Текст книги "Восстание мизантропов"
Автор книги: Сергей Бобров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
XVII
И так восстав, немедленно спешу к морю, дабы, омывшись в его водах, очиститься от всякой скверны.
(Золотой Осел)
В темной, глубокой, успокоенной – и такой отсюда необъятной – лазури облака двигались на запад. Чуть-чуть еще и их бег должен был приобрести тот тонкий, отчетливый, серебряно-песочный оттенок, соответственный вечеру, миру, ночной прохладе, целительно входящей в душу: закрытым очам мира, пережившего тысячи тысяч несчастий и не ставшего ни злым, ни дураком.
Он прошел небыстрыми шагами узкий и низенький тоннельчик, прорубленный в большом утесе, вышел к свету – а солнце уже лежало сзади за тем утесом, кидая огромную синюю тень на дыхание мощных волн – на маленький, из того же камня высеченный балкончик, сел перед низеньким барьером и глянул вниз. Отбежав от берегов метров на 50, покачивалась ровным ожерельем, причудливо припоминая береговые очертанья, остывшая пена – и низенько, приспуская концы острые крыльев, над ней расчерчивали воздух чайки. У подножья коричневого утеса море пело: торжественно поднимало оно голос, выкидывая новую волну всю тонкого зеленого стекла, доносило ее с криком и ревом до крутого берега и в ярости и блестящей упоительной страсти закидывало шипящие, шумящие, щебечущие пенные концы своей удивительной шали на темные груди скалы. Тихими ручейками, сладкими слезами сбегали чисто-пенные воды по извилинкам камня, они впутывались в точную кривую новой волны, подрубали ее основание: – тогда она, как лев ночью, поднимала пушистую в пене голову, мрачно урчал ее рев – и вот через секунду вся она ложилась белейшим покровом на камень. А камень чуть взблескивал там налево, маленьким пиком, золотимым в розовый сон утомившимся солнцем. Квартус раскрыл ноздри и потянул в себя соленый горьковатый перепутавшийся с щекочущими запахами трав воздух – и чайка, взвизгнув резко, выписала свой минимум над его головой.
– Гнездо у ней тут что ли?… – с интересом сказал он вслух, – чего этому зверю здесь требуется?…
А зверь опять пронесся над балкончиком и Квартус видел ясно, как удаляется он, равномерно похлопывая крыльями и поворачивая глупенькую и сердитую голову с загнутым носом. Он нагнулся через балкончик и увидел своего крылатого приятеля, торжественно подпрыгивавшего на волнах и рыба уже вертелась у него в клюве.
– Правильно, – скрепил Квартус, – резонный мужчина…. обед прежде всего, остальное несущественно: если бы ты, белый, сидел на нашем месте, ты бы делал, конечно, те же глупости, что и мы, – но тебе плевать сто раз на твой чаечный коллектив и его недоброкачественность и ты себе живешь в свое удовольствие, махая своими крыльями. В море живет рыба, и она вкусная – простой до святости постулат существования. А главное, что такой не обманет, вот что хорошо, – дураки мы были – первых надо было философов вешать….
Эти благочестивые размышления были своевременно – с точки зрения развития нашей повести – прерваны торопливыми шагами по тоннелю, на какие Квартус оглянулся с глубоким, хоть и скрываемым огорчением. Это была давнишняя – вот эта, не дай Бог, такая она…. – Аня, с которой началось владычество Филя над не во время зевнувшим миром, и с которой теперь нужно было вести серьезный разговор.
– Здравствуй, – сказала она скороговоркой, закрасневшись (и что то будто давнишнее милое пробежало по постаревшему лицу), – извини что я не предупредила, но я ужасно и так опоздала, с пароходом и со всем этим…. Капитана дали увальня, я ему говорю…. а он…. это немыслимо…. волнение, вообще устала я…. И что это вы за телеграммы присылаете?.. вам тут хорошо вообще рассуждать!…
– Сядь, – сказал ничуть не обеспокоенный Квартус, – сядь ты пожалуйста…. ну, да, и молчи, ради Бога. Тут чайки, вот – море, а ты опять с пустяками….
– Всегда вот так…. я там Кугелу так прямо и говорила: Квартус философствует, Магнус владычествует: а мы вот здесь – это же невозможно, бесчеловечно: четыре месяца, четыре месяца!… и хоть бы раз спасибо, ну помощь моральная, и все таки легче, – нет пишут чорт знает что: какие Наполеоны! – а в войске и чума, и малярия и еще что то такое…. я на себя удивляюсь….
