Текст книги "Рать порубежная. Казаки Ивана Грозного"

Автор книги: Сергей Нуртазин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Дороня извинительно изрёк:

– Татарин меня из плена вызволил. Не все, дед Никодим, жаждут крови, и не все из корысти и по своей воле на войну ходят. Сам ведаешь, супротив господаря не пойдёшь.

– И то верно, сынок, – согласился старик. Тёплым вышло слово – сынок. Елеем помазал Никодим израненную и осиротевшую душу казака, такую же, как и у него. Дороня это почувствовал, приобнял иссушенные временем плечи старика:

– Пойдём, отец, показывай гостя.

Караман ожидал у ворот. Увидел Дороню, заулыбался, обнял казака, как родного. Прохожие косились: «Ишь, с объятиями лезут, нехристи! Сколько народу загубили, ироды!» Кровоточила прошлогодняя рана и ещё долго будет терзать людские души и наполнять их неприязнью. Да и то не у многих: уж больно терпеливо и отходчиво нутро русского человека. А если кто и хотел изобидеть недругов, то не смел. На то царёв указ писан – торговых людей и иноземцев не трогать, дабы не навлечь на ослабшее государство преждевременную войну. Да и выгода с торга была немалая – каждую десятую лошадь ногайцы отдавали русскому царю. И ведь верно, торг торгом, а война войной. Те же ногайцы привели коней, в коих после нашествия нужда у Руси великая. Сколько животин в прошлом году пало, сгорело и было угнано – немыслимо! А ведь надо пахать, возить тяжести, воевать. Дороне повезло, его буланый Буйнак чудом уцелел.

Когда покончили с приветствиями, Дороня поинтересовался, удалось ли Караману взять в жёны ногайскую девушку. Крымчак ответил:

– Я, после набег на Заразск, Сарайчик ехал. Потом Ашим уговорил ждать, единственный дочь Акгюль за другой джигит не отдавать. Тот джигит Фархад звать, мне грозил, я не боялся. Сам в Крым ехал, караван из Каффы в Китай провожал, на пути один купец спасал, он мне большой деньга дал, я вернулся, Саттар-бек долг отдавал, Акгюль жена взял.

– Выходит, всё у тебя сладилось, – с лёгкой завистью произнёс Дороня.

Грустинка в словах Дорони не проскользнула мимо Карамана:

– Э-э! У тебя плох, да? Мине говори, моя слушать будет.

Пришлось казаку поведать о своих бедах.

Караман покачал головой:

– Ой, бой! Много день убегал. Плох, сапсем плох. Война плох, смерт плох. Вера корош. Верить будешь, жена, дочь найдёшь, родня свой Меланья, Аникей.

Моя тоже искать будет. Пленный урусут нынче много, мало стоил, может, ногай не продал.

– Кабы так случилось, – произнёс Дороня с надеждой.

– Э-э, корош сам не умирал. Я думал, тебя смерт брал. Как живой остался? Я казак Севрюк, с тобой кто был, маленький крепост видел. Саттар-бек ему сабля давал, драться велел, потом убивал. Шайтан! Всех, кто плен попал, рубил. Один урусут оставил, он нога падал, жить просил. Бек его в Заразск брал, там урусут пропал.

Дороня насторожился, заинтересованно спросил:

– Как звать того русского, не ведаешь?

– Тот лета не ведал, когда Саттар-бек долг давал, видел. У бек живёт. Откуда брался, не знай. Саттар его звер называет...

– Зверем?

– Э-э, забыл. Такой, лес деревья бегает, мех даёт.

– Куницын?

– Куница, куница! Как знаешь? Тоже крепост был? Как бежал?

– В острожке не был, но куницу эту перемётную знаю давно. Враг мой.

– Э-э, этот враг не беда, другой бойся. – Караман приглушил голос: – Ещё молвить буду. Сам слушай и мурза Хворостин передай. Москва уходить надо. Девлет-Гирей войско большой собирает, Москва снова жечь придёт. Моя ведает. Сам видел. Турка морем янычар и пищали привозил. Беги, Дороня.

– Бежать?! Нет, здесь земля Русская. А за весть благодарствую. Передам твои слова князю...

Тревожную новость Дороня не замедлил сообщить Дмитрию Ивановичу, только ведали о приготовлениях хана и князь Хворостинин, и предводитель порубежного воинства Воротынский, и царь Иван Васильевич. Государь после отправки полков на рубежи сам поспешил в Великий Новгород. Ответ за то, что случится, предстояло держать большому воеводе Воротынскому.

