Текст книги "Корень жизни: Таежные были"

Автор книги: Сергей Кучеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Выспаться не удалось. Мышей и полевок была тьма. Они беспрестанно сновали по столу, нарам, бесцеремонно лазили по мне, забирались в волосы, за ворот. Уже к полуночи я взвинтился и с нетерпением ждал рассвета. И когда восток посветлел лишь чуть-чуть, был уже в пути. Хоть к черту на кулички, лишь бы подальше от этого мышиного дома!

Ночью, пока я воевал с полевками, на моей вчерашней тропе оставили отпечатки копыт несколько изюбров, а всего в четырехстах метрах от зимовья прошел большой табун кабанов – быстро, не останавливаясь на кормежку. Шли как раз с той стороны, где вчера охотился тигр. Если они проходили невдалеке от Пантелеймона, тот вполне мог напасть на них и свалить еще одну-две чушки. Хищник!

Мысленно представил себе Пантелеймона. Блаженно дремлет он у недоеденной добычи – и вдруг где-то совсем рядом шумно идут кабаны. Ну как тут не попытать счастья! Тигр прислушивается, определяет направление движения табуна и крадется ему наперерез. Успех охоты зависит от ветра, и если на кабанов не набросит запаха их заклятого врага, один или два навсегда останутся здесь. А остальные стремглав бросятся прочь.

Выхожу на оставленный вчера след тигра, включаю шагомер. Девять часов утра. Хмурое солнце осветило вершины сопок. Мглисто. Очень тихо и холодно. Недалеко громко рявкают изюбры – почуяли человека, а не видят.

След тигра шел рекой около полукилометра, затем зверь взобрался на крутой левый берег, густо поросший хвойным лесом, и залег под елью, где снегу почти не было. Прибрежные тальники были все избиты пасшимися здесь изюбрами, их наброды виднелись по всей реке от излучины.

Лежал тигр долго, терпеливо ожидая своего часа. Несколько раз подходил к обрыву, внимательно осматривал речку. Вот лежка прямо в снегу. От нее тигр отошел на пятнадцать – двадцать метров, забежал вверх вдоль реки, выполз к берегу, снова залег. Ждал Пантелеймон терпеливо и основательно.

Я подошел к лежке и посмотрел на речку. Под крутым берегом была небольшая галечная коса, по ней вилась тропа изюбров. Невдалеке виднелась вмятина от прыжка тигра. От этого места несколько изюбров промчались на махах в одну сторону, а Пантелеймон пошел в другую.

После неудачи тигр отдохнул немного, вероятно размышляя о трудности добывания «хлеба насущного», потом встал и быстрым шагом направился на северо-восток, что для меня было неожиданным. Не останавливаясь и никуда не сворачивая, как по стрелке компаса пересек густой хвойно-лиственный лес, ключ Шакилова, поднялся на невысокий увал и вышел к остаткам недоеденного когда-то секача.

Мерзлая и далеко не свежая пища явно не поправилась тигру. Зарыв в снег оставшуюся голову (на всякий случай: голод-то не тетка), тигр перевалил речку Мазуренкина и левым склоном ее долины двинулся вверх. Оказавшись на следах кабаньего табуна, пошел по ним. Свиньи сначала трусили гуськом, потом остановились на пастьбу: место было подходящее – кедрач с дубами. Как ни осторожно скрадывал Пантелеймон чушек, те почуяли неладное и убежали.

Определив направление хода кабанов, тигр забежал вперед, поднялся на косогор, которым двигался табун, и устроил здесь засаду. Лежку я увидал за поваленным кедром, у вывернутых из земли корней. А в пяти метрах виднелась чуть припорошенная снежком утрамбованная площадка. Подсвинок вышел на свою смерть в упор. Прикусив добычу, тигр уволок ее по склону под старые ели и густой подрост молодых елочек, здесь пировал.

В подсвинке было около шестидесяти килограммов мяса, крупному самцу его хватило на два дня, после чего он не менее суток блаженно переваривал пищу в спокойном сне. Итак, кончился пятый день тигриной жизни, если считать за первый тот, когда я начал тропить.

Расположившись в опустелом логове тигра, я вскипятил свой неизменный чай и, пообедав куда хуже своего предшественника по пристанищу, пошел дальше.

Тигр долго валялся на снегу, чистился, терся о деревья, скреб их когтями, приводя себя в порядок и бравую форму.

