Текст книги "Зимнее обострение"
Автор книги: Сергей Платов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Уже поздним вечером, когда Солнцевский с Изей, невольно краснея под пристальным взглядом Соловейки, вспоминали месторасположение последнего известного им обоим «веселого дома», вестовой принес записку от самого Берендея. В ней, нетвердой рукой, князь велел всей команде срочно прибыть во дворец в полном составе. Прочитав эти строки, друзья переглянулись между собой. Всем им в голову пришла одна и та же мысль: князь таки хочет покарать провинившихся дружинников. Несмотря на это, ни у кого (даже у Изи!) не появилось желания воспользоваться возможностями крылатого Моти и под покровом темноты сбежать из города.
Илюха с Соловейкой широко перекрестились, черт трижды сплюнул через левое плечо, а потом и через правое (на всякий случай), и уже только после этого вся компания отправилась на княжеское подворье. Мотя засеменил следом, не очень понимая, что именно заставило так загрустить старшего, среднего и младшего богатырей их удивительной дружины.
Дворец встретил друзей тусклыми огнями и нехорошей, мрачной тишиной. Все коридоры и просторные залы были забиты хмурыми ратниками, боярами и разным дворовым людом. При появлении Солнцевского и его компании все присутствующие старались отвести глаза или просто отвернуться. Некоторые при этом начинали истово креститься. Складывалось такое впечатление, что «Дружину специального назначения» заранее похоронили, и сейчас все смотрели на них как на покойников, покинувших кладбище только благодаря временной амнистии. Исключение составляли только Муромец, Добрыня и Попович. Былинные богатыри встретили их подле малого тронного зала если не с радостью, то, по крайней мере, без показной траурной скорби.
– Только что про вас спрашивал, – бросил Илья Муромец, протягивая руку Солнцевскому для приветствия, – с ним сейчас Севастьян, остальным велел пойти вон.
– И вас выгнал? – вскинула бровь Любава.
– И нас, – развел руками Добрыня.
– Совсем наш князюшко расклеился, как бы не было беды, – добавил Алеша и без лишних слов распахнул перед спецдружинниками массивные дубовые двери.
В зале было непривычно темно. Только возле самого трона горела одна-единственная свеча, и света ее хватало, лишь чтобы осветить гримасу боли, застывшую на липе верховного правителя стольного Киева. Рядом застыл по стойке смирно воевода. Илюха, как командир своего маленького подразделения, выступил вперед и заговорил. В звенящей тишине его голос показался особенно громким.
– Прости нас, Берендей, наша вина, что Агриппину похитили.
– Следствие зашло в тупик, такое бывает, – попытался вставить фразу Изя и тут же получил локтем по ребрам от Солнцевского. Мол, не лезь поперек батьки в пекло, ты и так все, что мог, уже сделал, а точнее, не сделал.
– Вину признаем полностью, о снисхождении не просим, – продолжил каяться Илюха, но и на этот раз его прервали.
Излишне горячая Соловейка выпалила:
– A коли так, то можете взять назад данное слово более нас не казнить.
Конечно, это было слишком поспешным заявлением, но возразить или опровергнуть слова Любавы не решились ни Солнцевский, ни Изя. Для рогатого это было особенно странным.
– Слово князя нельзя взять назад, – тихим голосом заметил Берендей и в первый раз за два последних дня поднял на дружинников глаза: – Не буду я вас казнить.
При этом князь сделал акцент на слове «вас».
– А кого будете? – тут же подал голос любопытный Изя.
– Всех.
– В смысле?
– Всех, кто в списке подозреваемых.
На этот раз Изя даже присвистнул от удивления.
– Хоть вы и не смогли найти мне таинственного ворога, но я все равно его достану. Казнь завтра утром, а после этого я отрекаюсь от престола и ухожу в монастырь замаливать этот грех. Если повезет, у меня это получится.
– А если нет? – тут же бросил Илюха.
