Текст книги "Охота на человека"

Автор книги: Сергей Рокотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Сергей Рокотов
Охота на человека

1.

… В купе номер четыре скорого поезда Москва – Ташкент воцарилась тревожная обстановка. Начинало темнеть, мелькали поля, леса, чернели деревья… Пыталась как-то оживить гнетущую обстановку журналистка областной газеты Маргарита Палей, но другой обитатель четвертого купе двадцатипятилетний Виталик Алешкин не мог поддержать ее… Виталик просто молчал. Ему было не по себе… Он чувствовал, что тот странный, жуткий случай, который произошел на предыдущей станции, обязательно коснется его собственной жизни.

… Ему до сих пор казалось, что последний год его жизни просто приснился ему в кошмарном сне…Никак не верилось, что все э т о могло произойти в действительности… Тогда, в марте прошлого года он возвращался домой от своей девушки Наташи и к нему пристали трое пьяных парней. Завязался неприятный тягучий разговор, потом к лицу Виталика потянулись потные крепкие кулачки, он увернулся, припомнил бокс, которым занимался в юности и нанес одному из нападавших удар в челюсть. Тот упал, его приятель вытащил из кармана пистолет и направил дуло на Виталия, правда, довольно робко, разгоряченный Виталик ударил и второго, не побоявшись даже пистолета. Пистолет полетел в одну сторону, его обладатель – в другую… Третий даже не стал вмешиваться… Виталик гордым шагом направился домой… Банальная история, которая кончилась бы элементарно, если бы не одно обстоятельство – челюсти оказались не те… Одна из них принадлежала сыну бизнесмена Женечке Семиглазову, вторая – сыну мэра города Огаркова Алику Ярыгину. Одним из любимых занятий двух двадцатилетних акселератов было шляться по ночам по кабакам и просто по улицам, на машинах или пешком и приставать к людям. Обычно с ними ходил телохранитель Женечки Баншивин по прозвищу Баня, но в этот вечер его рядом не оказалось, видимо, он предпочел провести свой досуг иначе, нежели поддерживать великовозрастных недоумков в их забавах. Вместо него компашку поддерживал такой же недоросль, как и они сами, и самоуверенные акселераты вышли на охоту без страховки… Обычно все делалось по наработанной схеме – Алик и Женечка надирались к кому-нибудь, желательно к молодым парочкам, а разрядник по боксу и борьбе Баня избивал недовольных. Грани старались не переходить – изнасилование девушки на глазах у ее избитого парня было чревато статьей, хоть и крайне заманчиво… Так что обходились побоями и унижениями. А за эту, так называемую, работу Баня получал хорошую прибавку к жалованию от недорослей. Оба были балованы родителями и имели немалые карманные деньги. Так что, если бы рядом с ними в тот вечер был Баня, все бы кончилось совсем иначе, и скорее всего Виталик Алешкин попал бы в больницу… Но… попал он на скамью подсудимых. Битыми Алик и Женечка быть не привыкли… Дело обернулось сто четырнадцатой статьей Уголовного Кодекса за нанесение телесных повреждений средней тяжести и годом тюремного заключения в колонии общего режима, которая находилась не так уж и далеко от славного города Огаркова, где и все это и происходило…

…Веселые, шикарно одетые Алик и Женечка сидели в зале суда и откровенно глумились над несчастной матерью Виталика Надеждой Станиславовной. И никто ничего не в состоянии был им ответить.

«Свободу Виталию Алешкину!» – восклицали попеременно оба мерзавца, строя всевозможные гримасы.

… Нанять адвоката было весьма проблематично для семьи Алешкиных. Надежда Станиславовна была на пенсии, Виталик работал учителем истории в школе и получал гроши. Влиятельных знакомых у них не было… Назначенный же адвокат занял такую позицию, которая только устраивала затеявших дело Семиглазова и Ярыгина. Да и судье не было ни малейшей охоты из-за какого-то там учителя Алешкина ссориться с мэром города. Так что получил по статье сто четырнадцатой Уголовного Кодекса Российской Федерации Виталий Сергеевич Алешкин год тюремного заключения. Ярыгин представил справку о том, что Алешкин принес его здоровью вред средней тяжести.

