Текст книги "Искушение. Сын Люцифера"

Автор книги: Сергей Мавроди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц)

В голове у Алексея царили полный сумбур и кавардак. Мысли его смешались и спутались, он нёс какую-то дикую околесицу и ахинею, сам это прекрасно чувствовал, но поделать с собой ничего не мог. Он всё тараторил и тараторил без умолку и никак не мог остановиться. Уши и лоб горели, во рту пересохло, язык молол какую-то несусветную чушь совершенно независимо от него. Он словно бы на время поглупел и утратил способность соображать. Ему было мучительно стыдно, как мальчишке, которого только что поймали за подглядыванием в женской раздевалке. Он мечтал сейчас только об одном: немедленно провалиться сквозь землю!

– Дай мне одеяло! ─ властно перебила его Нина.

─ Что?.. Что, Ниночка?.. Одеяло?.. Какое одеяло?.. ─ Алексей задергался и засуетился, пытаясь понять, что от него хотят, и как-то нелепо заметался и засучил на месте ногами. ─ А-а, одеяло! А где Васька? А, ну да, он же в командировке… Ты же говорила… Да, одеяло…Одеяло…Одеяло…Где оно?.. Где-то я его видел…

─ Оно у тебя в руке! ─ опять холодно перебила его Нина. ─ Кинь мне его! Сейчас же! И немедленно убирайся отсюда! ─ повелительно приказала-прибавила она.

Нина прекрасно видела состояние Алексея и, похоже, почти совсем успокоилась, пришла в себя и перестала его бояться. Более того, в данной ситуации она, судя по всему, даже и не собиралась с ним теперь особенно церемониться и соблюдать хотя бы элементарную вежливость.

«Вежливость»!.. Какую там ещё «вежливость»! Что он вообще здесь делает?! В её спальне? Возле её кровати! С её одеялом в руке! Как он вообще здесь оказался!!?

– Да, да… Я сейчас… ─ сгорбившись, втянув голову в плечи, совсем убитым голосом пробормотал или скорее даже проскулил Алексей. ─ Я сейчас уйду…

«А куда это я уйду? ─ вдруг опомнился он. ─Здесь же ни окон, ни дверей. Это же сон! Мой сон. Это же всё мне только снится. И Нинка, и одеяло это проклятое. Снится… Это мой сон… Сон… Я здесь хозяин! Я могу делать здесь всё, что угодно… Абсолютно всё! Чего это я, в самом деле?»

Алексей остановился, помедлил секунду-другую, потом собрался наконец с духом, медленно выпрямился, пристально посмотрел Нине прямо в глаза и предельно нагло, цинично ухмыльнулся. И под этим его взглядом Нина замерла, сжалась и как-то вся съёжилась. Глаза её ещё больше расширились, она смертельно побледнела и стала вдруг медленно-медленно отодвигаться от него, словно пытаясь вжаться в спинку кровати.

Алексей, всё также глумливо ухмыляясь и не отводя от неё взгляда, разжал руку, и одеяло мягко упало на пол. Нина мельком на него взглянула и побледнела, казалось, ещё больше.

– Что это всё значит? Что ты задумал? Ты с ума сошел? ─ совсем тихо, неестественно-напряжённым голосом проговорила, почти прошептала она.

Алексей просто физически чувствовал её нарастающий страх, какой-то прямо-таки животный ужас. Он словно чувствовал его запах! И этот запах страха жертвы, это ощущение полной безнаказанности и безграничной, абсолютной власти над сидящей перед ним женщиной ─ опьяняли его. Многократно усиливали и подхлестывали его возбуждение, желание, похоть, разгорающуюся страсть.

Он медленно двинулся вперед, и ухмылка его стала ещё шире и ещё откровенней. Он уже открыто, нисколько не стесняясь, жадно разглядывал, ощупывал глазами Нинкино тело, и под этим его липким, бесстыдным, откровенно-похотливым, недвусмысленным взглядом она жалась, ёжилась, ёрзала, пытаясь хоть как-то спрятать, скрыть, прикрыть свою наготу.

– Ну, что ты, Ниночка?.. Чего ты так боишься?.. Я же тебе ничего плохого не сделаю. Ну, использую просто разочек по назначению, вот и всё. Будь паинькой, как вчера, и всё будет хорошо. Тебе даже понравится. Вчера же тебе понравилось? ─ звуки собственного голоса, возможность говорить в лицо женщине совершенно немыслимые, невозможные вещи ─ всё это возбуждало Алексея ещё сильней.