Михаил Иванович время не терял, вывел полки к Оке, расставил. Передовой с воеводами Хованским и Хворостининым отправил к Калуге, опасался, чтобы татары не обошли войско, как в прошлом году. Соседями им, в Тарусе, назначил полк Правой руки во главе с Фёдором Шереметевым и Никитой Одоевским. Сам, с Большим полком, имея вторым воеводой Ивана меньшого Шереметева, приготовился оборонять Серпухов. Воеводы Андрей Репнин и Пётр Хворостинин с полком Левой руки разместились ближе к Лопасне. Сторожевой полк Ивана Шуйского и Василия Умного Колычева стерёг реку от Сенькиного брода до Коломны, имея серединою Каширу. Плавная рать в стругах на Оке встала. Порадовался воевода и усилению полков. Прислал государь в помощь иноземный отряд, во главе с ротмистром Юрием Фаренсбахом, и казаков – донских да черкасских. Всё сделал большой воевода, как должно, и всё же маялся, думал: «Куда направит удар коварный хан?» Подолгу размышлял над этим и прежде совет имел с государем и многими воеводами. Всё продумал, всё приготовил, места, где, возможно, придётся принять бой, осмотрел, всем ухищрениям Девлет-Гиреевым припас ответ, а душа всё одно болела: «Как повернётся? Одолеем ли врага? Защитим ли Русь? Если нет, государь не помилует. Лучше уж в сече голову сложить, чем на плахе». Когда ертаульные доложили, что татары пришли великим числом под Тулу, пожгли посады и двинулись к Серпухову, малость успокоился: «Не иначе решил татарин в этот раз напрямки к Москве войско двинуть. Что ж, милости просим. Поглядим, чья возьмёт. На сей раз овчинка дороже станет! Иди, Девлет-Гирей! Иди, хан крымский!»

* * *

Девлет-Гирей шёл и тумены наводил на Русь немалые. Тьму крымских воинов привели подданные мурзы, уланы и беки. Влились в войско и лучшие во всей Степи наездники ногайцы, во главе с Теребердей-мурзой, и отряд беглого астраханского царевича Хаз-булата. Пришли адыги, черкесы, азовцы. Прислал-таки в помощь пушки и янычар турецкий падишах Селим. Кто устоит перед такой силой?! Хан был уверен – он сокрушит Москву. Царь Иван вынужден держать войска одновременно на двух рубежах и усмирять восставших не без участия его людей, черемисов. Более того, прошлогоднее нашествие, мор, засуха, голод не сделали Русь сильнее. Разве сможет она противостоять ему? Одно огорчало: царь Иван не отдал Астраханское и Казанское ханства и этим ослабил удар. Тем хуже для Москвы, тем беспощаднее будет расправа. Он железной хваткой заставит урусутов подчиниться. В этом хан не сомневался и даже разделил между мурзами московские улусы и выдал купцам грамоты на беспошлинную торговлю на Волге.

Но пристало ли потомку Темучина, великому Девлет-Гирею, мудрейшему хану, повелителю Крыма и Тахт Аглану делить шкуру неубитого медведя? Неведома ему русская поговорка: «Не хвались отъездом, хвались приездом».

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

А было дело от Москвы за пятьдесят вёрст.

Новгородская летопись

Попытка с ходу переправиться через Оку у Серпухова не удалась. Огонь русских пушек не давал татарскому войску ни малейшей возможности достичь противоположного берега. Хан велел позвать в походный шатёр двух своих сыновей, верного соратника Дивей-мурзу, которого назначил лашкаркаши, и предводителя ногайцев Теребердея. В шатре советников ждал скромный достархан: бастурма, сухие лепёшки, сыр, буза. Девлет-Гирей подождал, пока сыновья сядут по правую руку, а мурзы по левую, пригубил из пиалы густой сладко-кислой бузы, спросил:

– Переправиться нам не удалось. Как думаете справиться с урусутами?

– Может, навалиться на них ночью? – предложил младший сын Али.

– Ты молод и горяч. Здесь нам не пробиться. Что скажешь, Мегмет?

– Думаю, надо обойти их, как в прошлом году.

Хан возразил:

– Сердары Ивана не глупцы, а опытные воины. Они не повторят ошибки. Не будем повторяться и мы. Теребердей, ты пробовал переправиться бродом, который урусуты называют Сенькиным перевозом?