Вот и осталась несчастная пенсионерка-мать одна, а Виталик отправился ни за что ни про что в места, не столь уж отдаленные … Отбывал он заключение в лагере общего режима, сидел довольно спокойно, ни в какие истории старался не встревать, ни с кем не конфликтовать. Мать и Наташа писали письма. Так потихонечку и пролетел этот год. И он возвращался домой. Уставший от нар, от обилия людей, он купил билет в купейный вагон скорого поезда Москва – Ташкент, проходящего и через место его заключения, и через его родной город Огарков. Интересным совпадением оказалось то обстоятельство, что все трое обитателей купе направлялись в одни и те же края. Журналистка Палей ехала в город Склянск, а Екатерине Ивановне Савченко было туда же, куда и Виталику – в Огарков.

Вот именно, с этой самой Екатериной Ивановной Савченко, веселой, разговорчивой, тридцатипятилетней женщиной, работавшей бухгалтером в одной небольшой фирме, и произошла полчаса назад весьма странная и зловещая история…

… На предыдущей станции в городе Уршанске в их окошко кто-то постучал. Все выглянули в окно, выходить никто не собирался, так как стоянка была всего-то три минуты. На перроне стояла толстая женщина с круглым приветливым лицом и улыбалась Екатерине Ивановне.

– Катюша! – крикнула она. – Привет! Ты что, меня не узнаешь?!

– Нет, – покачала головой Катя Савченко.

– Обалдеть…. – развела руками толстуха. – Просто обалдеть, как люди быстро все забывают…

– Извините, я плохо вижу, – смутилась Савченко.

– Ну выйди на секунду-то, – махала толстыми руками женщина.

Савченко накинула на себя куртку и вышла на перрон. Толстушка взяла ее под руку и повела куда-то в сторону… Пристально наблюдавший за всем этим Виталий заметил, как около толстухи и Савченко вдруг как из-под земли возникли двое мужчин неприметной наружности, но весьма крепкого сложения. И они как-то ненарочито стали увлекать Савченко в сторону от платформы… Толстуха все махала руками, продолжая приветливо улыбаться, но Екатерина Ивановна уже почувствовала неладное. Она как-то неловко дернулась в сторону поезда, но тут ее крепко взяли под руки и куда-то повели. И тут же поезд тронулся…

«Надо стоп-кран рвануть», – подумал Виталик, но вдруг почувствовал, что ему страшно, что он не в состоянии сделать это. А журналистки Палей не было – она пила пиво в вагоне-ресторане.

Виталий нашел в себе силы только для того, чтобы броситься к проводнице и сообщить ей о случившемся.

– Ух, ты! – гаркнула шустрая проводница и, бросившись в тамбур, рванула стоп-кран. Сообщила дежурному милиционеру.

Милиционер вышел на перрон, обошел все вокруг. Ни Савченко, ни ее странной знакомой, ни ее спутников нигде не было. Что делать? Сообщили в местное отделение милиции, да поехали дальше…

Пришедшая из вагона-ресторана разрумянившаяся от пива Маргарита Палей была совершенно ошарашена тем, что ей рассказали…

– А ведь вы, друг мой, присутствовали при преступлении, – покачала головой она.

– Возможно, – еле слышно пробормотал Виталик.

Палей пожала плечами…

Так и ехали почти полчаса в гробовом молчании. За окном постепенно темнело, на душе был тяжелый неприятный осадок от этой странной сцены… Палей порой задавала вопросы, иногда что-то рассказывала из своей журналистской практики, а Виталик лишь поддакивал ей из вежливости… Ему отчего-то было страшно… Еще полчаса назад он ехал с какими-то надеждами, он был взволнован от того, что скоро увидит мать, увидит Наташу, которые должны были его встречать, он думал о свободе, о родной, пусть малогабаритной, но уютной квартирке, и тут… э т о… Почти среди бела дня тридцатипятилетнюю женщину, бухгалтера, с которой они только что вели оживленную беседу, уводят неизвестно кто неизвестно куда. И никто ничего не может сделать, ни правоохранительные органы, ни они, соседи по купе – вот что самое страшное… И почему-то Виталику казалось, что это вроде бы не касающееся его происшествие обязательно его коснется в самое ближайшее время…

Ему захотелось курить и он пошел в тамбур. Вытащил пачку «Пегаса», задымил. Тут вагон слегка тряхнуло, приоткрылась дверца из соседнего вагона и на Виталика буквально бросило какую-то здоровенную тушу.

– Поаккуратнее, пожалуйста, – попросил Виталик.

