Текст книги "Сын Люцифера. Книга 4. Демон"

Автор книги: Сергей Мавроди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Вы перенесетесь в прошлое не сразу, а за несколько секунд, даже мгновений. Эти мгновенья Вы проведете в мире с обратным направлением времени. Ну, где время течет из будущего в прошлое.

– И что? – непонимающе уставился на собеседника Маер.

– И все, – пожал плечами тот.

– Что значит: с обратным направлением времени? – помолчав немного, поинтересовался Маер.

Он ничего решительно не понимал. Чушь какая-то! Кино. Сайнс-фикшион. Впрочем, как угодно! Мне наплевать. Я хоть к черту на рога готов. Только бы!.. А как – наплевать! Делайте, что хотите!

Мужчина ничего не ответил. Он сидел, закинув ногу за ногу, и глядел на Маера все с тем же непонятным выражением.

– Вода, что ль, будет из раковины в кран снизу вверх затекать, и осколки сами собой склеиваться? – спросил Маер, просто, чтобы хоть что-нибудь сказать и пытаясь неуверенно припомнить, что он знает хоть о таких мирах?.. Да ничего! Что тут можно вообще «знать»?

– Да какие осколки! – в шутливом испуге поднял руки мужчина. – Помилуйте, Арнольд Леопольдович! Вы же там не в реальном режиме жить будете. А в ускоренном. В сжатом. Всего несколько мгновений. Раз! – и Вы уже опять здесь, в нашем мире. С нормальным течением времени. В прошлом только. Уговариваете жену с сыном не ехать. Не лететь...

– Да! да! Хорошо!! – опять сорвался на крик Маер. – Я согласен, согласен, согласен! На все согласен!! На все, что угодно! Я же сказал уже!! Вы же видите! Делайте, что хотите, только верните меня туда. Только бы... они... были живы... Только бы!.. Что угодно!..

– Ладно! – мужчина вдруг резко, рывком встал с кресла и посмотрел на Маера сверху вниз. – Что ж, Арнольд Леопольдович, всего хорошего. Приятных сновидений! Воспоминаний... Да, кстати! – мужчина неожиданно заговорщически подмигнул растерявшемуся Маеру. – Если захотите вдруг снова меня увидеть – ну, мало ли! все бывает! – только подумайте обо мне. Только подумайте! И я явлюсь. До свидания, Арнольд Леопольдович! До встречи! Не забудьте, что я Вам сказал.

2.

Маер лежал на кровати и смотрел телевизор. В соседней комнате жена что-то громко объясняла сыну.

Господи! Получилось! Неужели!.. – Маер вскочил с кровати и вдруг замер. Потом медленно, медленно опустился на нее опять. – Бо-ог ты мой!.. Боже праведный!..

Он внезапно осознал, что «помнит» свое будущее, свою будущую жизнь. На те скользнувшие солнечным зайчиком по сознанию, неуловимые почти мгновения, которые он провел в том, другом мире, в мире с обратным течением времени, прошлое и будущее для него менялись местами. Он жил там из будущего в прошлое, назад во времени, и, соответственно, помнил там свое будущее, как здесь, в обычном мире, мы помним свое прошлое.

И вот сейчас, после возращения в наш, обычный мир, эти воспоминания в нем остались. Они были неясные, туманные, размытые, без каких-либо конкретных деталей, но они, несомненно, были. Они не стерлись до конца.

Он вспомнил, как тогда, в квартире, он выбежал на балкон, чтобы броситься вниз!.. покончить с собой!!.. Только не было там никакого мужчины. Никто не стоял там и не курил. И не предлагал никаких сделок. Он кинулся тогда к перилам и вдруг сообразил, что ведь всего только третий этаж, низковато для самоубийства. Просто сломаешь себе что-нибудь – и все. Насмерть не разобьешься.

Дальше воспоминания теряли свою четкость. Он помнил, как выбегал из подъезда.., как несся куда-то по улице, не разбирая дороги.., как шарахались в стороны прохожие... Потом... потом... Машина какая-то, кажется?.. или метро?.. электричка?.. Нет, все-таки метро, метро!.. Да, метро! Или нет?.. А! не важно! не важно! Какая разница! Не в этом деле.