– А я не удивляюсь, – ответил Квартус, – чего бы я, странное дело, удивлялся? – ты вечно, такие песни поешь: это тебе доставляет удовольствие….
– Никакого, можешь быть уверен…. и если….
– Знаю, знаю, – брось ты, ради Бога, посиди смирно: я тебе буду подходящие слова говорить.
– Ты бы раньше о них вспомнил, а то эти телеграммы….
Так он и продолжался, этот прекрасный и божественный разговор, но его невинность, наконец была приведена в порядок Квартусом и далее разговор поехал уже по легче.
Аня села, аффирмировала, что здесь и правда очень хорошо («а вот в Персидском заливе, ты вот не был»…) и перебивая себя, мрачными отступлениями на тему о негодности всех окружающих, коварстве и бестактности их – тема была любимая, старая, хорошая такая и ею занимались очень, очень серьезно (а Квартус терпел и молчал, слушал) – вспоминала неудачное отступление вглубь Аравии и прочее, и прочее. Квартус сидел, помахивая ногой и сводил к одному в голове рассказы и выводы его были мало утешительны.
– Стой, – прервал он ее, – ты у Магнуса была?
– Не была я у Магнуса…. я к нему и не пойду…. это безобразие: я ему этой телеграммы никогда не прощу…. ну что он думает – Верм будет лучше меня там оборачиваться? —….не беспокойся, пожалуйста, там – никто не вывернется, – отлично тогда Цимес сказал: – «это, грит, – какое то молохово брюхо» – люди мрут, как мухи, а ведь те у себя дома. Магнус!… Магнус!… подумаешь, какой Магнус!… дурак он, твой Магнус.
– Скажи еще раз и повешу собственными руками, – ответил, зевая, Квартус, – и вообще: не визжи, – это скверная привычка, а толку никакого. Вы вот верно там только и делали, что визжали, вот Суэц то и промотали.
– Квартус, – сказала она, прижимая руку к груди, – ну слушай, Квартус! ты ничего – не знаешь: мы там решили – положить все, но не уступать канала…. ну и в результате все же должны были это сделать…. и кто нас заставил? Совсем не эны, вовсе нет, а то, что у нас больше сил не было там ни дня стоять….
– Э – сказал он, зевая, на этот раз во весь рот (на что она ему и ответила тотчас же: «тебе и зевать то вовсе не хочется»….) – ну что там: – дело же просто – вы нас там так устроили, что это еще на полгода: теперь Верм уходит чорт знает куда, потом будет наступать, знаем мы эту волынку…. ты мне вот что скажи: где вы раньше были?
Рассмотрение этого щекотливого вопроса съело с полчаса. После этого Квартус встал и пошел с ней назад по тоннелю, неодобрительно качая головой: «повесить вас, моя милая, надо, повесить: высоко, очевидно и коротко, как говаривал один немец, продавая на аукционе творения Гегеля».
В доме – милом и воздушном на закатных лучах – Квартуса ждали еще два удовольствия. Секретарь поймал его, еще в саду и нелепо звучала эта абракадабра под блестящими листьями магнолии:
– Тот старичек…. вы велели тогда…. и потом просительница, наглости неописуемой….
– Фу, – сказал Квартус, – это уж без совести совсем: приехал на два дня – и опять все сначала! ну чорт с ними. Давайте.
В кабинет ввели чистенького старичка, в черном поношенном, но старательно приглаженном сюртучке, с зачесанными на лысину с тою же особой старательностью волосиками. Личико его изображало великую готовность ринуться в то самое место, куда укажет начальство, но в маленьких глазках светилась однажды там зажженная тихенькая свирепость.
– А, приятель, клеветник и мститель! – обрадовался Квартус, – вот кого давно не видали, – да, да…. Так, так…. хороший мальчик, утешаете родителей, нечего сказать….
– Да помилуйте-с, – сказал тот обидчиво, – вы войдите в положение, вы обратите внимание, ведь должны же быть человеческие чувства…. Я-с, вам доподлинно известно, – я не первый год…. но это превышает всякое терпение…. я человек семейный…. шесть человек на плечах, я их от кулаков должен кормить, это раз, так. Дальше-с: вам ведь известно январское предписание за нумером…. Следует ли придерживаться прежнего распорядка…. а с другой стороны, кажется, уже довольно намучились: я человек простой, позвольте вам откровенно сказать, вы меня довольно хорошо знаете….
