Текст книги "Корень жизни: Таежные были"

Автор книги: Сергей Кучеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Стало совсем светло. Повсюду суетились, уркали и цокали белки, каркали и хрипели кедровики и сойки. У ног мельтешили полевки. Где-то на мари ревели изюбры и кричал напуганный козел. На сопке трещали сучья, должно быть, белогрудый медведь обламывал и сбрасывал вниз ветки кедра с шишками. Понаблюдать за его работой нечасто удается, и мы решили воспользоваться случаем.

Подошли к белогрудому почти вплотную. Он сидел у самой вершины большого кедра и грыз очередную толстую ветку. Внизу их было набросано порядком. Держась одной лапой за ствол, зверь другой, напрягшись, переломил ветку и сбросил ее вниз. Внимательно осмотрев сверху плоды своего труда и удовлетворившись им, топтыгин спустился с дерева и радостно зачавкал.

Мы уже хотели удалиться, как вдруг медведь насторожился, усиленно задвигал носом, засопел. И вот он уже скрылся в кустах, а его место у груды наломанных веток занял подошедший бурый медведь. Эти гангстеры грабят не только бурундуков…

В полдень сидели на поваленном старом кедре, я писал дневник. Виктор переобувался. Вдруг он поднял руку: «Замри!» Я притих и сразу услышал визг поросят в распадке. Через несколько секунд там глухо рюхнул кабан, недовольно взвизгнула чушка. Шум кормящегося табуна постепенно подвигался к нам. И вот над верхушками трав проплыли спины трех больших зверей, а внизу суетились уже крупные, без полос, поросята. Через несколько минут шум табуна затих.

Вечером мы слушали изюбров. Они дружно и азартно ревели с заката солнца почти до полуночи. Потом замолчали. Только один, какой-то неугомонный, своими неистовыми криками еще долго будоражил ночное безмолвие. Я решил утром, чуть свет, пойти с ним на «свидание».

15 сентября.Еще не кончилась ночь, как изюбры снова начали свой «концерт». Голосил и «мой» бык. Я прихватил с собой берестяную трубу для имитации изюбриного рева и двинулся в темень.

Шел тихо, освещая путь фонариком и ежась от утренней прохлады. Именно в такую погоду рев изюбров наиболее азартен, а сами они менее осторожны.

Пройдя с километр по тропе, я пришел к месту, где кричал рогатый жених. Сев на высокий пень, я дунул в берестянку. Получилось что-то похожее на крик изюбра, но бык все-таки откликнулся и двинул, негодуя, в мою сторону. Я замолчал: нужно было дождаться рассвета.

Утро наступало медленно, но мне было нескучно, потому что изюбры сильными голосами перекликались и переругивались, пронизывая предутреннюю темноту.

Было время заняться первоначальными расчетами. Я прикинул на листке дневника направление и расстояние до подающих голос быков. Их было шесть. До самого дальнего – примерно два с половиной километра. Стало быть, на площади в двадцать квадратных километров обитает шесть изюбров-крикунов. В популяциях этого зверя в Сихотэ-Алине на взрослых быков приходится около четверти всего поголовья. Получается, плотность населения в этих местах двенадцать особей на десять квадратных километров… Скучные, но нужные расчеты. Впрочем, кому скучные, а кому интересные. В цифрах иногда можно увидеть даже поэзию.

Было уже совсем светло, когда я замаскировался и изо всей силы дунул в трубу. Изюбр ответил неожиданно близко. Он тут же отрывисто и сердито пробасил еще и еще, и вот я уже слышу стук рогов о ветки и треск сучьев.

Неожиданно бык замер – он ждал соперника. Я тихо промычал в трубу, стукнул несколько раз палкой по кустам (вроде бы рогами), а сам предусмотрительно отполз к толстой липе. И правильно сделал.

Бык попер в мою сторону, как танк. Я отчетливо, совсем рядом, увидел здоровенного, не менее двух центнеров весом, зверя со светлыми боками и темным брюхом, толстой шеей и красивыми большими блестяще-коричневыми рогами. Изюбр тяжело и угрожающе дышал, глаза его налились кровью. Он готов был драться со своим соперником, рыл копытами землю, но, учуяв запах человека, стремглав умчался прочь.

