Текст книги "Поколение солнца (СИ)"
Автор книги: Сергей Спящий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Сергей Спящий
ПОКОЛЕНИЕ СОЛНЦА
Меня зовут Николай Михайлович Майоров. Но это рассказ не обо мне, а о моих родителях.
О том, как они впервые встретились на малом восточном космодроме за два часа до старта. Как долго работали вместе космическими геологами в поисково-разведочной бригаде пояса астероидов «Солнечный луч». Как, наконец, в один прекрасный момент, поняли, что их дружба давно переросла в нечто большее.
Конечно, всё было далеко не так просто и легко, как я сейчас вам рассказываю. И вопрос «кто чьё сердце решился завоёвывать первым» всё ещё остаётся открытым. Это рассказ о подвигах и об ошибках моих родителей. Об их пылающих мечтах и верных сердцах – о всём том, что постепенно переплавилось в любовь, достаточно сильную, чтобы на свет появился я, ваш скромный рассказчик.
Рассказ о том, как люди впервые нашли действующие артефакты Следящих.
О последних пиратах солнечной системы.
Рассказ о космических кораблях и о внеземных городах.
И, ещё, о Солнце. Конечно же, о Солнце. Рассказывая о прошлом, невозможно не упомянуть первое искусственное солнце. Какую новость тех лет ни взять – везде говорится о Солнце. Оно в заголовках новостных порталов, в стихах поэтов и в письмах к любимым. В честолюбивых мечтах мальчишек и в ярких, золотистых, бантах девчонок. От младшеклассников до профессоров, последнюю четверть века – только и разговоров, что о создании первого искусственного солнышка над холодной красной планетой.
В то время человечество только начинало осваивать ресурсы пояса астероидов. Пояс таил сотни неразгаданных загадок и тайн готовых открыться и опытным исследователям и любопытным новичкам. Требовалось лишь проявить достаточно настойчивости, чтобы их разгадать.
На поверхности Марса ещё не существовало постоянных поселений. Двадцатипятилетний проект создания искусственного орбитального солнышка в ласковых, но прочных путах гравитации красной планеты неторопливо переходил в завершающую стадию.
Полгода назад с лунных сборочных линий сошёл знаменательный, тысячный по счёту, космический корабль.
И только отправились, но ещё не успели долететь, к Плутону два автоматических исследовательских зонда-роя «Сибирь-40» и «Таймыр-70».
Время молодости моих родителей это время активного исследования и освоения человеком родной солнечной системы. Древний, как самое время, космос вспарывался сверкающими шарообразными кораблями с юношами и девушками на борту – молодыми покорителями наиболее враждебной к человеку стихии – пустоты.
Космос приходилось осваивать молодым. Выдерживать ужасные нагрузки могли лишь сильные не только духом, но и телом. Организм выходил на пик работоспособности к двадцати, максимум, к двадцати пяти годам. И к этому времени необходимо иметь уже полноценного, сформированного специалиста. Поэтому семнадцатилетние космоплаватели поднимались в пронизанную светом далёких звёзд холодную пустоту. Чтобы к двадцати стать опытными покорителями пространства, а к двадцати пяти получить звание мастера в одной или двух основных профессиях. Во времена молодости моих родителей никого не удивляли тридцатилетние командоры внеземных баз-фортпостов на Фобосе, Весте, Церере, или тридцатилетние начальники орбитальных станций, или тридцатилетние капитаны многоцелевых, размером с небольшой город, огромных космолётов.
Древний космос принадлежал молодым. Космос был молод.
Мой рассказ начинается на малом восточном космодроме, где впервые встретились мои будущие родители. Им обоим тогда было по семнадцать полных лет. Они оба прошли жестокий отбор и по праву оказались в новой поисковой бригаде геологической разведки и разработки богатств астероидного пояса.