Туша прикидывалась пьяной, при этом отворачивая лицо. Мощная ладонь коснулась ладони Виталика, пробормотала что-то невнятное и исчезла. А Виталик почувствовал, что у него в кулаке что-то зажато. Какая-то бумажка. Он разжал кулак. Треугольный клочок бумаги, на котором написано: «Савченко Олегу Николаевичу лично в руки»… Виталик похолодел от ужаса… Начиналось нечто странное и невразумительное. Бумажка была аккуратно сложена и заклеена. Распечатывать ее Виталик не решился. Первой мыслью было отнести записку дежурному милиционеру, он пошел было узнать, где милиционер, но ему преградил дорогу какой-то длинный сухой человек в темных очках.

– Далеко путь держишь? – спросил он.

– А вам-то что?

– А мне-то ничего, – улыбнулся он. – Тебе бы худо не было… Всякое бывает в пути…Читать умеешь?

Виталик весь как-то сжался и молча глядел на незнакомца в очках.

– Умеешь… Прочитал то, что написано? Прочитал… Так и передавай, кому адресовано, а ни посторонним. А то худое может произойти… И с ней… И с тобой, паренек…

Виталик продолжал молчать.

– Иди в свое купе, – хлопнул его по плечу твердой как палка рукой незнакомец. – Иди. Ты ведь в Огарков едешь, паренек?

Виталик молча кивнул.

– Ну так вот, передай, кому положено, и все. И все твои дела. А про меня никому не говори…А то больше ты белого света не увидишь. Никогда… Понял, паренек, никогда… , – широко улыбался незнакомец. – Ладно, иди. Я вижу, ты паренек неглупый… Все сделаешь, как положено…

Делать было нечего, и Виталик поплелся обратно в свое купе. Так и промолчали до самого Огаркова. Теперь и вовсе говорить было не о чем…

– Внимание, – монотонно объявили по репродуктору. – Скорый поезд Москва – Ташкент прибывает к станции Огарков. Стоянка поезда три минуты.

– Ладно, – вяло улыбнулся Виталик Маргарите Палей. – Мне пора. Пойду я…

– Удачи вам, – улыбнулась и Палей. – Не совершайте больше таких ошибок, Виталик. В наше время они очень даже чреваты… Хотя… В чем, собственно, ваша ошибка? В том, что не дали себя бить? … Ладно, не падайте духом и не вешайте нос… Чего в жизни не бывает?

– Постараюсь, – еле слышно пробормотал Виталик и поплелся со своим нехитрым скарбом к выходу.

– Виталик, дорогой! – крикнула стоявшая на перроне мать и бросилась обнимать сына.

– Мама! – со слезами на глазах воскликнул Виталик.

Да, мать сильно сдала за этот год… А вот и Наташа. Она наоборот похорошела, выглядела очень привлекательно в бежевом длинном пальто и с распущенными каштановыми волосами… Виталик прижал Наташу к себе, нежно поцеловал…

Наташа еще несколько месяцев назад выразила желание навестить его в заключении, но он категорически запретил и ей и матери делать это. Ему не хотелось, чтобы близкие люди видели его в тех унизительных условиях, в которых он находился. Хотя иногда до умопомрачения хотелось видеть их… Но он выдержал… И что его ждет теперь здесь, на воле?

– Простите, – обратился к нему высокий мужчина лет сорока в кожаной куртке и такой же кепочке. – Тут, в четвертом купе должна была ехать моя жена Екатерина Савченко. Вы не видели ее?

Виталик побледнел.

– Извини, мама, – пробормотал он, бросил жалкий взгляд на Наташу, взял под руку Савченко и отошел с ним в сторону. – Что-то случилось? – прошептал Савченко.

– Случилось, – тихо ответил Виталик. – Вам записка.

Он сунул клочок бумаги в его потную ладонь.

Тот дрожащими руками развернул бумажку и быстро прочитал ее. Прочитав, округлил глаза и внимательно поглядел на Виталика.

– Как… Как она…эта записка оказалась у вас? – спросил он.

– Мне ее сунули в руку в тамбуре, когда качнуло вагон.

Затем он рассказал о том, что произошло с его женой в Уршанске. Савченко стоял, ломая пальцы и кусал губы.

