Текст книги "Луна над Лионеей"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

10

– Господа, король Лионеи Утер Андерсон, – объявил Фишер и закашлялся, тем самым окончательно убив в Насте надежды на то, что она станет свидетельницей величественного собрания наподобие того, что показывали в первой части «Властелина колец». Никаких мистических ритуалов, никаких песнопений на Изначальном языке, никаких жертвоприношений. Не то чтобы Настя интересовалась жертвоприношениями, просто на втором часу заседания она бы согласилась и на ритуальное убийство какого-нибудь мелкого животного, лишь бы только события развивались поинтереснее.

Заседание Большого Совета очень быстро стало похожим на скучное производственное совещание, вызывающее зевоту даже у самих участников. Настя ожидала увидеть колоритное собрание представителей разных рас, сидящих за одним столом, бок о бок; но вместо этого ее глазам предстало собрание пожилых юристов очевидного человеческого происхождения, разбавленное графом Дитрихом и послом подземных стражей, длиннобородым гномом, который восседал в специальном высоком кресле. От драконов ожидаемо присутствовал Эсгарот-старший.

Когда король Утер занял место во главе стола, раскрыл увесистую папку и произнес: «Повестка дня…», это подействовало на Настю словно заклинание – она зевнула так, что едва не вывихнула челюсть. Но затем Утер на некоторое время завладел ее вниманием, потому что начал врать.

– Прежде чем мы перейдем к утвержденной повестке дня, – произнес он, сосредоточенно глядя в бумаги, – я бы хотел сделать сообщение. Мой сын, наследник престола Денис Андерсон, вскоре после свадьбы решил отправиться в краткое путешествие, чтобы обрести духовное просветление. Я полностью одобрил и благословил его в этом предприятии. С нами сегодня жена Дениса – Анастасия, а также моя старшая дочь, Амбер.

Настя ожидала, что после этого известия взгляды присутствующих – скептические или равнодушные – скрестятся на ней хотя бы на секунду, но этого не случилось; послы и юристы даже не пошевелили головами.

– Итак, что касается повестки дня…

Настя еще некоторое время оторопело наблюдала за каменными лицами собравшихся, а потом догадка стала проклевываться сквозь скорлупу непонимания: они все знали, что король лжет, и они согласились закрыть на это глаза, но не больше. Никто не собирался подыгрывать Утеру, изображая, что все в порядке и что Настя с Амбер – адекватная замена наследнику престола.

Отсюда можно было извлечь какой-нибудь афоризм о лжи как фундаменте власти, но Настя – опять! – к сожалению, не захватила с собой записную книжку. К тому же вскоре на место не слишком оригинальной идеи о связи власти и вранья пришло ощущение столь же неразрывного союза власти и скуки. Утер объявлял номера рассматриваемых вопросов, после чего звучали какие-то цифры, ссылки на постановления Большого Совета и другие документы, которые, наверное, были знакомы участникам Большого Совета, но для Насти все они звучали одинаково бессмысленно и пусто. В целом это напомнило Насте конец первого семестра в университете, когда она заболела и пропустила почти месяц занятий, после чего большинство лекций превратились для нее в совершенную тарабарскую грамоту, которую однокурсники почему-то понимали, а она – нет. Вновь ощутить себя двоечницей, теперь уже в Лионее, было немного забавно, но скорее неприятно. Настя покосилась на Фишера – тот сверкал стеклами очков, холодный и самоуверенный, насколько это было вообще возможно для человеческого тела. Гордо вскинув голову, Фишер смотрел слегка поверх голов участников Большого Совета, как будто являлся автором пьесы, исполнявшейся этими восемью актерами, и проговаривал тексты реплик в уме. Для Насти в этой пьесе реплик не было предусмотрено, поэтому глава королевской администрации никак не реагировал на Настино ерзанье и вращение головой. Зато Амбер уловила взгляд Насти и скривила краешек рта в снисходительной улыбке, как бы говоря: «Ну вот, все именно так, как я и говорила. Тебе нечего тут делать, милочка. Это должно быть в крови, и твоя кровь явно не той группы».