Я решил поискать точок изюбра – место, избранное им для свадебных таинств. Найти его нетрудно по изломанному кустарнику и выбитой до земли площадке. На ней были видны следы и самок, стало быть, «гарем» уже сформировался. Жаль, что не удалось понаблюдать за «семейной» жизнью красавца. Теперь бык угнал своих возлюбленных далеко, и уж вряд ли все они вернутся.

Около полудня я с Юрой пошел на кедровые сопки. Нужно было понаблюдать за белками, попытаться определить размеры приплода, его численность.

В кедрач мы пришли в три часа дня. Было тепло и тихо. На небе ни облачка. Обычно в это время белка отдыхает, но сегодня, казалось, она нарушила свой режим. Этих милых созданий повсюду было множество. Присядешь на пенек и считаешь: вон на том кедре суетится одна, рядом вторая, третья; и на этом тоже, и на следующем; обернешься назад – и там тоже белки. Носятся, шебаршат по стволам кедров, возятся с шишками в кронах, копошатся на земле. С урканьем, цоканьем и молча.

Охотоведу в тайге частенько приходится «работать» с цифрами. Вот и опять считаю, сколько их в радиусе пятидесяти метров: одна, две, три… восемь. Прошел триста метров, и в полосе стометровой ширины увидел двадцать две белки. Замер, дал успокоиться зверькам, снова считаю. И с этого места вижу восемь белочек. Да, многовато: восемь – десять белок на гектаре!

Скопление ли это белок? Конечно. И большое! Но как велика площадь этой концентрации, еще предстоит выяснить. Надо ходить по лесу как можно больше. И мы ходим. Смотрим, записываем…

Считать зверей и птиц – пожалуй, главная, даже святая обязанность охотоведа. Ипостась своего рода. Где, сколько, какие. Оседлые или кочуют. Как меняется плотность населения за последние годы, какой она намечается на ближайшее будущее.

И трудная это обязанность, чуть ли не к каждому птице-зверю свой подход, своя методика учета, конкретное время года его проведения. Лучше всего, легче и точнее выявлять, а то и разгадывать численность животных по «белой тропе», когда на свежих снегах всяк о себе дает знать. Тут главное – не спутать одного с другим и елико возможно точнее определить, на какой площади того или иного конкретно типа угодий, кого и сколько проживает.

Потом уже несложные расчеты плотности населения на квадратный километр или тысячу гектаров, экстраполяция, общее поголовье… И рекомендации производству.

Но белку по снегу трудно считать: на деревьях ведь живет и не всегда с них спускается. Или медведь, барсук, енот – полетели осенние «белые мухи», а те уже при своих зимних квартирах. Когда все, а когда – какая-то часть, попробуй разгадай. Косуля, волк, лось, тигр сегодня здесь, завтра же их и след простыл.

Есть и маршрутный учет: идешь, считаешь свежие следы. Потом определяешь их количество по пройденным километрам, длину суточного наброда зверя, и с найденными показателями линейной плотности лезешь в сложные формулы расчетов… Вроде бы просто, да вся беда в том, что очень непостоянна активность зверей и птиц: то отсиживаются в своих теплых гнездах, то выходят из них ненадолго, а то вдруг высыпят, измесят снег – глаза разбегаются, и голова кругом идет.

Как и во всяком деле, здесь нужен опыт, но и интуиция ох как много значит. Бывалый охотовед, «не одну собаку съевший», раз-другой прошел по таежному маршруту – и уже записал: соболей восемь-десять, кабанов – три-четыре, оленей – пять-шесть… Точнее – трудно. Это только самоуверенный недавний выпускник института может показать плотность населения до десятичного, а то и сотого знака. На поверку же – ошибся в два-три раза. Хорошо, если на белке или колонке «прогорел», а если имел дело с видами, промысел которых законом строго лимитирован? Перебрали охотники – беда, недобрали – государству неоправданные убытки…

Вверх по пологому склону сопки тянулся чистый старый густой кедрач. Подлеска и травы в нем почти не было. Землю устилал толстый слой хвои. Юра чуть отстал, и я оказался впереди. В какое-то мгновение увидел в двадцати метрах прямо перед собой бурого медведя. Быстро спрятавшись за кедр, сбросил с плеча карабин и стал лихорадочно ловить зверя в видоискатель фотоаппарата.

