Текст книги "Политика. Основные понятия"
Автор книги: Сергей Елишев
Соавторы: Владимир Махнач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
Примерно так же, как русский город, выглядел и Константинополь, хотя на Руси строили преимущественно в дереве, а в Византии – в камне. Главная улица Константинополя Меса шла через весь город, забранная с двух сторон аркадами, под коими торговали, спасаясь от жары, встречались, беседовали, прогуливались. Но весь остальной город состоял из усадеб. Поэтому нам было очень легко перенести ограждающие константинопольское градостроительство законы на русскую почву.
Среди прочего, кстати, в «Законе градском» содержалось и «Правило прозора» (так в русском переводе, от глагола «зреть»), запрещающее сплошную фасадную застройку. Согласно данному правилу, если из вашей усадьбы открывался красивый вид (в Правиле ссылались на самый красивый вид тогдашнего Константинополя – бухту Золотой рог), а сосед ваш его застроил, не согласовав постройки с вами, вы через суд могли снести его постройку. Закон градский перевели у нас полностью и дословно (мы столь внимательно отнеслись к статьям римского и византийского происхождения, что исходно с ними обращались как с законодательными документами). Таким образом, в наш «Закон градский» «переехал» и этот «вид на Золотой рог». Конечно, ни из одного русского окна он не виден, тем не менее, любой судья на Руси понимал, что речь идет просто о красивом виде.
Нормы церковно-семейного права и «Закон градский», составившие книгу «Мерило праведное», вместе с «Русской правдой» с начала XII века оказались у нас в положении неизменяемых законов, т. е. в некотором смысле играли роль Конституции. И так продолжалось почти четыре века, в течение которых законодательствовать в пределах всей Владимирской Руси стало некому, хотя различные земли свои грамоты издавали (была составлена Новгородская судная грамота, Псковская судная грамота, некоторые князья издавали отдельные небольшие уставы). В это время связи между землями совсем ослабли. Наступил период глубочайшей раздробленности, вызванный вторжениями как с Запада, так и с Востока (с одной стороны, немцев, венгров, поляков, с другой, – Орды).
Следующим общерусским кодексом стал «Судебник» Ивана III, основателя единой Российской державы, который был издан в 1497 году (по сути дела, этим «Судебником» и закончилось создание исторической России). Но и при его подготовке «Русскую правду» вместе с «Мерилом праведным» законодатели рассматривали как некий источник правоспособности. Эти законы уже никто не считал себя вправе изменять или дополнять. Такое же отношение к ним сохранилось при подготовке и исправленного судебника, названного «Судебником Ивана IV» (1550), и «Соборного уложения царя Алексея Михайловича» (1648-1649).
Итак, в средневековой русской традиции есть место Конституции в качестве основного закона. Конституцией в том же качестве обладала и Россия в начале XX века. Следовательно, таковая Конституция в нашем государстве возможна, она в русской традиции. Но чтобы нынешняя Конституция России приобрела настоящую прочность, она должна быть связана со старым законодательством России. При этом неважно, будет ли выстраиваться традиция от «Русской правды» XI века или только от «Основных законов Российской империи». И в том, и в другом варианте это приведет к восстановлению конституционной традиции и, тем самым, стабильной конституционной практики, каковой в настоящий момент мы не имеем.
Содержание конституций
1. ВОПРОС О ПРАВОПРЕЕМСТВЕ. Во всех случаях, когда речь не идет о создании нового государства на новой территории, первенствующим вопросом конституции является вопрос о правопреемстве. Даже государства, не сложившиеся исторически, всегда ищут малейшего повода установить некое правопреемство. Так, упоминавшиеся Латвия и Эстония декларировали в 1991 году свое правопреемство по отношению к государствам Латвия и Эстония, существовавшим всего лишь с 1920 по 1940 годы.
