Текст книги "Чернокнижник (сборник)"

Автор книги: Сергей Минцлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Вот с той то поры татарской и повелось у нас в лесах нехорошее! – заговорил опять старик. – Сказывают люди, ни днем, ни ночью нет покою богатырям тем – все клад ищут… Эти вяхири твои – они были!.. – добавил он. – Счастье, нашли тебя скоро: медвежьи лога там кругом! На моей памяти был случай: мужик наш тоже за «ними» пошел и пропал. Нет его и нет; искать стали: глядь – а он лежит под сосной с развороченной грудью и ружье рядом, перешибленное. Ночью ружье не помощник! Это «они» его навели… Вот какие дела, – закончил дед и вздохнул.

– А пора бы и спать – ишь, забалакались? – сказал он и поднялся.

Встал и Абрам.

А я лежал на боку и, задумавшись, глядел на алмазную россыпь неба. Слегка жуткое, замирающее и вместе с тем сладкое чувство наполняло душу. Вокруг было тихо, торжественно. Чернел лес; Большая Медведица сильно подалась вниз – поздно уже. Над рекой вставал туман; где-то кричал коростель…

Холодно! Брр! Поближе к костру! Завтра рано вставать надо… Спать, спать!!..

Тифлис, 1892 г.

Разбойный лог
(Из прошлого)

Синими ожерельями окидывает Северный Донец высокие меловые горы, залитые то темным, то светло-зеленым лесом. На сто и более сажень вздымаются белые иззубрины правого берега; левый много ниже; оба изорваны извилинами оврагов; по днам их хрустальными тропочками прячутся в свежей тени ручьи.

Дух мрет, когда выбежит со степного раздолья дорога к первому обрыву; слепят глаза кручи и осыпи; будто в снегу увязают по ним мощные рати векового бора, взбирающегося вверх из провальев.

В небе плавают орлы – впервые по пути на юг начинающие встречаться здесь. А совсем далеко вторым солнцем сияют вознесенные над миром золотые купола монастыря св. Иосафа.

Я и мой спутник, старик-пасечник, о. Паисий, набродились в глухом лесу, надышались смолой и зноем и сели отдохнуть в тени бережка одного из неглубоких оврагов; дно его длинным серо-зеленым ковром застилал папоротник и редкий березнячок.

Мы поставили свои лукошки, полные отборными белыми грибами, и принялись опустошать корзинку, захваченную с собой о. Паисием; в ней под ручником оказались хлеб, огурцы и несколько сотов янтарного меда в расписной глиняной мисочке.

Согнутый временем, худощавый о. Паисий был облачен в серый, залатанный подрясник и в выцветшую, рыжую островерхую скуфейку; на старческих щеках его курчавилась серебряная круглая бородка. Словоохотлив и добродушен о. Паисий был чрезвычайно; что ручеек мог он журчать целый день; при этом нет-нет и возводил к небу голубые глаза, глубоко вздыхал, произносил – «о Господи, помилуй!» и продолжал рассказывать.

* * *

– Да не может этого статься?!.. – вдруг воскликнул совсем рядом с нами чей-то неведомый басистый голос.

Я повернул в его сторону голову – кроме нас двоих да леса, никого кругом не было; о. Паисий не оглянулся, только наклонил ухо, как бы прислушиваясь.

– Фома ты неверный! – ответил второй, тоже невидимый и неизвестный мужчина. – Уж коли я сказываю, стало быть, не зря; действуй и никаких!

Голос исходил с пустой, ровной как ладонь плешинки, находившейся на расстоянии руки между мной и о. Паисием. Я с изумлением глядел на таинственное место; все стихло.

– Кто это говорит?! – спросил я.

На лице моего спутника показалась улыбка.

– Прохожие на дороге беседовали! – отозвался он. – Они в версте либо в полуторе отсюда. Мы ведь в разбойном логу с вами!

– Да оттуда и выстрела не услышишь!! – воскликнул я.

О. Паисий качнул головой.

– Еще как услышите!.. Всякое слово, которое на дороге под нашим бережком скажется – здесь повторится. И наоборот – вот мы с вами беседуем тут – а там все отзывается!