– Это дикость, это какая-то дикость. Это какой-то собачий бред, – шептал он. А потом вдруг громко крикнул:

– Да вы лжете! Вы все лжете! Качнуло вагон, вам сунули записку в руку! Неужели вы полагаете, что я поверю этим бредням!

Услышав его крик, вздрогнули мать и Наташа и подошли к ним.

– Что случилось? – встревожилась мать.

– Вы вообще-то кто такой? – вытаращив глаза и сжав кулаки, начал наступать на Виталика Савченко.

– Я Алешкин Виталий Сергеевич. Я ехал с вашей женой в одном купе. Только она из Москвы, а я сел… на одной станции.

– Прекратите! – крикнула Савченко мать. – Я целый год ждала сына, а вы… Вы в чем-то обвиняете его…

– У меня похитили жену, у меня требуют чудовищный выкуп, – истерически произносил Савченко. – Кстати, где был ваш сын этот год?

– Я был в заключении, – выпалил Виталик.

– Ах, вы, к тому же еще и уголовник, – скривил тонкие губы Савченко. – Я все понял… Вы в доле, вы соучастник… Милиция! Милиция!!!

– Прекратите! – вмешалась Наташа. – Он никакой не уголовник. Он сидел из-за того, что его оклеветали. Он учитель истории… Их семью тут хорошо знают. Его покойный отец Сергей Витальевич Алешкин проработал здесь всю жизнь, его дед ветеран войны…

– Какое мое до всего этого дело? Мало ли у кого кто отец и кто дед? Милиция!!!! – визгливым голосом завопил он.

На его крик прибежал дежурный.

– Вот…. – Савченко протянул милиционеру записку. – Этот человек передал мне ее. Он уголовник, только что из заключения. Он сам об этом сказал.

Милиционер прочитал записку, покачал головой.

– Вас придется задержать, – мрачно поглядел он на Виталика.

«Начинается» – подумал Виталик. – «Не успело кончиться, и уже начинается…»

– Документы имеются?

Виталик протянул ему справку об освобождении.

– Так, Алешкин Виталий Сергеевич, отбывал наказание в колонии… общего режима по статье сто четырнадцатой. Следует в город Огарков… Да, Виталий Сергеевич, вас придется задержать.

– Я жду его год! – заплакала мать и стала оседать на землю… – Я жду его год… И она тоже ждет, – показала она на Наташу. – Вы не имеете права… Мы так готовились, чтобы отметить его возвращение… И вы опять его… на родной земле… Не имеете права…

– Что значит, не имею права? Я просто обязан его задержать до выяснения некоторых обстоятельств. Произошло преступление, похищена женщина, ваш сын передал ее мужу эту записку. Если выяснится, что он тут не при чем, его выпустят. У нас ни за что держать не станут, – довольно неуверенным голосом добавил он. Милиционер был молодой, рыжеватый, гладкий, и ему по-человечески было жалко и мать, и самого Виталия, который вовсе не походил на уголовника и похитителя людей, несмотря на его затрепанный вид. Но то, что было написано в записке, производило впечатление, и он никак не мог отпустить того, кто эту записку передал.

– Все, пожалуйста, пройдите со мной, – дотронулся он до плеча Виталия.

– Послушайте, сержант, – жалобным, срывающимся от волнения голосом произнес Виталий. – Я год не видел матери, год не видел своей невесты. Отпустите меня, вы же видели мои документы. Пускай меня завтра вызовут, и я тут же явлюсь, как положено по закону…

– Не уговаривайте меня нарушить закон. И вызвать вас могут не завтра, а сегодня, сейчас. Это очень серьезное дело, я немедленно сообщу обо всем этом, куда положено… Вы должны будете дать показания, гражданин Алешкин…

Сержант взял рацию и сообщил, что произошло похищение и по подозрению к причастности им задержан освободившийся из мест заключения гражданин Алешкин.

– Все. Прошу со мной, – строго произнес он. – Лучше по-хорошему…

– У вас нет сердца! – закричала мать и стала оседать вниз, чуть было не упав на сырой асфальт. Наташа и Виталик подняли ее.

– Катенька, Катенька, – причитал тем временем Савченко. – Господи, какой же все это жуткий кошмар… Что я скажу Сашке и Тоне? Они ждут нас дома… Катенька, Катенька…

– Хорошо, пойдемте, – смирился со своей участью Виталий. – Скорее бы все это выяснилось…

Милиционер повел его по перрону. Наташа взяла жалкий чемоданчик Виталия, другой рукой поддерживала под руку слабеющую мать. Сзади шел, причитая Олег Николаевич Савченко.