– Тогда сгорю в аду, – молвил Берендей и с вызовом уставился на Солнцевского.
Но вместо старшего богатыря в бой за правое дело бросился богатырь младший.
– Да как это можно безвинных людей на плаху отправлять? Да чем же тогда вы лучше этого душегуба тайного. Он две ни в чем не повинные жизни отнял, а вы собираетесь целых пять!
– Может, меньше, – тут же влез Изя, – чисто теоретически часть подозреваемых могли друг с другом скооперироваться, так что в случае успешного проведения казни невинноубиенных будет меньше. Скажем, три или четыре.
После этих слов Соловейка наградила черта таким уничтожающим взглядом, что он тут же поперхнулся своей математикой и замолчал. Хотя, может, он поперхнулся не от взгляда, а от подзатыльника Солнцевского.
– Да как только вам, светлейшему князю, опоре государственной и надежде народной, такое изуверство в голову вообще прийти могло?! – продолжала негодовать бывшая мелкоуголовная личность. – Это же не строчки в списке подозреваемых, а живые люди!
– К тому же среди подозреваемых значится и ваша дочка, – сурово добавил Илюха, – неужто рука не дрогнет?
– Хотите войти в историю как Берендей-самодур или Берендей кровавый? – не удержался и встрял черт.
Вместо ответа Берендей обхватил голову руками и тихо застонал. Потом вдруг резко распрямился и вскочил с трона.
– Тогда я просто уйду в монастырь, без всяких казней.
– Это как это? – удивился Севастьян.
– А так, выпускаю всех из-под ареста, принимаю постриг, а вы тут сами разбирайтесь. Правитель из меня и вправду никакой, так что войду в историю как Берендей бестолковый или Берендей-неудачник.
С чего это вдруг? – взвился Изя, видимо подзабыв, что только что предлагал князю прозвища даже похуже.
– С того! – набычился князь. – Жену потерял, наследника потерял, а виноват в этом кто-то из моих собственных родственничков. Так я даже казнить никого не могу, потому что горстка каких-то святош мне тут морали принялись читать. Да так успешно, что я на них попался и разнюнился. Самое время сложить полномочия и удалиться от всего мирского.
– Но тогда на трон может взойти тот, кто погубил Агриппину с наследником, – тихим голосом заметил Севастьян.
– А вот с этой проблемой буду разбираться уже не я, – отрезал Берендей и вновь присел на свой трон. – Есть же боярская дума, есть ты и, наконец, есть кучка бездельников, которые, по их же собственным заверениям, лучше всех на Руси могут распутывать самые сложные загадки и преступления.
Илюхе Солнцевскому в своей бурной жизни очень редко бывало стыдно. Три, четыре раза? Наверное, все же больше – раз пять. В любом случае с твердой уверенностью можно заявить, что после слов Берендея таких случаев стало на один больше. Солнцевский хотел было что-то сказать в свое оправдание, но слов нужных не находилось, и ему ничего не оставалось делать, как опустить глаза и уставиться на кончик своего сапога в тщетной попытке узреть там что-либо важное.
По правую руку от старшего богатыря раздавались до глубины души знакомые всхлипывания – то боролась со своими эмоциями Любава, пытавшаяся не разреветься в голос. Откуда-то снизу тихонечко скулил Мотя – маленький Гореныш тоже по-своему переживал упреки за полную несостоятельность их команды.
Общую печаль и коллективное отчаяние неожиданно прервал если не радостный, то, по крайней мере, довольный голос Изи:
– А ведь это мысль!
Все дружно повернулись в его сторону, и он, не дожидаясь вопросов, пояснил свои слова:
– Пусть князь идет в свой монастырь, да и подозреваемых нужно выпускать. Только сделать это надо с умом, тогда и таинственного супостата выявим, и за Агриппину поквитаемся. Просто идеальный случай, чтобы шарахнуть крокодила булыжником по башке и выманить его на берег.