А в том дело, что он встретил там ЕЕ. «Любовь поразила их внезапно, как удар ножом, как разбойник в ночи, как удар молнии!» Откуда это? Черт, не помню. Но именно так все и было. Прекрасно сказано!.. «Как удар молнии». Он встретил свою настоящую любовь! Ту, о которой слагают легенды и поют песни. Любовь с большой буквы.

Да, конечно, он любил! Искренно, страстно, нежно любил и свою нынешнюю жену и ребенка, но... Это было все-таки обычное, заурядное, земное чувство. Так любят свои семьи многие, очень многие. Почти все. Это была, по сути, обычная любовь обычного мужчины к обычной женщине.

А то, что встретил он! О-о-о!.. Это было!.. Это было!!.. Это было какое-то вечное, непреходящее счастье, какое-то вечное парение!.. Счастье яркое, ослепительное!.. Как солнце!

И в его жарком, обжигающем пламени робко съеживались и рассыпались в прах, в золу, в ничто бледные и вялые воспоминания о какой-то незаметной, серенькой женщине по имени Таня и каком-то пятилетнем ребенке. Ну, сыне...

Дьявол! – лихорадочно заметался в мыслях Маер. – Надо срочно этого... дьявола вызывать и все отменять! Все наши с ним договоренности. Как это сделать? Просто подумать?

Мужчина возник немедленно. Он стоял у окна, скрестив ноги и прислонившись спиной к подоконнику, и сразу же приветственно помахал Маеру зажженной сигаретой.

– Ну что, Арнольд Леопольдович! Снова Вы? Я вижу, Вы передумали менять свое будущее?

– Да, – бегая глазами, нехотя выдавил из себя Маер. – Передумал.

– А что так? – мужчина чуть закинул голову и сложенными трубочкой губами лениво выпустил к потолку тоненькую струйку дыма.

– Вы же знаете.., – тяжело ворочая языком, пробормотал Маер. – Я встретил ЕЕ, женщину моей мечты. Настоящую любовь.

– Настоящую, говорите?.. – насмешливо усмехнулся мужчина. – Первого сорта, значит... Та была второго, а эта, значит, первого... первой свежести. Как знаменитая булгаковская осетрина. Ну, что ж, похвально, Арнольд Леопольдович, похвально... А почему Вы, кстати, так уверены, что именно эта – настоящая? – мужчина с любопытством посмотрел на Маера.

– Что значит «именно эта»? – в недоумении переспросил тот.

– Ну, а вдруг Вы завтра еще и новую любовь встретите? Еще лучше и «настоящее»? Еще свежее? Совсем уж высшего сорта? Экстра!

Маер растерянно молчал.

– Ладно, Арнольд Леопольдович, – вздохнул его собеседник. – Вы теперь знаете, как меня искать. Если вдруг понадоблюсь... Просто подумайте.

– А зачем Вы мне теперь можете понадобиться? – непонимающе переспросил Маер.

– Ну, всякое бывает! – рассмеялся мужчина. – Все же относительно. Вы же теперь знаете, жены имеют обыкновение портиться. От длительного хранения. Терять свежесть. Как осетрина. Да и вообще! Зачем пользоваться первым сортом, если где-то существует высший? Человек же должен стремиться к совершенству. Вечно искать свой идеал. В общем, вызовите меня, и мы вместе... подумаем тогда, как Вам помочь. Прощайте. Пока.

– Подождите, подождите! – в панике закричал Маер. – А сейчас-то мне что делать?! Чтобы не менять в будущем ничего?!

– Ничего не делайте, – мужчина опять усмехнулся. – Пусть все, как шло, так и идет.

* * *

– Может, нам с Коленькой лучше все-таки не лететь сейчас? – вопросительно посмотрела на Маера вошедшая в комнату жена, роясь в гардеробе. – Не хочется мне чего-то... Может, лучше все вместе полетим, в понедельник? Когда ты освободишься?

– Нет, Тань, – глухо ответил Маер и опустил глаза. – Нет. Давай уж, как решили. Чего вам тут в Москве в этой жаре париться...

* * *

И сказал Люцифер Своему Сыну:

– Предавший единожды всегда предаст и снова. При первом же удобном случае. Предательство – это черта, преступившим за которую уже нет возврата.

СЫН ЛЮЦИФЕРА. День 24-й

И настал двадцать четвертый день.

И спросил у Люцифера Его Сын:

– У Христа никогда не было возлюбленной. А у Меня? Смогу ли Я полюбить обычную, земную женщину?

И ответил Люцифер Своему Сыну:

– Да. Если захочешь.