– Да, хан, – отозвался мурза. – Там стоит заслон. Казаки и стрельцы стреляют из-за плетёных изгородей и из зарослей, на реке челны с воинами. Они побили немало моих джигитов, тех же, кому удалось перебраться на другой берег, сбросили в воду всадники урусутов.

– Плохо.

– Повелитель, позволь сказать мне, – попросил слова Дивей-мурза.

– Слушаю тебя.

– А не перехитрить ли нам урусутких сердаров? Мы делали это не раз, можно попробовать снова. Запутаем их, нападём в нескольких местах. Тумены переправим там, где удастся прорваться, и двинем их на Москву. Медлительным сердарам царя нас не опередить. Пока они дойдут, столица Ивана будет у твоих ног, а затем мы расправимся с войском царя.

– Твои мысли правильны, мой верный Дивей. Поступим так. Турецкие пушки поставим на берегу, напротив русских. Пусть знают, у нас есть чем ответить. Три из них отправьте к Сенькиному перевозу. – Девлет-Гирей обратил взор на ногайца: – Теребердей, после полуночи ещё раз попытаешься переправиться через брод. Ты, Дивей-мурза, возьмёшь тумен, пройдёшь по реке на заход солнца от Серпухова и нападёшь там. Лазутчики покажут место. Первыми пустишь воинов Саттар-бека. – Хан покосился на Теребердей-мурзу. – Этих легко в реку не сбросишь.

* * *

Двадцать седьмого июля, с первыми лучами солнца, передовой отряд опричного немца Генриха Штадена подошёл к реке. Татарское войско уже начало переправу. Малочисленный заслон русских был сметён. Штаден окинул берег взглядом холодных янтарных глаз, подкрутил русые с рыжинкой усы, поправил шлем. Он уже принял решение.

«Сейчас я загоню в реку степной сброд и покажу русским воеводам Хованскому и Хворостинину, как надо воевать. Узнав о моей победе, государь поймёт, кто достоин возглавлять полк».

Штаден обнажил меч-бастард, вынул из чехла пистолет, тронул коня. Команда «Вперёд!» увлекла за ним три сотни конных боярских детей и дворян. Враг всё ближе. Меткий выстрел Штадена свалил первого из них, клинок бастарда развалил надвое второго. Русские всадники врезались в скопление татарских воинов... и завязли. Схватка в чистом поле с сынами степей, впитавшими воинскую науку с молоком матери, дело нелёгкое. Отряд Штадена таял, как снег под жаркими лучами солнца, а силы крымчаков всё прибывали. Всадник в чернёном шлеме с тремя перьями вихрем налетел на немца, отрезал от остальных, стал теснить к реке. Штаден выхватил второй пистолет, выстрелил, промахнулся, отбил бастардом удар саблей, но остановить противника не мог. Понял – степняк сильнее, повернул коня, помчался прочь вдоль берега. Противник не бросился в погоню, пустил вдогон три стрелы... одновременно. Все нашли цель. Одна попала в круп коня, другая клюнула шлем, третья ужалила между лопаток. Генриха Штадена спас лёгкий панцирь под тегиляем. Конь взбрыкнул от боли, сбросил седока в прибрежные заросли. Это сохранило немцу жизнь. Не теряя времени, Штаден откинул ножны, с сожалением подумал о бастарде, но сейчас надо позаботиться о собственной жизни, а она дороже. Скинув тегиляй, панцирь и шлем, прислушался: бой продолжался, но рядом никого, значит, у противника нашлись дела важнее, и он не стал утруждать себя поисками поверженного врага. Штаден снял сапоги, ступая по илистому дну, вошёл в воду...

Татарский воин в чернёном шлеме вложил лук в саадак.

«От стрел Саттар-бека ещё никто не уходил».

Бек взялся за саблю.

«Надо покончить с жалкими остатками урусутов: лазутчики донесли, что с правой руки заходит наперерез крупный отряд».

* * *

Штадену удалось спастись. Его храбрые воины, которых он, не дожидаясь помощи, без приказа, двинул на татар, с намерением опрокинуть в реку и тем заработать себе славу и расположение царя, остались лежать на поле брани...