Медведь вниз по склону шел быстро, глядя себе под ноги, мелькая между деревьями. Я никак не мог навести резкость и щелкнуть затвором. В кадр весь зверь не помещался, а лишь голова…

Оторвавшись от фотоаппарата, вижу, медведя быстро догоняет медвежонок. Поворачиваю голову на сильный шум слева – еще один. Совсем рядом. Он заметил меня, и чувствую, что сейчас закричит. А медведица – вот она. Бросил фотоаппарат, схватил карабин, оттянул пуговку затвора и выстрелил вверх. Для зверей гром грянул неожиданно, они испугались не меньше, чем я. Медведица мгновенно развернулась и умчалась, а медвежата залезли на деревья. Один из них громко заверещал.

В лесу уже сгущались сумерки. Крик медвежонка мог вернуть медведицу. Посоветовавшись с подбежавшим Юрой, решили идти на базу: зачем судьбу испытывать!.. Не только сложная и трудная, но и рискованная работа у охотоведа.

16 сентября.Ночью спали крепко, но усталость чувствовалась и утром. Рабочий день начал, когда уже светало. Удивился, увидев иней. По-прежнему на той стороне реки слышны голоса шести изюбров.

Витя перевез меня; я, определив направление на голос изюбра и движение воздуха, пошел к его «гарему». Чтобы не спровоцировать быка на бой, кричал в трубу мало, и то под молоденького бычка, с которым, как с соперником, взрослый, сильный бык мог и не считаться.

До изюбра было не так уж и далеко, но шел я к нему долго: не хотел испортить песни. И мои старания окупились сторицей.

«Гарем» состоял из трех взрослых изюбрих. Поодаль ходили два уже крупных теленка-сеголетка. Хозяин, здоровенный бык с ветвистыми рогами, бродил между деревьями в сильном возбуждении. Он подходил к одной самке, к другой, третьей. Обнюхивал, изредка зачем-то ударял их рогами. Бросалось в глаза его грубое отношение к ним. Как к своей собственности, а не возлюбленным. Я удивился, почему они так терпеливо сносят эту бесцеремонность. Может быть, жалеют его, так давно ничего не евшего, уставшего?..

Лишь однажды бык подошел к самой крупной и красивой матке и просяще положил свою голову ей на спину, всем своим видом говоря, как он устал.

Бык изредка, примерно через десять минут, ревел. Начинал на низких нотах, затем вскидывал голову, вытягивал шею и, почти положив рога на спину, выводил основное колено «песни», сильное и высокое. Заканчивал ее басовитым мычанием, после которого еще несколько раз отрывочно и тихо «мукал», опустив голову.

В интервалах между «песнями» бык рыл копытами землю. Когда доносился рев другого изюбра, он настораживался, потом бил рогами по ветвям кустарников и молодых деревьев. Поддерживал свою боевую форму, наверное, но желания идти на голос своих соперников не проявлял.

Перед уходом я проверил: что он будет делать, если недруг рядом? Отойдя на предел видимости, тихо промычал в свою берестянку. Бык мгновенно вскочил, оглядел «гарем», посмотрел в мою сторону и… погнал самок в противоположную, подталкивая их неделикатными ударами рогов.

Витя, когда я вернулся к лодке, показал на громоздившийся залом и сказал, что видел там двух норок. Конечно же надо понаблюдать за ними.

В реках Уссурийского края теперь живет норка американская. Я пишу «теперь» потому, что появилась здесь она всего около полувека назад: ее завезли из дальних стран, выпустили, она размножилась, расселилась и стала равноправным членом животного мира края.

