Текст книги "Этика и психология науки. Дополнительные главы курса истории и философии науки: учебное пособие"

Автор книги: Сергей Щавелёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Кого считать учёным?

«Сим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович провёл упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечён туда в качестве перевозочного средства… поставь, Гелла, скобку! В скобке пиши «борова». Подпись – Бегемот.

– А число? – пискнул Николай Иванович.

– Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной…»

М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита.

Выражение «учёный», при всей его привычности, если вдуматься, по-русски звучит нескромно. Дескать, мы – учёные, а все прочие, получается, неучи?.. До революции это слово служило исключительно прилагательным, обозначавшим высшую ступень профессиональной подготовки, ответственную квалификацию (вроде «учёный агроном», «учёный секретарь», «учёный совет» и т. п.). Л.Д. Ландау[23]23
  Лев Давидович Ландау (1908–1968) – физик, академик Академии наук СССР; Герой Социалистического Труда; удостоен нескольких Сталинских (Государственных) премий за расчёты атомной и водородной бомб; лауреат Нобелевской премии. Автор ряда фундаментальных физических теорий – фазовых переходов и сверхтекучести; матрицы плотности; диамагнетизма электронов в металлах и затухания без трения волн в плазме; многих других. Создал знаменитую на весь мир школу теоретической физики, из которой вышли многие Нобелевские лауреаты. В соавторстве с Е.М. Лифшицем и отчасти Л.П. Питаевским подготовил многотомный курс этой науки для высшей школы, переведённый на 20 языков. Личность Ландау, его стиль мышления и уклад жизни вошли в легенду. См. подробнее: Бессараб М. Так говорил Ландау. М., 2004; Её же. Лев Ландау. Роман-биография. М., 2008; Горобец Б.С. Круг Ландау. М. – СПб., 2006.


[Закрыть] говаривал, что учёным (то есть дрессированным) бывает пудель (или кот), а мы – научные работники. Но и такое определение звучит казённо. Так что не будем прибедняться и придираться к словам – не в них ведь дело. «Доктор» тоже дословно переводится как «знающий», «артист» – «ловкий. Этимологический подтекст, как правило, в живой речи прячется, а обиходный смысл слова вполне ясен.

За словами можно разглядеть вопрос по существу: всякий ли научный работник – настоящий учёный? Есть ведь и неудачные доктора (медики), и бездарные актёры. Кое-где таковых большинство. Но дело тут даже не в «кадровом отстое» (о нём у нас ещё пойдёт речь), а о неизбежной в любой организации «табели о рангах», причём не формальной, а кулуарной, по «гамбургскому счёту» (который придумал учёный и писатель В.Б. Шкловский[24]24
  Знаменитый борец Иван Поддубный якобы придумал всем чемпионам по цирковой (французской) борьбе периодически собираться в Гамбурге и там соревноваться без поддавков и договорных поединков, чтобы выяснить, кто на самом деле среди них сильнейший.
  Виктор Борисович Шкловский (1893–1984) – российский писатель, литературовед, киносценарист. Воевал (унтер-офицером), был ранен на Первой мировой войне. Член партии социалистов-революционеров. После Октябрьской революции бежал в Финляндию, пребывал в эмиграции в Берлине (1922–1923). Прототип Шполянского из «Белой гвардии» М.А. Булгакова. Государственная премия СССР (1979) за книгу «Эйзенштейн».


[Закрыть]). Среди служащих в научных учреждениях и высших школах способности распределяются неодинаково. Не всем же в армии быть полковниками да генералами, а в офисах – учредителями компаний или топ-менеджерами. Но применимо ли подобное ранжирование к людям мысли и творчества? Конечно, да. И в когорте научных работников пригодятся и опытные лаборанты, и рядовые исполнители коллективных научных планов – наряду с талантливыми экспериментаторами и гениальными генераторами идей. Доктору Борменталю из булгаковского «Собачьего сердца» далеко до своего учителя профессора Преображенского, но пока что они не могут друг без друга.