─ Не подходи ко мне!.. Не прикасайся… Помогите!!! Ва-ася-я-я!! ─ вдруг громко, изо всех сил закричала насмерть перепуганная Нина.

– Ну-ну-ну, не надо так кричать! Не всё же Васе… Надо же и мне разок попользоваться… ─ Алексей возбуждался всё сильней. Он уже почти не мог себя сдерживать, но не хотел, чтобы всё закончилось слишком быстро. – А может, я ещё лучше? Сравнишь нас сейчас заодно. Взвесишь на одних весах, ─ неожиданно припомнилась ему двусмысленно-скабрёзная фразочка из какого-то французского романчика, и он даже рассмеялся от удовольствия.

─ Что-о??.. Что-что?.. Кого сравню? Тебя и Васю? Да ты посмотри на себя в зеркало, урод несчастный! Обезьяна! ─ презрение Нины было настолько искренним и сильным, что Алексея словно ошпарило, ожгло. Кровь ударила ему в голову, пред глазами все поплыло.

─ Ах ты, сука! ─ в бешенстве закричал он, бросился, не помня себя, на Нину и крепко схватил её за руки. Но потом, почувствовав её сопротивление, почти сразу же отпустил их и, широко размахнувшись, изо всех сил, наотмашь влепил ей тяжёлую, звонкую пощёчину. Сначала правой рукой, затем левой.

И когда тело оглушённой женщины уже обмякло, он одним резким движением спустил ей на бедра трусики, рывком разорвал на груди сорочку, подхватил ноги Нины под колени и, схватив её одной рукой за голую грудь, а второй за волосы, навалился сверху всем телом и начал яростно насиловать. Прижав её лицо к подушке, он злобно шипел ей прямо в ухо: «Ну что, сучка?.. Нравится?! Нравится!? А так?.. А так?.. Правда, хорошо?.. Правда?.. А так?.. Нравится?.. Нравится?.. Нра-а… вит…ся?!.. Нра-а-а!!..»

Алексей громко застонал и проснулся.

Трусы были опять влажные. У него только что опять была поллюция.

5.

Днём Алексея стало терзать какое-то смутное, неясное беспокойство. Сначала совсем-совсем слабенькое, но потом постепенно, с течением дня, всё усиливающееся и усиливающееся.

Так сон это всё-таки или не сон? Гм… сон… В любом уж случае это не просто сон, это и ежу понятно. А раз так, то вдруг она тоже всё помнит? Вдруг это наш общий с ней сон, и ей то же самое снится?

Хотя вчера же она мне не сказала ничего, когда я заходил… Идиот! Она же спала вчера, а сегодня-то проснулась! Сегодня-то она меня видела… Ну и что? Это же сон был. Сон! Мало ли, что порой приснится! Ей же снилось, не мне, а-то здесь причём? Я вообще не при делах. Знать ничего не знаю и ведать не ведаю! Как в анекдоте: «Это же Ваш собственный сон, мадам!».

Алексей бодрился и успокаивал себя, но на душе у него скребли кошки.

Сон-то он, конечно, сон, но… Да и сон ли это вообще? Больно уж он реальный какой-то, этот сон. Настоящий. Дьявольское наваждение просто какое-то, а не сон! Н-да… Впрочем, мне-то что? Я не против. Я только за. Побольше бы таких наваждений. И почаще. Да…

Так о чём это я? А-а… Ну да… Так вот, наваждение, то бишь сон. Если у меня всякие сомнения по этому поводу закрадываются, то уж у неё и подавно. Особенно, если она всё так же реально, как и я, испытывает… Естественно! Закрадутся тут! Кому понравится, что его во сне трахают, как наяву? Всякие там уроды. (Алексей невольно скривился. Стерва!) Да еще и избивают при этом.

Блядь! Ему припомнились некоторые…гм!.. подробности прошедшей ночи, и беспокойство его ещё более усилилось.

Ваське ведь наверняка расскажет!.. Ну и что? Во-первых, когда он ещё приедет, а во-вторых – да пошел он на фиг! Сон и сон. Я, что ли, виноват, что твою жену кошмары по ночам мучают? Сексуальные. Может, она у тебя мазохистка, и это у неё подсознание так работает? По Фрейду. Подавленные, блин, желания. Либидо, в натуре. Короче, нечего по командировкам шляться! Трахай её почаще, и ничего ей сниться тогда не будет. Всё её либлядо сразу как рукой снимет. Вот так! Н-да… Но лучше бы она всё-таки ничего не помнила.