Норка – красивый хищный зверек, немного крупнее колонка. У нее длинное, плотное, очень гибкое тело с маленькой головой, короткими лапками и в меру длинным хвостом. Образ жизни – полуводный, как у выдры. Но в отличие от этого старшего собрата, норка прекрасно чувствует себя и в воде, и на суше. Бегает быстро, ловко шныряет под валежником, в заломах, в густой траве, взбирается на деревья – правда, не очень проворно. Она мастерски роет в земле норы, в которых живет, прячется, отдыхает, выводит потомство. Зная привязанность норки к сильно захламленным участкам рек, я ищу ее следы у заломов, под крутыми берегами, под приподнятыми невысоко над землей валежинами. Судя по наторенным тропам, норка здесь многочисленна.

Вылез из большого залома, посмотрел вниз по реке и заметил бегущую в мою сторону норку. Уселся на бревне, замер. Зверек проявлял удивительную живость. Казалось, он куда-то спешил. То он мчался под навесом обрыва, то бросался в воду и исчезал из поля зрения. Потом выскакивал на валежину или камень, быстро съедал что-то и снова кидался в воду, а потом на берег. И опять бежал, изогнув спину и небрежно болтая хвостом, проявляя интерес ко всему, что встречалось на пути.

Ветерок дул в мою сторону, поэтому норка подбежала ко мне совсем близко. Вскинувшись на задних лапах «столбиком», она, поблескивая черными глазами, усиленно втягивала в себя воздух. Когда я нечаянно моргнул, норка темной молнией метнулась в реку – и была такова.

Вечером, возвращаясь на табор, я еще раз увидел норку. Ту же самую или другую – не знаю. Она сидела на большом камне, вокруг которого шумно пенилась вода. Как бы играя, норка ныряла и вскоре выскакивала обратно: встряхнувшись, снова была сухой и сверкала в лучах заходящего солнца красивой шубкой.

19 сентября.Утро вчера занималось чистое, ясное, ласковое. На небе ни облачка. В лесу стояла торжественная тишина. На ее фоке доносившийся шум реки воспринимался печальной шопеновской сонатой, которой природа провожала в небытие еще одно лето. Мне почему-то было тоскливо, и активный рев изюбров я слушал уже без прежнего интереса.

В девять утра мы с Юрой и Витей налегке переплыли на левый берег реки. Витя остался у лодки порыбачить, а мы пошли обследовать междуречье Большой Уссурки и Приманки. Горы там пологие, небольшие, лес пышный, красивый. В ранней тишине в прохладе шагать легко и приятно. И мы шагали час, другой, третий…

Попадалось много следов кабанов, изюбров, медведей и других зверей, а вот белки было совсем мало, не то что в нескольких километрах отсюда, по правобережью Большой Уссурки неожиданно увидел у ствола кедра одного присмиревшего зверька, второго, третьего, и тут меня полоснула мысль: «Дождь! Дождь будет!» А у нас ни карты, ни компаса. Рубашки на голом теле. Мы даже на головы ничего не надели!

Какая досадная оплошность! Ведь еще вчера по необычайно высокой слышимости можно было догадаться о смене погоды. Об этом же сегодня утром говорило отсутствие росы и инея. А то, что мы вышли в тайгу, как в парк, было совсем непростительно. Успокаивало лишь то, что у меня были герметически закупоренные спички. Это не означало, что я сегодня предусмотрительно прихватил их с собой – просто они давно уже, специально на всякие непредвиденные случаи были зашиты в поясе. Про такие НЗ в сутолоке будней забываешь, а как они выручают в трудные минуты!

Поднявшись на вершину сопки, мы попытались сориентироваться, но ничего, кроме уже глухо шумевшего леса и сплошь затянутого тучами неба, не увидели. Обсудив положение, пришли к единому мнению, что ближайший путь к лодке – по распадку, полтора часа ходу.

Сначала мы спускались вниз по крутому склону, потом вдоль ключа. Через полчаса я начал тревожиться – местность что-то незнакомая, но Юра успокоил меня. Но скоро мы поняли, что заблудились.

Было за полдень. Решили идти все время вниз по ключу. Он обязательно должен был привести нас, как нам казалось, к Большой Уссурке. В четыре часа мы вышли-таки к реке, но это была Приманка. Стало ясно: придется ночевать в лесу, а завтра идти в Мельничное, до которого от устья Приманки ближе, чем до наших лодок.