Честно говоря, абсолютная масса дипломированных исследователей – просто «муравьи». Принесённые ими в общую кучу «палочки»-данные смешаются, «гора» научных знаний мало-помалу растёт, а сами они уйдут в небытие. В истории науки останутся единицы, чьи портреты украсят учебники, а биографии привлекут внимание будущих поколений. Ну, так что ж? Такова вообще участь смертных. Но среди учёных гораздо больше шансов не просто «родить ребёнка», или «посадить дерево», или «построить дом», как у почти всех прочих людей, но создать нечто духовно-творческое, долгосрочное, по сути вечное. Этой, в том числе, надеждой и двигается подспудно наука: дескать, «… будут мои отголоски / звенеть аж до Судного дня / и в сноске – вот именно – в сноске / помянет историк меня» (А.А. Галич).

Более того, именно разница типов личности, способностей и соответствующих им направлений научной работы обеспечивает её системность, динамизм. О типах учёных, равно как и о довольно многочисленных самозванцах в стенах академических учреждений будет сказано ниже. Критерии профессионализма в науке по сути те же, что и на любой другой «умной» практике:

• призвание, когда трудно представить себя, а ближним – тебя в иной сфере занятий;

• соответствующая подготовка (не только официальное образование, ведь бывают в отдельных отраслях исследований и самоучки);

• продолжение (а не прекращение) исследований;

• признание их результатов коллегами (пускай оно порой затягивается на долгие годы).

И то, и другое, и третье, и четвёртое нередко имитируется, более или менее успешно, но это уже особая тема реалистического науковедения.

Иного специалиста готовят десять лет в специализированной средней школе, затем от пяти до восьми лет в школе высшей; принимают в аспирантуру на три года, а то и в докторантуру ещё на пару лет, после чего он преспокойно переходит служить в силовые органы или в коммерческие структуры. Ведь там гораздо больше платят! Там есть шанс получить жильё! Другой будущий «молодой специалист» имеет стопроцентный аттестат ЕГЭ, а заявление о приёме в вуз пишет с грубыми грамматическими ошибками. Многие коллеги собирают почётные звания, публикуют всё новые и новые «сборники научных работ», но ничего действительно нового уже давным-давно не пишут. Наконец, чтобы пришло признание, художнику или учёному жить приходится очень долго. Нередко сотни лет (имея в виду сохранность их творений).

Итак, случается сплошь и рядом считаться или же считать себя учёным, но на поверку ещё или уже им не быть. Но точно так же, повторю, обстоит дело в любой другой профессии. Только практические профессии надёжнее и быстрее отбраковывают кадровый балласт – кто же согласится терпеть убытки из-за нерадивого помощника или бездарного партнёра? В науке же можно десятилетиями паразитировать на более работящих коллегах и даже слыть ничего себе учёным, педагогом.

Причём к науке желает примазаться куда больше народа, нежели, допустим, к искусству или же к бизнесу. Без голоса и слуха не получить консерваторского образования; без стартового капитала не завести собственного дела. Куда легче мнить себе учёным. Не случайно довольно многие лица, от науки далёкие, на досуге занимаются какими-то «исследованиями», пишут какие-то «труды», в надежде, что те в один прекрасный день их прославят. Отсюда же повальный интерес публики к так называемой паранауке. Она позволяет заменить дарования и каждодневный труд иллюзией знания (то ли об «экстрасенсорных феноменах», то ли от «открытиях» «доктора» Мулдашева[25]25
  Эрнст Рифгатович Мулдашев (1948 г. рождения) – башкирский врач (хирург-офтальмолог); создатель и директор центра микрохирургии глаза в Уфе (с 1990 г.). Доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач РФ. Скандальную известность приобрёл голословными заявлениями о якобы произведённой им операции по пересадке глаза (все остальные офтальмологи отрицают возможность регенерации сетчатки глаза). Абсурдный, откровенно бредовый характер носят «неакадемические исследования» этого врача (о тибетской прародине человечества; законсервированных где-то в пещерах Гималаев предках – резервном генофонде человечества; и т. п. вздор). Тем не менее книги на эти темы («В поисках города богов», «От кого мы произошли», «Матрица жизни на Земле» и т. д.) широко представлены в продаже.