Виталия привели в убогое здание вокзала и ввели в дежурную часть. Милиционер открыл крохотную камеру-клетку, где стояла у стены вдребезги пьяная размалеванная девица лет восемнадцати. Посадочных мест в этом заведении не было. Запустив туда Виталия, милиционер запер дверь на ключ.

– Эге, нашего полку прибыло, – заплетающимся языком проговорила девица. – Веселее будет. Как тебя, парень?

Из ее рта страшно разило перегаром, и Виталий отвернулся в сторону от этого ядреного запаха. Не зная, что ему делать, присел на пол. Снова решетки, снова замки…

– Ты что, парень? – пыталась утешать его девица. – Не горюй, к утру выпустят… Что с нас брать? Пиздюлей навешают и выпустят… Что нам, привыкать к этому? Курить есть?

Виталик молча протянул девице пачку «Пегаса». Та вытащила сигарету, щелкнула зажигалкой и смачно затянулась.

– Клевый ты чувак, – похвалила Виталика девица и тоже присела на корточки.

За дверью слышались громкие возмущенные голоса матери и Наташи.

Они продолжали бороться за него. Но он отчаялся. Он был уверен, что его не выпустят. Он знал, что он от природы невезучий, что ему не везет во всем и так же будет и дальше. Об этом ему сообщил один опытный зэк, проведший за решеткой более половины своей жизни, когда Виталик ему рассказал свою историю.

– Непруха, парень… Это называется непруха… Ни за что сел, ни за грош… Не люблю я таких вещей… Я всегда знал, за что садился, а ты… Просто под ноги кому не надо попался, и все… И дальше так же попадаться будешь, помяни меня… Не пугаю – предупреждаю… Осторожней будь до предела, всего опасайся, всех незнакомых людей. Не верь никому, иначе сгинешь….

Вот она – «непруха»… Да еще какая…

Виталий обхватил стриженую голову руками и застонал – от ужаса, от несправедливости, от щемящей жалости и к себе, и к матери, и к Наташе…

– Да ты что, парень? Никак сотворил что-то? – дотронулась до его головы девица. – Да ты какой-то стриженый, да не по моде, да кое-как… Никак, из зоны? И снова попал… Ну, держись тогда…

– Буду, буду держаться! – вдруг закричал Виталик, вскочил, сжал кулаки и погрозил кому-то… – Поглядим еще…

Он, собственно говоря, и не знал, кому грозил, против кого был направлен его гнев. Кому-то и м, неведомым, могущественным… Может быть, Алику Ярыгину и Женечке Семиглазову, может быть, туше в тамбуре, сунувшей ему в ладонь эту проклятую записку, может быть, сухому человеку в темных очках, преградившему ему дорогу, а, может быть, и рыжему служаке-милиционеру. Если бы он только знал, как в самое ближайшее время расширится список этих самых и х…

2.

… – Этот? – прогремел где-то сверху густой властный баритон.

– Этот, этот, товарищ лейтенант…

Виталик открыл глаза, очнувшись от предутреннего кошмарного тяжелого сна. Над ним возвышалась статная фигура в кожаной куртке. Непокрытая светловолосая голова, густые подстриженные усы, небесно-голубые глаза, пристально глядящие на него…

Сам он сидел на холодном бетонном полу, а уронив голову к нему на плечо, рядом посапывала размалеванная девица.

– Встать! – скомандовал мужчина в куртке.

Виталик встал, протер глаза.

Очнулась и девица, стала приподниматься.

– А это кто? – мрачно спросил у милиционера мужчина в куртке.

– Да это Люська, проститутка. Вчера напилась, к мужикам приставала…

– Пошла вон! – гаркнул мужчина в куртке.

Девица одернула юбку, встряхнула волосами, жалостливо поглядела на Виталика и вышла из обезьянника.

– Оперуполномоченный уголовного розыска города Огаркова лейтенант Юрасик, – чинно отрекомендовался мужчина в куртке. – Ты кто?

– Алешкин Виталий Сергеевич…

– Ах, еще и Сергеевич, – ухмыльнулся Юрасик и неожиданно справа ударил Виталика в челюсть. Тот упал на пол.