Изя не успел ничего пояснить, как моментально получил четыре вопроса – по одному от каждого. Хорошо еще, что Мотя оказался более понятливым и просто с удивлением уставился на черта тремя парами зеленых глаз.
– Чего?
– Кого?
– Рехнулся?
– Озверел?
Средний богатырь поморщился, но на этот раз не стал ни ругаться с коллегами, ни спорить с руководством. Вместо этого он торопливо достал из-за пазухи кисет и быстро набил трубку. Доморощенный Холмс, сильно сдавший свои позиции в последнее время, снова набирал обороты. Не обращая никакого внимания ни на Берендея, ни на Севастьяна, черт обратился к своим друзьям:
– Прежде чем возмущаться, дайте выговориться. Обещаю, что если в моих словах вы не найдете рационального зерна, тут же пишу заявление об уходе без выходного пособия и пенсионного обеспечения.
Илюха переглянулся с Соловейкой, но прежде чем они дали коллективный ответ, черт продолжил излагать свою мысль:
– Да, из меня получился плохой сыщик, но все же природа не обделила меня талантами. В чем была главная моя ошибка, которая, собственно, и привела к провалу следствия? Да в том, что я собрался провернуть все дело сам, без вашей помощи, и даже особенно не посвящая вас в детали! Каюсь, хотелось сверкнуть умищем да смекалкой, увы, не получилось. Так вот, почему бы теперь нам всем вместе не взяться за это дело? Ведь именно совместными усилиями до этого мы выпутывались из самых сложных ситуаций.
Вообще-то черт ничего нового не сказал, и именно потому никакой реакции от брата и сестры по оружию не получил. Впрочем, это ни капли его не смутило.
– Пока не обнаружен труп Агриппины, будем считать, что она жива, а раз так, то нужно срочно действовать. Мне тут в голову пришла одна мыслишка, и если подойти к ней творчески и развить, как следует, думаю, может сработать.
Тут Изя раскурил трубку и торопливо стал нарезать по тронному залу круги, собираясь с мыслями. Наконец он сделал жадную затяжку, выпустил облачко дыма, с видимым удовольствием втянул его ноздрями и только после этой сложной процедуры приступил к главному.
Как только озвученная чертом мысль начала приобретать четкие контуры, Илюха на пару с Соловейкой конечно же тут же забыли старые обиды и живо присоединились к обсуждению. Севастьян также не остался в стороне от этого процесса. В результате общих мозговых усилий спустя полчаса план действий был готов. Нельзя сказать, что он был слишком оригинальным, зато, в случае успешного воплощения его в жизнь, количество казней можно было свести к минимуму и сделать так, чтобы на эшафоте оказался истинный виновный во всех неприятностях, свалившихся на князя в последнее время.
Сам верховный правитель Земли Киевской слушал разговор подчиненных молча, но с явным интересом. Постепенно мрачная отрешенность сошла на нет, уступив место упрямой решимости довести дело до конца и покарать таинственного ворога. Особенно обрадовала Берендея перспектива взять его с поличным, буквально на месте преступления. Тогда без лишних правовых проволочек можно было бы применить к нему допрос с пристрастием (и еще каким!) и выведать о судьбе пропавшей Агриппины.
И только Мотя не мог понять, зачем нужно было городить такие сложности. Он попытался было поделиться своими сомнениями с хозяином, но тот только устало отмахнулся: мол, не до тебя сейчас.
«Ну не до меня, так не до меня», – пожал плечами Гореныш, обиженно отвернулся и плюхнулся на пол в уголочке за троном. Спустя минуту он сладко потянулся, спустя две заснул, оставив на посту свою левую голову. Именно она сквозь полудрему отметила, что в предлагаемом плане ей самой и ее двум товаркам отведена очень важная и ответственная роль. Отметила, сладко зевнула и тут же заснула, тем самым возмутительно нарушив устав караульной службы.