К вечеру начал накрапывать дождь, и через десять минут мы промокли до последней нитки. Подул ветер, загудело, застонало, заскрипело в лесу. Тучи сначала цеплялись за вершины гор, а вскоре плотно окутали их. Каждое дерево или куст норовили обдать нас тяжелыми холодными брызгами, но мы уже не обращали на это внимания. Шли быстро, как могли, надеясь до темноты выйти к Большой Уссурке, а там встретить какую-нибудь лодку. И не вышли… Когда сумерки загустели, мы прекратили свой бешеный ход и стали готовиться к ночевке.

Пойма Приманки широкая, недавно она была затоплена паводком, и теперь кругом было сыро. После лихорадочных поисков удалось найти относительно сухое место под наклонившейся большой елью. Выломали несколько кольев, перекладин, смастерили каркас навеса. Траву на него и дрова собирали уже в кромешной темноте. То, что засветло можно было сделать за двадцать минут, теперь потребовало двух часов. Труднее всего было искать сухие дрова. Валежины, что лежали на земле, оказывались совершенно сырыми. Мы ходили, вытянув руки перед собой, от дерева к дереву и определяли на ощупь и стук, сухое оно или нет.

Костер разожгли кое-как, потому что руки одеревенели от холода, а пальцы не гнулись. Пламя упорно не хотело разгораться, мы дули на крохотный огонек, подкладывали соломинки, нижние ветки с елки – все безуспешно. Оно затрещало лишь тогда, когда я нашел березу и надрал с нее коры… Какое счастье, что оказались спички! Без них эта ночь вполне могла стать последней.

В десять вечера пошел сильный дождь. Наш балаган промочило, от холодной воды нигде не было спасения.

Всю бесконечно долгую ночь мы искали в мокром лесу более или менее подходящее топливо, кое-как поддерживали огонь и тщетно пытались согреться. Чтобы не окоченеть, мы старались двигаться, грели друг друга спинами, но это мало помогало. Может быть, ровно настолько, чтобы не околеть и кое-как дотянуть до утра.

Когда чуть-чуть развиднелось, мы пошли. Дождь утихомирился, но это не облегчило наше положение, потому что при каждом шаге обдавало бесчисленными брызгами с деревьев и кустарников.

Реку нужно было переходить, но мы никак не могли найти место для брода – воды-то изрядно прибавилось. На одном из перекатов мы все-таки рискнули войти в поток, однако река здесь оказалась глубокой и пришлось плыть. Наконец вышли к Большой Уссурке. Берег ее здесь был крутой и скалистый, с каменными осыпями. Легче идти было вброд вдоль него, чем карабкаться по скользким камням.

Звук лодочного мотора, донесшийся с верховья, вселил в нас надежду быстро доехать до Мельничного. Когда моторка поравнялась с нами, мы закричали и замахали сидевшему в ней человеку, взывая о помощи, но он равнодушно посмотрел на нас… и уплыл дальше. Так захотелось продырявить пулей его лодку, что едва сдержался.

Наконец мы выбрались на рыбачью тропу, которая вскоре превратилась в проселочную дорогу, приведшую нас в Мельничное. Через час в Мельничное приплыл на лодке и Витя. Он, оказывается, вчера искал нас, сигналил выстрелами, да без толку: в это время мы были уже на Приманке. Витя догадывался, что коль мы не пришли на свою базу, то сегодня должны выйти в Мельничное.

Да, непростая работа у охотоведа. Но удивительно: стоит отдохнуть и выспаться, и снова тянет в тайгу. Только с картой, компасом и топориком – так спокойнее.

20 сентября.Дождя нет, погода хмурая. Изюбры молчат, белки присмирели, да и другое зверье утихло, попряталось. В лесу промозгло, неприветливо. Только на рыбу эта погода не повлияла, а норок и выдр она определенно взбодрила – они любят ненастье.

Мы снялись с табора, уложили все в лодки и направились по Колумбе. Это пятый по величине приток Большой Уссурки, длина его сто двадцать пять километров. Река средняя, но необыкновенно интересная. Вдоль нее тянутся девственные леса, много зверя. Недаром эти места охранялись, да и теперь верхняя половина бассейна входит в Сихотэ-Алинский заповедник.