* * *

Саттар-бек беспокоился не зря. Большой отряд, о котором ему доложили, был полком Правой руки. Воеводы Фёдор Шереметев и Никита Одоевский преградили путь крымчакам, надеясь с помощью Передового полка оттеснить татар к реке, но Дивей-мурза успел преодолеть Оку со своими воинами и наладить переправу основных сил во главе с ханом у селения Дракино. Девлет-Гирей схитрил, оставил у реки перед Серпуховом большую часть пушек и около трёх тысяч воинов для перестрелки, а сам бросился к месту прорыва Дивей-мурзы. Войско быстро перетекало с одного берега на другой, теснило полк Правой руки и Передовой, увеличивая разрыв между ними. Воеводы Хованский и Хворостинин, отрезанные от основного войска, отходили. Полк Правой руки сопротивлялся. Первый воевода Шереметев бежал, бросив оружие. Полк возглавил молодой князь Никита Одоевский. Без шлема, с перевязанной головой, он метался вдоль пеших рядов на соловом жеребце, подбадривал воинов примером и словом.

– Стоять! Стоять, браты! Побежим – все поляжем под татарскими саблями! Из пищалей, луков и самострелов! Разом! Давай! – Одоевский махнул саблей, метнул горящий боевым задором взор на противника, крикнул: – Что, собаки, больно по зубам?! А ну, молодцы, встречай их копьями да рогатинами! Бей!.. Ага! Хвосты показали! То-то. К нам нахрапом не лезь, а не то собьём спесь!

Чернобородый плосколицый казак с завесной ручницей осадил коня за спиной Одоевского. Князь оглянулся, с надеждой спросил:

– Неужто подмогу прислали?

– Нет, воевода, – огорчил князя казак, – сотню свою веду к Хованскому. Помощи не жди. С утра турки из пищалей пальбу завели против Серпухова, того гляди, почнут крымчаки переправляться. Боле скажу: в темень две тьмы ногайцев сбили с берега стрельцов, казаков и детей боярских из Сторожевого полка Шуйского. Того гляди, с тыла навалятся. Велено тебе отходить к Большому полку. То слово Воротынского.

– Отходить?! Как?! Татары полк надвое разрезали. У меня по большей части ратники пешие остались. Стоит спину показать, басурмане на неё рысью кинутся.

– Я подсоблю. Стукну татар с правой руки, мне всё одно к Хованскому пробиваться.

– Верно молвишь. Пока ты их отвлекаешь, я им гостинец приготовлю. У меня телега с «чесноком», набросаю на пути татар ёжиков, оставлю конный заслон, а сам с пешцами к Воротынскому подамся.

– Бог в помощь, воевода.

– И тебе, казак.

* * *

Сотню Ермака Бог не оставил. Казакам удалось прорваться. Передовой полк засел в сосновом лесу. Атамана проводили на поляну. Первый воевода, курносый крепыш лет тридцати, сидел на пне по пояс голый. Сутулый старичок и стрелец хлопотали около Хованского.

– Сейчас перевяжем. Эка тебя угораздило, князь, ить у самого локотка рубанул басурманин. Терпи, родимый, зелье я приложил, укутаем, пития лечебного примешь, а коль Бог даст, на Ивана Постного снова сабелькой махать сможешь, – приговаривал знахарь.

– Ничего, я им попомню!

– Ты, воевода, утихомирься, руку не сгибай, разверзнется рана и до Рождества не заживёт, – проговорил старик.

Взгляд Хованского упал на Ермака:

– С чем пожаловал?

– Я от большого воеводы, князя Воротынского, с вестями.

– Молви, что велено.

Разговор прервал топот копыт. На поляну выехали второй воевода и Дороня. Хворостинин слез с коня, отдал повод казаку, подошёл к Хованскому:

– Как ты, Андрей Петрович? Прослышал, ранен.

– Пустяковина. Давай вестника послушаем. От Воротынского прибыл. – Хованский кивнул на Ермака.

Хворостинин обернулся:

– Это же Ермак, знакомец с прошлого года, вместе Москву обороняли.

Ермак услышал своё имя, прекратил тихую перемолвку с Дороней, обернулся к воеводам.

– Здрав будь, Дмитрий Иванович. С трудом прорвался к вам сквозь татар. Из сотни только восемь десятков казачков к вам довёл. Полой водой прут ироды, не удержишь, не иначе снова к Москве собрались. Ногайцы у Сенькина перевоза переползли. Воротынский верховые отряды отправил басурман беспокоить и не давать им сёла разорять. Они будут крымцев со всех сторон покусывать да пощипывать, а вам доверено ухватить татар за хвост и держать до подхода остальных полков. Ещё велено передать, в битву с крымчаками не вступать, покуда через Оку не переправятся.