Бригада собиралась в Селенограде, на Луне. Там же, на селеноградских сборочных линиях, выдувались из расплавленного реголита корпуса малых космических кораблей-станций для поисково-разведывательных бригад. Дополнительно корпус покрывался светоотражательными и теплоизолирующими слоями. Именно из-за светоотражательного слоя малые корабли того времени сияли подобно крохотным золотым песчинкам, рассыпанным по чёрному бархату пространства от второй до четвёртой планет солнечной системы.
В новом корабле монтировались системы жизнеобеспечения, встраивались готовыми блоками универсальный трёхмерный принтер для распечатывания вещей или несложного оборудования и пищевой синтезатор – тот же принтер, только печатающий органикой: еду для членов экипажа или запас искусственной крови и кожи для медотсека.
На будущий корабль устанавливались двигатели плазменного типа – производимые в Рязани. Устанавливалась новосибирская электроника. Ядерный реактор, собранный на суздальском реакторостроительном заводе. Малые харьковские гидропонические фермы-оранжереи (отнюдь не весь комплекс необходимых человеку продуктов можно распечатать на пищевых синтезаторах того времени, да и на сегодняшних тоже). Система шлюзов и ангар с парой исследовательских модулей – крохотных корабликов сверхмалого радиуса действия.
После прохождения положенных тестов, получивший бортовой номер, сверкающий новеньким светоотражательным слоем, корабль-станция передавался сформированной поисково-разведывательной бригаде. А в это время уже выдувался из лунного реголита корпус следующего малого корабля и селеноградские монтажники готовились укреплять его скелетом из лёгких, но прочных титановых рёбер-нитей.
Обычно бригада разведки-разработки запасов астероидного пояса состояла из десяти прошедших строгий отбор юношей и девушек, семнадцати-восемнадцати лет, закончивших обучение в учебном отделе ЮнКома[1]1
ЮнКом – юные космонавты. Молодёжная организация, курируемая ГлавКосмосом. Занимается отбором и интенсивным обучением отобранных юношей и девушек профессиям, связанным с освоением человеком пространства. От конструкторов космических кораблей до их пилотов. Возникновение ЮнКома связано с необходимостью продлить период активной работы человека в тяжёлых условиях космоса. Для чего важно как можно раньше начинать обучение, чтобы к семнадцати – восемнадцати годам получить всесторонне подготовленного, пусть ещё и неопытного, специалиста. Обучение конструкторов и учёных, работающих на планете и лишь косвенно связанных с освоением пространства, также решено начинать в раннем возрасте с целью продления активного периода деятельности.
Специальным постановлением ЦК возраст вступления в комсомол для ЮнКомов снизили до четырнадцати лет. Это было необыкновенно круто. Пока твои друзья и одногодки ходят в пионерах, ты уже мог форсить с комсомольской звёздочкой на груди.
Во времена моих родителей космос был молод. Осваивали, изучали и преобразовывали его молодые. Сорокалетний космонавт считался реликтом. Пятидесятилетних космонавтов не было, не пропускала медицинская комиссия. Бывшим космическим странникам приходилось оседать на планете и читать о результатах новых великих строек в информационных листках на сетевых новостных порталах. Поэтому у преподавателей в центрах обучения ЮнКома такие грустные глаза. Все они бывшие космонавты.
[Закрыть] при управлении ГлавКосмоса. За плечами у них суровая школа космического пилотирования, навигации и космической геологии. В прошлом у каждого, минимум, сто часов работы в пустоте и полсотни часов налёта на малых или средних учебных кораблях. Причём налёта не на тренажёрах УКИР, а вживую, на настоящих космических кораблях – орбитальных челноках или стареньких, списанных заатмосферных истребителях. И, разумеется, каждый, зачисленный в состав бригады, должен был похвастаться сданными на отлично выпускными экзаменами.