– Но отчего же? По какой причине?

– Чудо какое-то Господом явлено… – проговорил о. Паисий, – земле здесь власть дана с человеком разговаривать! А по какому случаю – не открыто нам!

Мне вспомнился знаменитый круглый храм Сивиллы в Байях под Неаполем, где всякое слово, произнесенное даже шепотом, явственно слышится в любом месте, если приникнуть к стене; такое же свойство и у хор под куполом собора св. Павла в Лондоне…

– Опасается народ этого лога! – продолжал монах. – Издавна про него худая слава идет. Жутко, конечно, мирскому человеку; не вникает он ни во что: идет себе в тишине, в спокойствии, кругом ни души – и вдруг голоса рядом!… За колдовство это почитается! А я полагаю – от Господа оно.

– А зимой голоса слышатся?

– Нет… зимой спит земля!..

Я встал и внимательно осмотрел ближайшую часть обрыва; пласты почвы нигде нарушены не были, следов какой бы то ни было работы рук человеческих не примечалось.

Я вернулся к своему спутнику и мы продолжали обед.

– Хлопчиком махоньким я еще был… – заговорил опять о. Паисий. – сказывала, помню, бабка моя, старуха – стан разбойный при Екатерине-царице где-то здесь в логу находился. Жили разбойники в пещерах в подземельных, – много ведь их по нашим горам! На несколько верст будто они под землей тянулись. В них же и богатства свои сохраняли; коврами все у них было украшено, мебелью, зеркалами; золото, серебро грудами лежали. А на дороге избушка стояла, старуха постоялый двор в ней держала. И как только объявлялись богатые проезжие или обозы ценные – сходила старуха в овраг и говорила земле что было надо. Земля передавала: разбойники налетали и делали свое дело.

До того дошло, что решило наконец начальство унять их и послало в наши края несколько полков солдат.

И теперь здесь леса глухие, а тогда окончательно дебри дремучие были! Охватили солдаты леса кольцом и стали загоном идти. Проведала об этом от проезжих старуха и упредила разбойников, чтобы в подземелье схоронились. А оно кроме двери дубовой еще и скалой закрывалось – устройство имелось такое особенное: нажмешь снаружи пружину, скала сама как человек на пяте поворачивалась.

Спрятала старуха своих молодцов, прикрыла как следует вход и домой воротилась.

Через день-два нагрянули войска; ищут, шарят везде – нет никого.

За старуху взялись: где разбойники? Ты, мол, спокон века тут сидишь, знаешь, где соколы прячутся!

Старуха отнекиваться давай. Ну, тогда долго не разговаривали – пытать ее начали! Крепка была старуха, сильная – звука не проронила. Уперлась – знать, мол, ничего не знаю, ведать не ведаю!.. так на тот свет и ушла под кнутом.

Обыскали солдаты весь лес, облазили кручи и овраги – пусто везде, побились-побились несколько дней и назад ушли. Избушку сожгли, а разбойники больше уж и не увидали Божьего света – все до одного кончились от голода в подземелье. С той поры и стихли разбои в наших краях!

– Что же, искал кто-нибудь это подземелье, или нет?.. – полюбопытствовал я.

– Как же, многие пытались!.. – ответил о. Паисий. – Ну да где же найти? Примет ведь никаких не имеется! Гудит в иных местах земля, если постучать в нее – только и всего. Пробовали копать – ничего не обнаруживалось: ведь сплошь гору не разроешь! А может, и сказка это простая старыми людьми про клад пущена!..

– А может быть и то, что мы с вами сейчас над самым кладом сидим… – заметил я.

– Все может статься!.. – задумчиво отозвался монах.

* * *

Крепко запомнился мне этот овраг и разговор про разбойников.

И вот много лет спустя, уже за рубежом России, я встретился с одним из белгородцев, участвовавших в бою с красными как раз в районе оврага, известного своей изумительной акустикой.

Один из тяжелых артиллерийских снарядов попал в стену его как раз у того места, где мы отдыхали с о. Паисием и разворотил громадную выбоину. Из середины ее круглым окошком глянуло темное отверстие; за ним влево и вправо уходил в глубь земли коридор; на полу белесили скелеты людей.