[Закрыть] «циклопов с тремя глазами», скрывающихся где-то в горах Тибета…). Хуже всего для науки и для общества, что множество псевдоучёных имеют настоящие учёные степени, которые они просто купили или иначе вымогай у своих недобросовестных, корыстных или чересчур конформных коллег.

Так что учёными считает себя гораздо больше лиц, нежели имеется тех людей, которые ими являются на самом деле.

Одним из признаков учёного, наоборот, как и у всякого профессионала, служат мучительные сомнения в своей собственной состоятельности. Точнее, «одним полушарием мозга» мы гордимся своими достижениями, а «другим» подозреваем себя же в самозванчестве, опустошённости[26]26
  Вот, например, показательный пассаж из мемуаров Джона К. Гэлбрейта – выдающегося теоретика и практика мировой экономики. Будучи уже международно известным учёным, он из США прилетел в Швейцарию, чтобы написать очередную книгу. Там ему предложили прочесть лекции в женевском Институте международных проблем. А «лекции заставляют много думать. День и час лекции приближались неумолимо; нельзя же стоять молча перед самой невежественной аудиторией. Вот и заставляешь себя выбирать самое главное, делать выводы в уверенности, что никто из присутствующих не запомнит всё настолько, чтобы потом упрекать тебя в некомпетентности. И всё же я пребывал в неуверенности» (Гэлбрейт Дж. К. Жизнь в наше время. Воспоминания. М, 1986. С. 226).


[Закрыть]. Отсутствие одного или другого из этих амбивалентных чувств характерно для посредственностей (уж эти-то всегда довольны собой, либо впадают в парализующее мысль отчаяние). Баланс гордыни и самоуничижения меняется в зависимости от характера, возраста, перипетий личной судьбы учёного.

Но история науки знает случаи, когда некто на досуге, вовсе не служа в учебно-научных заведениях, годами действительно создаёт труд, который прославит его в веках. Формально он ещё или уже не подходит под звание учёного, но именно он, а не сонм малодаровитых ленивых коллег с пропусками в институты Академии наук да университетскими дипломами, им является. Известный пример наших дней – Григорий Перельман[27]27
  Филдсовская медаль – высшая в мире награда для молодых (до 40 лет) математиков, присуждается раз в 4 года. С момента учреждения в 1930-х гг. её получили до полусотни человек, из которых 8 – российского гражданства или происхождения. Вместе с Перельманом в 2006 г. её удостоился другой россиянин – Андрей Окуньков.
  Отказ первого лауреата получать премию по-своему закономерен. Григорий Яковлевич Перельман (1966 г. рождения) – ленинградец, выпускник физико-математической школы № 239, механико-математического факультета Ленинградского университета; неоднократный победитель факультетских, городских, всесоюзных и международных олимпиад; старший научный сотрудник Математического института имени В.А. Стеклова; кандидат наук; недолго преподавал геометрию в СПбГУ; в начале 1990-х стажировался в Нью-Йоркском и Бруклинском университетах, но в отличие от многих своих друзей-коллег за границу не уехал, отклонив несколько предложений эмигрировать с гарантией работы. «Мне в России лучше работается», – объяснял он. Уволившись в 2005 г. из института (там его не переизбрали на очередном конкурсе по причине отсутствия публикаций) и из университета, живёт с матерью (отец эмигрировал в Израиль, сестра – в Швецию). Свои соображения о гипотезе Пуанкаре выложил в Интернете в виде препринтов в 2002 г. и 2003 г. за подписью «Гриша Перельман». Денежная составляющая медали Филдса составляет 7 тысяч $, но американский меценат Клей в 2000 г. предложил Бостонскому фонду развития математики приз в миллион $ за доказательство теоремы Пуанкаре. Большинство математиков признало его единственным автором правильного решения. Президент Международного математического общества приезжал в Петербург и два дня пытался убедить Перельмана принять награду. Тот заявил: «Если доказательство верное, другого признания не требуется».
  В начале 2010 г. Институт Клея предпринял новую попытку наградить русского гения – присудил ему свою особую Премию тысячелетия, с тем же денежным эквивалентом в один миллион долларов. Информационные агентства мира дружно сообщили: 46-летний учёный, живущий с матерью в скромной двухкомнатной квартире в спальном районе Петербурга, думал над тем, принимать ли миллионную награду, и в конце концов окончательно от неё отказался.