Утро следующего дня началось для «Дружины специального назначения» даже раньше обычного. Когда молодецкий свист Соловейки обозначил время общего подъема, за окном еще царила беспроглядная темнота. Благодаря накопленному жизненному опыту, Изя с Солнцевским уже не спорили и не возмущались, а без лишних слов нацепили на себя форменные косухи, кожаные штаны и все, что полагалось при официальном выходе в свет.
Любава, уже одетая по всей форме, закончила накрывать на стол и даже успела налить себе кружку ароматного чайку из пузатого самовара. Коллеги поздоровались и принялись наворачивать румяные сырники со сметаной и вишневым вареньем. Утренняя трапеза прошла почти в полной тишине, все важные моменты оказались обсуждены вчера, а раздумья о пропавшей княгине не позволяли встретить новый день в праздной болтовне.
Исключением оказался Мотя. Казалось, его совершенно не волновала предстоящая операция. Утробно урча от удовольствия, он лихо прикончил предложенный завтрак и по традиции начал клянчить добавку у Соловейки. Также по традиции он был послан бывшей разбойницей далеко и надолго. Не обращая внимания на такие мелочи, Гореныш тут же предпринял отчаянную попытку расположиться под столом, дабы именно из этой позиции получить законную добавку от обожаемого хозяина. Габариты откормленного Гореныша были плохо совместимы с размерами стола, но все же эта процедура наконец ему удалась. Устроившись поудобнее, он нетерпеливо ткнулся носом правой головы в коленку Солнцевского.
– Надо будет стол новый заказать, побольше, – заметил Илюха, как бы невзначай опуская вилку с сырником под стол, – а то Мотя уже под ним не помещается.
– И хорошо, что не помещается, – хмуро бросила Соловейка, продолжая пить пустой чай, – перестанешь подкармливать под столом.
Далее этих двух фраз разговор не пошел, все были слишком сконцентрированы на собственных мыслях. По окончании завтрака (во время которого Мотя получил еще пять сырников) вся компания торопливо собралась и направилась во дворец к Берендею.
Несмотря на ранний час, дворец напоминал разбуженный муравейник, с той лишь разницей, что муравьи суетятся, как правило, по делу, а люди суетились просто так, без всякой цели, и с коэффициентом полезного действия близким к нулю. Все понимали, что последние события не могут не отразиться на верховной власти. Оставалась малость – понять, как именно они отразятся. Нет, в том, что вскоре последуют казни, никто особенно не сомневался. Вот только вопрос, кто именно будет вынужден лично познакомиться с палачом?
Непосвященный человек мог бы удивиться. Мол, ежели грядут перемены, да еще такие, что могут снять голову с плеч, так не лучше ли провести это смутное время где-нибудь подальше от столицы? В деревенской тишине переждать бурю и спокойно вернуться ко двору целым и невредимым и с поправленными нервами?
Очевидная на первый взгляд мысль может прийти в голову любому нормальному человеку, но только не опытному политику, который съел в подковерных дворцовых интригах не одну несчастную собаку. Теперь добавим к этому, что чуть ли не каждый боярин или просто дворянин, обитающий при дворе, считал себя именно таковым. Казни, аресты, ссылки? Ерунда, главное, есть возможность вовремя подсуетиться и занять место тех, кто попадет в жернова княжеских репрессий. Если повезет, можно будет сделать головокружительную карьеру буквально за несколько дней.
«Но ведь может и не повезти», – возразите вы. Конечно, может, но про это, как правило, никто особо не думает, полагаясь на русское авось. Слишком уж радужные перспективы в быстрой карьере рисует разыгравшаяся фантазия, чтобы внимать голосу разума и инстинкту самосохранения.
Вся эта подковерная возня мало интересовала Илюху и его коллег. Поскрипывая косухами в такт своим шагам, они гордо вошли во дворец и прямиком направились в тронный зал. Попытки окружающих узнать от них хоть какие-то подробности разбивались о непроницаемые лица спецдружинников.