Авторы же проекта нашей Конституции вообще опустили вопрос о правопреемстве, потому что декларирование в 1993 году правопреемства, связывающего Российскую Федерацию с Российской империей или с Советским Союзом, порождали моментальные и совершенно законные территориальные претензии, хотя и несколько различные. А декларирование правопреемства по отношению к Российской Федерации в составе СССР означало постановку вопроса о возвращении русского имущества, попавшего в сопредельные независимые государства, причем, имущества весьма значительного (скажем, масштаба Рижского автозавода, который являлся филиалом Горьковского автозавода и должен был бы ему и принадлежать в таком случае). В результате оказалось, что Российская Федерация вообще никакой исторической территории не имеет, а занимает непонятно откуда взявшуюся.
2. ВОПРОС О ТЕРРИТОРИИ. Как видим, вопрос о территории непосредственно связан с вопросом о правопреемстве. Он не решается теми конституциями, которые конституируют новое государство в исторически сложившейся и продолжающей существовать стране. Однако Российская Федерация за отсутствием положения о правопреемстве таковой исторически сложившейся страной не является (территория ее случайна). Тем не менее, вопрос о территории в ныне действующей Конституции также был опущен.
Надо заметить, что вопрос этот всегда очень тонкий, и разрешение его требует большого мастерства, ибо декларация новообразования чем-то единым и неделимым может окончиться весьма прискорбно. Например, Французская республика, декларировав, что она единая и неделимая, сразу решала два вопроса: вопрос о территории и вопрос о населении (территория – та, что была у Французского королевства; все население – французы). В ответ французы получили Вандейскую войну, в которой храбрая французская революционная армия потерпела полное фиаско. Нам традиционно преподносят Вандею, как восстание тупых необразованных крестьян против прогрессивной революции, хотя совершенно непонятно, почему бретонский крестьянин, прихожанин и верноподданный своего короля, тупее и необразованнее парижского «бесштанника» (именно так переводится с французского слово «санкюлот» – «sans-culotte», они сами так себя именовали). А в действительности, провозгласив основополагающий принцип, Французская республика заявила бретонцам, что они французы, в то время как французский король говорил: «Мои бретонцы» так же, как «Мои гасконцы» или «Мои французы». В конце концов, Вандейскую войну удалось прекратить только Наполеону, который снова сказал: «Мои бретонцы».
Вопрос о конституировании территории всегда интересен, но в нашей ситуации он приобретает особый оттенок. Мы молчим о правопреемстве, но если вопрос о территории Российской Федерации тоже опускается, это значит, что нынешняя ее территория создана Конституцией 1993 года. Но если территории Российской Федерации до 1993 года не существовало, то кто же конституировал территорию Чечни или Татарии? Почему не поднят вопрос об этих территориях? Иными словами, нынешняя Конституция построена так что республики и области выглядят исторически сложившимися, а Российская Федерация в целом – нет.
3. ВОПРОСЫ О НАСЕЛЕНИИ И ГРАЖДАНСТВЕ. Вопрос о населении может сливаться с вопросом о гражданстве, хотя они и не идентичны, так как вопрос о населении – это еще и вопрос об источнике Конституции. Французская конституция начинается недвусмысленно: «Мы – французский народ», и сразу становится ясно, кто является источником конституции. Потом уже можно рассуждать, насколько это весь французский народ, но, по крайней мере, формулировка абсолютно точна и конституционна.
Однако вопрос о населении Российской Федерации в Конституции 1993 года вообще никак не поставлен. Правда, там есть формулировка «многонациональный народ Российской Федерации», но эта формулировка очень странная. Во-первых, непонятно, какие нации составляют народ Российской Федерации. Во-вторых, очень многие современные ученые полагают, что многонациональных народов не бывает, а, скорее, бывают «многонародные» нации. В-третьих, эта формулировка не соответствует современным представлениям европейской науки, которая полагает нацию совокупностью полноправных граждан государства, вполне владеющих его официальным языком. Таким образом, и здесь в нашей Конституции имеется некий провал.
Более того, необычайно многословная, включающая десятки статей Конституция Российской Федерации выводит из своего состава и вопрос о гражданстве, указывая, что проблема гражданства решается «Законом о гражданстве» (т. е. «Закон о гражданстве» является подзаконным актом по отношению к Конституции). Но тогда возникает вопрос: кто же эту Конституцию принимал, если граждан на момент ее принятия не было? Ее принимала толпа? И точно так же за отсутствием положения о правопреемстве позволительно задать вопрос: кто в момент принятия Конституции 1993 года являлся гражданином Российской Федерации? Ответ очевиден: никто!