ДЕМОН

«Ну что ж? Ты будешь там со мной!»

М. Ю. Лермонтов, «Демон»

«Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих,

что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал».

Бытие

Она(нежно): Что с тобой, любимый? Ты сегодня какой-то не такой...

Он(сумрачно): Да... (решительно) Нам надо расстаться!

Она(пораженно): Расстаться?!.. Но почему?.. Что случилось?..

Он(тоскливо): Я не могу больше оставаться здесь. Я должен вернуться.

Она(так же пораженно): Вернуться?.. Но куда?.. Зачем?..

Он(страдая): Я не могу тебе этого объяснить...

Она(с мучительной, жалкой улыбкой опускаясь в кресло): Да... Что ж... Если должен, то конечно... Что ж...

Он(с тревогой бросаясь к ней): Что с тобой, солнышко мое?! Тебе плохо?

Она(с той же жалкой улыбкой): Нет-нет, что ты, милый. Просто голова немножко закружилась. Сейчас все пройдет. Не обращай внимания.

Он(после мгновенного колебания, решившись): Я... Я смотрю на тебя сейчас, звездочка моя, солнышко мое, и сердце рвется у меня на части от любви и нежности! Рвется как паутинка, как папиросная бумага. Как тоненький-тоненький, тончайший листик ослепительно-белой бумаги. И эти белые, белые клочки его медленно-медленно, как снег зимой, падают мне на душу. Но не тают там, потому что душа у меня холодна, как лед. И не растопит ее ничто! Даже любовь! Даже такая горячая, пламенная, яркая и чистая, как твоя, солнышко мое ненаглядное, счастье мое единственное, радость моя.

Я люблю тебя, люблю! Люблю больше всего на свете! Больше жизни. Больше себя самого! О, если б я мог!.. Я бы отдал не колеблясь эту постылую жизнь всего только за одно мгновенье!.. Лишь бы не уходить сейчас, лишь бы остаться с тобой навсегда, навек!

Но я не могу. Я не человек, любимая. Я... я демон. Падший! Я пришел из бездны, и я должен сейчас уйти туда. Вернуться. Время мое на земле истекает.

Нет-нет, не перебивай меня! не говори ничего, пожалуйста! Пожалуйста, не говори!.. Закрой просто глаза... закрой... закрой... и слушай меня... слушай... слушай... слушай... Сейчас я поцелую тебя последний раз... вот так... и ты тихо уснешь и навсегда забудешь все. Забудешь меня и забудешь нашу любовь.

Ты никогда больше не вспомнишь обо мне, потом, когда проснешься. О наших днях и наших ночах. А нам ведь было хорошо вдвоем, правда, любимая?.. Но все это сейчас навсегда минет, канет, исчезнет, сотрется у тебя из памяти, как будто никогда ничего и не было. Так лучше.

И ты проживешь еще долгую, счастливую жизнь. Ты выйдешь замуж и полюбишь своего мужа. У тебя будут прекрасные дети и чудесные внуки. Все у тебя будет хорошо. Я позабочусь об этом, любимая, обещаю!

Но меня ты больше никогда не увидишь. Прощай же!

(Поколебавшись еще мгновение, вкладывает в руку спящей девушки какой-то предмет) И пусть этот амулет хранит тебя! Пусть он принесет тебе счастье! Прощай!

(Еще раз целует ее и исчезает.)

* * *

– Бабушка, смотри, что я нашел! – пятилетний Славик протягивал Антонине Захаровне какую-то небольшую изящную черную фигурку.

– Что это? Где ты взял? – Антонина Захаровна с удивлением взяла фигурку и принялась ее разглядывать.

– А в шкафу! – внук неопределенно махнул рукой куда-то в глубину квартиры и тут же, повернувшись, с громким топотом убежал в соседнюю комнату.

Антонина Захаровна с недоумением вертела фигурку в руках.

Что это такое? Божок какой-то?.. Идол?.. Сувенир?.. Из чего она, интересно, сделана? Это камень, что ли, такой? Ну да, камень, наверное... Никогда таких не видела! Абсолютно черный! Откуда он вообще взялся в ее квартире?! А красивая ведь вещица! Что она мне напоминает?..

На дне памяти шевельнулась вдруг слабая-слабая тень, легкий, еле слышный отзвук каких-то далеких-далеких, давным-давно исчезнувших и позабытых воспоминаний, и сразу же все исчезло.