Между тем Утер все говорил, двигаясь по списку вопросов, никто его не прерывал, и когда король предлагал высказаться в пользу того или иного решения, все просто поднимали идеально заточенные карандаши грифелем вверх, обозначая свое согласие с королевской позицией. И хотя изначально в повестке значилось какое-то дикое количество вопросов, карандаши дружно взлетали вверх с такой частотой, что первоначальные Настины опасения, будто эти унылые посиделки продлятся до позднего вечера, не оправдались.

– Наконец, – Утер отодвинул от себя папку. – Последний вопрос. Он внесен не мной. Он внесен графом Дитрихом, послом Великой расы детей ночи. Это вопрос о судьбе одного преступника. Одного вампира, который пытался убить моего сына. Граф Дитрих считает, что с этим преступником обошлись несправедливо.

– Ваше величество, позвольте мне самому объяснить, что именно я считаю, – сказал посол.

– Позволяю.

– Один из детей ночи, Марат, был признан преступником. Древний закон требует его смерти, потому что Марат поднял руку на принца из семьи Андерсонов. Но древний закон требует смерти и для другого преступника, того, кто без всякой причины лишил жизни графа Артура Валенте, уважаемого старейшину одной из наших фамилий. К тому же убийство Валенте было совершено раньше, и преступление Марата было лишь ответом на злодейство. Если мы беремся карать, так давайте карать всех – и Марата, и Дениса Андерсона.

– Это неприемлемо, – отчетливо произнес Фишер, по-прежнему глядя поверх голов.

– Тогда давайте оставим в покое и Марата, и Дениса Андерсона.

– И это тоже неприемлемо, – Фишер произносил свои реплики механической скороговоркой; может быть, драматургом он был и неплохим, но по актерским способностям рыцарь-администратор едва превосходил письменный стол. Или же он не считал нужным расходовать эти способности по пустякам. – Марат должен быть казнен. Мы не можем миловать преступников, которые покушаются на членов королевской семьи.

– Мистер Фишер, я все-таки хотел бы послушать мнение короля, а не ваше.

– Вы знаете мое мнение, граф, – король произнес это со вполне убедительным сочувствием с голосе. – Мне неприятно об этом говорить, но Марат должен быть казнен.

Дитрих ничего не сказал в ответ и некоторое время молча смотрел перед собой; его сосед, представитель водяных, юрист лет сорока с зачесанными назад светлыми волосами, истолковал это молчание по-своему.

– Так что, начинаем голосование? – спросил он, взглянув на часы.

– Да, – сказал король.

– Да, – сказал граф Дитрих. – Какой смысл тянуть время? Вы же знаете, что на этих заседаниях мы лишь оформляем решения, принятые заранее. Сегодня в повестке было двадцать восемь пунктов, и по каждому из них в течение многих недель велись консультации, переговоры, велись до тех пор, пока не был достигнут компромисс, который не стыдно вытащить на заседание Большого Совета и единогласно его одобрить. Чтобы весь мир видел – в Лионее все в порядке, как и в старые добрые времена. Так вот, господа, у меня для вас плохая новость. По этому вопросу мы с королем Утером не смогли достигнуть компромисса. Король Утер считает, что Марат заслуживает смерти. Моя раса считает, что он должен жить. По-моему, это называется конфликт интересов.

К этому моменту юристы за столом уже не выглядели так, будто спят с открытыми глазами. Эсгарот прижал ладонь к правому виску, а Насте захотелось спросить у кого-нибудь сведущего: «Это нормально? Так и должно быть?» Но из сведущих людей рядом с ней был лишь Фишер, заговорить с которым она вряд ли бы решилась и в более обыденной ситуации; что же касается Амбер, то ее лицо выражало если не испуг, то предчувствие чего-то, способного испуг вызвать.