[Закрыть], бывший научный сотрудник, несколько лет уже безработный, живущий анахоретом, на матушкину пенсию, собирающий в сезон грибы в окрестностях Санкт-Петербурга; доказавший на досуге неразрешимую лет сто теорему Пуанкаре[28]28
  Анри Жюль Пуанкаре (1854–1912) – французский математик, физик; историк и теоретик науки. Член парижской Академии наук (1887); с 1906 г. её президент; иностранный член-корреспондент Императорской Академии наук России (1895); член французской национальной академии (1909). Автор фундаментальных работ по небесной механике, астрономии; дифференциальным и интегральным уравнениям, теории чисел; теории вероятности; неэвклидовой геометрии; топологии; электромагнетизму; «Курса математической физики» в 10 томах; релятивистской динамике (в связи с чем является (вместе с Лоренцем) непосредственным предшественником теории относительности А. Эйнштейна); квантовой теории.


[Закрыть] и за это заслуживший самую престижную для математиков награду (медаль Филдса); отказавшийся её получать вместе с денежным призом. Подобные случаи напоминают нам, что, как и везде, в науке только встречают по одёжке (степеням, званиям, должностям), а провожают по иным показателям. Звание учёного не выдаётся раз навсегда с тем или иным дипломом. Его надо заслужить; если хотите – завоевать. А потом много трудиться, даже страдать ради того, чтобы его сохранить. А если вольно или невольно отошёл от академических занятий, признаться в этом хотя бы самому себе. Не делать вида, что ты остался в науке. Вежливо попрощаться с ней. Другие профессии заслуживают не меньше уважения. Тем более в наше время и в нашей стране.

Считаешься ты или не считаешься учёным – не так уж важно. Главное им быть – для начала в своём собственном сознании. Тогда, глядишь, и коллеги тебя признают таковым. Может быть. Со временем. А по-другому никому не удастся стать и быть учёным.

Выбор профессии

«… Я иду и размышляю не спеша:

То ли стать мне президентом США,

То ли взять да и окончить ВПШ!»

А.А. Галич.

Право на отдых, или баллада о том, как я навещал своего старшего брата, находящегося на излечении в психбольнице в Белых Столбах.

Как становятся учёным? Отчасти так же, как выбирают другие профессии. Кто-то по счастливой случайности, оказавшись волею судьбы в нужном месте в нужное время. Кого-то запихивают в университет, потом в аспирантуру деспотические родители. Иные сами мечтают пойти по стопам учёных предков – и идут. Некоторые выбиваются на академическую стезю из рабочих или крестьян. Точно также бывает и у актёров, писателей, инженеров, врачей, представителей иных творческих профессий и династий.

Надо признать – при любом из жизненных стартов получаются как способные исследователи, так и бездари. Вот два известных советских археолога – Пётр Николаевич Третьяков (1909–1976) и Иван Иванович Ляпушкин (1902–1968). Первый из интеллигентной семьи, вундеркинд – начинал археологические поиски ещё в школьном кружке при столичном доме пионеров. Стал членом-корреспондентом академии наук СССР. Другой – крестьянин, на всю жизнь сохранивший сельский выговор; долго служивший в армии. Оставшийся «просто» доктором наук. Их спор о путях и сроках заселения славянами Восточной Европы составил эпоху в истории русской археологии. Время показало, что ближе к истине почти всегда оказывался Ляпушкин. Он же гораздо больше успел сделать «в поле» – на разведках и раскопках. Хотя и у его вечного оппонента Третьякова встречались интересные гипотезы и выводы.