Антонина Захаровна с напряжением наморщила лоб.

Что же?.. Что же?.. Вот! Никак не могу вспомнить!.. Память стала совсем дырявая, как решето. Что-то... Что-то... Нет! не вспомнить!

Она с досадой отложила фигурку в сторону. Ладно, потом, может, вспомню. Попозже.

Антонина Захаровна попыталась заняться делами, как-то отвлечься, но взгляд ее, помимо воли, то и дело останавливался на загадочной фигурке. Она притягивала его как магнитом.

Антонина Захаровна попробовала было убрать фигурку в ящик стола, спрятать, но и это не помогло. Чем бы она ни занималась, что бы ни делала, она все время о ней помнила. Это было прямо наваждение какое-то! Кошмар! Мистика!

Так прошел день. Потом второй.., третий... Наконец, на четвертый день бедная женщина осознала, что дальше так продолжаться не может! Еще немного, и она просто с ума сойдет! Рехнется! Тронется!

Она думала о фигурке все время, буквально день и ночь. Засыпала и просыпалась с мыслью о ней. И все время что-то старалась вспомнить... вспомнить... Что-то очень важное... Очень!.. Иногда ей казалось, что вот-вот!.. наконец-то!.. еще немножечко!.. вот сейчас!.. – но в самое последнее мгновенье капризное и неуловимое воспоминание опять коварно ускользало.

Антонина Захаровна за эти дни похудела, осунулась и стала сама себе напоминать какую-то тихо помешанную. Сумасшедшую какую-то! Постоянно что-то себе под нос шепчущую и бормочущую. С неподвижным, остекленевшим взглядом уставившись при этом в одну точку.

Нет, надо что-то делать! – на четвертый день окончательно поняла она. – Так и в психушку угодить недолго! На старости-то лет!.. Да, но что? – она с сомнением и опаской посмотрела на лежащий на столе амулет. – Может, меня заколдовали? Порчу какую-нибудь напустили? Чтобы я извелась, о нем думая постоянно? Все что-то вспоминала... Зойка, мне помнится, что-то такое говорила... – задумалась Антонина Захаровна и рассеянно почесала пальцем бровь. – С какой-то ее знакомой вроде такое было...

Антонина Захаровна, как и большинство женщин, свято верила и в колдовство, и в сглаз, и в порчу, и вообще во все таинственное и сверхъестественное, а потому подобное объяснение казалось ей вполне логичным и убедительным.

– Надо Зойке позвонить, посоветоваться! Рассказать ей все, – решила она.

Зойка, она же Зоя Васильевна, дама весьма и весьма почтенной наружности, кандидат наук, ровесница Антонины Захаровны и ее лучшая подруга еще с институтских времен, на счастье оказалась дома.

После почти полуторачасовой беседы с ней Антонина Захаровна, усталая, но довольная, положила, наконец, раскаленную почти докрасна, горячую телефонную трубку и с наслаждением потянулась.

Фу-у-у!.. Но зато хоть ясно теперь, что делать... Конечно, сглазили!.. А что же еще?.. Так я и знала! Кто же это, интересно?.. Хотя мало ли на свете злых людей! Да хоть из зависти!.. Что я хорошо живу. Это я, дура, всем одно только добро всегда делаю – за это и страдаю! от этого и все мои беды!.. – а люди не такие!.. Не-ет!.. Ну, хорошо хоть, что она меня надоумила. Уф-ф-ф! Аж взопрела вся! – Антонина Захаровна принялась усиленно обмахиваться платочком. – Цельный час болтала! С Зойкой всегда так. Ля-ля-ля!.. Ля-ля-ля!.. Как начнет балаболить!.. Как привяжется, так не отвяжешься от нее никак! – Антонина Захаровна с усилием встала и, кряхтя и отдуваясь, пошла на кухню. – О-ох!.. Не разогнешься!.. Ноги все затекли. Чайку надо попить. А то запарилась прямо!..

Через час, попив чая с клубничным вареньем (домашнее! сама варила!) и плюшками, Антонина Захаровна опять вернулась к себе в комнату.

А может, прямо сейчас и позвонить?! – вдруг пришло ей в голову. – Времени-то еще мало совсем... Куда я бумажку-то задевала?..

Антонина Захаровна надела очки и стала искать листок с телефоном.