Я не преследую цель критиковать Конституцию РФ, но она позволяет иллюстрировать обычные положения конституций.
4. ПРОЧИЕ ВОПРОСЫ. После разрешения вопросов о правопреемстве, внутренних границах территории, составе населения и гражданстве конституции остается лишь указать тип государства, действующую форму государственной власти и перечислить основные незыблемые права граждан. Ограждая такие права, ряд конституций выделяет господствующую или покровительствуемую религию (иногда несколько). Так поступают и конституции европейских светских государств, принявших принцип отделения Церкви от государства. Эта норма, с одной стороны, ограждает демократические права большинства, а с другой, – защищает собственную культуру от экспансии чужой. Таково, кстати, было требование Православной Церкви к светскому Российскому государству, сформулированное 2(15) декабря 1917 года.
И последнее замечание: растягивать объем конституции ни в коем случае нельзя. Растянутая конституция, как ни парадоксально, вызывает больше сомнений в своей неизменяемости, чем конституция лаконичная.
Раздел 12
НАЦИЯ И НАЦИОНАЛИЗМ
• Нация
• Национализм
Нация
Что такое нация? Латинский термин «natio» исходно означал то же самое, что греческий термин «этнос» и русский термин «народ» (русское слово «народ» и выглядит калькой латинского слова «natio»). Именно так – как «народ, этнос» – термин «нация» воспринимался на протяжении большей части всемирной истории. Однако постепенно он претерпел определенную эволюцию в западноевропейской культуре.
Эволюция термина «нация». В какой-то степени эту эволюцию принимала и марксистская наука, хотя в несколько причудливой форме. Марксистская наука исходила из того, что процесс классообразования на смену «племени» приводит «народность», а «нация» создается только в буржуазном обществе. Однако, если бы Карл Маркс смог отправиться на машине времени, скажем, в век XVII и объяснить тогдашним немцам, что они – не нация, обратно в свой XIX век он, скорее всего, вернулся бы без роскошной бороды. Отечественные историки в 60-е и особенно в 70-е годы XX века, стремясь избежать столкновения с марксистской доктриной, вообще не пользовались ни термином «нация», ни термином «народность», предпочитая писать «этнос», ибо «этнос» – термин не доктринальный, и им можно было назвать как то, что является народностью, так и то, что является нацией с марксистской точки зрения.
На самом деле термин «нация» исторически претерпел более серьезные изменения. Еще в Высоком Средневековье (в готическую эпоху XII-XV веков) термин «нация» приобрел значение «землячество». Так, например, в весьма знаменитом в Европе Пражском университете времен Яна Гуса официально числилось четыре «нации» (четыре корпорации студентов и преподавателей): чешская, польская, баварская и саксонская. Очевидно, что это не этническая принадлежность, ибо польская нация тогда состояла почти исключительно из немцев – подданных польского короля, и тем самым из четырех наций Пражского университета три были немецкими. Это не единственный пример – четыре нации было в Болонском университете, большее число наций составляло Мальтийский рыцарский орден. В тот период «нация» – почти всегда землячество, которое складывалось довольно легко, потому что как рыцарский орден, так и университет представляли собой весьма замкнутую корпорацию, да и преподавание велось на латыни (языке учености того времени), что тоже способствовало обособлению. Этот этап очень важен для понимания трансформации термина «нация» в западном мышлении, но был и следующий этап.
К концу Средневековья «нацией» начали называть совокупность подданных одного государя и по прямому преемству совокупность граждан одного государства, независимо от того, монархически оно организовано или республикански. В таком случае неудивительно, что в источниках упоминается, например, бургундская нация, ибо Бургундское государство было могущественно и самостоятельно, хотя формально герцог Бургундский являлся вассалом французского короля. Кстати, вассалом французского короля одно время был и английский король, как владевший Аквитанией, который ничуть не чувствовал себя униженным, а кончился этот вассалитет плохо (Столетней войной) не для Англии, а для Франции.