На похоронах Ляпушкина, вспоминает Л.С. Клейн, закалённый на высокопоставленной партийной работе Третьяков рыдал; хотя никто другой так не переживал. Без честного критика учёному остаться куда трагичнее, чем без льстивого подпевалы.

Отсюда следует, что внешние факторы выбора профессии заведомо вторичны по сравнению с внутренними мотивами и личными способностями будущего специалиста. Хотя чаще и лучше получаются учёные из отпрысков интеллигентных семей. Эти молодые люди уже как-то подготовлены к восприятию сложных знаний, вообще рафинированной культуры. Недаром говорилось – чтобы стать интеллигентным человеком, надо закончить три университета (тобой, отцом и дедом). Вместе с тем и дети преподавателей порой выходят в двоечники; отпрыски академиков – в хиппи и бомжи. В пресловутой телеподелке «Бригада» сын астронома, наречённый «Космосом», имеет призвание вульгарного уголовника. Хуже всего, когда учёные родители толкают (и нередко) в науку своих потомков, на которых «природа отдохнула». Лучше уж в банду, по-моему, – меньше вреда для науки и общества; легче обезвредить.

Есть группа профессий, где одного желания ими заниматься мало. Таковы прежде всего искусство и спорт. Без музыкального слуха не стать композитором; с астеническим телосложением не возьмут в тяжелоатлеты. В науке, по сути, то же самое, только ограничения не столь очевидны. Бесполезно поступать на физико-математический или лечебный факультет с низким (ниже эдак 120) коэффициентом интеллекта. То есть можно и поступить по блату, и даже потом работать в лаборатории или клинике, но в качестве кадрового балласта. Между тем на другом рабочем месте этот же самый человек был бы органично успешен в карьере, полезен людям и по заслугам уважаем ими. Это азы профессиональной ориентации. В США в полицию, например, наоборот, не принимают кандидатов со слишком высоким интеллектом: им придётся тяжко среди сослуживцев… К тому же в науке полно дисциплин, не столь сложных, как физика да математика, хирургия или фармакология, где человек со средними способностями, но работоспособный и мотивированный, вполне может добиться какого-то успеха. А за спиной кафедрального или лабораторного недоросля над его претензиями считаться учёным будут хихикать все, вплоть до лаборантов и студентов.

Вот парадокс: похоже, что среди учёных случайных людей в среднем больше, чем в других, практических профессиях или же в искусстве. Особенно при такой патриархальной организации науки, как у нас в России. К тому же ввергнутой в нынешний кризис, где учёные степени и звания сплошь и рядом просто покупаются или присваиваются по знакомству. Но вообще засорённость негодными кадрами как-то связана со спецификой научной работы. Ведь здесь результат профессиональной деятельности не столь очевиден, как на практике (торговли, промышленности, даже искусства или спорта). Поиск истины дело долгое, в сущности коллективное, так что бездарям легче отсидеться за спинами более творческих коллег. По придуманному В.Б. Шкловским «гамбургскому счёту» коллеги знают, чего на самом деле стоит тот или иной учёный. Тем более разберутся потомки. А пока низкий уровень интеллекта и дефицит творческого дара, а то и просто вульгарная леность сплошь и рядом успешно компенсируются другими качествами (чаще всего тихой наглостью с коллегами да угодливостью перед начальством).