Черт! Позвонить, что ли, поинтересоваться? Как, мол, дорогая Нинулечка, здоровьичко твое драгоценное? Самочувствие? Не скучаешь ли там, часом, светик мой? Одинокими-то ночами? Как там Васечка твой ненаглядный? Рожки не жмут? В смысле, не объявлялся ещё? Жаль! А то у меня дело у нему есть. И пресрочное!

Н-да… Или все-таки уж не звонить? А то: во сне трахает, наяву шастает, а теперь еще и звонить повадился! Достал, короче. Заебал! И в прямом, и в переносном смысле. И во сне, и наяву. (Алексей слабо усмехнулся собственному остроумию.) Да и странно как-то всё енто… Никогда ведь до этого не звонил. Подозрительно чтой-то! А?.. А чего «подозрительно»-то? Это же сон! Со-он!.. Ну, так чего: звонить – не звонить?

Алексей в сомнении взглянул на трубку, протянул было к ней руку, но на полпути остановился.

А-а, позвоню!

Он решительно схватил трубку и быстро, боясь, что передумает, набрал номер.

– Алло!

– Привет, Нин, это я.

– А-а… привет.

– Слушай, Васька не звонил?

– Нет.

– Позвонит, передай, чтобы он сразу же со мной связался. Лады? А то он мне нужен позарез.

– Ладно, передам.

– Ты-то как сама? Всё нормально?

– Нормально.

– А то голос у тебя какой-то усталый.

– Да нет, ничего.

– А-а… Ну, ладно тогда. Давай. Ваське только передать не забудь.

– Хорошо. Не забуду.

– Ну, все. Пока.

– Пока.

Алексей с огромным облегчением, слегка дрожащей рукой бережно положил трубку и вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб.

Та-ак!.. Ничего не сказала. Разговаривала, вроде, тоже нормально. Хотя голосочек-то у неё был… явно не того… Так-так-так! Это что же значит? По крайней мере, это уже хорошо. Это просто замечательно! Либо ничего ей вообще не снится, и она, естественно, ничего и не помнит; либо просто думает: сон и сон.

Ну, и правильно. А чего ей ещё думать-то? Удивляется только, наверное: чего это я ей снюсь? Да ещё в таком качестве. Я же, видите ли, не в их вкусе. Ах-ах! Ну да уж это, мадам, ваши проблемы. Ножки только пошире раздвиньте, чтобы мне, обезьянке, удобнее было. Да, вот так нормально. Теперь хорошо. Хо-хо! Адью, дорогая! Сегодня ночью, надеюсь, опять увидимся. Чао!

Весь остаток дня Алексей пребывал в наипрекраснейшем расположении духа. Он постоянно острил, шутил, смеялся, чуть ли не приплясывал и не пританцовывал. А вечером, придя домой, сразу же лёг спать. Он был почему-то практически уверен, что его замечательный, восхитительный, волшебный сон и сегодня приснится ему снова. И предчувствие его не обмануло. Стоило ему только закрыть глаза, как он сразу же снова очутился в хорошо знакомой ему уже теперь комнате. На кровати сидела Нина и затравленно, с ужасом на него смотрела. На этот раз она не спала.

6.

В последние несколько дней Алексей почти полностью освоился в своем чудо-сне. Более того, фактически научился им управлять.

Прежде всего, он выяснил, что может попадать туда не только вечером, но и днём. Да вообще когда угодно, в любой момент и в любое время дня и ночи! Для этого ему достаточно лишь закрыть глаза и определённым, должным образом сосредоточиться.

Но главное было, конечно же, не в этом. Самое главное состояло в том, что он сумел научиться не покидать сна в момент оргазма! Теперь, когда во сне он кончал, он не просыпался, как раньше. Мало этого, мог хоть сразу же потом опять начинать всё сначала.

Это неожиданное открытие, эти новые, вдруг открывшиеся перед ним, заманчивые безграничные горизонты и перспективы настолько опьянили, ошеломили и одурманили его, что он поначалу почти совсем потерял голову. (Тем более, что в реальной-то, настоящей жизни никаким секс-гигантом он никогда не был. Да и вообще никакими особыми талантами в этой области увы! никогда не отличался. Так… нечто средненькое… Ничего особенного.)