И только поведение Моти немного подпортило выбранный имидж. Вместо того чтобы, как и положено воспитанному Змею, шагать подле хозяина с гордо поднятыми головами и для острастки попыхивать в разные стороны паром, он попытался удрать при первой же возможности. Только отменная реакция Солнцевского, успевшего схватить правую голову за ошейник, не позволила ему посетить с дружеским визитом Микишку. Именно по направлению к его келье навострил свои лапы трехголовый проглот в тот момент, когда был остановлен могучей рукой Илюхи. Моте ничего не оставалось, как смириться со своей участью и покорно последовать за ним.
Дубовые двери в тронный зал послушно отворились, и Солнцевский с коллегами шагнули внутрь. Как и следовало ожидать, в зале находились только два человека. Берендей, с серым усталым лицом и красными от бессонницы глазами, слушал воеводу, а тот что-то докладывал верховному правителю, старательно подбирая слова.
– В силе? – вместо приветствия поинтересовался бесцеремонный Изя.
Вместо ответа Берендей молча кивнул.
– Пленников выпустили? – подключилась Соловейка.
На этот раз кивнул Севастьян.
– Пора собирать пресс-конференцию, – подвел итог Солнцевский.
То, что происходило следом, Моте было не по душе, он вообще не любил лишнюю суету. Именно она целиком и полностью захватила княжеский дворец, после того как Севастьян зычным голосом объявил, что вскоре Берендей обратится с официальным заявлением к народу. Представители этого самого народа, в лице боярства, купечества, знатных дворян и богатырей, мгновенно спрессовались в тронном зале в ожидании выступления Берендея.
Чтобы обезопасить в толпе свои лапы и многострадальный хвост от многочисленных ног, Мотя выбрал уже привычное место за троном. Занятая позиция была идеальной со всех сторон. Во-первых, не наступит никто, во-вторых, видно все как на ладони (трон располагался на довольно высоком подиуме), а в-третьих, Змей контролировал все перемещения из небольшой комнаты, вход в которую располагался прямо за тронным местом. Именно там в настоящее время расположился Берендей в компании с Изей, Солнцевский на пару с Соловейкой отбыли в неизвестном направлении – готовить нужное общественное мнение и соответственно такой же общественный резонанс. Именно так выразился Илюха, когда ставил младшему богатырю задачу.
Воевода решил составить компанию Моте и, сложив руки на груди, хмуро наблюдал за толпой, напоминающей тихо гудящий пчелиный улей.
Где-то часа через два появились раскрасневшийся Солнцевский и запыхавшаяся Соловейка. Судя по довольным лицам обоих, задуманное удалось воплотить в полном объеме. Они буквально на минутку прошмыгнули в заветную комнату, доложились начальству и выбрались наружу уже в сопровождении рогатой составляющей команды. Как только вся «Дружина специального назначения» расположилась за троном в роли почетного караула, на подиум ступила нога Берендея. Общий гул моментально стих.
Верховный правитель земли Киевской с грустью посмотрел на толпящихся людей, трижды широко перекрестился и поклонился в пояс. Все ответили таким же глубоким поклоном своему князю. Официальная часть была закончена, можно было переходить к главному.
– Дорогие россияне! – с какой-то до боли знакомой интонацией, со слезой в голосе начал свою речь Берендеи. – Я принял решение… я ухожу…
Услыхав обращение «дорогие россияне», Илюха аж задохнулся – какие такие россияне? Откуда им взяться на просторах древнерусского княжества? И вообще, знакомая, однажды уже слышанная им когда-то фраза резанула ухо Солнцевскому, и он стремительно обернулся к Изе.
– Твоя работа? – еле слышно поинтересовался старший богатырь.
– А что, разве плохо? – деланно удивился черт. – По-моему, в свое время у вашего Бориса Николаевича отличная новогодняя прощальная речь получилась. Так зачем изобретать велосипед, коли уже имеется опробованный на людях опыт трогательного и волнительного расставания с властью?