В карманах нет.., тут нет... где же он?.. А, вот! Прямо перед носом лежит, а я и не вижу.

Она поколебалась секунду и неуверенно набрала номер.

– Алло! – раздался в трубке спокойный, чуть-чуть низковатый мужской голос.

– Мне Альберта Игнатьевича! – торопливо проговорила Антонина Захаровна. Она чувствовала себя немного не в своей тарелке и вообще слегка взволнованной.

– Да, я слушаю, – все так же спокойно и доброжелательно ответил мужчина.

– Э-э... видите ли, мне Зоя Васильевна Ваш телефон дала... – замялась Антонина Захаровна. Она, если честно, боялась, что не туда попала. Что Зойка, как обычно, все перепутала и не тот телефон дала. Такое у нее бывало постоянно. Выяснится сейчас, что это какой-нибудь салон красоты!.. Или парикмахерская. – Вы... снимаете порчу и сглаз?

– Да, – к огромному облегчению Антонины Захаровны подтвердил мужчина. – А какая у Вас проблема? – после небольшой паузы вежливо поинтересовался он.

– Э-э-э... знаете ли... Я тут случайно какую-то черную фигурку у себя в квартире нашла и теперь постоянно о ней думаю... – Антонина Захаровна остановилась, мучительно подбирая слова. – Мне все время кажется, когда я на нее смотрю, что вот-вот что-то вспомню! – и никак не могу вспомнить...

– И давно это у Вас? – явно заинтересовался ее словами собеседник.

– Что? – не поняла сразу Антонина Захаровна.

– Давно Вы ее нашли, эту фигурку? – терпеливо пояснил свой вопрос мужчина.

– А!.. Четвертый день уже! – обрадованно затараторила Антонина Захаровна. – Я просто с ума схожу! Шью – о ней думаю, чай пью – о ней думаю, готовлю...

– Хорошо-хорошо! – мягко перебил ее мужчина. – Я все понял. Знаете, – сказал он, чуть помедлив, – Вам лучше ко мне подъехать. С этой фигуркой. Чтобы я ее сам на месте посмотрел. И чем быстрее, тем лучше.

– Что, это так опасно? – испуганно переспросила Антонина Захаровна.

– Я сейчас, конечно, не видя фигурки, точно ничего сказать не могу.., – мужчина помолчал. – Но все может оказаться очень серьезно. Лучше не тянуть. Это в Ваших же интересах.

– Хорошо, – растерянно проговорила Антонина Захаровна. Такого поворота дел она совершенно не ожидала. – А где Вы находитесь? – мужчина назвал адрес. – Та-ак.., так это же совсем рядом! – сообразила Антонина Захаровна. – Две остановки на троллейбусе! Так я могу прямо сейчас подъехать! – радостно закричала она в трубку. – Мне до Вас 10 минут всего ехать!

– Вот и замечательно! – успокаивающе заключил мужчина. – Прямо сейчас, значит, и подъезжайте. Я Вас жду.

* * *

Через полчаса Антонина Захаровна, близоруко щурясь, искала нужный дом, а еще через 15 минут стояла уже у нужной квартиры.

Открывший ей дверь мужчина сразу же произвел на Антонину Захаровну впечатление чрезвычайно благоприятное.

Высокий, немолодой уже, серьезный. Одет хоть и по-домашнему, но чисто, аккуратно. Курточка, рубашечка... Сразу видно, не прощелыга какой. А то их много сейчас развелось!.. Только денежки давай! А толку никакого. А это – видно, что человек солидный. Такой врать не будет. Не зря Зойка его посоветовала. Она хоть баба и взбалмошная и со своими закидонами, но зато умница, каких мало. Это уж у нее не отнимешь! У нее вообще не голова, а Дом Советов, как у министра какого-нибудь. Недаром она кандидат наук! В институте даже работала, преподавателем. А туда кого попало не берут.

В общем, Альберт Игнатьевич Антонине Захаровне сразу понравился, полностью расположил к себе и вообще внушил доверие, почти безграничное. Она как-то сразу ему поверила.

Удобно устроившись в мягком, покойном кресле, Антонина Захаровна с удовольствием прихлебывала из какой-то немыслимой красоты и изящества чашечки какой-то немыслимо душистый и ароматный чай («И что это у Вас только за чай такой вкусный! – не удержалась и похвалила она. – Кажется, никогда в жизни ничего подобного не пила!»), с аппетитом кушала какие-то, никогда не виданные ей доселе, воздушные пирожные, буквально тающие во рту и к тому же совершенно наисвежайшие, будто сейчас только испеченные («И где это Вы только такие пирожные покупаете?!» – не преминула заметить Антонина Захаровна, потянувшись за очередным, третьим или четвертым уже по счету, пирожным), и вела с хозяином степенную, неторопливую, светскую беседу.