Расширить пробоину и осмотреть хотя бы ближайшее подземелье было некогда – начиналось отступление…

Нет сомнения в том, что местные крестьяне уже побывали в этом загадочном тайнике и узнали, быль – или легенда старинный сказ о кладе и о заживо погребенных разбойниках.

г. Рига, 1926 г.

Овраги
(Из воспоминаний)

Я только что был произведен в офицеры и решил съездить в Шемякине, проведать и показаться своей любимой тетушке, баронессе Дольст.

Имение ее находилось в самой глуши Болховского уезда, в шестидесяти верстах от Орла; телеграммы о высылке мне лошадей послать было нельзя и я решил проехать по железной дороге не до Орла, как всегда, а до первой станции за ним и там нанять подводу: оттуда до Шемякино считалось всего сорок верст.

В полночь я высадился из московского поезда и очутился с чемоданом в руках в полутемном и душном зальце этой станции; меня окружила гурьба возчиков-крестьян человек в пятнадцать и все наперебой предлагали свои услуги.

Шемякино из толпы их знал только один– невысокий, вертлявый разбитной мужиченко; я договорился с ним о цёне, вручил ему свой чемодан и мы вышли на крыльцо.

Пара понурых крестьянских коньков в веревочной сбруе и простая телега с грядкой поперек нее ожидали нас; я уселся на деревянную доску, изображавшую сиденье, возница замахал кнутом, задергал вожжами, и телега загремела по мощеному станционному дворику.

Ездить тем путем мне не доводилось; за станцией начался лесок, за ним дорога спустилась в дымившую туманом лощину и пошла нырять из оврага в овраг. Полей почти не встречалось; по обе стороны тянулись высокие, черные стены леса; нет-нет и они заливами отходили прочь.

Ночь стояла светлая, месячная; только стук колес нарушал безмолвие.

Мужиченко сидел полуоборотясь ко мне, курил трубку и вел со мной беседу. Я кратко отвечал и любовался ночью.

Прошло с час времени; мы въехали на крутой взгорок и с вершины его мне послышалось, будто где-то позади глухо простучали колеса другой телеги.

Необычайного в том ничего не было, и я стал устраиваться поудобнее и полуулегся на сене. Телега, судя по приближавшемуся стуку, нагоняла нас быстро.

Мы спустились опять в овраг и, когда стали подыматься на противоположную сторону его, я различил на осеребренном скате горы пару коней и телегу с людьми. Она как салазки скатилась вниз и исчезла, словно нырнула в черную тень на дне оврага.

Мы перевалили через гребень и оказались на ровном плоскогорье; чужая телега нагоняла и была всего саженях в двадцати от нас; мой возница затянул вожжи и остановился.

Остановились и ехавшие сзади.

– Дозволь, барин, к землякам сбегать, трубочку прикурить? – сказал он.

– Сбегай! – ответил я, вытягиваясь поудобнее.

Мужичок соскочил с облучка, оставил мне вожжи и пошел к землякам. От нечего делать я обежал глазами небо, бесконечный лес впереди и перевел их на чужую телегу; в ней сидели четверо; возница мой стоял около них и, указывая на меня головой, вел о чем-то вполголоса беседу…

Не отдаю себя отчета почему, но мне вдруг почудилось что-то недоброе: вспомнились разбои, часто происходившие тогда в нашей Орловской губернии и жуткая струйка пробежала по сердцу.

Я достал из кармана свой новый никелированный револьвер, сунул его за борт кителя и насторожился.

Минут через пять мужиченко вернулся, взобрался на свое место и мы затрусили дальше. За нами, медленно нагоняя, двинулись и неизвестные.

Я вынул засверкавший револьвер и, как бы хвастаясь, показал его вознице.

– Смотри, какие штучки теперь делают: шесть человек уложить можно!

Тот встрепенулся и протянул руку.

– А ну-ка, покажь, барин? – произнес он.

– Нет, брат, не дам! – ответил я. – Еще подстрелишь себя, потом ответ за тебя держи!