– Так то так, – ответил Квартус, забавляясь, – да вот ходят слухи, что вашу милость пора убирать, что вы, милейший мой, разлюбезнейший мой, спутались с какими-то гадкими людьми, вы нас, дружок, обмануть хотите….
Старичок выпучил глаза и, видимо, не знал, что отвечать.
– Вот-с, – сказал Квартус, – так. Мы все знаем: организация, батюшка!…
– Кто говорит, – с великим отвращением согласился старичок.
– Вот есть такие, что и говорят…. и знаете, что они говорят?
– Не могу знать….
– Не можете…. неприятно. Очень неприятно. – Он кивнул секретарю и сказал – покажите им наши бумажки и всю арматуришку… да, а вы, дорогой, составьте мне экстрактец…
А за сим в комнату вплыла тоненькая и чрезвычайно гадкая особа. Тонкие ноги, руки из одних костей, длинная рыжая шаль, в каковую была увернута особа, – птичий, глупый, особо, на премию взгляд, клювообразный нос, тонкие губы выверченные так странно и необыкновенно, что никак не могли скрыть прельстительного блеска дивно раздвоенных зубов, чуточку – но вполне достаточно – в сторону отставленные уши, – такая, одним словом, Рибейра, что не дай Бог никому. «Замечательно, – решил про себя Квартус, – как она на раскрашенную вошь похожа, это прямо удиви….» – но гостья прервала его. Она уселась без дальних слов и защебетала:
– Ах Боже мой, вы знаете – это неописуемо – хи-хи-хи, – я к вам сюда добиралась…. эти церберы, а у вас церберы…. хи-хи-хи, и этот ваш секретарь он похож на замороженную лягушку, это бессмертно и гениально. В моей биографии будет упомянуто…. хи-хи-хи, – когда я впервые выступала…. первые невинные опыты – но распущенность, это вообще не для меня…. искусство живет века, его глубина, все должно быть просто и величественно…. и все, кто видели меня в этой роли…. вы наверно помните…. вы тогда проезжали через Рио, нам говорили, что вы инкогнито в левой ложе, ничего не видно было со сцены…. я бросила розу…. и он мне устроил потом такой скандал…. он так был влюблен, что почти меня соблазнил…. бегал с расстегнутым жилетом…. жена – выкидыш…. семейное счастье…. наш антрепренер ссорится из за меня с примадонной…. интриги, ужасные интриги и я должна была уехать….
– А от меня что вам угодно?
– Да просто ничего особенного…. я вашему секретарю сказала, он такой глупый мальчик, он мне говорит: – «я вас к Квартусу не пущу», а я ему: Нет пустите, да еще вас из комнаты выгонят, когда со мной будут говорить…. он совершенно не чувствует женщины…. знаете, так иногда бывает, чувствуешь: если сегодня…. и решила: поеду к Квартусу, у него есть дача….
– Кончайте. Еще три минуты….
– Пожалуйста, пожалуйста…. я ведь не тороплюсь…. у вас дела…. ну да, я понимаю…. я могу подождать….
– Сударыня….
– Да нет! Ради Бога….
– Ваша просьба….
– Да мне нужно турнэ…. я собственно посоветоваться…. и потом у меня совсем нет денег….
– Хорошо, – сказал Квартус и позвал секретаря: – дайте вот этой даме авто и двух провожатых и отправьте сейчас же к Ольборгу, чтобы он ей устроил все, что ей требуется….
Секретарь расцвел, а дама сказала, побледневши:
– Но почему же, позвольте, к Ольборгу?.. я совсем туда не хочу…. я его знаю, он очень милый и деликатный…. но я…. да не смейте вы меня трогать!., ай – он нахал!… вы меня не смеете отсюда уводить, я буду кричать!… ай! это ужасно!… я не хочу к Ольборгу…. я знаю его…. это очень жестокий человек…. Я не хочу…. да как вы смеете меня брать за руку?… я не хочу!…
А засим привели и старичка.
– Ознакомились с документиками? – спросил вежливо Квартус – красивые бумажки? не правда ли….
Старичок молчал, опустив вспотевшую от страха голову.
– Вот-с, – продолжал Квартус, разрисовывая блокнот, – а вы мне тут пели…. а вы пели….