Вернее, говорила-то в основном она, а хозяин все больше слушал. Слушал да поддакивал. («Так-так!.. Да-а... Очень интересно... Что Вы говорите!..»)

Антонина Захаровна просто млела от счастья и сияла от удовольствия. Альберт Игнатьевич нравился ей все больше и больше. Не так-то часто удается найти такого благодарного собеседника.

Как внимательно слушает!.. Каждое слово на лету ловит! И ведь не перебил ни разу!.. Вот что значит воспитанный человек! Культурный. Не то, что нынешние. Молодежь особенно! Никакого такта. Никакого уважения к старшим. Один ветер в голове. Только ему что-то рассказывать начнешь, как он, глядишь, фыр-р-р!.. – и убежал уже. Как оглашенный, прости Господи! «Некогда мне!» А чего «некогда»? Как будто и впрямь невесть какое важное дело делает!.. Нет, ты сядь спокойно, поговори... А то на-ка!..

– Так, значит, когда Вы, говорите, этот предмет нашли, Антонина Захаровна? – вежливо поинтересовался Альберт Игнатьевич, выслушав предварительно в мельчайших подробностях историю практически всей жизни сидевшей рядом с ним пожилой женщины («Расскажите мне немного о себе», – неосмотрительно предложил он ей в самом начале беседы, разливая по чашечкам чай). – И где он, кстати? Вы его принесли с собой?

– Да-да! – спохватилась Антонина Захаровна. Она за всеми этими чаепитиями и разговорами уже почти и забыла, зачем вообще сюда пришла. – Вот она, – порывшись в сумочке, протянула она статуэтку своему собеседнику. Тот осторожно взял ее в руки и стал внимательно рассматривать, в то время как Антонина Захаровна упоенно, взахлеб живописала в деталях, как эта статуэтка к ней попала. («Внук подбегает и говорит: „Баба!..“ ... А я смотрю!.. И с тех пор!..»)

– Н-да... Очень интересно!.. Очень! – наконец, поднял глаза Альберт Игнатьевич.

Антонина Захаровна осеклась. Ей вдруг стало как-то не по себе. Жутко как-то. Такой у мужчины был странный взгляд. Тяжелый какой-то, ледяной. И совершенно пустой. Как будто на Антонину Захаровну смотрел вообще не человек, а кто-то иной. Колдун. Злой дух. Сам дьявол!

– Свят-свят-свят! – испуганно зашептала женщина и мелко закрестилась, даже не понимая толком, что делает.

Альберт Игнатьевич усмехнулся. Потом, не отрывая взгляда от насмерть перепуганной Антонины Захаровны, небрежно махнул рукой.

В ту же секунду рядом с ним возникла еще одна фигура. Антонина Захаровна охнула, раскрыла рот и схватилась за сердце. Но уже в следующее мгновенье она напрочь забыла и про сердце, и про все остальное. Она вдруг узнала стоящего рядом с креслом человека.

– Ты?.. – только и смогла потрясенно вымолвить она. Она сразу все вспомнила. Все!

И безумные ночи, и сказочные дни, и счастье, счастье без конца! ослепительное, яркое и чистое. Чистое, как слеза, как бриллиант, как утренний снег зимой, как родниковая вода! Не замутненное ничем. Ни скукой, ни усталостью, ни разочарованием. Резкое и обжигающее, как удар хлыста, и одновременно обволакивающее, мягкое и податливое, как тончайший шелк, как пух, как бархат.

Когда хочется в одно и то же время плакать от нежности и смеяться от радости. Когда сердце тает, тает медленно, медленно, как воск; а язычок страсти все лижет, лижет его, все яростнее и яростнее!.. и оно не выдерживает и плавится, плавится от нестерпимого жара и наслаждения... И слезы его все текут, текут, текут...

– Ты?!.. – глухо повторила Антонина Захаровна и чуть привстала в кресле. (Господи боже! Он все такой же! Такой же молодой и юный! Он ничуть не изменился с тех пор!..) – Но почему?..