Забравшись на небольшую скалу, зверь долго лежал на ней. Затем спрыгнул вниз с пятиметровой высоты и двинулся на юго-запад. Ему попадались свежие следы кабанов, но он не обращал на них внимания.

Вскоре мне удалось разобраться еще в двух охотах Пантелеймона. Обе оказались неудачными.

На пологом склоне сопки, покрытом кедрово-дубовым лесом, тигр, прихватив запах кабана, резко свернул влево и, чередуя мелкие шаги с остановками и лежками, стал его скрадывать. Место, где отдыхал кабан, я увидел издали – оно чернело у большого кедра. Идя следом тигра, я все время прикидывал расстояние – пятьдесят, сорок, тридцать метров… За небольшими дубами зверь ненадолго прилег и бросился к своей жертве. Но… что это? Сделав несколько прыжков, он резко затормозил всеми лапами, оголив землю до черноты. В десяти метрах от лежки кабана тигр, потоптавшись, свернул в сторону и ушел как ни в чем не бывало.

Почему? Вижу, следы кабана уходят в другую сторону, но они оставлены «пешим ходом». Почему же атака тигра прекратилась так резко и отчего кабан не побежал?

Подошел к лежке, и сразу стало все ясно: здесь дремал огромный секач. Учуяв тигра, он не только не побежал прочь, но даже шагнул ему навстречу! Поразительное мужество старого вепря!

Пантелеймон сориентировался мгновенно. Будучи сытым и отлично представляя опасность больших острых клыков секача, он, как и накануне, не стал лишний раз испытывать судьбу. Знать, не лишен благоразумия.

В другом месте тигр учуял в дупле старого дуба белогрудого медведя. Снег вокруг дерева был утрамбован, на дубе повсюду виднелись следы зубов и когтей. Даже через корни хотел тигр достать лакомую добычу, но все его попытки были тщетны.

Надолго залег у дуба. А потом все же ушел. Вероятно, на другой день натерпевшийся страху медведь решил сменить «квартиру», ставшую известной врагу.

В одном месте тигр встретил след невесть откуда появившегося волка, тщательно его обнюхал и пошел по нему. Бросил преследование лишь после того, как убедился: серый бежал быстро, догнать его не удастся.

Вечер застал меня в устье ключа Дорохина. На отсчете шагомера 22400. Пора было устраиваться на ночь. Найдя сухой наклонившийся кедр, нарубил смолья и поджег его снизу. Пока дерево подгорало, сварил ужин, натаскал пихтового лапника для постели. А кедр все не падал. Только поздно вечером он глухо рухнул на снег.

Постель – ворох пихтовых веток. Со стороны, противоположной огню, натянул тент. Впереди – долгая и нелегкая ночь. Огонь поджаривает одну сторону твоего тела, другую леденит стужа. Приходится постоянно переворачиваться то на спину, то на живот, с одного бока на другой. К тому же надо следить, чтобы ненароком искра, а то и подкатившийся уголек не подожгли одежду или пихтовую постель. И получается – не спишь, а разные думы думаешь. Этой ночью я больше всего думал о тигре.

Примерно сто лет назад этих «кошек» в Амуро-Уссурийском крае водилось много. Достаточно их было и в начале нашего века. А спустя какую-то четверть столетия численность «амбы» катастрофически упала. В тридцатых годах они жили в основном по Большой Уссурке, в самых глухих урочищах, а всего их насчитывалось около тридцати.

Охоту на тигров правительство запретило, иначе сейчас от них в тайге осталось бы одно воспоминание, да и саму тайгу уже нельзя было бы назвать уссурийской. Как со словами «бенгальские джунгли» неразрывно связано понятие «бенгальский тигр», так и при упоминании уссурийской тайги в воображении непременно встает величественный владыка этих дебрей.

В 1940–1950 годах численность «амбы» постепенно росла, он стал встречаться по всему Приморью и в южных районах Хабаровского края. В шестидесятых годах насчитывалось уже около ста пятидесяти особей, к концу семидесятых – до двухсот, а теперь их в два раза больше.

Быстрое снижение количества тигров совсем недавно наблюдалось и в Индии, а в Юго-Восточной Азии оно продолжается и теперь. В Индии, например, за первые семьдесят лет нашего очень неспокойного века поголовье тигров упало с сорока до двух-трех тысяч, и живут они на площади всего-навсего восьмисот тысяч квадратных километров. Но радует то, что в этой стране решительно взялись за охрану красавца джунглей и успели много сделать.

