда перевод на рыночные рельсы возможен, где пока или же никогда немыслим. Одно дело физика или химия, особенно в их технологичных приложениях, а другое – философия или древние языки. Культурному обществу полезно и то, и другое, но цена будет разная.

Как бы там ни было, в деле финансирования науки не видно главного: государство не увеличивает сколько-нибудь заметно совокупных расходов на неё, а большинство научных учреждений не могут или не хотят научиться зарабатывать своим интеллектуальным трудом. Наконец, богатые люди в нашей стране предпочитают всевозможные виды бизнеса, но к их числу пока не относятся научно-технические инновации, их оплата и утилизация. На Западе картина обратная. Там крупнейшие компании соревнуются с государством по части денежных вливаний в науку. На исходе 1990-х гг. ежегодно «Дженерал моторе» вкладывала в научно-технические разработки 7,9 миллиардов долларов; «Форд моторе» – 6,3; «Хитачи» (Япония) – 6,4; «Сименс» (Германия) – 5,5[52]52
  Наука и высокие технологии России на рубеже третьего тысячелетия. М., 2001.


[Закрыть].

Для России сотрудничество крупного бизнеса с академической наукой пока остаётся большой редкостью. В начале 2010 года РАН заключила соглашение о сотрудничестве с кампанией «Роснефть». Эта крупнейшая в отечестве нефтегазовая корпорация из 1500 тем, которыми сегодня занимаются НИИ, отобрали около 30 и намерены финансировать их осуществление. Понятное дело, все эти проекты связаны с развитием технологии нефтедобычи и т. п. задачами. Пока из полусотни базовых для этого производства технологий отечественных используется меньше половины. Если не начать соответствующие разработки, через десяток лет мы безнадёжно отстанем от тех стран, которые смогут добывать минеральные ресурсы сложных условий залегания, прежде всего на морском шельфе.

А правительство объявило тогда же о выделении 20 миллиардов рублей на три года на реализацию совместных проектов вузов и предприятий. При этом предприятия промышленности обязываются вкладывать в научные разработки столько же своих средств, сколько получат из бюджета.

Как видно, некие подвижки в деле более достойного финансирования российской науки всё же происходят.

Даже в тех странах (Польша, Чехия, Венгрия и др.), чья наука существует, как и у нас, в основном на государственные средства, они распределяются по грантовому, то есть конкурсному принципу. В России же через гранты государственных и общественных фондов идёт не более 10 % всех расходов на науку. Да и при распределении грантов сплошь и рядом клановые, по сути коррупционные интересы у нас превалируют над объективной экспертизой проектов. Только у нас гранты выдаются не лично способному исследователю, а тому учреждению (университету, институту), где он служит. Без подписи начальника и бухгалтера не подашь заявки в РФФИ и РГНФ. Купленное на гранты оборудование формально числится за учреждением, где пока работает исследователь. Пользуясь этим, многие научные учреждения забирают себе большую или меньшую часть грантов, полученных их сотрудниками. Не все исследователи, особенно начинающие, способны включиться в эту лицемерную игру.

Грантовый принцип распределения средств на исследования, хотя и на первый взгляд самый справедливый в принципе, имеет свои тонкости и подводные камни. Нередко он способствует излишней формализации работы учёных. Количество и престижность публикаций, известный индекс цитирования и т. п. критерии сплошь и рядом могут заслонять собой бескорыстный поиск истины. Замечательное открытие можно изложить в одной-единственной статье, новое направление исследований обосновать в одной монографии. Но чиновники из министерства науки и образования вряд ли разберут, кто из учёных более достоин финансирования. Скорее предпочтение отдадут внешне плодовитому коллеге, который умеет рекламировать свою работу. А когда гранты распределяют вроде бы сами учёные (в лице засекреченных фондом экспертов), тоже трудно бывает соблюсти справедливость и отдать деньги не столичному корифею, а провинциальному новичку.

Обещанное повышение жалования в Российской академии наук в ближайшие годы в среднем до 30 000 рублей в месяц вряд ли привлечёт в науку способную молодёжь. Между тем условием этого поэтапного повышения окладов было увольнение почти всех сотрудников старших возрастных групп. Кое-кто из них мог бы ещё трудиться и трудиться с большой продуктивностью. А начинающим сотрудникам и в обозримом будущем не заплатят даже обещанные 30 000 (они достанутся старшим, главным и ведущим научным сотрудникам да заведующим отделами, лабораториями), а просто «научным сотрудникам» заплатят в среднем вдвое меньше. Премия по итогам 2009 года в Институте всеобщей истории РАН для молодых учёных составила около 5 000 рублей. Разве это деньги? Тем более в мегаполисе. Несколько десятков двухлетних премий президента для молодых учёных – кандидатов наук сначала по паре сотен, а с 2009 года по пять сотен тысяч рублей в год никак не повлияет на дефицит молодёжи, особенно в провинциальных университетах, институтах и академиях. Старики в руководстве РАН, её многочисленных институтов уже сегодня получают сотни тысяч и даже миллионы рублей (а кое-кто и долларов), и они не очень склонны делиться с молодёжью.

В этих условиях твердить о престижности звания учёного, романтике поиска истины просто смешно. Уже сегодня энергичный и толковый выпускник МГУ или МВТУ получит в частной фирме уже после нескольких лет работы вдвое, если не втрое больше рядового сотрудника Академии или преподавателя университета, а также массу других жизненно важных льгот – кредиты на покупку жилья, поездки по стране и за границу, бесплатное второе высшее образование, бесплатные обеды в своём офисе, служебный транспорт, питание для новорождённого ребёнка и т. д. За 1990-е – 2000-е гг. около четверти всех наших кандидатов наук перешли на работу, с наукой не связанную. Приток молодёжи в российскую науку резко сократился.