– Вот именно! – неожиданно властно перебил ее хозяин квартиры, грозно глядя на бывшего возлюбленного Антонины Захаровны. – Почему?! Как смел ты оставить смертной этот амулет?! Отвечай! – повелительно приказал он.

При этих его словах возлюбленный Антонины Захаровны вдруг задрожал как лист и внезапно бросился на пол и распростерся у ног сидящего в кресле человека.

– Пощади меня, князь! – протяжно простонал он.

Антонина Захаровна грузно опустилась назад в свое кресло и в полном ошеломлении наблюдала всю эту сцену, раскрыв рот и бессмысленно переводя взгляд с одного ее участника на другого.

Он не изменился совсем!.. Что он делает?!.. «Князь»?.. Какой еще «князь»?.. Что все это значит?!.. – беспорядочно метались у нее в голове какие-то отдельные обрывки мыслей.

«Князь мира сего», – вдруг отчетливо всплыла в памяти женщины строка Евангелия. – «Ибо идет князь мира сего».

Антонина Захаровна захлопнула рот и с непередаваемым ужасом уставилась на любезно улыбавшегося ей Альберта Игнатьевича.

Так это?.. Черт??!!..

Альберт Игнатьевич расхохотался.

– Черт, черт, Антонина Захаровна! – смеясь, проговорил он. – Ладно, вот что. Я Вас оставлю сейчас на полчасика с Вашим... старым знакомым. Ну, пообщаетесь, старое вспомянете!.. Он, видите ли... Ну, не важно.

В общем, я Вам его дарю. Он теперь Ваш раб. Навечно! – лежащий на полу дернулся было и тут же опять затих. – Если только Вы сами его за эти полчаса не отпустите, – Альберт Игнатьевич поморщился. – Откровенно говоря, не советую. Впрочем, конечно, дело Ваше. Если решите его отпустить, просто верните ему амулет и скажите: «Свободен!» И он тотчас снова станет свободным.

Итак, вот Вам амулет.., – Альберт Игнатьевич протянул Антонине Захаровне амулет. Та механически, ничего почти не соображая, неживой рукой приняла его! Она все еще находилась в каком-то столбняке. – Мой Вам совет: ни в коем случае не отдавайте его! Не верьте ни единому слову этого... – Альберт Игнатьевич пренебрежительно взглянул на неподвижно застывшую на полу фигуру. – Помните: все, что он будет говорить – ложь, ложь и ложь! от первого до последнего слова! Он Вам сейчас что угодно наговорит и наобещает, лишь бы амулет свой назад выманить. Так вот – ничему не верьте! Ни единому его слову!

Да и зачем Вам его отпускать? Ну, в самом деле?.. – Альберт Игнатьевич дружески улыбнулся Антонине Захаровне и даже слегка подмигнул ей. – Что бы он Вам сейчас ни предложил и ни наобещал, это будет все равно лишь малая часть того, что он действительно может и умеет. А через полчаса он станет Вашим рабом, Вашей вещью, Вашей собственностью – и Вы получите все! Всего его целиком. Так зачем же Вам довольствоваться малым. Частью?..

Да и не выполнит он, повторяю, никаких своих обещаний! Ему нельзя верить. Ложь, обман – это его природа. Подлинная натура.

А может?.. – Альберт Игнатьевич вдруг усмехнулся, словно ему только что пришло в голову что-то забавное. – А может, Вам вообще не стоит с ним разговаривать?.. А?.. Антонина Захаровна?.. Так Вы только скажите! Отдайте мне тогда амулет прямо сейчас и произнесите вслух: «Раб!» И все! Он Ваш. Зачем, действительно, время-то терять? Ну?..

Антонина Захаровна хотела уже что-то сказать, но в этот момент лежащий на полу юноша вдруг на миг поднял голову и кинул на Антонину Захаровну быстрый взгляд. И было в этом его взгляде столько нежности, тихой, безнадежной мольбы и какой-то страшной, нечеловеческой тоски и грусти, что слова буквально замерли у женщины на устах. Застряли в горле.

– Ладно, – после небольшой паузы вздохнул Альберт Игнатьевич, – дело Ваше. Я Вас предупредил. Я вернусь через полчаса. И не забудьте, о чем я Вам говорил! Не верьте ни единому его слову! Ни единому! Это – демон. Искуситель.