Плавание по Колумбе довольно опасное: залом на заломе, узкий фарватер, мелкие перекаты, крутые повороты, подводные камни и затонувшие коряги… Старый высокоствольный лес сжимает реку с обоих берегов. Над нею там и сям, справа и слева, склонились как бы в прощальном поклоне величественные кедры, хмурые ели, тополя и ясени с подмытыми корнями. Остановились на сороковом километре от устья реки.

По лесу я ходил долго. Здесь он в общих чертах такой же, как и в долине Большой Уссурки. Мне попались совсем свежие следы тигра на иле речной отмели, и это наводило на мысль, что тигр слышал меня, а вот увидеть его не удалось.

Колумбе – тигровая река. Здесь в тайге всегда было полно полосатых красавцев. Когда в тридцатых – сороковых годах на Дальнем Востоке уцелели лишь единицы этих хищников, они скрывались именно на Колумбе. Кормились многочисленными кабанами, изюбрами и лосями, а человеку в те годы попасть сюда было сложно. Безлюдно тут и поныне. Сравнительно, конечно.

Рядом с Колумбе петляет по лесу, мечется с одного берега на другой старинная, глубоко набитая тропа. Натоптана она еще в незапамятные времена зверями, потом ею пользовались охотники, староверы, топографы, лесоустроители, геологи…

Выйдя на нее, я вспомнил недавно услышанный рассказ промысловика о том, как он однажды возвращался в свое зимовье ночью, а его долго и неотвязно сопровождал тигр. Ночь была темна, амба трещал в кустах рядом, и охотник шел, не помня себя от страха и проклиная зверя. Человек был уверен (по крайней мере, он убеждал меня в этом), что тигр хотел его задавить и сожрать, да боялся ружья.

Я же был склонен считать, что полосатый только любопытства ради следил за человеком, а может быть, просто забавлялся.

Уже под вечер, присев на валежину отдохнуть, увидел семью харз. Четыре пестро окрашенные хищницы, размером с очень крупного сибирского кота, двигались «фронтом» в мою сторону. Они тщательно обследовали на своем пути все – от нор и пустот между корней до крон и вершин деревьев. На моих глазах харзы быстро настигли белку, а через минуту от той остался лишь хвост.

Харзы действовали согласованно, каждая из них знала, где остальные и что делают. Когда одна заметила меня, все семейство, как по команде, скрылось.

21 сентября.Ночью черные тучи сплошь затянули небо. К утру шквальный ветер прижал их к земле и стал рвать о гребни гор. Потом ветер утих и пошел дождь, типичный осенний дождь – мелкий, непрестанный, нудный. Он навевал такую тяжелую тоску, что не хотелось ни спать, ни читать, ни писать. В лес идти бесполезно: за пару минут вымокнешь от пяток до макушки, зверей же, пережидающих непогоду в укромных местах, вряд ли увидишь.

Дождь мог идти и день, и два, и неделю. Сидеть все это время в палатке тягостно – жалко бесцельно терять время. Подумав, решили плыть вниз по Колумбе. Натянуть на себя плащи и плыть.

В полдень были в Мельничном, оставили здесь Юру и Виктора, а мы с Витей поплыли дальше, вниз по Большой Уссурке.

Облегченная лодка по течению шла стремительно. Мелькали деревья, скалы, сопки. На мелких перекатах Витя сбавлял обороты, рывком поднимал из воды мотор, лодка, как с горки, катилась вниз, плескаясь о волны и стуча днищем по гальке, затем мотор снова заводил свою рабочую песню и гнал лодку вперед.

Семьдесят километров по Большой Уссурке до Арму «пролетели» за два часа. Но Арму, как только мы вошли в нее, с ходу охладила наш пыл. Видимо, в верховьях прошли не только сильные, но и затяжные дожди, и сейчас оттуда надвигался паводок. «Высокая» вода мчала вывороченные с корнями деревья, черные корявые карчи, всякий мусор. Как всегда в такое время, могучий поток разбрасывал старые и нагромождал новые заломы, перемывал галечные косы: одни протоки забивались наглухо, другие расчищались.