В итоге последние двое суток Алексей вообще практически не вылезал из своего сна. Он забросил работу («А-а!.. плевать! Тьфу на них на всех! Придумаю потом что-нибудь в крайнем случае!»), почти ничего не ел и только беспрерывно и беспрестанно, насиловал и насиловал Нину. С его новыми, поистине беспредельными и фантастическими возможностями он мог делать это теперь совершенно свободно и беспрепятственно хоть по сто раз на дню. Он и делал!

Он потерял счет своим бесконечным оргазмам, и ему казалось, что его медовый месяц с Ниной будет всё длиться, длиться и длиться. Что вся жизнь его превратится теперь в одно непрерывное и никогда отныне не прекращающееся наслаждение. В какой-то вечный, сказочный, сладострастный рай.

Кончилось все это, естественно, тем, что уже к концу вторых суток Нина ему порядком поднадоела. Как старая, заезженная любовница, с которой поддерживаешь прежние отношения по сути лишь просто по инерции. Просто потому, что другой нет.

Никакого особого удовольствия от близости с ней он больше не испытывал. Да и насиловать стало не очень интересно. Прелесть новизны исчезла, да и насилия-то никакого, в сущности, уже не было. Какое там «насилие»!

Замученная и запуганная его бесконечными издевательствами и побоями, Нинка уже к середине первых же суток полностью сломалась и даже не пыталась теперь больше сопротивляться. От совсем недавно еще гордой, независимой, надменной, неприступной и уверенной в себе женщины практически ничего не осталось. Теперь это было совершенно забитое, затюканное и запуганное, безвольное, безропотное, бессловесное существо, готовое делать всё, что угодно, лишь бы его только не били и не мучили. По первому же требованию!

Алексей смотрел на неё, и ему и самому порой бывало противно. Он и думал-то о ней теперь в основном, как о чем-то безличном и безымянном, в каком-то среднем роде. «Оно». Какое там «насилие»!

* * * * *

Алексей со скукой окинул взглядом комнату и лениво щелкнул пальцами. Сидящая в углу женщина тут же стремительно сорвалась с места, подбежала к нему, встала на колени и начала делать минет. (Последнее время он развлекался тем, что дрессировал её, как собачонку. Один щелчок – минет, два – поза номер раз и т. д. Поначалу было забавно, конечно, но потом тоже очень быстро приелось.)

Алексей какое-то время вяло и без особого интереса за ней наблюдал, потом с хрустом потянулся и зевнул.

А-а!.. Осточертело всё! Всё одно и то же. Сучка эта, всегда на всё готовая. Как, блядь, юный пионер. Галстука только ей на шею не хватает. Красного. И горна с барабаном.

Вон как присосалась. Как пиявка. Не оторвёшь. Нравится, небось… Да, на совесть работает дамочка. («И на страх», ─ тут же цинично усмехнулся он про себя.) Прямо, как швейная машинка. «Зингер», блядь, в натуре. Правильно. Давай-давай! Трудись. Может, кончу хоть…

– Если опять не отсосешь, соска, пеняй на себя, ─ тихо, с угрозой в голосе произнёс он и с удовлетворением отметил, как Нина вздрогнула и задвигала головой ещё быстрее.

(«А какие мы гордые были!.. ─ злорадно думал Алексей, глядя сверху вниз на стоящую перед ним на коленях женщину, изо всех сил старающуюся ему угодить. – Фу-ты! ну-ты! «Да я!.. Да Вы!.. Да как Вы смеете!..» А стоило врезать пару раз… Всего и делов-то. Вот и вся наша гордость. Была, да вся вышла! Цена любому человеку. И всему его, так называемому, достоинству. Ну, может, кому не пару раз надо. А чуть побольше. Но в принципе разницы никакой. Результат тот же. Всем нам цена ломаный грош в базарный день.

Да-а… «Обезьяна!.. Урод!!..» Во как мы теперь у урода, у обезьяны-то сосём! За уши не оторвёшь. Тттварь! ─ Алексею вдруг снова припомнились некоторые унизительные детальки и нюансики той памятной сцены, когда он первый раз изнасиловал Нину, и он неожиданно почувствовал, что в душе его опять всколыхнулась та старая, глухая, тяжёлая обида и злоба. Ничего он, оказывается, не забыл! «Урод!» ─ Сссука!!»)