Полосатый суперкот – зверь древний, как его называют ученые, реликтовый. В наше время, когда процветают в основном мелкие млекопитающие и птицы и вымирают такие гиганты, как носороги, гориллы, страусы и другие, его стараются беречь, всемерно охранять. Но не все это понимают: факты самовольных отстрелов – обыденное явление. Давнее. И потому-то тигр оказался в Красной книге в числе первых, а три его подвида из семи успели безвозвратно исчезнуть. Тигр умен, психика его развита довольно высоко. Он способен оценивать обстановку и по-своему анализировать обстоятельства. К тому же у него остро развита интуиция. Ум и интуиция при совершенных органах чувств, огромной силе и невероятной ловкости делают тигра таинственным, грозным, могучим зверем.

…В кронах деревьев глухо зашумел неожиданно зародившийся ветер: пламя костра, ровное до сих пор, заметалось, несколько угольков подкатилось под меня, и запахло тлеющей хвоей. Заслезились от едкого дыма глаза. Совсем рядом громко заухал филин, а немного подальше взревел кем-то испуганный изюбр – может быть, моим тигром или дым на него понесло. Потом так же внезапно стихло.

Полночь. С чернильного неба меня будто с любопытством рассматривают звезды, вроде бы удивляясь, что заставляет человека мерзнуть здесь, вместо того чтобы спать в уютной постели. И в самом деле, что? Что гоняет меня и моих коллег-охотоведов вот уже столько лет по тайге? И даже после того, как приходилось замерзать, и голодать, и блуждать сутками, и сваливаться в жестокой простуде за сотни километров от ближайшего селения? Сколько раз давал себе слово осесть в городе, да ненадолго зароку хватало…

Мучительно медленно тянется время у ночного костра. Кажется, уже давно не смотрел на часы, ан прошло-то всего ничего. И до рассвета – целая вечность. Хоть бы уснуть часа на три. Днем предстоит долгий и трудный поход.

…Почему-то вдруг следы тигра превратились в человечьи. Я кубарем качусь с сопки вдогонку тому, кого столько дней считал тигром. Мне кажется, он замерзает, а я своим преследованием не даю ему возможности остановиться, развести костер. Вот я его настигаю, а он бежит, сверкая белыми обледенелыми пятками. И когда расстояние сокращается до двух метров, оказывается, что все-таки это тигр бежал, заманивая меня. С грозным рыком набрасывается, вонзает в мою левую ногу когти и зубы. Нестерпимо больно… Просыпаюсь и ошалело тушу снегом прогоревшие до тела брюки. А небо уже чуть-чуть светлеет. Ночь позади, но принесла она не отдых, а новую усталость…

Мои опасения оправдались: следы тигра потянулись в верховья Свекровкиной. Сопки круто спускались к реке справа и слева. Подо льдом глухо шумела вода. В одном месте тигр провалился. Потом катался в снегу, сушил свою шубу. Полежав немного, он пошел берегом реки.

Путь мой и на третий день был тяжел, ноги скользили по камням, пихтач и кустарники цеплялись за одежду на каждом шагу. Валежины и выворотни приходилось огибать почти все время. А тигр прет и прет. Куда? Ведь не видно ни кабаньих, ни изюбриных следов, все звери остались внизу, в кедрачах и дубняках. А здесь – одни юркие соболи да осторожная кабарга.

Пантелеймон тоже, наверное, сообразил. Одна лежка на боку, вторая, третья… Зверь явно раздумывал. После очередной лежки он двинулся к реке, пересек ее и повернул вниз, обратно. Здесь идти легче, место ровное. Начался кедрач. А вот и совсем отлично – тигр вышел на старые затесы давней тропы и уверенно повел меня по ней, как по дороге, вниз по Свекровкиной. Давно бы так, думаю, а то совсем измотал меня по валежнику…

Не знакомый с местностью человек вряд ли шел бы так легко по этой тропе, потому что ее под снегом не видно, а затески попадались редко и плохо различались. А вот тигр шел как по асфальтовой дорожке. Лишь однажды он не уловил вовремя крутого поворота, но тут же нашел его. Я и раньше неоднократно отмечал, что тигры, во-первых, любят ходить по дорогам и тропам, а во-вторых, великолепно их помнят. Зрительная память у них изумительна. Впрочем, справедливости ради замечу, что так же совершенна она и у многих других зверей.