Но рано или поздно обнаруживаются истинные мотивы выбора профессии. У кого-то это практически бескорыстный поиск истины. У кого-то – служебная карьера и все связанные с ней жизненные дивиденды. Разделение это по главному вектору. Ведь и карьерист может сделать в науке что-то полезное, а не только толкаться локтями. А альтруисту истины надо жить и он тоже получает от науки больший или меньший доход. Но, как говорится, определим, что первично, а что вторично. Наши усилия прямо зависят от размера оплаты труда, или же мы трудимся в своё удовольствие? Выключается ли творческий процесс после окончания рабочего дня или мы готовы работать по ночам? Вспомним героев замечательных сказок братьев Стругацких – для них понедельник начинается в субботу… Метафора, конечно, но очень точная.

С начала 1990-х годов и по сию пору у нас среди мотивов любой профессиональной деятельности на первый план вышел жизненный успех, измеряемый уже не просто привилегиями, а количеством денег. Остальные слагаемые успеха – профессиональная состоятельность, искренность и длительность усилий на избранном поприще, – отошли далеко на задний план. Для науки по сравнению с бизнесом или тем же искусством подобное шкурничество, самозванчество уж слишком контрастно, а значит опасно, даже губительно. Как с этим бороться, не знает никто. Какое общество – такая у него и наука. Власть имущим, федеральным структурам стоит задуматься над этой нехитрой истиной. Только вряд ли они без смелых протестов коллег учёных решатся что-то по существу изменить в организации науки.

Но кивать на быстротекущую конъюнктуру, мешающую тебе творить, – последнее дело. Когда некий начинающий литератор пожаловался О.Э. Мандельштаму в 1930-е годы, что его сочинения де не печатают, тот выгнал неофита и кричал ему вслед: «А Будду печатали!? А Христа печатали!?.» Важный урок молодому сегодня учёному – выбирать, с кого ему брать пример. Не «вестись» на временно преуспевших фармазонов от науки. Высматривать в своём окружении более настоящих, хотя и менее финансово состоятельных наставников. Это вовсе не обрекает нас на полное бессребренничество, новоявленное юродство. Просто пусть же в сложном сплетении благородных и «шкурных» мотивов чаще побеждают благородные. Ехидный Корней Иванович Чуковский наставлял молодых собратьев писателей: «Бескорыстие дороже продаётся…» Если вдуматься, он прав, только не каждому из нас дано это понять.

Нобелевский лауреат по физике Виталий Лазаревич Гинзбург[29]29
  Виталий Лазаревич Гинзбург (1916–2009) – академик РАН, старейший сотрудник Физического института имени П.Н. Лебедева РАН. Выпускник физического факультета МГУ (1938) и аспирантуры при нём же (1940). Кандидат (1940), доктор (1942) наук; автор около 400 статей и 10 монографий по теоретической физике, радиоастрономии и физике космических лучей; философским проблемам науки и защите атеистического мировоззрения, разоблачению лженауки. Основные труды посвящены распространению радиоволн, астрофизике, происхождению космических лучей, физике плазмы, кристаллооптике. Разработал теории: квантовую теорию эффекта Черенкова-Вавилова; черенковского излучения в кристаллах (1940); переходного излучения, возникающего при пересечении частицей границы двух сред (1940, совместно с И.М. Франком); полуфеноменологическую теорию сверхпроводимости (1950, совместно с Л.Д. Ландау); полуфеноменологическую теорию сверхтекучести (1958, совместно с Л.П. Питаевским). Лауреат ряда премий, в том числе: Сталинской (1953); Ленинской (1966); золотой медали имени С.И. Вавилова (1995); Вольфа (1994–1995); Нобелевской (2003, совместно с А. Абрикосовым, А. Леггетом – за вклад в развитие в теории сверхпроводимости и сверхтекучести). В единодушных оценках коллег – физик Вселенной, последний теоретик-энциклопедист.