– Как сосёшь, мразь!? Разучилась?! Забыла, как мне нравится?! Чего, блядь, сосалку свою опять разинула!!? ─ в бешенстве заорал он, схватил Нину двумя руками за волосы и стал быстро двигать её голову взад и вперед, пытаясь поймать нужный темп.

Потом, чувствуя уже, что опять ничего не получится, грубо отшвырнул перепуганную женщину от себя и, тяжело дыша, в ярости уставился на неё налитыми кровью глазами.

Вот ттварь!! Сука проклятая! Что бы с ней такое сделать? Чтобы запомнила, стерва, на всю жизнь, кто здесь урод!

Алексей беспомощно огляделся по сторонам. Ничего! Кроме этой дурацкой кровати. Хоть бы палку какую!.. Или плётку. Или, лучше, кнут! Хотя нет. Кнутом еще уметь надо. Лучше просто плётку. Выпороть эту блядину! Отвести душу!.. Вот именно!! Выпороть! Вот прямо сейчас вот на этой самой кровати!..

В руке его вдруг оказалась плётка. Он мельком взглянул на неё и даже не очень удивился.

Ага! Понятно. Он же здесь хозяин. Господин. Царь и бог. Повелитель сна! Естественно, все его пожелания здесь должны немедленно сбываться. Правильно. Так и должно быть! Как же я раньше-то не догадался!

Ну-у-с!.. А вот теперь, моя милая Ниночка, мы с тобой наконец позабавимся. По-настоящему! Поиграем.

Алексей представил себе, как он будет сейчас пороть Нину… стегать её этой плёткой… по спине… по её обнажённой спине… по ягодицам… чуть подрагивающим, упругим… как взбухают под его ударами на коже багровые, огненные рубцы… как она кричит, корчится, извивается, визжит от боли… обжигающей, дикой боли…─ и почувствовал, что его всего уже прямо-таки трясёт от возбуждения.

Он ещё чуть помедлил, а потом, уже заранее замирая сладострастно от предвкушения чего-то совсем-совсем нового, неизвестного и до сих пор ни разу ещё не испытанного; какого-то острого, запретного, неведомого ему ранее наслаждения; неких неизведанных ещё, недоступных прежде, ослепительных, ярких, манящих, волшебных ощущений, дразнящих, жгучих и пьянящих – стал медленно-медленно приближаться к застывшей в смертельном ужасе Нинке, не торопясь окидывая её лихорадочным, пляшущим, воспалённо-горячечным и в то же время внимательным, оценивающим взглядом. Подойдя вплотную, он остановился.

Нинка вся сжалась в своем углу, закрывая голову руками. При виде плётки глаза её стали совершенно безумными, как у перепуганного насмерть животного.

Алексей подошёл еще ближе.

Та-ак!.. Неудобно её бить-то будет! Все удары по рукам и по голове придутся. Надо бы её на кровати разложить. И чтобы кто-то её держал. А кто? Подручные! Нужны подручные!

Он нетерпеливо защелкал пальцами. (Нинка рефлекторно дернулась было к нему, приняв это за команду, но тут же опять забилась в свой угол.)

Рядом с забившейся в угол женщиной сразу же возникли две молчаливые фигуры в каких-то бесформенных темных балахонах и надвинутых на глаза капюшонах, мгновенно подхватили её под руки и поволокли на кровать.

Нина не успела даже ничего понять и закричала лишь, когда её растянули на кровати лицом вниз, именно так, как хотелось Алексею.

Он всё так же, сгорая от нетерпения, но внешне не торопясь, лениво, небрежно, словно нехотя, поигрывая плёткой, приблизился к кровати. Уже дрожа весь, как в лихорадке и чувствуя в ушах какой-то протяжный, гудящий то ли шум, то ли звон, ощупал жадно и нетерпеливо глазами её длинные-длинные, стройные голые ноги… ягодицы… спину… выбирая место для первого удара и примериваясь. Потом вдруг, словно вспомнив что-то или даже вообще передумав, быстро подошел к лежащей на животе женщине, схватил её за волосы, рывком приподнял голову, судорожным движением засунул ей в рот свой твердый, буквально дрожащий, как струна, от перевозбуждения, член и сделал им там несколько коротких толчков.

После чего отошел, тщательно примерился, широко размахнулся и с наслаждением изо всех сил хлестнул плеткой по обнаженным плечам лежащей на кровати Нинки. Нинка пронзительно завизжала. Возбуждение Алексея достигло своего апогея.