Идти по тропе было легко и приятно. Вдруг мне показалось, будто кто-то смотрит на меня справа. Я повернулся и увидел семью изюбров, стоявших неподвижно.

Звери хорошо знают, что неподвижное трудно замечается, вот они и замерли в надежде: авось человек пройдет мимо. А как только поняли, что обнаружены, стремглав кинулись прочь. Не в пример кабарге, они бежали красиво и как-то благородно, легко перебрасывая свои крупные тела в пышной светло-бурой шерсти через валежины и кустарники.

Как будто понимая мое миролюбие, изюбры отбежали самую малость и затихли, прислушиваясь. Может быть, и они способны отличать вооруженного человека от безоружного?

Долина речки заметно расширилась. Было много зарослей хвоща, который особенно любят изюбры. Их следов становилось все больше и больше. Трижды пытался тигр скрадывать здесь добычу, но все неудачно. Характерно, что и эти изюбры убегали от тигра не дальше двухсот метров и начинали пастись как ни в чем не бывало. Видимо, знают, что бегать тигры не любят. Вернее, не могут долго бежать.

О способности различных животных к длительному бегу можно судить по размерам сердца. Наш Пантелеймон весит примерно 190 килограммов. У самца с такой тушей масса сердца около 750–780 граммов, а вот у быка изюбра с подобным живым весом оно почти в два раза больше. К тому же у быка длинные и сильные ноги.

Интересной была очередная неудачная попытка тигра заграбастать изюбра. Бык пасся в редком крупноствольном лесу на ровном чистом месте. Казалось бы, в таких условиях подкрасться к нему невозможно, но, вероятно, в то время дул благоприятный для тигра ветерок, и он решил попытать счастья.

Пантелеймон полз, подолгу затаиваясь за кустами и деревьями. Когда расстояние сократилось метров до двадцати, бык, видимо, заметил тигра, но тот замер, а изюбр ловил струи воздуха, пытаясь убедиться в опасности своим обонянием. Бык стоял к тигру боком. Нетрудно догадаться, что свой прыжок тигр сопроводил оглушительным ревом, дабы парализовать жертву. Не тут-то было! Бык метнулся в сторону и птицей перелетел через несколько молоденьких елочек. Тигр бросился ему наперерез, но при попытке с ходу круто изменить направление атаки не удержал равновесия, проехал юзом по земле, вскочил, затем промчался частыми стремительными и короткими прыжками около сорока метров и… видя бесцельность погони, лег. Лежал на брюхе, вытянув передние лапы и положив на них голову. А хвостом в злобе хлестал снег.

Вморозив в снег несколько волос с брюха, тигр резко изменил свой маршрут – взял направление на очень низкий перевал в Яшкин ключ. Места те мне были знакомы. В ключ Пантелеймон не стал спускаться, а, поднявшись на перевал, свернул влево и пошел водораздельной линией между речкой Свекровкина и ключом Яшкина. Здесь пролегла наторенная им тропа, с которой хорошо просматривались склоны сопок.

Там был крутой скалистый обрыв, который изюбры, спасаясь от волков, использовали в качестве отстоев. Тигр спустился к подножию этого обрыва и переворошил здесь снег. Видно было несколько выбеленных дождями и солнцем изюбриных черепов, в том числе два с великолепными рогами. Не найдя ничего съедобного, зверь залез на скалу. Ушло у него на это минуты две, а я потратил не менее получаса, изодрав о камни ладони, штаны на коленях порвались… А когда, в который уж раз падая, схватился за аралию и сильно поранил руку, я очень неуважительно обозвал Пантелеймона… матрасом полосатым.

На скале тигр долго грелся на солнце, а я кипятил чай. Отдохнув, пошли дальше. Разумеется, я шел теперь после тигра дней на десять – пятнадцать позже. Идти стало намного легче, так как тропка повела по отлогому склону вниз. Я надеялся, что тигр спустился этим хребтом в долину Васильковки, откуда до охотничьего зимовья было несколько километров, но у зверя оказались другие планы. Полежав на небольшом чистом пригорке, он что-то учуял и маленькими шагами начал спускаться наискось по склону. Несколько раз ложился, полз. Потом огромные прыжки – и вот оно, место трагической развязки. Я его сразу не заметил потому, что оно находилось за большой валежиной. Молодая изюбриха погибла на лежке, так и не успев вскочить. Тигр съел заднюю часть тела и один бок до лопаток. Все остальное зарыл в снег. Колонки же успели набить к остаткам тигриной трапезы плотные тропки.