Всё это так, но как же быть тем, кто предпочитает попасть именно в науку и остаться в ней? Рецепты тут разные:

• кроме мизерного штатного жалования ассистента или младшего научного сотрудника пытаться получить поддержку в виде грантов, как бюджетных, так и частных, отечественных и иностранных фондов; до кризиса 2008–2009 гг. это получалось у довольно-таки значительной части коллег; теперь снова стало для большинства молодых исследователей, особенно провинциалов, весьма проблематичным, потому что бюджеты РФФИ, РГНФ, негосударственных благотворительных фондов сократились в десятки раз;

• как-то сочетать занятия наукой с более прибыльной работой или службой; скажем, видный представитель исторической школы «Анналы» Филипп Арьес называл себя «воскресным историком», потому что все остальные дни он исправно служил в фирме, торгующей фруктами (за выходные дни он написал по крайней мере два фундаментальных труда – о детстве и о смерти, вошедших к классику социальной антропологии); новые формы частичной занятости, связанные с компьютерными технологиями, многим позволяли это, опять же до кризиса; однако для многих специальностей, прежде всего негуманитарных, подобная раздвоенность не просто затруднительна, но и прямо невозможна – как ставить эксперименты или ездить в экспедиции, если большая часть года занята иными делами?

• пожертвовать темпами социальной мобильности сегодня, чтобы вырасти в научной табели о рангах со временем – тогда вырастут и доходы; такое возможно при наличии доброй воли и поддержки близких людей, членов семьи учёного, которым не безразлично его жизненное увлечение и ждать отдачи позволяет материальное положение;

• эмигрировать в те страны, где учёным платят достойно;

• «некоторые становятся люмпенами, живут в сараях вместе с такими же неприкаянными и одержимыми друзьями», как писал С.Д. Довлатов о собратьях-писателях, но маргинализироваться способны порой и учёные; пресловутые в советские годы кочегарки, дворницкие и т. п. убежища до сих пор вмещают не только музыкантов, но и некоторых «менеэсов»; Сомерсет Моэм в рассказе «Нищий» отмечал, что самых бедных людей в мире он встречал в России, так что нам, русским, эта наклонная дорожка особенно «светит»; русский эмигрант физик Георгий Антонович Гамов[53]53
  Георгий Антонович Гамов (1905–1968) – русский физик и биолог-теоретик, большую часть жизни проработавший за границей (с 1933 г.), в основном в США (с 1934 г. до кончины). Уроженец Одессы. Закончил физический факультет Петроградского университета (1926). Университетский наставник – А. Фридман, дополнивший теорию А. Эйнштейна концепцией расширяющейся Вселенной (1925). Гамов первым создал теорию одного из типов радиоактивности – альфа-распада (1928). В СССР тесно сотрудничал с П.Л. Капицей, Л.Д. Ландау и другими коллегами, которые отвернулись от него после его бегства с родины. Эмигрировать был вынужден после того, как ему запретили очередной выезд в Копенгаген, где он плодотворно работал у Н. Бора в 1929–1931. Последний раз был выпущен из СССР под личные поручительства Н. Бора и П. Ланжевена в том, что он вернётся на родину. Не вернулся из заграничной командировки, обосновавшись в США. Вместе с Р. Альмером и Р. Германом выдвинул теорию Большого взрыва (1948). В 1938 г. его лишили звания члена-корреспондента АН СССР. Целый ряд его товарищей – советских физиков были репрессированы на родине. В США, став профессором Вашингтонского университета, ежегодно проводил международные конференции по теоретической физике, собиравшие цвет мировой науки. Помощники Гамова Э. Стеллер (с ним Гамов создал ещё теорию бета-распада, удостоенную позднее Нобелевской премии) и Л. Сциллард (1898–1964) сыграли ключевую роль в создании американской атомной и водородной бомб. К этому проекту Гамова не привлекали из-за его русской национальности. Он переключился на астрофизику и космологию, где совершил ряд фундаментальных открытий. Автор теории «горячей Вселенной», образовавшейся в результате Большого взрыва; предсказал существование реликтового излучения, однородно распределённого по Вселенной. В конце концов переключился на эволюционную биологию, выдвинув идею генетического кода (1954). Последние годы жизни успешно занимался популяризацией науки («Приключения мистера Томкинса в мире квантовой механики и молекулярной биологии»). За дальнейшую разработку идей Гамова три группы учёных получили Нобелевские премии: А. Пензнас и Р. Вильсон за феномен реликтового излучения после Большого взрыва (1978); Р. Холи, X. Коране, М. Ниренберг за расшифровку генетического кода (1968). Посмертно восстановлен в звании члена-корреспондента Российской академии наук (1990).


[Закрыть] умудрился спиться за двадцать лет благополучной внешне жизни профессора в США;

• уйти из науки, чтобы потом вернуться в неё – но обеспеченным человеком, который может сам заплатить за своё интеллектуальное увлечение; вариант, пожалуй, самый опасный для сохранения научной квалификации;

• бросить профессию исследователя навсегда ради более выгодного дела.

Выбор, как и вообще в жизни, сложен. Как-то субординировать перечисленные исходы трудно – согласно пословице, и тут «каждый умирает в одиночку». Мне представляются оптимальными второй (для молодых) и третий (для пожилых) варианты преодоления финансового кризиса нашими учёными.