Он успел сделать всего лишь несколько ещё таких же точно ударов, потом же, чувствуя, что не в силах больше терпеть и сдерживаться, отбросил в сторону плётку, одним скачком оседлал лежащую ничком Нинку, широко раздвинул ей ягодицы и резким и сильным движением таза глубоко вогнал свой словно одеревеневший уже член ей в анус.

И почти сразу же застонал, задёргался и забился, содрогаясь в сладостных конвульсиях.

Несколько минут потом он полежал, переводя дыхание, опустив голову на спину замершей под ним женщины и отдыхая, прислушиваясь к своим ощущениям, наконец нехотя, медленно встал, всё ещё тяжело дыша, отошел от кровати и приказал своим помощникам у него на глазах вдвоем изнасиловать Нинку. Затем, опять щёлкнув пальцами, создал третьего и приказал сделать то же втроем.

Это зрелище его снова возбудило, и он даже сам присоединился. Кончив ей на лицо, он приподнял двумя пальцами её перепачканный спермой подбородок и негромко сказал, глядя ей прямо в глаза: «Отныне ты будешь звать меня: мой господин, Повелитель Сна».

7.

С этого момента комната сна (так Алексей называл про себя помещение, где он неизменно оказывался теперь, засыпая) стала стремительно превращаться в самую настоящую пыточную камеру. Плетки, кнуты, ножи, разнообразные щипцы, клещи, раскалённые прутья… Алексей и сам не знал, откуда они брались и возникали. Из каких-то тёмных, дремучих дебрей его подсознания.

Он целыми днями, сутками напролет пытал и мучил Нину. Ему нравилось причинять ей боль, любоваться её страданиями. Это возбуждало его, подхлестывало, будоражило быстро угасавшую чувственность. Причем с каждым разом пытки становились всё изощреннее и изощреннее. Он пытал её, насиловал, снова пытал, снова насиловал и испытывал безумное, необычайное, не сравнимое ни с чем до этого наслаждение. Он чувствовал себя в эти мгновенья сверхчеловеком!

Раны и увечья, которые он ей при этом наносил, не имели никакого значения, поскольку, как он скоро выяснил, по его желанию они в любой момент бесследно исчезали, и тело жертвы было снова готово к новым мучениям и новым истязаниям.

Боль. Только боль! Чистая, рафинированная. Без всяких досадных сопутствующих примесей в виде неизбежных уродств, ран, шрамов, повреждённых органов и сломанных костей. Ничего! Одна только чистая боль! Ничего, кроме боли!

Следы пыток исчезали, но не исчезала память о них. И Нина, и Алексей всё прекрасно помнили. Во всех подробностях. Что было вчера, и что было час назад. Нина помнила свою боль, свой страх, свой ужас, все свои кошмарные ощущения. Помнила всё в самых мельчайших деталях. Каждую минуту, секунду, каждый миг, проведённый в комнате сна.

Помнил всё и Алексей. Ему нравилось перебирать, освежать в памяти, смаковать некоторые наиболее яркие с его точки зрения моменты своих утех, и он постоянно и с удовольствием вспоминал о них, как обычные люди вспоминают подчас наиболее запомнившиеся и понравившиеся им сцены и эпизоды любимых фильмов.

Только здесь было не кино. В комнате сна всё было настоящим, подлинным. Кровь настоящая, плоть настоящая и боль настоящая. И наслаждение настоящее. И чем сильнее была боль одного, тем острее наслаждение другого. В этом театре двух актеров фальши не было. Каждый играл свою роль, и игра была всерьёз. Как в жизни. И выйти из неё было нельзя. Невозможно. Тоже как в жизни.

Последние дни Алексей сидел в своем сне практически безвылазно. Собственно реальная жизнь его теперь вообще почти не интересовала. Была б его воля, он бы так и жил в комнате сна постоянно. К сожалению, возвращаться в реальный мир ему время от времени всё же приходилось. Есть-пить надо было, по телефону иногда звонили. В общем, реальность о себе всё-таки периодически напоминала. Никуда, увы! от неё не денешься.

Иногда, кстати сказать, происходило это в самые что ни на есть неподходящие моменты! Только, блин войдешь во вкус!.. Только разохотишься!.. Вот, например, как сегодня. Только-только Алексей почувствовал наконец-то, как он сейчас…

Как в этот момент вдруг зазвонил телефон. Вырванный внезапно из своего сна, Алексей ошалелым, ничего ещё не понимающим взглядом, посмотрел вокруг, потом похлопал около кровати рукой и только с третьей попытки нащупал наконец трубку. В ушах его ещё божественной музыкой звучали стоны и крики истязаемой Нинки.