Я прикинул расстояние, откуда тигр учуял изюбра – около ста двадцати метров. Значит, у него не такое уж и плохое обоняние, как считают многие. Разве только ветер был в его сторону.

Но вот почему тигр не доел тушу?

В километре отсюда нашел задавленного хищником и брошенного поросенка. Его уже до скелета расклевали вороны и растаскали колонки. Ясно, что кабанчик был убит просто так или почему-то не понравился Пантелеймону. Может быть, он был худой или больной?

После полудня, к вечеру, след тигра повел в крутую сопку. Куда, зачем, почему – я ничего не мог понять. Как будто Пантелеймон от избытка энергии решил основательно поразмяться на кручах.

Остались внизу кедровники, дубняки. Все реже и реже попадался кустарник. Я угрюмо плелся среди мертвых камней, с безысходной тоской умоляя тигра повернуть вниз.

За полчаса до захода солнца начал высматривать место для ночлега, но не нашел ничего, кроме полуповаленной ели. Она была сухая, а это означало, что костер будет «стрелять». Тут уж не до сна…

Четвертый день тропления тигра был особенно тяжел, но малоинтересен. Зверь увел меня в верховья Васильковки, затем на водораздел между этой рекой и Маргаритовкой. Шагомер отстукал 28 тысяч шагов, когда в сгустившихся сумерках мне удалось найти и свалить огнем сухой кедр. И еще одну ночь пришлось подумать о прожитом, молча поразговаривать со звездами и черным небом. У жарко и ровно горевшего кедра на этот раз удалось вздремнуть…

Термометр показывал 28 градусов мороза. Дул ветер с моря, забрызгивая искрами мой таборочек. Сильно напоминала о себе усталость. До зимовья, откуда я начал тропить зверя, было около пяти километров. Хотелось бросить все и уйти отдохнуть, отоспаться…

В полночь потеплело, небо заволокло тучами, а к утру повалил снег. С мыслью во что бы то ни стало замкнуть маршрут тигра, наскоро поев, я быстро пошел по следу. Сначала он вел меня прямо к зимовью, но, не доходя до него километра два, круто свернул вверх по ключу Пышному. Черт бы побрал Пантелеймона! Но надо идти.

В паре километров от этого поворота тигр задавил двух подсвинков, спавших в общем гайне. Одного он умертвил тут же, на лежке, а другой успел отбежать… Совсем недалеко. Обоих Пантелеймон стащил в ключ. Колонкам и воронам достались головы, кости ног и желудки с кишками.

Логово тигр на этот раз устроил под навесом скалы, на ворохе сухих листьев. И жил здесь почти неделю. Походив вокруг, разгребая снег, я нашел две большие тигриные «уборные», в одной из которых кроме кабаньей шерсти была и изюбриная. Стало быть, от того недоеденного изюбра до этих кабанов (расстояние более чем в двадцать километров) зверь прошел махом.

В полдень снег повалил сильнее, и за его сплошной пеленой ничего не было видно уже в пятнадцати метрах. Опасаясь, что снегопад перейдет в буран, а это в Приморье случается довольно часто, я решил идти прямо в зимовье. К счастью, от задавленных подсвинков тигр пошел на север. Прикинув его путь по карте, можно было предсказать возвращение Пантелеймона через пять километров на «исходные позиции», откуда я начал поход по его следам. Так оно и вышло.

Только эти километры трудно достались мне. Поскользнувшись на каменистом склоне, я больно ушиб ногу и растянул связки. К зимовью вышел в непроглядной тьме, под порывистое завывание метельного ветра, шум тайги и тупую неуемную боль уставшего сердца, едва волоча онемевшие ноги по снегу, которого навалило уже до колен.

Потом я еще несколько раз видел следы Пантелеймона и каждый раз проходил по ним один-два километра. В начале февраля на отпечатках лап тигра почему-то появились пятна крови, а в его поведении заметилось что-то новое. Случалось, он покидал свой участок на три-четыре дня, потом исчез на две недели. И только в самом конце марта Андрей Ефремович раскрыл «тайну» Пантелеймона: рядом с его следами в самой глухомани верховий Васильковки замечены были более мелкие и продолговатые отпечатки лап тигрицы…

Летом мне пришлось покинуть Васильковку и переехать в другой район. Но часто я мысленно возвращаюсь в эти глухие края и всегда думаю: «Как дела твои, Пантелеймон?»