[Закрыть], незадолго до своей безвременной кончины, последовавшей 9 ноября 2009 года, в очередном своём интервью, со свойственным ему неподражаемым темпераментом заявил: «Наука – вот настоящая жизнь! Я в жизни не видел ни одной акции, но ничего от этого не потерял, и плевать на них хотел!» Я-то понимаю и разделяю пафос маститого академика, но как объяснить необходимость альтруизма рядовому научному работнику, чьи естественные потребности сплошь и рядом обеспечены очень скудно? Остаться в науке для нынешней молодёжи чаще всего означает предать интересы семьи – на какие деньги ему кормить, одевать, оплачивать учёбу детей? Где взять жильё? Как помогать престарелым родителям? Несколько лет назад в Академии наук решили строить доступное жильё для аспирантов да младших научных сотрудников, но экономический кризис не позволил приступить к исполнению этой программы. Всё это так, но пусть и нынешние студенты, и аспиранты подумают над заветной мыслью патриарха русской физики, которую он провозгласил на пороге могилы.

Впрочем, ведь от абитуриента, новичка нельзя, по определению, ждать точного знания своего будущего в профессии. «Когда б я знал, что так бывает, / Когда пускался на дебют, / Что строчки с кровью убивают; / Нахлынут горлом и убьют. / От шуток с этой подоплёкой / Я б оказался наотрез…» (Б.Л. Пастернак). Поэт, как всегда, философичен. Пусть же и у «молодого учёного» иллюзии в своё время переплавятся в мудрость профессионала. Неизбежные колебания при выборе профессии сменятся, в случае удачи, осознанием неизбежности академического призвания. А честная, не слишком быстрая, но успешная в конечном счёте академическая карьера принесёт материальный достаток и неподдельное уважение окружающих.

В норме специалист просто нутром чует, что нигде, кроме своей специальности, ему не будет так психологически комфортно, ни к чему другому он природой не приспособлен. Откуда берётся это чувство – бог весть. Легче бывает выбрать отрасль науки, чем какую-то определённую тематику внутри неё (но это особая тема, обсудим её ниже). Мой покойный коллега и друг Викторин Васильевич Новиков (1939–2008), заведующий кафедрой физической и коллоидной химии КГМУ, химик и педагог от бога, любимец множества поколений студентов[30]30
  Им в соавторстве с учителем М.И. Равичем-Щербо был опубликован двумя изданиями учебник «Физическая и коллоидная химия» для студентов медицинских вузов. Он – автор 7 изобретений и патентов, 13 рацпредложений, внедрённых в практику клинической медицины. См. подробнее: Памяти В.В. Новикова // Вести Курского медицинского университета. 2009. Сентябрь. № 1. С. 7.


[Закрыть], говаривал мне: «А что мы, Палыч, с тобой умеем, кроме как буровить на семинарах?!» Разумеется, это преувеличение, но если разобраться, очень точное. Директор кладбища при мне воспитывал своих землекопов: «Если профессора или академика выгонят с работы, я возьму его копать землю, и он будет копать. А вот если я вас выгоню, ничего другого вы не сумеете». Татуированные могильщики молча слушали поучение. Суметь-то, если жизнь заставит, мы бы все сумели, но вот полюбить что-то другое? Это едва ли. Викторин как всегда был прав.

Проще выбрать себе учёную специальность, чем удержаться в ней. Тем более в нашей стране, где престиж профессии учёного за последние годы упал катастрофически. И в императорской России, и в раннем, и в позднем СССР, при всех перипетиях их истории, учёные занимали сравнительно высокое общественное положение, неплохо обеспечивались материально. Наука притягивала молодёжь. Со времён Ломоносова до вышеупомянутого Григория Перельмана. Лихие 1990-е всё изменили. С тех пор в российской науке идёт фатальный процесс постарения кадров: в большинстве её отраслей за 1990-е гг. «вымыло» младшее и, особенно, среднее поколения и возраст большинства специалистов уходит годам к 60. Впрочем, точно так же и в армии – единицы опытных инструкторов и куча необученных лейтенантов. Какие бы меры ни принимали власти[31]31
  Раз за разом встречаясь с руководителями Российской академии наук, президент и премьер-министр соглашаются на паллиативы: предоставить молодым учёным (каким и где именно?) столько-то сотен квартир; повысить суммы грантов лучшим молодым кандидатам и докторам наук в несколько раз (а этих премированных кандидатов и докторов наук ведь меньше 1 % от всех ещё остающихся в нашей стране). Ощутимых результатов эти меры пока что не приносят.