Однако нация как совокупность граждан – совсем не то же самое, что этнос. Например, покуда существовало независимое герцогство Бургундское, говорили о бургундской нации и в то же время не говорили о провансальской нации, хотя провансальцы (обитатели современного Юга Франции) до Крестовых походов в Прованс, связанных с Альбигойской антисистемой, были весьма обособлены и говорили на провансальском языке, а бургундцы говорили по-французски.
В литературе часто можно встретить утверждение о процессе превращения феодального государства в государство национальное, который начался задолго до формирования основных буржуазных государств. В связи с этим возможен и другой подход, особенно актуальный на Западе в последние годы: проблема будет сужена и будет касаться распада империй как «феодального наследия» и повсеместного образования национальных государств. При таком подходе Бургундия как феодальное государство обреченно проигрывала состязание с Францией потому, что Франция становилась национальным государством. Но данный вывод обусловлен лишь тем, что Бургундии не стало, а Франция существует. Аналогично о швейцарской нации, состоящей из четырех этносов, заговорили только потому, что Швейцария сохранила свое единство, защитившись от Бургундии. Это позволяет утверждать: сумей Бургундия защитить себя, в XX веке пришлось бы писать, что в процессе образования национального государства бургундцы с успехом отразили интернациональную агрессию французов, швейцарцев, гасконцев и аквитанцев! То есть имеет место некая историческая аберрация, зиждящаяся на конечном результате, а этнические процессы здесь ни при чем.
Постепенно термин «нация» приобретал значение «совокупность граждан». Наиболее последовательно этого, несмотря на все невзгоды и неурядицы, добивалась, конечно же, Франция. Французская республика, объявив себя единой и неделимой, а свое население поголовно французами, получила массу конкретных неприятностей, тем не менее, в конце концов жители Франции, действительно, начали ощущать себя французами. В настоящий момент французами, т. е. лицами, принадлежащими к французской нации, считают себя и бретонцы (этнически – кельты), и гасконцы (этнически – баски), и французские евреи (которые могут быть весьма различны между собой, ибо одни из них – ашкенази, а другие – сефарды), и давно связанные с Францией, ставшие преданными французами еще в XIX веке, потомки марокканцев (берберского происхождения).
Это не означает преодоленности во Франции нормальных процессов этногенеза. В этнологии Гумилева существует понятие «ксения» (по-гречески, «чужой, посторонний») – группа иноэтничного происхождения, сохраняющая дружелюбную обособленность и вписавшаяся в этнос на положении субэтноса. «Ксении» – не привилегия французов. Так происходит в самых различных странах в самые различные эпохи.
Во Франции еще до объявления всех граждан французами на первом этапе Столетней войны знаменитейшим героем был рыцарь Бертран Дюгеклен. Он не только совершал невероятные подвиги, защищая французского короля, но и сформировал из простонародья патриотическое ополчение «молотобойцев». Дюгеклен создал также прецедент – он был назначен коннетаблем, т. е. главнокомандующим войсками Франции, хотя по происхождению был худородным дворянином, а до него коннетаблями бывали только принцы крови. Но когда у французского короля возникли неприятности в Бретани, и он предложил коннетаблю навести там порядок, Дюгеклен наотрез отказался, вручил королю золотую шпагу коннетабля, повернулся и уехал, потому как был бретонцем. За ним погнались, и вовсе не за тем, чтобы наказать, а чтобы уговорить вернуться, – он не вернулся. А величайшей героиней второго этапа Столетней войны была Жанна д’Арк – немка из Лотарингии, которая всю свою недолгую жизнь плохо говорила по-французски, но считала своим долгом защищать любимого короля.
Кстати, субэтносы «ксении» обычно образуют очень древние реликтовые этносы. И гасконцы, и бретонцы (т. е. и баски, и кельты) были намного старше французов. Однако и это не всегда так – существовал же в Российский империи, к сожалению, революцией и событиями Второй мировой войны полностью ликвидированный субэтнос русских немцев! Они сами считали себя немцами, и тем не менее, были субэтносом в составе русского народа, ибо никто из них не сомневался в своем долге воевать на стороне России в случае войны с Германией.