И я положил револьвер опять за борт кителя. Несколько минут мы ехали в молчании.

– Штучка хороша!.. – проронил возница. – Эх, а трубочка-то моя опять погасла?! – воскликнул он. – Дозволь, барин, прикурить сбегать?

Трубочка его еще дымилась, но я не возражал и наша телега остановилась: стала и следовавшая за нами.

Мужиченко подошел к ней; я не сводил с него глаз и видел, что он нагнулся и что-то шепотом стал говорить сидевшим.

Я каждую секунду ждал нападения и крепко держался рукой за рукоятку револьвера. Но никто с облучка не соскакивал и ко мне вернулся только один мой возница.

– Ну, теперича едем! – решительно заявил он, садясь на свое место и забирая вожжи.

Мы покатили дальше.

Не прошло и десяти минут и следовавшая за нами по пятам телега свернула на первом же перекрестке в сторону и исчезла.

* * *

На рассвете, усталого и полусонного, возница доставил меня в какую-то деревушку и далее везти отказался, отговариваясь тем, что не понял меня и что дороги в Шемякино он не знает.

До места довез меня другой крестьянин и только к четырем часам дня, проплутав в общем около восьмидесяти верст, я очутился у тетки.

Почудилось ли мне, вправду ли был какой умысел и сговор между моим ямщиком и догнавшими нас неизвестными – не знаю. Но до сих пор помню эту ночь, жуткое чувство на сердце и осеребренные месяцем, словно дымом окутанные лесные овраги…

Дикий пан
(Рассказ)

Лет за двадцать до великой войны мне довелось посетить приятеля, жившего в имении, верстах в двадцати от Днепровских порогов.

Приехал я к нему ради охоты. Страстный охотник, он давно уже соблазнял меня ею, обещая в письмах нечто необыкновенное. Действительно, – охота оказалась чудесной. Но самое лучшее – поездку к никогда еще не виданным мной порогам – я оставил к концу.

Товарищ хотел ехать со мной, но как раз в ночь на назначенный день у него разболелись зубы, сделалась мигрень, и он остался дома. Я решил ехать один.

– Там, верстах в двенадцати от порогов, есть интересные развалины замка Потоцких, – цедил сквозь зубы товарищ, выйдя на террасу проводить меня и держась рукой за щеку. – Осмотри их; при них живет нечто вроде сторожа… интеллигентный… расскажет… интересно. Только не ночуй – он лунатик. Днем ничего, а ночью находит, говорят, на него… Перепугает еще. Ох, черт, эти зубы!..

Я обещал вернуться к вечеру, простился с приятелем, сел на лошадь и поскакал по указанному мне направлении.

Через три часа я уже стоял на береговых скалах и восхищался картиной. Громадная, синяя масса Днепра беззвучно неслась на бесчисленные торчавшие из воды скалы и с грохотом разбивалась о них: к небу вскидывались столбы и радуги из брызг и пыли. Необозримое пространство казалось клокочущим адом из белых бурунов и пены. Гул и рев стояли невообразимые.

Вверх по синевшей ленте Днепра тянулись леса; на юг отходили степи; с холма глядели величавые развалины.

Постояв на берегу, я поехал к ним. В одичавшем парке я расседлал лошадь, спутал ей ноги и пустил на траву, а сам поднялся на холм и стал осматривать замок.

Одна из стен его лежала во прахе. Часть холма, с ее стороны, была засыпана грудами кирпича и мусора. Вместо дверей и окон смотрели мрачные проломы. Ряд комнат и зал был обнажен упавшей стеной.

Я вошел в боковую, главную залу. Потолка не было. Кругом высились бурые стены; над ними голубело небо.

Осторожно ступая между камнями, я пошел дальше.

Ни звука, ни шороха.

Комната открывалась за комнатой. В нишах одной сохранились на стене силуэты портретов. Еще можно было различить цвета красок и сами изображения дам и рыцарей. Долго стоял я перед ними, силясь угадать и воспроизвести черты лиц их. Много видений прошло передо мной в те минуты!