На первый год бригаде придавался кто-то из старателей-старожилов пояса астероидов возрастом в двадцать с хвостиком. Придавался не в качестве капитана – капитана должен будет выбрать совет бригады, а в качестве «старшего товарища»: наблюдателя и учителя. Старший товарищ всегда готов поделиться с бригадой той практической частью опыта, которую невозможно приобрести, сколь угодно долго изучая голую теорию. Он не вмешивается в решение команды и не подсказывает правильных ответов, до которых они могут дойти самостоятельно. Старший товарищ лишь консультант и, в критических случаях, спасатель. Но если дело дошло до критической ситуации, то «ой» – разбор полётов в управлении космонавтики и, весьма вероятно, отлучение неумех от пространства на веки вечные. Жестоко? Однако космос не прощает неумения или разгильдяйства. Космос суров. Ошибка одного может стоить жизни многим.
Мои родители впервые встретились на малом восточном космодроме, за два часа до старта челночного корабля до самого крупного лунного города – Селенограда.
Самое удивительное то, что к моменту их встречи я уже существовал, был на этом свете. Хотя я не совсем уверен в допустимости утверждения собственного существования на тот момент. Дело в том, что все ныряющие в глубины пространства юноши и девушки, рано или поздно, планировали вернуться в нежные объятия материнской планеты и завести семью. В то время из более-менее освоенных планетоидов имелась одна Луна, а зачем растить семью на Луне, когда вот она – Земля, близкая и родная.
Однако, несмотря на прекрасную защиту космических кораблей от космической радиации и активных всплесков солнечного излучения, гарантировать полную безопасность человека невозможно. Особенно безопасность хрупкого и сложного механизма зачатия и развития новой жизни. В начале века даже поднимались вопросы о недопустимости работы молодых женщин в пространстве и о запрете иметь детей всем профессиональным космонавтам, без разбора пола. К счастью был найден иной, лучший выход.
Каждый уходящий жить и работать за пределы голубого неба, оставлял на Земле крохотную частичку себя. И когда первопроходцы космических троп возвращались и заводили семьи, их сохранённые частички извлекались из криогенных хранилищ, соединялись, и, под пристальным наблюдением специалистов-онтогенетиков, загоралась искорка новой жизни. Одна искорка, две, четыре – сколько пожелаешь.
Поэтому ещё до того как мои будущие родители впервые увидели друг друга в зале ожидания малого восточного космодрома, я уже, в каком-то смысле, существовал. Спал в криосне, пока ещё несобранный, разделённый на материнскую и отцовскую части хранящиеся отдельно. В момент их встречи меня ещё не было и, в то же время, я уже был.
Был. Буду. Рождённый соединением двух, пока ещё не знакомых между собой людей.
Глава 1. Как папа встретил маму
Всем известно, что от семнадцати до шестидесяти – самый активный возраст для мужчины. В этот период он совершает великие деяния, влюбляется в женщин и влюбляет их в себя.
Где-то между семнадцатью и шестьюдесятью мужчина идёт в дальние дали: открывать неизведанные просторы и покорять дикие земли.
Он переплывает бурные реки. Пробирается через труднопроходимые перевалы. Или, что сейчас более соответствует духу времени, летит сквозь пространство.
Где-то между семнадцатью и шестьюдесятью, мужчина пишет стихи. Пишет ночами, при свете лампы, запитанной от вытащенного из оборудования энергоэлемента. Где-то во льдах Антарктиды. Или в научных городках глубоко под поверхностью моря. Или на орбитальных станциях. В просторных подземельях лунных городов. В тесных каютах межпланетных космических кораблей дальнего следования. На Луне и неимоверно далеко от неё, условными ночами по локальному местному времени, мужчина пишет стихи.
Где-то между семнадцатью и шестьюдесятью мужчина спешит на великие стройки, куда только позовёт его родина. Строить новые города и разбивать сады в промороженных космическим холодом пустынях. Шире и шире расширять границы освоенного пространства. Туда, где только недавно, за всю историю, впервые ступила нога человека. Там предстоит вырасти молодым городам, моложе любого из своих жителей.
От семнадцати до шестидесяти – возраст приключений. Возраст, когда мужчину неудержимо тянет строить новые города, писать стихи, куда-то лететь – больше сделать, больше успеть.
Когда-то давно говорили: большая земля.