– О том и прежде с большим воеводой думали, да и мы с Дмитрием Ивановичем к тому склонялись.

– Ужо мы их ухватим, нехристей! Слава Богу, потери в нашем полку небольшие. Не дадим, как в прошлое нашествие, бесчинства творить! – Хворостинин ухватился за рукоять сабли.

– Не мы. Ты, Дмитрий Иванович. Мне с этим, – Хованский кивнул на перевязанную руку, – такое дело не осилить. Бери конников, сколько есть, и следом. Я с князем Михаилом Лыковым, со смоленскими, рязанскими и епифанскими стрельцами следом за тобой пойду.

– Казаков Ермака отдашь?

– Бери.

Хворостинин повернулся к Ермаку.

– Готов, атаман, куснуть ворога за бедро?

– Мы, казаки, завсегда неприятелю досаду учинить готовы.

Хворостинин, Ермак и Дороня отъехали от поляны, князь повинился:

– Прости, атаман, не признал в спешке. Не ожидал увидеть тебя. Ты ведь как ускакал от Москвы за Девлет-Гиреем полон отбивать, так и пропал.

– Полону мы с казаками в ту пору до сотни вызволили да татар боле дюжины загубили, а потом в степи и остались. А как слух дополз, что Девлетка опять явился, примкнул со станицей к атаману Мише Черкашенину. С ним под Серпухов и пришли. А как занадобилось к вам казаков послать, я первый и вызвался.

– Рад тому.

– И я рад, князь... Запамятовал, большой воевода молвил, конных иноземцев вам в помощь даст, и ещё... Не при Хованском будь сказано, на тебя у Воротынского надёжа. Сам слышал.

* * *

Ермак не лгал и не льстил. Воротынский действительно надеялся на второго воеводу, поэтому и приставил, с государева соизволения, опытного Хворостинина в помощь к Андрею Хованскому. Поначалу богатейшему владетелю Московского государства боярину Михаилу Ивановичу Воротынскому, потомку рода черниговских князей Рюриковичей, Дмитрий Хворостинин – куда менее родовитый и богатый, молодой выскочка, опричник и любимец государя – не нравился. Сам Воротынский в любимцах у царя не ходил и даже побывал в опале. Время шло, бывалый воин и воевода не мог не обратить внимания на способного и храброго в бою князя Дмитрия, в коем видел талант полководца. Да и успехи, пусть и не громкие, говорили сами за себя. Большому воеводе хватило дерзости Хворостинина под Заразском и стойкости при защите Москвы. Воротынский верил – Передовой полк не подведёт. Удержать Девлет-Гирея на Оке не удалось, оставалось надеяться, что Хованский и Хворостинин нагонят основные силы врага и вцепятся им в хвост. Только тогда можно будет собрать полки и навязать татарам сражение и тем самым спасти Москву от нашествия. А то, что Девлет-Гирей идёт именно туда, Воротынский не сомневался. Татары не стали брать в клещи Серпухов и пытаться уничтожить большую часть русского воинства: Теребердей перенял у Пахры все дороги на Москву, Девлет-Гирей оставил пушки и, не теряя времени, двигается на север, а это значило, что ему нужна столица. Поди, радуется хан – главные силы русских потрёпаны и отрезаны под Серпуховом, путь на Москву свободен. Если удержать татар не удастся, то останется надеяться на опыт князей Юрия Токмакова и Тимофея Долгорукова, оставленных для защиты Москвы, и на своевременную царскую помощь из Новгорода. Только в прошлом году уже пытались оборонить город, и что из того вышло? Оставалось уповать на собственные силы и промысел Божий.

* * *

Русские напали внезапно, с тыла. Такой дерзости Девлет-Гирей не ожидал. Он думал, воеводы, как и в прошлом году, спешно поведут полки к столице, но просчитался...