– Великодушно…. – сказал старичок и губы его тряслись, – великодушно могли бы…. мы ж – люди маленькие….
– А гадостей можете наделать больших…
– Великодушно, – блеял тот, – могли бы-с… все таки…. измучились, не знаем куда кинуться: кругом то вот мрет все…. страсть: ведь жить опасно…. великодушно, извольте смиловаться….
– Знаем, – сказал Квартус, – словесные бури: петь то Лазаря вы все хороши: посмотрел бы я как вы бы со мной стали великодушничать.
– Что ж, – сказал невольно соглашаясь старичек, – воля ваша, не смею спорить…. – и безнадежно сложил руки.
– И что с вами делать? – вот что-с: останетесь здесь, будете здесь у меня под носом жить: но если только что – повешу в пятнадцать минут, – поняли?
И старичок, еле живой убрался. А секретарю сказал Квартус:
– Вы позвоните Ольборгу: пусть пугнет и выгонит: вот мерзость какая….
XVIII
Заунывный ветер пробегал по опустелому пространству, как гигант, кликавший свою собаку пронзительным свистом.
(Диккенс)
Приехал Высокий, – тот, что ранее так назывался, а теперь носил имя Хатуса. Втроем шли они горами, а ветер привязывался к ним, назойливо, скучливо и злобно. Он поднимал сухой серый каменистый песочек и сыпал им, тоненькими струйками – безобразничал, скучал и баловался. По желто-серым кучам камня, гористого щебня пригибал он сероватую зелень, покачивая хвостик любопытной и непоседливой птички. Ухало вдалеке за обрывами море.
– В общем дело как будто и лучшает; – сказал Квартус, – целебесская флотилия вчера в шесть утра вошла в Баб. Вот-с, все-таки там, что то творят….
Аня молчала, вздохнула, подумав, что если бы армада Океании пришла туда на недельку раньше, ей бы не пришлось сюда ехать и вести все вот эти разговоры.
Они шли, отворачиваясь от ветра, пронзительно вскрикивавшего, а мрачный Хатус спорил с Квартусом:
– Вы с Магнусом…. ну я не спорю, у вас здесь все под руками, все видно, да и время не так бьется, как у нас там, да у вас потише и насчет геологии: – Европа теперь это сплошной пружинный матрас, все прикарпатское и прикавказское землетрясется по два раза в неделю, Черное море гуляет теперь там, где Дунай Иваныч бежал, да и в Альпах не все хорошо…. Так это потихоньку, не спеша Вулкан работает – а результаты мрачнейшие…. Ну и все же: возмущение последними вашими новостями адское – что вы выдумали с золотым обращением? Ведь это курам на смех – подумать страшно: стоило ли огород городить?…
– Вот, – перебила Аня, – а последние распоряжения об изъятии из рук частных лиц права выпуска бумажных денег – это на что похоже? И эти ваши двухмиллионные коллективы, которым передается право эмиссии, ведь это на деле сведется к восстановлению границ и к образованию государств, – так или нет? какая гадость!… восстанавливать границы, когда они уже сами собой отмирают…. и на севере их нет более, там не знают, что это за фронтьерка такая, вот в Скандинавии и….
– А много там народу, в этой Скандинавии? – спросил Квартус.
– В Стокгольме по последним сведениям одиннадцать тысяч человек…. – отвечал Хатус.
– А было?
– Ну, что об этом говорить, – отвечала она, – что было. Теперь это вовсе не мало – одиннадцать тысяч человек для центрального города; на ваш американский масштаб – это выходит другое, но ведь здесь не чудо было сохранить людей и жизнь, – а там, в Европе невесть какая резня шла, – вы ведь ее съели, Европу, а сюда уже явились либералами, чего уж хитрить.
– Да чего нам хитрить, – отвечал Квартус, – я с этим и не думаю спорить…. смотри, Магнусу не скажи, он этого не любит, а я ничего…. Но не в этом же соль. Вам то чего хочется? – добить обе Америки до того же, и когда в Чикаго останется два человека, брат Хатус въедет туда на палочке верхом, а призраки свиней будут кричать: банзай. Так? А чего вы в Африке добились, когда объявили новый золотой террор – я тогда еще Магнусу говорил, что вас оттуда убрать надо, а он вас заслушался, Африка-де совершенно девственная почва… Ну, и что у вас вышло? – опять заиграло, опять эны, опять каша и все прочее, а ведь это только упусти….