– Минутку, – светловолосый представитель водяных посмотрел на графа Дитриха с легким недоумением, будто впервые в жизни услышал слово «конфликт». – Если у нас имеются разногласия, давайте проведем полноценное судебное заседание и выясним…

– Согласно Протоколу, никакого суда в таких случаях не требуется, – вмешался Фишер. – Покушение на принца было произведено в присутствии двух десятков свидетелей, а потом подтверждено письменными признаниями преступника. Вообще-то мы могли казнить его прямо на месте. Мы проявили гуманность, уважаемый посол, – произнося слово «гуманность», Фишер брезгливо скривил губы.

– Если под гуманностью вы имеете в виду двойные стандарты, то, несомненно, вы ее проявили, – немедленно отозвался Дитрих.

– Давайте голосовать, – с нажимом повторил Утер.

– Ваше величество, – светловолосый юрист заволновался. – Не стоит торопиться, ведь если на данный момент у нас нет полного согласия сторон, тогда в процессе голосования может получиться недоразумение, и… И что мы тогда будем делать?!

– Под недоразумением вы подразумеваете 87-ю статью Протокола, советник?

Светловолосый потупил взгляд, будто король упомянул что-то непристойное.

– В случае такого недоразумения мы будем просто следовать статье Протокола, – ответил сам себе король Утер.

– Кхм, – посол Подземных стражей чуть подался вперед и хмуро посмотрел на графа Дитриха. – Я бы не советовал вам, граф….

– Это не мое решение, – перебил гнома Дитрих. – Так решил мой народ. И обратите внимание, посол, это не касается денег, это не касается полезных ископаемых. Это касается жизни одного из детей ночи, и еще это касается нашей чести.

Гном недовольно заворочался, собираясь ответить на не слишком учтивые слова Дитриха, но собирался он слишком долго, и его опередили.

– Давайте голосовать! – в третий раз сказал Утер, почти выкрикнув эти слова. – Я, король Утер Андерсон, приговариваю к смерти преступника по имени Марат из народа детей ночи. Кто возразит моему решению?

Как мне потом объяснили, Утер перепутал очередность вопросов: сначала он должен был поинтересоваться, кто поддержит его в этом решении. Но Утер спросил именно о возражениях, он торопился узнать, действительно ли дети ночи готовы бросить вызов и тем самым подарить ему испытание, без которого Лионейские короли переставали быть героями, а становились усталыми и разочарованными сторожами приходящего в упадок музея под открытым небом. Он хотел узнать, не померещился ли ему тот ночной разговор с послом Дитрихом, не отступил ли народ детей ночи от своего такого неразумного, такого нерационального требования. Подобное упрямство ранее встречалось Утеру разве что на страницах книг о славном прошлом, и как бы нелепо это не звучало, но Утер был горд за детей ночи, сохранивших в себе понятие о гордости неразумных пропорций, о гордости, затмевающей здравый смысл и чувство самосохранения.

И услышав наконец четкое и ясное «Я возражу», произнесенное графом Дитрихом, король Утер к всеобщему изумлению облегченно улыбнулся.

– Я возражу, – сказал Дитрих.

– Есть предложение перенести голосование на завтра, – почти одновременно с ним сказал Фишер. – Сегодняшнее заседание затянулось…

– Мы уже проголосовали, мистер Фишер, – рассудительно заметил Эсгарот. – Я имею в виду, что граф Дитрих заявил свою негативную позицию. И это уже зафиксировано секретарями.

– Король спросил, кто возражает, но еще не спросил, кто поддерживает его решение, – торопливо заговорил светловолосый юрист. – Давайте перенесем эту вторую часть голосования на завтра… За ночь позиции сторон могут измениться.

– Ночью и вправду много чего случается, – сказал Дитрих. – Но могу заверить Большой Совет, что наша позиция останется неизменной. Уверяю вас, мы готовились к этому заседанию, мы обдумали наше решение.

– Рихард, – в разговор вступил седой мужчина с крючковатым носом, представитель расы двуликих; из его ушной раковины в недра пиджака тянулся проводок, свидетельствовавший, что, помимо телепатии, есть и другие способы связи между юристом и его клиентом. – Вы отдаете себе отчет, что своими действиями создаете никому не нужный кризис?