– Так что же ты не привлек опыт вашей незалежной и самостийной? – не сдавался Солнцевский.
– Просто он отсутствует как таковой, – развел руками черт, – я же не виноват, что никто из наших гетманов, секретарей да президентов из власти добровольно не уходил.
Солнцевский хотел было продолжить бесконечный и бестолковый спор с Изей, но напоролся на гневный взгляд Соловейки и был вынужден замолчать. Момент для национальных разборок и вправду был выбран не самый подходящий.
– …я больше не в силах нести на своих плечах бремя власти… – продолжал вещать Берендей, а Солнцевский уже нашел себе занятие поинтересней, чем ремейк исторической речи. Он принялся рассматривать тех, кого общими усилиями удалось объединить в списке подозреваемых по этому делу. Освобожденная из-под домашнего ареста, вся шестерка красовалась в первом ряду слушателей.
Дальние родственники Берендея особым разнообразием в проявлении своих эмоций не порадовали. На лицах Февронии Халявщицы, ее сыночка Студнеслава, Гордона и Старко застыло удивленно-радостное выражение. Каждый из этой четверки лихорадочно прикидывал в уме, как бы половчей использовать так неожиданно свалившееся на них счастье: трон великого древнерусского княжества – Киевской Руси – с этой исторической минуты был свободен. А вот чувства, которые захлестнули Сусанну, показались Илюхе более любопытными. Несмотря на все старания скрыть эмоции, на ее лице вполне отчетливо читалась ярость…
– Все равно не может быть, – буркнул себе под нос Солнцевский и перевел взгляд на последнего подозреваемого. В отличие от всех остальных, Вилорий смотрел не на выступающего Берендея, а на его дочку. И что же можно было прочитать в этом взгляде? Илюха, который считал себя неплохим физиономистом, по привычке почесал в затылке и с большим трудом вычленил из него (не из затылка, конечно, а из взгляда Галицкого князя) испуг и решимость. Было еще что-то мимолетное, но что именно, он так и не смог понять.
– …посему я слагаю с себя полномочия верховного правителя Киева и принимаю постриг, – наконец подошел к самой сути Берендей.
Людская толпа недоуменно загудела, однако, как только князь продолжил, возбужденные возгласы тут же стихли.
– Власть, данную мне Богом, а отдаю… – тут Берендей сделал значительную паузу, которую, несомненно, оценили бы заядлые театралы, – …в достойные руки!
С этими словами князь достал из-за пазухи свернутый в трубку пергамент, перевязанный тоненьким шелковым шнурком. Хмурый Севастьян тут же подал ему резной ларец, и вскорости свиток оказался на его дне. Крышка закрылась, а сам ларец был торжественно поставлен Берендеем на свой трон.
– Я долго думал, кого же сделать своим преемником, – продолжил князь в полной тишине, – и остановил свой выбор на в высшей степени достойной кандидатуре. Он, в смысле преемник, достаточно молод, сможет править долго и славно на благо народа, но, несмотря на молодость, достаточно опытен, чтобы правление это сделать мудрым и ответственным…
В этот момент Солнцевский оценил по достоинству театральные способности Берендея. Старший богатырь мысленно хлопал в ладоши и кричал: «Верю, верю!» Кстати, если бы в этот момент кто-нибудь из зрительного зала хлопнулся в обморок, Илюха ни капли бы не удивился.
– …имя того, кому я передам всю свою власть…
Источником самого громкого звука, который можно было расслышать в ту минуту в повисшей гробовой тишине в тронном зале, оказался маленький паучок, старательно упаковывающий попавшуюся в его паутину муху. Люди, по сравнению с ним, оказались значительно более тихими созданиями.
– …вы узнаете завтра ровно в полдень. Его имя огласит воевода Севастьян, и завтра же вы все присягнете ему на верность, – подвел итог Берендей. – Я же покину Киев и приму постриг в одном из монастырей. Никто и ничто не должно помешать восхождению на трон моего преемника. Такова моя воля!