Местами, где были своды, потолки сохранились. В одном из углов подымалась во второй этаж железная винтовая лестница. Я подошел к ней, заглянул вверх и вздрогнул от неожиданности. Из полумрака отверстия на меня напряженно глядело чье-то бритое лицо с горящими, кошачьими глазами. Встреть я дикую рысь, впечатление получилось бы не большее!

Глаза несколько секунд смотрели на меня неподвижно. Наконец, лицо улыбнулось.

– Это вы, сударь?.. – проговорил старческий голос и по лестнице спустился ко мне невзрачный, худой старичок со впалой грудью и странными изжелта-серыми глазами.

– А я слышу – кто-то ходит. Позвольте представиться: Петр Петрович Онучин, смотритель и управляющий замка!

Я назвал себя.

– Какой управляющий? – подумал я в то же время. – Чем здесь управлять, когда все в развалинах?

Тут только я вспомнил слова приятеля, сказанные мне при прощании. Неприятное, отчасти опасливое чувство шевельнулось во мне.

– Очень рад-с… – говорил старик. – Замок осмотреть приехали? Дивное место-с; многие сюда ездят… Табачок нюхаете?

И он открыл бывшую у него в руке табакерку и протянул ее мне.

Я отказался.

– Просвежает мозги-с… Очень даже приятно!

Старик забрал щепоть табаку и долго, с наслаждением нюхал ее.

– Это имение графов Потоцких…. – продолжал он, спрятав в карман табакерку. – Оно уже больше трехсот лет в ихнем роду. Славный был замок когда-то; много повидал-с! Если угодно, покажу все в подробности?..

Мы пошли по замку.

Старик не пропускал ни малейшего закоулка; он знал – кто и когда жил, в какой комнате, где умер или родился тот или другой из владельцев.

Меня удивило, что он называл все имена графов, живших от Владислава IV и до времен Собесского включительно.

Я спросил его о причине этого.

– А после владельцы не жили здесь!.. – ответил старик.

– Варшава соблазняла их очень. Сюда наезжали только, да и то редко!

В одной из полуобрушенных комнат нижнего этажа, во внутренней стене, чернело отверстие; каменные ступени уходили вниз. Пахнуло холодом и сыростью. Передо мной был ход в подземелье.

– А туда можно?.. – спросил я своего спутника. – Не обвалились еще своды?

– Не ходите-с! – сказал он. – Нехорошо там!..

– В каком смысле нехорошо?.. – спросил я.

– Заблудиться можно… Лабиринт целый-с. И костей много, упокойников. В старину всякое происходило!..

Странно и гулко звучали голоса наши в безмолвном жилище мертвых.

– Что же именно?.. – любопытствовал я.

– Тюрьмы там были… Пытали, голодом морили… Всякое было-с. Иные скелеты и теперь на цепях сидят!

Слова его раззадорили меня. Мне захотелось повидать подземелья.

– Нужны факелы, так нельзя-с!.. – ответил старик на мою просьбу. – Осмотрим сперва парк, потом уже туда пойдем!

Мы вышли на сохранившуюся террасу.

Чудный вид на Днепр опять развернулся предо мной. Я долго не мог оторвать глаз от белых порогов, ленты Днепра и необъятной степи, сливавшейся вдали с небом. Старичок стоял возле меня, прислонившись спиной к одной из колонн террасы.

– А в лунную ночь как здесь должно быть хорошо! – проговорил я.

С выстланной плитами террасы мы спустились по рассевшимся ступеням широкой каменной лестницы в парк.

Видны были остатки аллей с иссякшими фонтанами; кое-где высились груды поросших травой камней – когда-то прохладные гроты. Заросли кустов окружали их.

Более часа пробродил я по парку, забыв совсем про своего спутника. Старичок молча и беспрекословно ходил за мной.

Капля дождя, упавшая мне на лицо, возвратила меня к действительности.

– Эге-с!.. – сказал старик, глядя вверх.

Огромная иссиня-черная туча закрывала полнеба и быстро ползла вперед, разрастаясь все больше и больше.

Отыскав лошадь, мы чуть не бегом бросились по одной из аллей и скоро очутились около замка. Едва мы успели укрыться в нем, – захлестал ливень.