– Я не создаю кризис. Я хочу спасти жизнь своего соплеменника. Точнее, мой народ хочет спасти эту жизнь.

– Ваш народ также хочет жить в мире и спокойствии, Рихард, а для этого нужно объявить перерыв, отдохнуть, собраться снова и проголосовать еще раз.

– Мы уже проголосовали, – напомнил король Утер. – У нас есть непримиримое противоречие, и такие противоречия, как следует из статьи 87, разрешаются честным поединком. Мне был брошен вызов, и я его принял.

Впервые с начала заседания Фишер повернул голову, и хотя Настя в принципе не могла разглядеть выражения его глаз, ей показалось, что это обращенное в сторону Утера движение несло в себе удивление и даже упрек. Впрочем, на лицах большинства послов и советников было написано то же самое, своего рода немой вопрос, адресованный королю Утеру Андерсону: «Какой еще вызов? Что это за детские игры? Разве так должен вести себя Лионейский король?»

– Никто не бросал вам вызов, Ваше величество, – уточнил Фишер. – Мы даже не завершили голосование по этому вопросу… Который оказался более сложным, чем я предполагал.

– Чем все мы предполагали, – сказал седой мужчина, прижимая пальцем наушник для лучшей слышимости. – Вызов и в самом деле еще не брошен, но это всего лишь вопрос процедуры. Меня больше занимает другой вопрос – это действительно то, что сейчас нужно Великим Старым расам? Это действительно то, что нужно династии Андерсонов? В наши довольно смутные времена…

– Времена всегда смутные, – перебил его король. – Ясность наступает лишь после, да и то не всегда. Я как-нибудь сам решу, что нужно моей семье.

– Учитывая, что наследник отправился в «духовное путешествие»…

– Я сам разберусь со своим наследником!

– Ваше Величество, – сказал Эсгарот. – Никто не оспаривает ваше право принимать решения, но поскольку это решение может иметь последствия для всех Великих Старых рас, а не только для вас и одного несчастного вампира…

– Не несчастного, а очень достойного сына своего народа! – выкрикнул граф Дитрих. Произнеся свое историческое «Я возражу», он, видимо, почувствовал себя свободным от ограничений и формальностей, накладываемых Протоколом. Для Насти это выглядело так, будто посол детей ночи за пару минут смог хорошенько набраться чего-то алкоголесодержащего.

– Рихард, какая муха вас… – раздраженно начал Эсгарот, а потом отвернулся от посла детей ночи как от безнадежного больного. – Ваше величество, давайте соберемся завтра. Если идея честного поединка все еще будет вас интересовать – ради бога, я сам поставлю десять тысяч на вашу победу. Но сегодня… Нам нужно, что называется, переспать с этой ситуацией.

– Если больше переспать не с кем, – радостно прокомментировал Дитрих.

– Голосование о переносе заседания на завтра, – перебил его Фишер. – Кто поддерживает?

Шесть остро заточенных карандашей уставилось в потолок.

– Кто возражает?

Король Утер Андерсон и граф Дитрих подняли свои карандаши.

– Голосование переносится большинством голосов, – подытожил Фишер.

– Какое счастье, что Протокол не позволяет нам убивать друг друга по вопросам регламента, – хрипло проговорил посол двуликих и промокнул виски платком.

– Встречаемся завтра, господа, – напутствовал послов и советников Фишер. – С новыми силами и новыми идеями.

Вторую часть фразы Фишер выделил голосом и посмотрел на Дитриха. Тот развел руками, сохраняя на бледном лице нервную и пугающую улыбку.

– Анастасия…

Настя обернулась на вежливый шепот и увидела Армандо, который приглашал ее покинуть зал заседаний Большого Совета. Послы и советники торопливо складывали бумаги, и лишь король Утер неподвижно сидел во главе стола. Настя успела заметить, как с разных сторон к королю направляются Фишер («Ваше Величество, я хотел бы обсудить с вами..») и Амбер («Папа, что все это значит?!»), но вздрогнул Утер лишь от резкого:

– Где мой сын?