Таким образом, с позиции этнологии картина выглядит несколько иначе, нежели с позиции современной западноевропейской теории нации. Но именно такая позиция позволяет Западу поддерживать сегодня турок, ведущих почти неприкрытый геноцид курдов, бесхитростно заявляя, что курды, может быть, и этнос, но ни в коем случае не нация, а следовательно, не имеют права на создание собственного курдистанского государства. Одновременно Запад заявляет, что в Боснии и Герцеговине сербы воюют с мусульманами. И хотя очень трудно представить себе этнос или нацию с названием «мусульмане», вся пресса – и западная, и наша – формулируют именно так. На самом деле в Боснии и Герцеговине мусульмане – это омусульманенные сербы, а большинство хорватов – окатоличенные сербы плюс небольшое количество хорватов, переселившихся туда во времена непродолжительного владычества Австро-Венгрии. Данная позиция более или менее удобна Западу, но удобна она до определенного предела и только в рамках локальной западноевропейской политики. Скажем, на тех же Балканах существует де-факто государство Македония (бывшая республика в составе Югославии), однако, де-юре Греция его никогда не признает, ибо часть его находится в Греции в виде греческой области Македония. С другой стороны, македонцы, действительно, не сербы. И тем не менее, ни нации, ни этноса с названием «македонцы» нет, потому что этнически нынешние македонцы – болгары.
Следует подчеркнуть, что представление о нации как о совокупности граждан может быть адекватным, только когда нация складывается длительное время в довольно благополучных условиях единого государства. Такое представление было выработано не менее чем полутысячелетней традицией западноевропейской культурной истории, о чем свидетельствует пример швейцарцев, французов, испанцев, итальянцев (в Италии есть область Фриули, населенная этносом фриулов, которых итальянцы признают обособленными и, вместе с тем, составляющими часть итальянской нации). Это не означает образование химеры, так как вместе с утверждением, что нация – не этнос, а совокупность граждан, признается, что нация может быть полиэтнична. Но тогда нация – не этнос, а суперэтнос, состоящий из этносов, и химеры не образует. Более того, развитие государства-нации по французскому пути, т. е. по пути национального государства («nation state» – международный универсальный термин), приводит к усложнению системы, как, впрочем, и готовность империи признать нациями входящие в нее этносы. Французам угодно полагать себя единой нацией, но те же бретонцы в некотором смысле продолжают существовать, и даже с конца XIX века началось бурное увлечение кельтским прошлым, возникли кружки по изучению бретонского языка. Это нисколько не разрушает национальное единство Французской республики, а лишь усложняет систему.
Однако есть одна серьезная оговорка: представление о нации как о совокупности граждан за пределами Запада не действует.
Показателен в этом смысле пример Индии, граждане которой говорят на языках трех больших самостоятельных языковых групп. Ситуация в Индии была настолько противоречива до расчленения Индии на Индию и Пакистан из-за известного противоборства индусов с мусульманами, что с ней не смог справиться и великий Ганди. Но даже сейчас, когда основные мусульманские области уже не одно десятилетие отделены от Индостана государственными границами Пакистана и Бангладеш, Индия являет наисложнейшую этническую картину. И в этих условиях виднейшие деятели новой индийской истории (принадлежавшие клану Ганди) попытались решить внутренние проблемы и преодолеть разногласия, декларировав создание единого национального государства Индия. Они все были деятелями незаурядными и оставили след в мировой истории. Однако то, что удается империям, на пути национального государства оказалось недостижимым. Все усилия партии Индийский национальный конгресс приводят лишь к образованию новых и новых сепаратистских, в т. ч. и террористических, групп. В Индии, как известно, два официальных государственных языка – английский и хинди, что отнюдь не является наследием «проклятого колониального прошлого». Просто бенгалец или сикх разговаривать на хинди не желают и при невозможности говорить на родном языке предпочитают общаться на английском. Таким путем единую индийскую нацию создать вряд ли удастся!
Итак, модель «nation state» в Азии не работает. Там понятие «нация» синонимично понятию «этнос». Насколько удастся процесс образования наций в западном смысле слова в Африке, судить преждевременно. Сепаратизм на этнической почве уже приводил на нашей памяти к вооруженным конфликтам в Бельгийском Конго (Заире) и в Нигерии, т. е. в крупнейших и богатейших державах Черной Африки.