Тут началось что-то невообразимое: накопившееся напряжение прошлых дней наконец вырвалось наружу. Не обращая внимания на бурлящую толпу, Берендей сложил подле ларца все атрибуты государевой власти – скипетр, державу, меховую шапку, обшитую золотой парчой и обильно украшенную драгоценными камнями, а также большую княжескую печать. Тут князь еще раз перекрестился, поклонился толпе и скрылся в маленькой комнате за троном.
Конечно, при таком шуме невозможно было не только заснуть, но даже сладко подремать. Мотя с сожалением отметил, что пора подниматься, тем более что в третьем ряду мелькнула знакомая до боли физиономия Микишки. Дьячок явно был не в себе, он то бросался к выходу, то, будто передумав, так же старательно пробивался назад, к трону. К сожалению Змееныша, он в конце концов выбрал первый вариант и вскорости скрылся из виду. В качестве компенсации за ускользнувшее развлечение Мотя помог Севастьяну и тройке былинных богатырей освободить помещение. Благодаря их слаженным действиям эта процедура не заняла много времени.
Единственными, кто воспротивился так скоро покинуть помещение, оказались Сусанна и ее муж. Молодая княгиня непременно хотела пообщаться с отцом, но тот был непреклонен и категорически отказался от разговора. В конце концов, Сусанна сдалась и, сопровождаемая Вилорием, покинула тронный зал в жутком paздражении.
То, что происходило потом, Изя назвал странным словосочетанием «грамотно организованная масштабная пиар-акция». И если первые три слова были для Моти знакомы, то кто такая «пиар-акция» и с чем ее едят, молодой Змей не знал. На деле это выглядело примерно так: Берендей, замотанный в какую-то дерюгу, торжественно покидал Киев, сопровождаемый населением славного города. Это самое население стенало и плакало, уговаривало его остаться и всячески демонстрировало к своему бывшему князю народную любовь. Берендей отвечал ему полной взаимностью в смысле любви, но оставаться категорически отказался. Несмотря на слезы и причитания уже бывших подданных, он был непреклонен, и людям ничего не оставалось, как смириться с таким решением.
А вот на сцену прощания за городской стеной Мотя вообще смотреть не смог, уж больно жалостливая она получилась.
Даже нам, обычным людям, имеющим на плечах всего одну голову, ох как непросто найти одно, единственно правильное, решение в грудной житейской ситуации. Мы до хрипоты спорим со своим внутренним голосом, убеждаем свою совесть пойти на компромисс (ну всего только разок!), просим собственные гормоны воздержаться при голосовании и не подстегивать наши эмоции, дабы принимаемое решение было взвешенным, чтобы потом никого не винить в собственных ошибках. Была такая ситуация наверняка у каждого в жизни. Сложно вам было? То-то! И это всего при ОДНОЙ голове на плечах…
А теперь представьте, как трудно приходилось Моте, у которого ТРИ головы! И каждая со своим мнением! Нет, конечно, Мотя держал «головы в холоде» – (ну, там дальше что-то про горячее сердце) и под постоянным контролем, но все же споры между ними случались (а как же – ведь свобода слова, демократия!).
Сегодня же Мотя, выполняя задание государственной важности, сосредоточился исключительно на нем, чуть ослабив контроль над собственными головами. Вот тут-то и началось!
На этот раз головы правая и центральная были настолько недовольны своей левой соседкой, что выразили свое возмущение весьма активно, причем не стесняясь в выражениях. Левая голова вяло отбрехивалась, приводя в свое оправдание довольно слабые (с точки зрения остальных голов) аргументы.
Если бы Берендей (коего и транспортировал Мотя в рамках госзадания) понимал язык Горынычей, то смог бы во время стратегического ночного перелета услышать такой вот разговор:
– Как ты могла заснуть на посту?! – возмущалась средняя голова.