11

Когда Настя вышла из туалетной комнаты, холл перед залом заседаний был почти пуст; «почти» расшифровывалось как граф Рихард Дитрих, который уже не выглядел пьяным, но все же, очевидно, находился под впечатлением своего исторического поступка. Послу явно хотелось излить на кого-то свои чувства, однако прочие дипломаты поспешили покинуть холл, и вот теперь, увидев Настю, Дитрих заулыбался ей как старой доброй знакомой. Настя такого мнения не разделяла и намеревалась быстренько проскользнуть мимо вампира, но тут из зала заседаний вылетела Амбер, и, судя по ее красным ушам, полет не был добровольным. Настя с интересом понаблюдала, как ее «сестра», сжав кулаки, быстрым шагом направляется к лестнице, а затем в холле появился Фишер, но по его лицу (и ушам) было невозможно что-либо определить. Король Утер остался наедине со своей матерью, и ни за какие коврижки Настя не решилась бы сейчас сунуться в зал заседаний.

Дитрих тем временем воспользовался Настиным замешательством и, величаво скрестив руки, провозгласил:

– Жребий брошен, принцесса. Рубикон перейден, псы спущены с цепей…

– Мне кажется, это неудачное сравнение, – сказала Настя, держась на приличном расстоянии от Дитриха. – Насчет псов.

– Просто я люблю собак, – посол охотно пустился в объяснения. – У нас, у детей ночи, есть предание, что собаки когда-то были самой мудрой из всех рас, населяющих землю. Но они быстро сообразили, что ужиться с остальными им будет непросто. Тогда их вождь по имени Лайка велел построить космический корабль, и однажды ночью все собаки улетели к звездам.

– На Земле остались только те, что не прошли медкомиссию? Или у кого не было денег на билет?

– Остались те, кто не захотел улетать. Те, кто привязался к людям, детям ночи, лесным хозяевам или даже – прости господи – гномам. Они остались и со временем утратили большую часть своего разума, превратились в туповатых слуг или же в бездумных бродяг. Но в глубине собачьей души они верят, что однажды со звезд вернется Лайка и заберет их с собой, в далекий и прекрасный собачий мир. Как и все мы.

– Что?! Я не жду, что меня заберут какие-то звездные собаки!

– Я имел в виду, что все мы мечтаем о прекрасном мире, где живут существа, похожие на нас. Кто-то ищет такой мир среди звезд, кто-то – на земле.

– И когда вампиры вызывают короля Лионеи на поединок, они делают это ради прекрасного счастливого мира, так?

– Конечно. Ради мира, в котором сын короля Лионеи и простой вампир будут равны перед судом.

– Я не против равенства, но я больше согласна с Эсгаротом – разве сейчас подходящее время? Может быть, вы не знаете, граф, но есть такой Леонард, и он поставил своей целью уничтожить мир в его нынешнем виде…

– Я слышал, Анастасия, и я должен вам сказать, что безумные волшебники, или безумные ученые, что в принципе одно и то же, были и будут всегда. И что же, мы должны принести Марата в жертву несправедливому суду только потому, что где-то есть какой-то безумец по имени Леонард, и король больше думает о нем, чем о правах детей ночи?

– Мне кажется, что король думает о Леонарде недостаточно.

– А мне кажется, что он недостаточно думает о детях ночи. Но это только наши с вами частные мнения. Каждому свое, принцесса. Я должен думать о благе своего народа, а король – о благе всех, и в конце концов именно Утер Андерсон определяет приоритеты, а определив приоритеты, он должен быть уверен в них настолько, чтобы рискнуть за них собственной жизнью.

– Это глупо, – сказала Настя. – Будь моя воля, я бы отменила эти дурацкие поединки.

– И чем вы лучше этого Леонарда? – рассмеялся граф Дитрих. – Вы тоже хотите изменить мир, принцесса.

– Изменить, не уничтожить.

– Это слова, Анастасия. На самом деле одно быстро превращается в другое. Когда перемен становится слишком много, старый мир умирает, и рождается новый, не обязательно лучше того, что был прежде. Как в медицине: десять капель – это лекарство, двенадцать – яд. Уверены, что сможете соблюсти правильную дозу?