[Закрыть], заботясь о «молодых учёных», эффекта от них пока не видно. Задуманное недавно министерством образования и науки сокращение числа высших школ в несколько раз во столько же раз сократит число рабочих мест для преподавателей и научных сотрудников. Введение платы за место в магистратуре, за оформление соискательства учёной степени сократит число по-настоящему образованных людей, увеличит число купленных неучами дипломов. Россия станет в результате гораздо менее социальным государством вопреки своей Конституции.

В 1990-е и в начале 2000-х годов в российской науке идёт отрицательный отбор молодёжи: академические структуры и высшую школу выбирали, как правило, не самые способные, а по преимуществу убогие молодые люди, которым ничего не светило в бизнесе, в армии или на государственной службе. Те, кто вынужден был и соглашался жить на несколько тысяч рублей жалования; по сути, в нищете; или же до седых волос сидеть на шее у родителей. Хорошо известно и о массовой «утечке мозгов» из позднего СССР и новой России за границу. Возвращения учёных на родину единичны; процесс утечки продолжается, и если темпы его несколько снизились, то отнюдь не по причине улучшения условий на родине, а по причине перенасыщенности кадрового рынка для учёных за рубежом.

Хотя кризис с преемственностью поколений учёных у нас налицо, краха науки я не предвижу. Престижность научного труда меняется от эпохи к эпохе, от одной культуры к другой. Может быть, даже лучше, что в науке остаются самые преданные ей молодые люди. Многие из них успешно сочетают учёные изыскания и посторонние науке заработки. Да, таким приходится особенно трудно. А когда и кому было легко? К тому же жизненный опыт обогащается не только в лабораториях да библиотеках, но и за их пределами. Учёному полезно узнать жизнь своих современников во всей её полноте. Хотя не во всех дисциплинах совмещение исследований с посторонними заработками возможно в принципе. Ну что ботанику или астроному делать в торговой фирме или на бирже? Разве что накопить средства для возвращения в любимую специальность. Но это же утопия – кто захочет, кому семья позволит добровольно понижать уровень жизни? Так и уходят один за другим не дописавшие диссертации химики да историки в торговые представители или в силовики, в лучшем случае – в журналисты или же в политические аналитики.

Хотя есть отдельные примеры приложения математических способностей к зарабатыванию денег. Например, член-корреспондент РАН, опальный олигарх Б.А. Березовский написал монографию по теории игр. В других же науках (экономике, например, или правоведении, политологии) практические занятия не только допустимы, но и необходимы на определённом этапе академической карьеры. В.В. Путин на пенсии планирует заняться вопросами государственного права. Сказанное относится также к медицине и фармации – без практического опыта работы в больнице или аптеке невозможно изучать болезни и лекарства от них. Чаще всего молодой учёный живёт преподаванием. В столичных школах, гимназиях и лицеях сейчас платят неплохо – разумеется, по усреднённым меркам.

Таким образом, «приливы» и «отливы» талантливой молодёжи в академические структуры, перемещения по разным её отсекам не отменяют главного: как бы там ни было, всегда найдётся кто-то, идущий по нашим следам – дальше, к ускользающим вершинам знания. Значит, стоило пройти, проторить этот путь, оставивший зовущие следы. «Другие по живому следу / Пройдут твой путь за пядью пядь…» (Б.Л. Пастернак). Как ни сманивай этих других жизненными благами, они пойдут за нами, а не за другими, гораздо более богатыми и знаменитыми (сегодня) людьми. Почему так получается? Надо подумать. Но не соблазниться полученными выводами. Они ведь не гарантированы навечно.