─ Да!

─ Привет, это я, ─ услышал он в трубке голос Васьки и даже слегка удивился.

Ну, надо же! Как привет с того света! Он уже и думать забыл о его существовании. Ему казалось, что прошла целая вечность, что сам он теперь живет на другой планете или даже в другом мире, а все эти васьки-петьки-сашки-машки-жёны-работы – все они навсегда остались где-то там… в прошлом… на Земле… в той, другой, старой жизни.

Оказывается, что нет! Ничуть не бывало! Оказывается, что все они по-прежнему тут, рядом, по соседству. Всё так же прозябают, копошатся и живут-поживают своей серой, обычной, заурядной, никчемной, мышиной жизнью.

Уму непостижимо! Невероятно! Он превратился за это время в бога, в сверхчеловека, в Повелителя Сна! Для него одна вселенная погасла, и зажглась другая. Он стал совсем другим. Побывал в аду и в раю. Узнал за эти дни о человеке, о душе его, о том, чего он на самом деле стоит, столько, сколько не узнал бы и за целую жизнь! Да чего там жизнь! За целых сто жизней!! За миллион!

Он вспомнил Нинку в комнате сна, как она ползает у него в ногах, пресмыкается, как выполняет по щелчку его команды, как совокупляется у него на глазах с толпой его помощников, со всеми – вместе и порознь. Добровольно, сама, лишь бы чуточку развлечь, отвлечь, слегка позабавить его! Как…

– Алло! Ты меня слышишь? ─ снова назойливо напомнила о себе реальность в лице Васьки.

– Да-да. Привет! А ты что, приехал уже? У меня тут чего-то с телефоном, ─ поспешно очнулся Алексей.

– Вчера ещё. Я тебе звонил, никто не отвечал.

─ Да я тут телефон отключал, а то мне с работы должны были позвонить.

─ А-а… понятно. Чего ты меня искал-то?

─ Да-а!.. Было тут одно небольшое дельце… Наклёвывалось… В общем, это уже теперь не срочно. При встрече расскажу. У тебя-то какие новости? Всё нормально?

─ Да не совсем… У Нинки тут проблемы…

─ Какие проблемы? ─ замирая, спросил Алексей. (Что он знает!?)

– Выкидыш у неё был.

─ Выкидыш? ─ совершенно искренно удивился Алексей. (Хм?.. А чего ж я не знал? Интере-есно… о-о-очень интересно… Так-так!.. Так значит, моя дорогая Ниночка, у вас от меня есть тайны? Ну-ну! Побесе-едуем сегодня, побеседуем… о-очень интересно…) – Так она беременна была? ─ на всякий случай уточнил он.

– Ну да. 16-я неделя, ─ голос у Васьки был совершенно замогильный. – Мы так хотели ребенка!

─ Да-а… Понятно. Слушай, ну, я тебе сочувствую… Чего тут ещё скажешь… Ну, вы не переживайте уж так… Родите ещё… Чего врачи-то говорят?

─ Врачи… Она и у врача-то не была!

─ Не была? Почему?

─ Почему… У неё со сном какие-то проблемы непонятные. (У Алексея ёкнуло сердце. Вот оно!) Она спит всё время. Слушай, не хочу я обо всем этом по телефону разговаривать! Ты зайти ко мне сейчас не можешь?

Алексей вдруг насторожился и забеспокоился.

Чего это он меня зовет? А вдруг он все знает? Да нет, бред. Не может быть. А если даже и знает. Ну и что? Мало ли, чего ей снится? Я-то здесь при чем? Мне, извини, ничего такого не снится!

Но всё это были лишь пустые слова. Алексей почувствовал, что его охватывает самый настоящий страх.

А вдруг знает!!?.. Ну и что? А вдруг!?.. Да ничего он не знает! Чего я сам себя пугаю и накручиваю!.. Ну, а вдруг!!?..

– Да я, честно говоря, спать уже собирался… – промямлил он и ужаснулся. Чего я несу?! Сколько сейчас времени-то? – Голова чего-то целый день болит… ─ сразу же поправился он. – А чего ты хотел?

─ Да нет, просто посидеть, поговорить… Пивка попить. А то настроение такое, что…

─ Да ладно, зайду, конечно, ─ внезапно решился Алексей.