С большим трудом увертываясь от карчей и плывущих деревьев, лавируя между заломами, «расческами», прижимами и крупнокаменистыми перекатами, мы к вечеру кое-как добрались до устья Микулы. Хотели подняться еще на десять километров, но нас так прижало к залому, что я и сейчас удивляюсь, как не опрокинулась лодка. Все-таки борт ее оказался проломанным. Мы набрали полтонны воды, но все же вывернулись и успели пристать к берегу.

– Хватит. Точка. Храбрость и безумие – это не одно и то же.

Сейчас я сижу в палатке и пишу этот дневник под грохот воды в реке, шорох дождя и Витин храп. Мечется огонек свечи, нудно гудят комары в палатке, скрипит склонившаяся береза… Сырость, кажется, пропитала не только все наши вещи, но и нас самих. Когда же кончится это ненастье?!

22 сентября.В полдень дождь перестал, в разрывах туч показалось чистое голубое небо; вскоре появилось солнце. А ветер все дул.

Пока Витя ремонтировал лодку, я решил побродить по окрестностям. Горы здесь не очень крутые, в лесу по-прежнему сыро. Через горы и лес тянется зимняя дорога, и я прошел по ней километров десять туда и столько же обратно.

Вокруг, сколько видели глаза, царила горная тайга Сихотэ-Алиня. Березы, липы, клены лишь наполовину сбросили свою листву, другие деревья стояли уже оголенные. В лесу стало прозрачно, видимость намного улучшилась.

Обрадовавшись солнцу, ожили и засуетились разные существа, тоже уставшие от долгого ненастья. Пересвистываясь, перепархивали выводки рябчиков, деловито обследовали деревья поползни и пестрые дятлы, цокали изголодавшиеся белки. В ста метрах впереди меня дорогу лениво перешел старый секач, где-то в глубоком распадке не вовремя прокричал изюбр. А может быть, и не изюбр это подал голос, а какой-то охотник умело подул в свою трубу.

По обочинам дороги на грязи сохранились следы кабанов и изюбров, бурых и гималайских медведей и медвежат. В нескольких местах совсем недавно успели отпечатать аккуратные следочки соболи и рябчики. Я пристально всматривался в лес, переводя глаза с белки на рябчика, с дятла на сойку, с бабочки на жука… Всюду жизнь, куда ни посмотри!

Забравшись на вершину горы, я залюбовался бескрайним царством зеленых и голубых гор, между которыми светло петляла и струилась неукрощенная Арму.

К этому самому большому и строгому притоку Большой Уссурки охотники и рыбаки относятся уважительно: зверя и рыбы на Арму много, а плавать здесь трудно и опасно. Одна только так называемая «труба», в каменной горловине которой пляшут крутые большие волны, чего стоит! Лишь опытные смельчаки рискуют входить в нее. Во многих местах река кипит от густо разбросанных в ней крупных камней и обломков скал, здесь нередки опаснейшие прижимы и не менее грозные заломы. И пороги есть, и водопады. Опасная река! А я смотрю на нее сверху и думаю: «Какая строгая красавица!»

23 сентября.Сегодня поднимались по Дальней. Течет она все в таких же горах и так же, как Колумбе и Арму, по перекатам, заломам и «трубам». Крутые сопки в дремучих лесах вплотную подступают к реке. Вода то кипит на каменных перекатах и порогах, то подставляет «зеркало» своей поверхности деревьям, горам, облакам, небу и солнцу, чтобы они полюбовались собою…

Прошли до устья речки Тигринки, где стоит база геологов. Устроились они основательно: жилые дома, столовая, баня, склады… Все срублено из бревен. Не база, а маленькая деревня, в которой живут женщины и дети. И даже огороды посадили. А сразу за домами – густая темно-зеленая стена ельника.

Каждый второй мужчина в этой деревеньке перепоясан патронташем. Привольно чувствуют себя здесь геологи – нет для них правил охоты, стреляют, когда хотят. Рябчика ли, кабана, изюбра… А ведь склады ломятся от продовольствия. Пришлось поговорить с начальником базы.

Вверх по Дальней мы поднялись более или менее благополучно, если не считать, что у одного залома чуть не перевернулись, да в каменной «трубе» нас так захлестнуло волной, что мы поторопились к берегу. Спускаясь вниз по течению, оказались на волоске от непоправимой беды.