Было четыре часа; о возвращении в этот день домой нечего было и думать: дождь обещал превратиться в затяжную хлябь.

По грудам камней добрались мы до зала с уцелевшими сводами и привязали там моего гнедка.

– Придется заночевать?.. – сказал я, глядя в окно на шатавшиеся от ветра вековые деревья.

Старичок потер руки.

– Весьма рад-с!.. Найдем место. Милости просим ко мне?.. – и он указал рукой на винтовую лестницу.

Я поднялся первый и очутился в средневековой, бедно, но необыкновенно чисто убранной комнате. Кругом темнели ниши; на колонны их опирались своды. В углу чернел камин; в одной из ниш стояла кровать; у окна был стол; старый диван и несколько стульев завершали всю обстановку.

– Садитесь, пожалуйста!.. – заговорил старичок, придвигая мне стул. – Сейчас самоварчик поставлю, закусим!

Голод напомнил мне, что в торбе за седлом у меня была всякая съедобная всячина. Минут через десять мы уже сидели за кипевшим самоваром и с аппетитом закусывали.

– Вы что же – один здесь живете?.. – осведомился я. – Прислуги у вас нет?

– Была, да ушла… – ответил старичок. – Не живут долго – здесь скучно-с. Что делать!..

– Действительно, здесь должно быть скучно! – согласился я.

– Летом еще туда-сюда, а зимой… Зимой-с плохо! Жутко!.. – добавил он.

– Признаться, я не понимаю, зачем вы здесь живете? Присматривать за замком можно было бы, и переселившись хоть бы в ближайшую деревеньку.

– Никак нельзя-с!.. – ответил старик. – Невозможно!.. Так уж определено-с…

Он вздохнул и стал смотреть в окно. На дворе стемнело.

– Разведемте огонек-с?.. – сказал наконец старик. – Холодно!

Затрещал огонь и разогнал мрак комнаты. Мы пересели поближе к камину.

– Мне говорили, что с этим замком связана какая-то легенда?.. – прервал я молчание. – Не будете ли вы добры рассказать мне ее?..

Старичок воззрился на меня засветившимися глазами.

– Легенда-с?.. – повторил он… – Что в ней хорошего? Пустяки-с!..

– А все-таки?

– Если желательно – так извольте! Было это давно, очень давно, лет двести тому назад! Владельцем замка был тогда граф Александр… Замка этого он не любил, жил всегда под Варшавой… Помните-с, я вам показывал комнатку внизу… Еще колонны такие стоят в ней. – Ну так вот, в ней был зарезан отец его. Кем – так и не узнали тогда. Жил в замке управляющий его, пан Владислав. Хлопы звали его «дикий пан»-с. Ни семьи, ни близких у него не было. К соседям не ездил, жизнь вел замкнутую. Свирепый был человек. Чего только не выдумывал он с пьяных глаз – и сказать страшно: лучше помолчу-с!

И вот раз выдумал он такую потеху себе: пришли хлопы просить отворить им для Светлого праздника церковь; запечатана она была за недоимки-с. Велел он привести лодки, перевязали хлопов и посадили их в эти лодки. Посадили, отвели на середину Днепра и пустили-с. Конечно, все побилось о скалы и потонуло.

Вечером вышел, как всегда, на террасу пан Владислав и вдруг слышит пение.

– Палок!.. – закричал было он и замер-с. Парк осияло. И среди сияния открылись окровавленные и изуродованные люди… Те самые, что утопил он… Шли прямо к нему.

Пан Владислав закричал, опрокинул стол и бросился в зал, затем в подземелья. А мертвецов видели потом в церкви. Кто освещал и распечатывал ее – неизвестно! Люди в замке не спали всю ночь; слышали визг, крики, хохот: это мертвецы искали пана Владислава. Что с ним сталось – не узнал никто. Только пан Владислав не выходил уж больше из подземелья.

– Ну, и что ж дальше?

– Дальше-с… А то, что пан Владислав и доныне ходит иногда по ночам по замку.

Старик замолчал и прислушался.

– Будет бур я ночью… – сказал он изменившимся голосом. – Его будут искать… – добавил он, косясь на окно.