Альберт Игнатьевич еще раз ободряюще улыбнулся на прощанье Антонине Захаровне, легко поднялся и вышел.

Антонина Захаровна осталась сидеть в кресле, судорожно прижимая к животу гладкую и прохладную на ощупь фигурку и неотрывно глядя на...

Он медленно поднял голову и улыбнулся. Антонина Захаровна почувствовала, что у нее перехватило дыхание и глаза застилают слезы.

Да! Это был он!.. он!.. Все эти годы вдруг внезапно исчезли, истлели, растаяли, словно их никогда и не было; и она снова была той... юной... наивной и доверчивой девчонкой... влюбленной до безумия, до неистовства, до потери самой себя!..

Антонина Захаровна ощутила, что она проваливается, проваливается куда-то, в какую-то сладкую манящую бездну, растворяется, тает, тонет в ней, в его глазах, в этом влажном, бездонном, мерцающем взгляде. Он затягивает, дразнит, притягивает ее, обещает и таит в себе так много!.. что-то неслыханно-прекрасное, какие-то немыслимые восторги и наслаждения! манит забыть все, махнуть на все рукой и броситься, кинуться с головой в этот упоительный океан неги и страсти. И нежности! В этот водоворот, в этот омут! И утонуть в нем. А там – будь, что будет!

Лишь бы только быть рядом с ним, с ее любимым.., вот сейчас встать.., подойти к нему.., обнять и прижаться, прижаться к нему.., крепко-крепко!.. прильнуть... навсегда... навек!.. отдать, пожертвовать ради него всем... собой, жизнью, судьбой... Всем! Только бы любить его, только бы видеть его, только бы дышать им...

– Хм! – раздался вдруг в голове у Антонины Захаровны какой-то отчетливый смешок, в котором почудился ей почему-то голос Альберта Игнатьевича, и она словно очнулась.

Он был уже совсем рядом. Он сидел на полу у ее ног и гладил ей руки, тихо и ласково, с невыразимой любовью целовал их, каждый отдельно пальчик... Забытая и брошенная фигурка небрежно валялась рядом с креслом.

Антонина Захаровна резко, не успев даже ничего понять и подумать, одним рывком высвободила руки, нагнулась и крепко схватила амулет.

Ее любимый не сопротивлялся. Он не пытался ее удержать, как-то помешать ей. Он лишь бессильно уронил руки и безвольно опустил на грудь голову. И было в этом его жесте столько тихой покорности, тоски и боли, что Антонине Захаровне стало вдруг его безмерно жаль, как будто она его только что чем-то незаслуженно обидела, оттолкнула, предала...

Ей захотелось его как-то утешить, успокоить, сказать что-то хорошее, приятное, но она не знала, что.

– Прости меня! – вдруг неожиданно вырвалось у нее. Он с удивлением поднял глаза.

– Что ты, милая! – с бесконечной любовью и состраданием глядя на нее, тихо произнес он. – Это ты меня прости. За все! За все годы без меня. За то, что я ушел тогда. Но знаешь, любимая, я ведь не мог остаться!..

– Ты меня любишь? – замирая, спросила Антонина Захаровна.

– Люблю ли я тебя?! – с горечью воскликнул он. – Я люблю тебя так, как могут любить одни только боги! Или демоны. Даже сильнее! Даже еще больше!!

– Больше?.. – как эхо, зачарованно откликнулась Антонина Захаровна.

Ей хотелось слушать и слушать его, еще и еще. Смотреть, любоваться им, упиваться звуками его голоса. Чтобы он говорил и говорил, рассказывал и рассказывал о своей великой любви к ней!.. Божественной! Дьявольской. Демонической!

– Больше! – с еще большей горечью глухо подтвердил он. – Больше, чем дозволено даже богам. Я оставил тебе свой амулет, хотя и не должен был, не смел этого делать...

– Но почему же ты все-таки тогда ушел?! – с укором и переполненным слезами сердцем переспросила Антонина Захаровна. – Ты боялся наказания?

– Я ничего не боюсь, женщина! Ничего и никого! – гневно вскинул он голову, и Антонине Захаровне вдруг почудилось на мгновенье, что у ее возлюбленного выросли за спиной два огромных черных крыла, а на его точеном мраморно-прекрасном лице промелькнуло на миг что-то до такой степени властное, дикое, непокорное, неукротимо– гордое и надменное, что она даже отпрянула невольно и зажмурилась слегка, как от вспышки яркого света.