– Энов мы не выдумали, – отвечала она, – появились они потому, что мы их прижали – вот оно и полезло.
– Слышали, – репликовал Квартус, – это с Ольборгом два раза в месяц такая истерика: как почки начинают шалить, так два новых заговора: нахватает людей, заводит какую то кашу, а потом собственных корреспондентов начинает заточать, – а это то дурачье чем виновато? честно исполняло начальственные предначертания….
– Так что же ты думаешь, что в Танжере не было энов? Ну это уж, знаешь…
– Милая, они везде есть – и мы с тобой с точки зрения того же Лонгуса, который вчера нам прислал депешу в два тома – чуть что не войну нам объявляет…. на той неделе здесь будет, между прочим, – эны, эны, да еще хуже всяких энов!….
– Ну, – сказала она, свирепея, – ты уж Бог знает что…. Да тогда вся эновская аргументология вообще блеск и последнее слово науки, – они говорят: что сделали-бы? – культура разрушена….
– ….В Карпатах землетрясения…. – тихо добавил Квартус.
Но она не слушала:
– ….половила земного шара вымерла, вымрет и остальная, бестолочь идет невиданная с потопа….
– ….и кроме того в душе они – эны – заключил Квартус, – дело, дело, моя милая! – ну что за препустейшие разговоры, для чего я буду пробовать разрушать пустое место: к чему? кому нужно? ну рви динамитом Сахару, ну – отрицай нитроглицерин, ну – не давай прививать оспу: а она, голубушка, весь Китай съела!… Нужно делать то, что можно делать… а коли вам требуется аргументация и словесные орнаменты: телеграфируй в Пресбург, у меня там целое заведение из философов, – через два дня все будет готово, объяснят все, что хочешь, да так уж тонко и неопровержимо….
– Квартус милый, – сказал Хатус, – но ведь это неслыханный цинизм – ваше философское заведение, будем же откровенны!
– Отлично слыханный, – отвечал тот, – никогда они ничего другого и не делали, только раньше из любви к искусству, а теперь по телеграмме, – да как довольны, вы бы посмотрели.
– Как хотите, – говорил Хатус, – как хотите, но это просто, на мой взгляд – свинство….
– Что ж делать, – вскричал Квартус, – да ведь все, что было – и было ставкой на свинство…. Есть позитивизм и позитивизм: из того, что Кеплер позитивистичнее Птоломея не может следовать, что миропонимание ренессанса выше александрийцев… мы и сунули им самый горький, самый нищенский из позитивизмов – кто его абсорбировал, кто уселся на последний кирпич своего дома и сказал: «ну вот теперь я, слава Богу, пристроился»…. – кто начал славословить этот кирпич, сжигать ему жертвы – тот и есть последняя, никому никогда ненужная свинья и дело делает Плутон, когда он вашу освиневшую Европу в куски раскидывает…. туда и дорогу старой мерзавке. Подумайте-ка, без затей, – ведь все наши разговоры в общем тогда к чему сводились?… ну, если, разумеется, там всякое откинуть, орнаментацию и далее…. мир разваливается, вы это, друзья, не видите, но увидите через десять минут, ломай, – а не то, не дай Бог, он сам начнет ломаться, тогда ног не унесем. Катастрофу нечего предрекать и рассматривать: вот она, на носу! Вопрос сводится к тому: уцелеем или нет? Тут некогда разговаривать. Ставь возможный минимум требований: прожить до завтра, – лезь из кожи вон только для этого…. Вот как… Но вот тут-то и начинается трагедия раздавленного сознания: ему странно кажется – ведь очень понятно, как это в мозгах происходит – что эта рабочая программа, – вот, прожить до завтра во что бы то ни стало, – и исчерпывает задачи людей вовсе и навсегда. Раз такое решение въелось в голову, – крышка, человек кончен, начинай всего Дарвина сначала….
– Э! – обидчиво протянул Хатус, – отсюда это хорошо….
– Зря, зря! – и у нас не сладко: вон на Миссисипи третью неделю рыбий мор: все побережье заражено, с ног сбились – не завидуйте. Но человек обязан во всех случаях жизни бороться с миром, а не разводить орангутангов, которым на все начихать, лишь бы у них шерсть не лезла…
– Ну и опять выходит, – сердито сказала Аня – опять то же самое, что эны правы по всем пунктам.