У крутого поворота, где река нагромоздила большой залом, Витя плохо рассчитал маневр, и грохочущей лавой воды лодку прижало бортом к чудовищной клади из скользких бревен, под которые нас могло утянуть. Перед нами торчало большое поваленное дерево и преграждало путь.

– Витя, – кричу я, – быстро на нос!

Вместе мы уперлись шестами в залом и сантиметр за сантиметром стали отводить нос лодки. Нам удалось поставить ее под небольшим углом к залому, но чтобы дерево не мешало выскочить из ловушки, нужно было в два раза больше, а для этого ни шестов не хватало, ни сил наших. «А что, если через дерево?»

– Витя, держи нос!

Бросив шест, я пробрался по полузатопленной лодке к мотору, завел его и включил на полный ход. Махнув Вите, чтобы он пригнулся, направил лодку между двумя большим сучьями – вся мощь «Вихря» набросилась на ствол дерева. Проскочив между множеством торчащих из воды карчей, мы причалили к косе.

Через час на ней как будто небольшой цыганский табор расположился – кругом развешана для просушки одежда, стоит палатка, дымит костер…

Вечером снова слушали изюбров. Их здесь оказалось примерно в три раза меньше, чем в верховьях Большой Уссурки, хотя условия для жизни этих зверей тут не хуже, если не лучше, чем там. Причина в том, что людей здесь больше, охотников.

Вот и сейчас ревут два изюбра и… один браконьер. Слышно, как в ствол ружья дует. Подманивает быка на выстрел. Ну хорошо. Завтра я попробую тебя самого подманить…

24 сентября.Утром я проспал немного. Восток уже вовсю полыхал пожаром, верхушки тальников роняли капли росы, рябчики приветствовали начало дня свистом. И конечно, кричали изюбры с тем охотником.

Изюбры отвечали мнимому быку неохотно, а идти к нему явно не хотели. Пришлось браконьеру подбираться к ближнему из них. По голосу это легко было понять.

Расстояние между мной, охотником и изюбром одинаковое – примерно километр. Я быстро прошел метров пятьсот и прокричал в берестянку – человек тут же ответил. Пройдя еще немного, я опять подал голос и услышал ответ. Через минуту охотник прокричал еще раз. Чувствовалось, что он не на шутку «завелся» и приготовился из засады стрелять «изюбра».

В создавшейся обстановке подходить к браконьеру в «роли» изюбра было опасно, и я пошел в обход. Подошел сзади вплотную и рявкнул:

– Здравствуй, дядя!

Тот от неожиданности ахнул и сел на валежину. Передохнув, начал материться. Я направил на него фотоаппарат и щелкнул. Света для фотографии явно не хватало, и щелкнул я, чтобы попугать браконьера. Это на него подействовало. А когда я показал ему удостоверение, он и совсем притих. Даже предложил мне сигарету.

– А ты не боишься, что я тебя кокну? – спрашивает, шевеля кустистыми бровями.

– Нет, не боюсь. Убить человека далеко не всякий сможет и захочет. Очень это трудно – поднять ружье на такого же, как ты. Показывай-ка лучше свои документы…

Днем я ходил по небольшому ключу без названия и набрел на следы «работы» бурого медведя. Он недавно наткнулся на жилую барсучью нору и решил съесть ее обитателей. Медведь знал, что в норе не один барсук и что они сейчас жирные. Иначе вряд ли бы решился на такую тяжелую работу – разрыть нору на склоне горы.

Барсуки для норы выбрали удачное место. Как будто знали, что на них будет предпринято покушение. Лаз проходил рядом с каменными глыбами, грабителю приходилось выворачивать и отбрасывать их. Он сумел вырыть траншею в четыре метра длиной и около полутора глубиной, но до гнезда барсуков добраться так и не смог: нора ушла под обломок скалы, оказавшийся не под силу медведю. Интересно было бы понаблюдать топтыгина за этой работой. Он, наверное, пыхтел, ревел, злился… А барсуки такого страху натерпелись, что потом покинули эту нору. Перебрались в запасную.