– Да тебя за это покусать надо! – вторила ей правая.
– Это будет слишком простое наказание за такой проступок. Давай лучше лишим ее завтрака, обеда, ужина и ночного перекуса.
– Да чего я сделала-то? – ошарашенная тяжестью нависшего приговора защищалась левая. – Ну прикорнула немного, с кем не бывает? Да если бы не попытка использовать нас в приложении к Моте в качестве тягловой силы, вы бы вообще мне слова не сказали.
– Попытка?! – возмутилась центральная. – Это не попытка, а именно использование и есть! Мало того что на ночь глядя пришлось в три захода всю нашу дружину на своем горбу тайно из «Чумных палат» во дворец доставлять, так теперь еще приходится князя с «чертовых куличек» в город возвращать!
– Ты же знала, что такого умного, отважного и вообще уникального Змея собираются использовать исключительно в качестве летающей лошади?! Это же военно-воздушная мощь нашей дружины, а не какой-нибудь заштатный Пегас! И как ты могла промолчать, услышав, что нас будут использовать в таких вот низменных целях? – сурово обвинила товарку голова правая.
– Хватит меня грузить, даже если бы я возмутилась, то это ровным счетом ничего не изменило бы, – огрызнулась левая.
– Это почему?
– Да потому, что хозяину мы бы все равно не смогли отказать.
Этот аргумент оказался настолько весомым, что на корню могла развалиться вся схема обвинения.
– Конечно, я была неправа, что заснула, тем более неправа, что не рассказала вам сразу о планах Илюхи использовать нас в низменных целях. Мы бы могли заранее возмутиться, обсудить всю несправедливость и смириться, без выяснения отношений друг с другом. Как говорится, вину признаю, готова понести наказание…
Оценив полное раскаяние товарки, головы пошли на мировую. Судя по всему, подобный уговор устроил всех, во всяком случае, дальнейшего выяснения отношений не последовало.
Некоторое время летели молча, Мотя работал крыльями и пытался разобраться в сложившейся ситуации, которая давно его беспокоила и даже терзала. А суть ее была проста: ему давно хотелось получить от князя официальную должность, чтобы быть в дружине не на птичьих правах, а богатырем как все. И вот представился случай проявить себя с самой лучшей стороны (что Гореныш и делал сейчас). После этой истории, решил Мотя, Берендей наверняка оценит его как незаменимую боевую единицу и официально возьмет в штат.
Придя к такому бесспорному умозаключению, Мотя наконец ощутил полную гармонию с самим собой. А с ним ощутили ее и все три спорщицы, поскольку именно о благе Моти они и пеклись, затевая свой спор. Мотя с удвоенной силой заработал крыльями, увеличив и без того значительную скорость.
Спустя минут двадцать Гореныш сделал плавный вираж и лихо протиснулся в открытое окно комнаты, расположенной прямо за тронным залом. Причем вся «лихость» выпала на долю Змея, а все остальное досталось коронованному седоку. Берендей не успел вовремя пригнуться и звучно отметил это событие ударом головы о притолоку. Сгруппироваться ему также не удалось, в результате чего пострадали плечи и спина.
– Как долетели? – тут же нарисовался рядом Изя.
– Долетели нормально, а вот прилетели плохо, – огрызнулся князь, пытаясь потереть сразу все свои ушибленные места. – Что, не могли оконный проем расширить?
– У нас, между прочим, тайная операция, – тут же надулся черт, – что, прикажете после вашей столь феерической отставки сразу плотников вызывать?
– Ладно, проехали, – буркнул Берендей и огляделся.
В небольшой комнатке собрались все, кто с самого начала принимал участие в расследовании. Собственно, кроме «Дружины специального назначения» здесь присутствовал только воевода Севастьян. Именно он осторожно прикрыл окно и тихим голосом доложился руководству. Несмотря на всю неоднозначность ситуации, воинский устав и субординация у старого вояки были как обычно на первом месте.