– Вот им Верм все пункты теперь объяснит! – разозлился Квартус и, заметив, как вспыхнула она, закончил полегче, – эны просто дураки и больше ничего…. Да и потом, какие эны, их ведь масса…. а общая глупость в том, что вся эта свора полагает, что существуют какие-то незыблемые основы, только ты их восстанови, а там уж все и пойдет, как по маслу….
XIX
Я сам приближаюсь к этой цели со скоростью шестидесяти минут в час.
(Б. Шоу)
После длиннейшего разговора Квартус и Лонгус вышли от Магнуса. Лонгус был расстроен и совершенно подавлен.
– Что это, а! – говорил он, – а! Что? Да не понимаю…. ну и вы не понимаете глупо, мучительно!… стыжусь самого себя…. и как это вышло?… ваш Магнус – деспот…. смешно думать – он единственный здравомыслящий человек на земном шаре…. а! что вы говорите? как? – решительно страшно, да нас в конце концов…. мы исчезнем…. мир, мир! подумайте, какая цаца!… да этот мир…. мы его крутили, как оглоблю, восемь лет… все гибнет, это профанация…. я не могу перенести…. а? что вы сказали? верно?…
Так источался из сего длиннейшего персонажа его мизантропический пыл. Квартус наконец кивнул ему, сказал: «Идите домой, отдохните, пустяки в общем» – сел на автомобиль и уехал с Аней в свое морское убежище.
На другой день холодный и визгливый ветер провожал их по тропинке, которая бежала, кривляясь, по обрывистому берегу метрах в 10 над водой. Чайки вскрикивали обидчиво и протяжно, застаиваясь на растянутых крыльях над гребешками волн, и тучи валились по-над морем с глухим и темным постоянством. Квартус стал над морем и смотрел как рвал ветер поредевшие спины волн, как срывал он и крутил эти пены, бросая в воздух маленькие тромбы. Море темнело и серело, а внизу, у скал черные от ярости валы хлестали и хлестали, образуя котел кипящих и мужествующих пен. На горизонте чуть чуть поблескивал дымок, Квартус знал кто это, – в только что взятый и почти уничтоженный Танжер везли рис и маис. Квартус был недоволен, ночные страхи не давали ему жить, странные обсессии отравляли жизнь. Доктор сказал: «советую заняться серьезно здоровьем, совершенно серьезно, да-c…. ничего органического, но все расшатано…. отдохнуть» – но отдыхать нельзя было.
Аня подошла к нему, тихонько подняла его руку и поцеловала. Он глянул на нее с удивлением, погладил ее руку рассеянно, а через минуты три не относящихся к инциденту размышлений спросил:
– Что это ты?
– Не надо сердиться, – умоляющим голосом сказала она.
– Да что ты? – сказал он ласково, – я просто спрашиваю….
– Ну ничего, так, ты раньше ко мне лучше относился.
И Квартус, который понял фразу всю уже после слова «ты» ответил как только мог серьезно:
– Да, я и сейчас ничего. Только…. огрубели, знаешь, мы…. что-ж, такая жизнь серьезная…. ничего не поделаешь… да ты что то куксишься?
– Нет, нет, ничего.
«Рассказывай, любезничай ничего» – подумал Квартус, но не стал спорить. Сказал:
– Ну, идем, пройдемся немножко….
Они шли, молча и задумчиво; ветер нагонял и рычал за уши.
– Верм в трех переходах от Суэца, – сказал Квартус, – дело поправляется. Но он пишет, что если за неделю не успеет всего кончить, придется позорно бежать, – войска не останется…. Но и у них то же самое делается.
– Суэц жалко. А тамошние инженеры говорят, что он уж очень сильно испорчен…. Говорили тоже, что выгоднее новый канал сделать, чем с этим возиться. Там у них есть такой проект – соединить Средиземное море с Евфратом и в Персидский залив….
– На сто лет работы, – сказал он.
Вдруг он остановился.
– Что ты? – спросила она.
– Сердце, что то…. – сказал он слабо и побледнев.
– Вернемся сейчас, – сказала она перепугавшись.
Но он глянул на нее вопросительно и удивленно, пена чуть выступила на губах, он приподнял руку и упал.
– Алеша! – зашептала она дрожа и плача, присев над ним. – Да что-ж это такое…. Господи! – и нет никого….
Она попробовала приподнять его, но тело вдруг отяжелело и не слушалось ее рук. Пульса не было.
Он был мертв.