– Вы что делаете, изверги?! – закричала девица, еще не успевшая выйти из отделения. – За что вы его?!

– Дежурный, дай пинка этой курве, – спокойно произнес Юрасик. – Орет, работать не дает…

Дежурный приоткрыл дверь и буквально выполнил указание лейтенанта. Но Люська и оттуда продолжала кричать и возмущаться…

– Нет, здесь невозможно работать. Вокзал есть вокзал, – недовольно хмыкнул Юрасик. – Его надо в СИЗО…Скажи пока хоть одно, Алешкин, облегчи душу – кто организатор похищения Савченко…

– Я не знаю, я ничего не знаю, – чуть ли не стонал Виталик, вытирая кровь с разбитой губы.

– Нет, я вижу, ты не хочешь добра ни себе, ни похищенной женщине. Ты тупой, понимаешь, тупой, безмозглый мудак… Ты только что вышел из зоны, куда ты угодил опять же потому что ты мудак, но тебя жизнь не научила совершенно ничему… А таких олухов, как ты надо учить… И если некому, то придется уж мне взять это на себя…

И произнеся это, нанес Виталию резкий короткий удар в печень, от которого он застонал от боли и присел на корточки.

– Пошли, Алешкин, – окинув его презрительным взглядом, процедил Юрасик. – В СИЗО у нас с тобой разговор лучше получится, я тебя уверяю. Не хочешь по-хорошему, будет тебе по-другому. Встань! Не придуривайся. Пока тебя никто еще не бьет, пока тебя только гладят…

Он взял его за шиворот потрепанной курточки и легонько подтолкнул к выходу.

В предбаннике никого не было. Видимо, отчаявшиеся мама и Наташа поехали домой. Виталика вывели на улицу. Было довольно прохладно.

По перрону прогуливались равнодушные ко всему пассажиры, ожидая поезда.

Юрасик и дежурный повели Виталия за угол. Там стояла милицейская машина.

– Садись, – спокойно произнес Юрасик. – Ты тоже садись, сержант. Подержишь его…

– А как же здесь? – недовольно произнес дежурный.

– Не болтай, делай, что говорят… Кому ты здесь нужен? Шлюх ловить по перронам, да следить, чтобы лузгу на пол не сплевывали? Тут серьезное дело, а людей, как всегда нет… Работать совершенно некому, черт возьми…

Виталика втолкнули в воронок, и машина тронулась с места. Уже залезая в машину, Виталий заметил стоявшую поодаль Люську, с сожалением глядевшую на него.

… Доехали быстро. Городок Огарков был маленький, все было рядом. Путь их лежал через улицу Виноградную, где и находилась маленькая квартирка Алешкиных. Там сейчас мучалась от неопределенности и ужаса его несчастная мать Надежда Станиславовна. Подумав об этом, Виталик глухо застонал.

– Чего мычишь? – буркнул недовольный сержант. – Рассказал бы все, глядишь, и выпустили бы… А то строишь из себя…

– Я все рассказал, что знал, – тихо произнес Виталий. – Больше мне рассказывать нечего.

– Дело хозяйское. Не пожалел бы потом…

… Подъехали к отделению милиции. Облезлое унылое, ядовито желтого цвета здание… Перед ним загаженный птицами черный бюстик железного Феликса.

– Выходи, Алешкин, – буркнул Юрасик, вылезая из машины. Вытащил из кармана пачку «Парламента», щелкнул зажигалкой, затянулся дымом.

– Погода что-то опять портится, – недовольно произнес он.

– Передавали, завтра сильно потеплеет, – обнадежил его рыжий сержант.

– Правда? – обрадовался Юрасик. – Вот это хорошо. Не люблю я такую погодку… Голова болит…

Виталия ввели в отделение, а уже через десять минут он был заперт в камере.

– Эй! – ощерился на него золотыми зубами лежавший на нарах здоровенный черноволосый мужик. – Компашка все прибавляется и прибавляется. – Вставай, Хорь! – крикнул он. – Привели какого-то фраерка…

На других нарах зашевелилась какая-то хилая фигура, закрякала, зафыркала…

– Кого еще? – прохрипел Хорь и поднял голову. Голова была светловолосая, засаленная, задорно смотрели злые зеленые глаза.

– Здорово, фраерок, – лыбился золотозубый. – За что тебя?

Виталик был не в состоянии говорить. Он как-то нелепо взмахнул руками, беззвучно открыл рот.