Вроде, мирно разговаривает… Разведаю всё, заодно. На Ниночку кстати уж полюбуюсь. Девочку мою ненаглядную. Пообщаемся. В культурной обстановочке. А то, я уж и забыл, как она одетая-то выглядит. Я же её последнее время только в позе номер раз в основном вижу. Причем в массовых сценах, как правило. Большей частью.

Мысль, что он придет сейчас к Ваське, увидит там Нину, будет с ней предупредительно, предельно вежливо и корректно разговаривать: ах! здравствуйте-пожалуйста! извините! – поддерживать, блядь, светскую беседу; как она будет скромненько так сидеть перед ним на стульчике, целомудренно сжав свои коленочки – ах! милая!.. – и как буквально через несколько минут – ну, полчаса-час от силы! – он воссоздаст во сне такую же точно комнату, во всех подробностях; вместе со стульчиком и скромно сидящей на нём Ниночкой, и сначала трахнет её сам, прямо не раздевая, в одежде, на этом самом стульчике, раздвинув коленочки, задрав платьице и сдвинув чуть трусики; а потом, возможно, прикажет трахнуть и двум-трём своим подручным, тоже не раздевая, аккуратненько! прямо в одежде, так пикантнее!.. а она пусть и стыдливость ещё сначала при этом поизображает, поломается-пожеманится, глазками поморгает смущённо: «Ах, как мне стыдно!.. Какие же вы!..»… а потом вдруг и сама попросит: «Хо-очу, чтобы вы меня теперь сразу вд-ва-аём!.. втр-р-роём!!.. как ш-шлюху!!!.. так же, в одежде!.. не раздевая!!.. х-ха-а-ачу!!!..»… да… ну, в общем, посмотрим… по настроению!.. – эта мысль взбудоражила и захватила Алексея необычайно! Он даже про страх свой забыл.

А действительно, чего это она у меня всё голая да голая? Её же одевать-раздевать можно. Всё же в моей власти! Да и пыточная эта страхолюдная… Железо это… менять же интерьерчик-то время от времени надо! Иногда хоть. Просто для разнообразия. А то всё клещи да клещи! Кровь да кровь. Скучно. Приедается.

Надо денёк и отдохнуть. Побыть, блядь, джентльменом. «Пардон, мадам! Вы разрешите?..» ─ «Ну конечно, мусьё. Пожалуйста-пожалуйста…» Ну? Вежливо, культурно… Политес-с. А то! «лежать! сосать! в глаза смотреть!» Куда это годится? Одичаешь тут на хуй! Разговаривать разучишься по-человечески.

– Конечно, зайду! – уже совсем весело продолжил Алексей. – О чем разговор! Надо чего купить?

─ Да не надо. Всё есть.

─ Ну, всё. Жди. Тогда минут через 15 буду.

─ Ну, всё.

─ Ладно, давай.

Алексей повесил трубку и даже руки от возбуждения потер.

Так-так-так-так-так-так-так!.. Отлично! Замечательно! Вери гуд. Ай да Ниночка!

Дорога-ая! Ау! Как вы там? Готовитесь к встрече? Губки красите? Носик пудрите?

А может прямо сейчас на пару минут смотаться и трахнуть на скоряк разочек?.. Просто для разминочки? Пока стоит? Нет-нет-нет! Всему свое время. После! После. По-сле. Подождём. Растянем сейчас удовольствие. А уже потом – и Ниночку на кроватке. Куда спешить? Зачем девочку по пустякам дергать! А то она, бедненькая, и причесаться-накраситься-то к моей встрече не успеет. Ну-у!.. Некрасивая будет, смотреть на неё будет неприятно… Трахать потом не захочется…

Нехорошо. Зачем всё портить? Дадим девушке время подготовиться. Пусть во всей красе передо мной покажется. Явится. Очарует-околдует.

Такая красивая-прекрасивая! Гордая-прегордая! Недоступная-препренедоступная! Пре-пре-пре-пре-пре! Смотреть, и то боязно. Не то что… Прикоснуться даже ненароком. Особенно такому уроду, как я. А-ах!..

Ладно. Надо пока быстренько умыться и поесть хоть чего-нибудь. А то я не помню уже, когда и ел. Всё работа да работа. Н-да-с… Вчера-то хоть ел? Вроде, ел… А может, и не ел. Может, это и не вчера было… А-а… ладно! Сейчас поем. А то от пива еще развезёт, чего доброго. На пустой-то желудок.