– А вы видали привидения?.. – спросил я немного спустя.

Старик не ответил.

Дождь не переставал; смерклось окончательно. Долго просидели мы молча, прислушиваясь к шуму дождя и порывам усилившегося ветра. Зажгли свечу; стало еще тоскливее. Я заговорил о сне. Старик повел меня в одну из ниш.

В углу ее открылся ход в соседнюю комнату. Она была почти такая же, как и та, в которой мы были. У одной из стен стоял кожаный диван и два стула.

Старик принес мне простыню и подушку. Руки его дрожали. Он то и дело прислушивался к доносившимся отзвукам бури, пожелал мне спокойной ночи и вышел. Я хотел запереть за ним дверь, но таковой не было. С неприятным чувством ожидания чего-то, улегся я на диван свой.

И долго не мог заснуть: все беспокойно прислушивался к вою ветра и каждому шороху. Но в замке было тихо; старик тоже не шелохнул ничем в своей комнате. Незаметно для себя я заснул.

* * *

Кто-то сильно сжал мою руку. Я очнулся.

Передо мной стоял старик с зажженной свечой; свободная рука его стискивала мою; рот был перекошен, глаза блуждали.

Я вскочил.

– Что такое?!

– Слышишь?.. – шепотом выговорил старик. Лицо его выразило страшное напряжение… – Слышишь?!

Замок гудел и стонал. Буря разыгралась во всю силу. Порывы ветра потрясали, казалось, самые стены. И вдруг что-то грохнуло и заухало по комнатам замка.

Мы вздрогнули.

– Камень сорвался… – сказал я.

– Это они!.. – произнес старик, с ужасом вперясь куда-то в пространство.

– Идут!!..

Он со стоном рванул себя за волосы и заметался из угла в угол.

Боясь за него, я схватил его за плечи. Он с силой стал рваться из моих рук.

Свеча упала и погасла.

– За мной!!.. – прохрипел старик.

Я последовал за ним.

В его комнате мы остановились. Молния за молнией резали черное небо. Буря гудела, не умолкая.

Действительно, снизу доносились голоса. Точно тысячи освирепевших людей, ища кого-то, с диким воем носились по замку…

Синий свет ослепил нас; грянул неистовый залп грома. В ответ ему снова рухнуло что-то вблизи нас. На секунду все смолкло и вдруг словно весь ад с визгом и воплем обрушился на защищавшую нас стену.

– На помощь!!.. – закричал старик, метнувшись к стене. Он схватил тяжелый диван и, как перо, метнул его к винтовой лестнице. Вслед за ним полетели столы, стулья. Старика освещали молнии.

– Защищайтесь!.. сейчас ворвутся!!..

Страшный, всклокоченный, он встал у баррикады с дубовым стулом в руке.

Но гроза уже утихала. То был последний натиск ее. Небо стало быстро бледнеть, проступили звезды; ветер упал окончательно.

Старик опустил свое оружие и, весь трясясь, отошел от баррикады.

– Не дался!.. – задыхаясь, проговорил он. – Спасся!!.. А знаешь ли ты, кто я?.. – шепотом спросил он, подойдя ко мне.

Воспаленные глаза его горели. Измученное, морщинистое лицо было мокро от пота.

– Знаешь ли, кто я?… Я пан Владислав, управляющий!

* * *

Старик быстро ослабел и сделался неопасным. Я уложил его и прилег на свое ложе.

Ржание лошади пробудило меня. Я поднялся и увидал своего хозяина, хлопотавшего вокруг стола, на котором все было готово к чаепитию.

– А, проснулись?.. – весело воскликнул старик, увидя меня. – С добрым утром!

Лицо его приветливо улыбалось, на нем не было и следа ночных переживаний и только в желтых глазах стояло легкое марево.

Лошадь моя оказалась привязанной в парке на траве; омытое дождем утро блестело и смеялось…

О происшедшем мы не проронили ни слова. Я скоро простился с радушным стариком и, разбрызгивая зеркальныя лужи и вспугивая хохлатых жаворонков, беспричинно радостный, как и все окружавшее, поскакал в обратный путь.