Не забыл князь Дмитрий Хворостинин славные дела предков, с детства врезался в память подвиг Евпатия Коловрата. Ныне и сам он, подобный знаменитому рязанцу, бил с конной дружиной татар. Налетели чуть свет. Крымское войско только начало движение, и полусонные татары приняли всадников за отставший отряд, но когда узнали в них русских воинов, было уже поздно. Смертоносным вихрем налетела конница Хворостинина. Первыми, со свистом и улюлюканьем, напали казаки, смяли сотни прикрытия, навалились на обоз. Остальные обогнули его двумя крылами, помчались дальше, круша войско Девлет-Гирея, растянутое на много вёрст до реки Пахры. Татары, не в силах перестроиться и дать отпор, отступали. Степняки, под руководством сыновей хана, огрызались: отстреливались, вступали в короткие стычки, но остановить конную лаву не могли. Так длилось недолго. Постепенно напор стал ослабевать, русские всадники начали выдыхаться. Хворостинин остановил движение. Стоило дать воинам короткую передышку, собрать их в кулак, а затем продолжить преследование. Не мешало позаботиться и о тылах. Хворостинин оглянулся. Подручник, как всегда, поблизости.

– Дороня. Скачи к Ермаку! Его казаки обоз добивают. Поставьте повозки татарские поперёк дороги цепью, от леса до реки, да не забудьте проходы для нас оставить. Как Хованский подойдёт, пусть стрельцов за ними ставит.

* * *

Ближе к полудню подоспел Хованский. Едва первый воевода расставил стрельцов, как в тылу появился конный отряд. Уж не татары ли? Воины напряжённо всматривались, пытались определить, чьи всадники пожаловали. Дороня оказался зорче иных:

– Немцы! Немцы это! На помощь идут. Вон впереди воевода их – Юрий скачет. Он у меня на свадьбе гостем был.

Ермак усомнился:

– Будет брехать-то. Воевода-немец у тебя на свадьбе?

Дороня возмутился:

– Да чтоб мне...

– Ладно, верю.

Дороня не ошибся. Ротмистр Юрген Фаренсбах подъехал к Хованскому:

– Я прибыл в помощь от главного воеводы Воротынского и должен сообщить, что вам следует отходить к Молодям. Князь поставил вагенбурги неподалёку от селения, надо постараться заманить туда войско крымского царя. Там его ожидают полки, пищали и моя пехота.

– Раз приказано, отступим. Только кто прикроет Хворостинина? Воевода бьётся против всего татарского войска.

– Я со своими всадниками готов вступить в бой и помочь князю.

Хованский отыскал глазами Дороню:

– Эй! Безухий! Бери немцев, казаков да поспешай на выручку к воеводе. Скажи, помощи боле не будет, пусть татар к Молодям, к гуляй-городу утягивает. Мы туда же отходим.

– Это мы с превеликим удовольствием, токмо и ты, князь, не забудь конных стрельцов малость оставить, чтобы за нами телеги в проходы закатили, когда мы от татар уходить станем. Всё какая-никакая ворогу заминка.

Фаренсбах, посмотрел на казака.

– О, Дороня?! Жених?!

– Я. Вот и подарочек ваш со мной, – Дороня указал на пистолет за поясом, – а вот сотоварища моего – Фабиана, гляжу, с вами нет.

– Сотник Фабиан Груббер поставлен защищать вагенбург. Поспешим, твоему воеводе не помешает наша помощь...

* * *

Помощь подоспела вовремя. Конная рать Хворостинина прошла вереницу татарских сотен почти до середины, здесь сопротивление усилилось. Сыновья Девлет-Гирея получили от отца подкрепление и теперь сами наседали на русских всадников. Появление иноземной конницы и казаков заставило крымчаков отхлынуть. Передышка дала Фаренсбаху возможность поведать Хворостинину о задумке Воротынского. Дороня передал слова Хованского.

– Раз так, будем отходить, пока не опомнились. – Хворостинин глянул на дорогу, усеянную вражескими телами. – Теперь и спину показать не зазорно. Славно крымчаков за хвост куснули, пущай, озлённые, за нами побегают!

По сигналу конники Хворостинина развернулись и помчались назад. Вовремя. К месту схватки уже приближались двенадцать тысяч ногайцев Теребердея. Обеспокоенный хан направил их в помощь сыновьям.

Как только воины Хворостинина оказались за повозками, воевода призвал Дороню:

– Бери заводного, скачи к Воротынскому. Скажи Михаилу Ивановичу, пусть готовится встречать гостей. Передай, к самому гуляй-городу подведу басурман. Бить надо наверняка. Помнишь, как под Заразском?

– А то.

– Коли помнишь, скачи.

Дороня ускакал, Хворостинин отдал приказ:

– Раненые и у кого кони худые, уходят лесом. Остальным поджидать татар, как приблизятся, стреляй, поджигай повозки и на конь. Скакать что есть мочи. Не отставать, с противником не схватываться. Всё делаем по уговору...