– А вы?

– Я всего лишь посол, Анастасия. Я ничего не меняю.

– У меня создалось иное впечатление: «жребий брошен» и так далее.

– Просто спасаем хорошего парня. Всего-навсего. Никаких революций, никаких потрясений.

– Ну да. Благими намерениями вымощена дорога… Куда?

– Не знаю. Это что-то из человеческой мифологии, да?

– Благими намерениями вымощена дорога в ад.

– Очень странно. Нелогично. Впрочем, как и многое у вашего народа. У нас, у детей ночи, другая концепция ада…

Настя почти убежала от посла, потому что у нее тоже стала складываться особая концепция ада, где одним из видов мучений были бесконечные разговоры с теми, с кем не хочется разговаривать. Граф Дитрих, наверное, еще некоторое время вдохновенно беседовал сам с собой, а Настя уже быстро шагала в сторону своих покоев, которые она по привычке именовала «номер», словно все еще жила в «Оверлуке».

Она торопилась, в том числе из-за парадного костюма, который с каждым шагом сдавливал ей бедра и грудь все сильнее, словно хотел задушить. Если это была иллюзия, то весьма правдоподобная, и Настя влетела в свои покои, будучи на грани панической истерики. Едва закрыв за собой дверь, она, обрывая пуговицы, стащила с себя кофейного цвета костюм для официальных мероприятий, который теперь казался ей маскарадным костюмом под названием «молчаливая жена наследника престола», но она не была этим персонажем, она не хотела им быть; поэтому она не стала вешать костюм в шкаф, она сгребла его в кучу и швырнула в мусорную корзину, а потом яростно утрамбовала комок одежды босой пяткой, застряла ногой, едва не упала, вытащила ногу и зло пнула мусорную корзину, которая оказалась довольно прочной. Ноге стало больно.

Потом Настя вспомнила, что в ее одежном реестре значится еще два таких же костюма. Она решила, что расправится с ними позже.

В ванной Настя посмотрелась в зеркало и поняла, что эта маска также подлежит уничтожению. Она сняла серьги, смыла макияж, прошлась щеткой по волосам и увидела искаженное злобой, но все-таки свое собственное лицо.

– Больше так не делай, – тихо сказала она зеркалу и для большей убедительности показала ему кулак. Стоило запускать эту сумасшедшую карусель, чтобы получить эпизодическую роль без слов в пьесе, которую непонятно кто пишет, но пишет очевидно плохо. Больше она не станет надевать дурацких удушающих костюмов, не будет садиться между Амбер и Фишером, не будет выстраивать свои вдохи и выдохи по Протоколу. Ее дебют в лионейской политике оказался не то чтобы неудачей, его просто никто не заметил, но в следующий раз…

Тут она вдруг сообразила, что сегодняшнее заседание Большого Совета не было ее дебютом в Лионейской политике, что ее подлинный дебют уже состоялся, причем довольно давно – когда она сбежала из Лионеи, прихватив с собой Иннокентия, а потом пустилась на поиски Дениса; а может быть, и еще раньше, когда она выпустила Иннокентия из подвала в доме Гарджели, а может быть…

В любом случае, если политика – это умение влиять на события, то Настя безусловно влияла, но не когда сидела серой мышкой между Амбер и Фишером, а когда посылала всех к черту и делала какие-то вещи, которые поначалу казались катастрофой, ужасной ошибкой, но в итоге оказывались единственно верным решением.

И в следующий раз…

Телефонный звонок оборвал эти далеко идущие рассуждения. Настя привычно потянулась к большому стационарному телефонному аппарату с кучей кнопок, но потом сообразила, что звонит ее мобильный телефон. И это означало, что звонят ей не из дворца, а скорее всего даже не из Лионеи. Настя посмотрела на дисплей – длинная цепочка цифр ни о чем ей не говорила.

– Слушаю, – сказала она, а потом действительно долго и молча слушала.