– Ты что, немой? – нахмурился Хорь. – Чего клешнями машешь?

– Я не немой, – наконец, произнес Виталий. – Я только что из зоны, год сидел по сто четырнадцатой…

– Да ты, видать, крутой, – усмехнулся золотозубый. – Кого изувечил, говори?

– Сына мэра города Ярыгина и сына бизнесмена Семиглазова, – решил похвастаться Виталий. В таких местах унывать и скулить было не принято, могло получиться еще хуже…

– Ну, крутой, – подивился золотозубый. – Какие люди с нами сидят, Хорь… Гордись…

– Горжусь, Зуб. Весело будет, чую, будет весело. А то с тоски сдохнуть можно в этом клоповнике… Скорее бы суд, да на зону… На зоне кайф… Весна…. – мечтательно потянулся он.

– Суда захотел? – усмехнулся золотозубый. – А еще попаришься в камере в Склянске с полгодика…

– Да не стану я там париться, мое дело ясное. Я во всем признался, чего меня держать…Статья моя сто пятьдесят восьмая, три в… Это тебя еще помурыжат, Зуб, тебе колоться не в кайф… Дороже обойдется…А со мной все ясно… Скоро на зону поеду…

Со скрежетом приоткрылась дверь, и в камеру всунулась хмурая физиономия дежурного. Все трое ее обитателей встали по стойке смирно.

– Каляшкин! – крикнул дежурный. – Выходи!

Хорь заложил руки за спину и вышел из камеры. Тяжелая железная дверь снова захлопнулась и зазвенели многочисленные замки…

– Ну? – уставился на Виталика Зуб. – Говори…

– Что говорить-то?

– Как до жизни такой дошел? Только что из зоны и опять сюда, в камеру… Погулять надо было с полгодика, дурило…

– Не дали вот погулять, – горько усмехнулся Виталик.

– Не дали, – скривил губы Зуб. – Кто тебе, мудаку, не дал? Все виноватых ищешь? Спиздил, небось что-то по пути, и снова в доме родном…Где живешь-то? Откуда сам?

– Здешний, из Огаркова…

– Работал?

– Работал. Учителем истории в школе…

– Хорош учитель, – хмыкнул Зуб. – Хулиган ты, а не учитель… – Он вытащил из кармана спичинку и стал ковыряться в своих золотых зубах.

– Получилось так…

– Чо получилось, фраерок? Чо ты мне тут гонишь? Ох, доиграешься ты…

Виталик присел на свободные нары, вытащил пачку «Пегаса» и закурил.

– Дай и мне, что ли, мастырку, – сказал Зуб, широко зевая своим огромным ртом.

Виталик протянул ему пачку. Тот взял всю пачку, вытащил сигарету, закурил, а пачку положил к себе в карман.

– Ты что? – возмутился было Виталик.

– Как что? – сделал невинные глаза Зуб.

– Отдай сигареты. У меня больше нет…

– Какие сигареты? Я что, брал их у тебя? – привстал с места Зуб.

– Брал, – нахмурился Виталий.

– Ну, фраерок, ты даешь…Ты, вижу, гусь еще тот… Не сдобровать тебе… Помяни мое слово…

В это время дверь снова открылась, и вошел Хорь с довольной физиономией. На тонких губах играла глумливая улыбочка.

– Вы чо такие смурные, братаны? – лыбился Хорь. Какая-то задорная идея блестела в его голубых глазенках. – Никак, не поделили что-то? Что, место у параши?

– Да он гонит, – таращил глаза Зуб. – Ты чуешь, гонит он мне… Сигареты будто я у него свистнул… Такой жучара, я и не ожидал… Он учитель, Хорь. Учитель истории… Чуешь, учитель, а гонит…

– Разберемся, – зевнул развеселый Хорь. – Времени навалом… Разберемся…

Он присел на нары, вытащил пачку «Беломора», закурил.

– Ну и чего ты тут гонишь, братан? – уставился он на Виталия. – Колись, кто ты такой?!

– Я уже сказал, – процедил Виталик, чувствуя неладное.

– Ему сказал, я не слышал. Говори теперь мне. Нам тут долго время коротать, все должны все друг про друга знать. Сидел же, таков закон… Я, например, вор… Кличка Хорь. Я щипач, говорят, не хреновый щипач… Знаешь, что такое щипач?