Что же касается России, то мы часто слышим утверждение: «Русские к настоящему моменту еще не составляют нации». Однако за ним стоит западная точка зрения, а она-то как раз для России не годится! Национальное единство россиян вряд ли возможно. А национальное единство россиян в границах Российской Федерации невозможно вообще, по двум причинам. Во-первых, согласиться на него для русских, значит, признать, что они образуют одну нацию с 15 % нерусских в Российской Федерации (хотя на это, возможно, многие бы и согласились). Во-вторых, это значит – автоматически признать нерусскими тех русских, которые живут в сопредельных государствах. Но на это не согласится никто, ибо утрата внутриэтнической солидарности приводит к распаду этноса, а этнос не распадается на части, он может обратиться лишь в пыль.
Национализм
Что такое национализм? Независимо от того, мыслится ли нация в категории гражданского единства или в категории единства этнического, в политической и социальной практике имеет место такое явление, как национализм. Национализм – идеология и политика в национальном вопросе, основанные на понимании нации как высшей ценности и формы общности.
На протяжении весьма длительного советского периода термин «национализм» считался если не страшным уголовным преступлением, то, по крайней мере, ругательством (обычно употреблялось словосочетание «буржуазный национализм»), и даже еще в начале Перестройки раздавались голоса против развития националистических тенденций. Игра слов с корнем «нация» доходила до того, что один из образованнейших людей нашей эпохи академик Д. С. Лихачев как-то раз заявил: «Я за национальные, но против националистических тенденций в культуре». Однако если с определением «националистический» связано существительное «националист», то с определением «национальный», видимо, должно быть связано существительное «национал», а такого слова в русском языке нет, есть одно «националист».
В IV Государственной думе (1912-1917) крупнейшей партией, имевшей 120 депутатских мест, была Партия русских националистов – партия, достаточно либеральная и, как правило, блокирующаяся с другой либеральной партией – Партией октябристов («Союз 17 октября»).
В западноевропейской терминологии XX века термин «национализм» обычно безоценочный. А по тому, как американцы и англичане освещали историю борьбы 20-х – 40-х годов в Китае, видно, что их симпатии были на стороне китайских националистов, т. е. сторонников Чан Кайши (партии Гоминьдан), которые боролись с коммунистической угрозой, но проиграли.
Так что же на самом деле означает термин «национализм» и кто такой «националист»? Как ни воспринимай слово «нация» (как этнос или как гражданское единство), националист – тот, кто, прежде всего, интересуется делами собственными народа, а делами другого народа иногда и не возражает заниматься, но уж, по крайней мере, во вторую очередь. Заметим, что это нормальная этническая позиция. Здесь уместно вспомнить шутку об отношении к дочери, кузине и соседке: «Я люблю свою дочь больше, чем свою кузину, а кузину – больше, чем соседку. Однако из этого, честное слово, не вытекает, что я ненавижу свою соседку». Интересно, что эта шутка английская, а англичане, вероятно, самая националистическая нация на Западе (английских националистов никогда не было именно потому, что все англичане без исключения – националисты).
Шовинизм. Существует и следующая фаза национализма – национализм агрессивный, основывающийся на неприязненном отношении к другому народу или группе народов. Но он иначе называется – шовинизм. Он возникает в XIX веке и своим названием обязан французскому капитану Шовену (Chauvin), жившему более 100 лет назад. В программных документах КПСС повторялся один и тот же нелепый тезис: «нетерпимость к буржуазному национализму и шовинизму». При этом ни в одном энциклопедическом словаре советского времени не объяснялась разница между национализмом и шовинизмом, дабы ни у кого не возникло вопроса: если между ними есть разница, то, может быть, один приличный, а другой нет? Не случайно также многие составляющие западноевропейских национализмов трактовались у нас искаженно. Например, немецкая националистическая песня «Deutschland uber alles» («Германия превыше всего») была написана еще в XIX веке, когда немцы, тогда разобщенные на множество мелких государств, стремились к созданию единого Германского государства. Трактуется она у нас неверно. Смысл этого стиха лишь в том, что Германия для немца превыше всего, а все остальное потом, но вовсе не в том, что Германия на земном шаре превыше остальных государств.
Нацизм. Есть еще более агрессивная и негативная форма национализма – нацизм. Нацизм включает в себя уже не только неприязненное отношение к другим нациям, он опирается на идею национального превосходства. Нацизм может проявляться и в такой форме, как неприязненное отношение к чужому национализму, в то время как себе национализм позволителен.
К нацизму и шовинизму мы имеем право относиться негативно и квалифицировать их как формы людоедские, однако, национализм так квалифицировать не удастся.
Космополитизм. Но в XIX веке появляется и аномалия противоположного направления – космополитизм, который опирается на идею неизбежности исчезновения национальных отличий. Космополитизм К. Н. Леонтьевым был назван «ядом всесмешения». Впрочем, достаточно вспомнить его основное правило: «Всякое упрощение есть деградация». Вряд ли возможно исчезновение национального лица всех народов на Земле, но случись такое, это было бы ужасно – образовалась бы совершенно неструктурированная масса, система упростилась бы до предела, и люди едва ли смогли бы в ней жить.
Интернационализм. Наряду с космополитизмом часто употребляется понятие «интернационализм», но ни в одном справочнике не проведена четкая граница между этими понятиями. Тем не менее «пролетарский интернационализм» в нашей стране декларировал отмирание национальных различий в отдаленном будущем, т. е. в его основе лежит та же идея, что и в основе космополитизма, следовательно, это явление негативное. Допустимый интернационализм можно квалифицировать как сумму дружелюбных национализмов (впрочем, такова и формула империи).
Фашизм и нацизм. Что же такое «фашизм» и чем он отличается от «нацизма»? Слово фашизм происходит от латинского «fascio» – «пучок прутьев». Римские ликторы, сопровождающие консулов или преторов (римских магистратов), в качестве знака их власти носили пучок прутьев или розог на плече в черте города, а за чертой города в этот пучок вкладывали топорик. Сам термин «фашизм» ничего зловредного не означает и переводится с итальянского как «единство». Кстати, в русском языке этот корень живет самостоятельно и с фашизмом никак не связан – при продвижении машин на поле боя большие пучки прутьев сваливаются во рвы и называются «фашинами», а лесные дороги чинят «фашинником». Однако в сознании миллионов людей «фашизм» стал синонимом для обозначения социально-политических движений, идеологии и государственных режимов тоталитарного типа, которые разрушают демократию и утверждают новый порядок предельно жесткими средствами. То есть понятие «фашизм» у многих фактически слилось с понятием «нацизм». Однако равнять их неправомерно. Вряд ли стоит защищать в наше время фашизм, но понять, на каких основаниях он возник, стоит.
Многие находят некую идеологическую предысторию фашизма, хотя и очень смутную, в выступлениях отдельных публицистов первых лет XX века. Однако в тот момент почва для фашизма еще не была готова. В начале XX века существовали две тенденции разрушения традиционной государственности и традиционной общественности: безудержный радикал-либерализм и социал-анархизм. Безудержный радикал-либерализм, декларировавший всеобщее гражданство, всеобщее избирательное право и неограниченность функционирования рыночной экономики, обычно связывают с англосаксами (англичанами и американцами). Но за исключением фритредерства, т. е. неограниченной свободы торговли, другие свои теоретические разработки англичане, будучи традиционалистами, вовсе не торопились у себя вводить. А к уравнительному коллективизму призывали двигаться социалисты различных мастей и анархисты.
Первая мировая война превратила эти тенденции в реальность. Россия и Австро-Венгрия были разрушены и расчленены. В Турции и Германии было разрушено государство, хотя эти страны не подверглись расчленению (Турция потеряла нетурецкие территории, и то не все). Одновременно образовались многие малые государства, некоторые – достаточно искусственно. Для очень и очень многих западноевропейцев рухнул мир, причем, мир довольно уютный, мир высокой культуры и цивилизации XIX века. Именно под впечатлением этого разрушения Шпенглер заканчивал свой «Закат Европы».