– Знаю. Карманник.

– Соображаешь, учитель. Не зря институты кончал. Что кончал? Что кончал, спрашиваю?!!!

– Владимирский пединститут.

– И правильно. А у меня три класса и коридор. А чалимся вместе. На хрена же ты его тогда кончал, интересно было бы узнать? Говори, тугодум! За каждым словом в карман лезешь? Как же ты учительствовал, дурило?

– Как умел, так и учительствовал…

– Ты, вижу, парень борзый, – злобно улыбнулся Хорь. – И надо бы тебя хорошенько поучить, чтобы не выпендривался своей ученостью… Но ладно, я нынче добрый, говорят, скоро суд будет. В апреле или в мае… На зону покачу, – зевнул он и потянулся. – Там хорошо, не то, что здесь…Скука непроходимая… А вот что, чтобы нам не было скучно, ты нам что-нибудь расскажи из древней истории… А. Зуб, хочешь послушать из древней истории?

– Ни хера я не хочу, – проворчал Зуб. – Он тут гонит, понимаешь ты, Хорь… Этот жучара тут возбухает… Сигареты я у него спиздил, видите ли…

– Да плюнь ты, – отмахнулся Хорь. – Человек он ученый, с фантазией, не чета нам, говнодавам неграмотным… Давай, учитель, расскажи что-нибудь… Мы с Зубом поваляемся на нарах, а ты выйди на середину камеры и валяй… Представь, что мы твои ученики… А? Придется же еще учительствовать, отбарабанишь еще годик – другой – третий, и снова за работу, если не приколют тебя в зоне за твой гонор. Дадут тебе оклад рублишек шестьсот и шуруй, трепи языком, мели, не остановишь…Столько ведь вам родное правительство положило за вашу ученость, не так ли?

– Не знаю, я уже год как не работаю…

– Я знаю зато. Именно столько или полстолька…А вот мы с Зубом можем за уроки заплатить и побольше. А, Зуб? Можем мы с тобой заплатить побольше?

– Я одним могу заплатить, – набычился Зуб, указывая заскорузлым пухлым пальцем себе между ног. – Иного ничего тут не имею…

– А что, тоже дело, ученому человеку удовольствие доставить, – расхохотался Хорь. – А твой прибор очень даже большое удовольствие может доставить…

– Пока никто не жаловался, – самодовольно улыбнулся Зуб.

– На зоне то кем был? – поинтересовался у Виталика Хорь.

– Шнырем.

– Да? Проверить еще надо…. – сузил глазенки Хорь.

– Проверяй. Я правду говорю…

– Проверим, проверим, будь спок. Но базар не об этом. Тебя малограмотный человек просит его немного просветить, дело-то доброе, разумное, вечное. Вот и давай…А я только пару слов товарищу скажу, наставления сделаю…Ты не возражаешь?

Он отвел в сторону Зуба, и что-то начал яростно шептать ему на ухо. На круглой физиономии Зуба тоже появилось глумливое выражение.

– Так это же совсем другое дело, – заулыбался Зуб.

Они обнялись и прошли к нарам.

– Ну, вещай, учитель, – приказал Хорь. – Мы тебя слушаем… С чего ты нам начнешь? Выходи на середину и шуруй… Ты учитель, мы примерные ученики…

– С чего начать? – побледнел Виталик. – Начнем с начала, как положено. С опроса учеников…

– Вот оно как…. – насторожился Хорь. – Я же говорил, ты парень очень борзой… Давай, опрашивай…Будем отвечать, как положено…

Они стояли напротив. С одной стороны Виталик, побледневший, чувствующий прилив ярости, с другой стороны набычившийся Зуб и глумливо улыбающийся Хорь.

– Вопрос первый – что вам от меня надо?

– Вопрос деловой, – тихо произнес Хорь. – Что надо, говоришь? Ответим… Только позднее, когда ночь наступит. Пока еще рановато…

Виталий вспомнил, наконец, что сюда он попал не из санатория, что за год заключения бывало с ним всякое, что ему приходилось отстаивать свое достоинство в разных ситуациях…Вспомнить, что в целом, к нему относились довольно хорошо. Причем, именно воры относились хорошо, а придиралась только шпана, вроде этих… Всякое бывало. Но достоинство свое он отстоял…Отстоит и теперь. Начинал проходить шок от неожиданного происшествия… Надо было жить и бороться…