Сегодня говорят: маленькая солнечная система.
Где-то между семнадцатью и шестьюдесятью…
Мои родители тогда ещё не были знакомы. То есть не так, чтобы совсем незнакомы. Отец встречал фамилию матери в списках сформированной бригады. Мама пробежала глазами по фамилии отца в общем списке, не остановившись, не зацепившись взглядом. Они даже видели друг дружку, два раза или три – на видеоконференциях удалённого присутствия. Он – москвич, она из Новосибирска. Двое, совершенно незнакомых, пока, людей.
После прохождения всех испытаний и согласования списков, конкурсанты обменялись электронными поздравлениями по случаю успешного зачисления. Одинаковые поздравления, отправляемые каждым будущим членом бригады всем прошедшим отбор товарищам.
Электронные письма содержали выражение уверенности в предстоящей плодотворной совместной работе. Ровно десять человек. Пять юношей и столько же девушек. Девять отправленных и принятых поздравлений. Полные уверенности в совместной плодотворной работе. А как иначе? Иначе нельзя. Бригада – ячейка. Бригада – элементарный элемент общества. Бригада – вторая семья. Не больше и не меньше.
Десять человек, немаленькая вторая семья. Если первая семья родная по крови, то вторая семья – родная по духу. Разделенное на всех, словно кусок пирога, общее дело, общие стремления, общая жизнь на два года вперёд, на три, на четыре. А то и на все пять. Разделённое на всех общее небо.
И, в довесок, индивидуальные, принадлежащие только одному человеку, а не всей бригаде, личные страсти, чаяния и мечты. То, что не пошло, не подошло в общий котёл и то, что не отдали, не захотели или не смогли отдать.
Десять фамилий-фотографий в списке. Но разве фамилия и есть человек? Сколько может рассказать фотография о человеке? Тем более не слишком внимательному взгляду. Ничем не выделяясь в ряду девяти других фотографий.
Поэтому можно сказать, что мои родители впервые познакомились на малом восточном челночном космодроме. Оттуда отправлялся на Луну один из четырёх приписанных к космопорту крепеньких, будто гриб-боровик, пассажирско-грузовых толстячков серии «Сокол-2М». И туда возвращался забравший пассажиров с Луны орбитальный челнок. Сам полёт занимал где-то от полутора до двух суток. В зависимости от загруженности орбитальных трасс.
На Земле близилась середина месяца августа. Последнего летнего месяца. Солнце больше не жарило, словно сумасшедшее, как в июле-июне. Но ещё не было и следа сентябрьских сквозняков и сырости. Сверху лилось благодатью размеренное, ровное тепло. Зелень стояла сочная и полная жизни. Всё вокруг цвело, росло, готовилось к достойному завершению годового цикла.
На полях в самом разгаре страда. Убирают хлеб. Везут в зернохранилища. К сотням зерноперерабатывающих комбинатов тянутся цепочки из десятков тысяч перевозящих собранное зерно машин.
По небу скользили лёгкие перистые облака. Протянулись полосами до самого горизонта. Белые ленты облаков перемежаются синими небесными полыньями.
Младшекласники догуливают последние денёчки, кто с восторгом, кто с тоской, мечтая о наступающем на пятки следующем учебном годе. Старшеклассники тоже свободны. Летняя практика закончилась, учёба ещё не началась. Занимайся – чем хочешь, езжай – куда глаза глядят. Хочешь, слетай на денёк в Пекин, на праздник дня создания народно-освободительной армии братского китайского народа. Хочешь – оставайся в Москве, отмечать день воздушного флота. По всей стране асы воздушного океана проведут парады, один день в году утирая нос задавакам космонавтам-пустотникам.
Или можно рвануть на недельку в солнечный Тбилиси. Посетить суровый и красивый Целиноград-Астану. Умотать на месяц в Крым. Пройти по улицам старой Одессы. Задрав голову, с открытым ртом, любоваться громадными домами и широкими проспектами города городов – Москвы. В конце концов, не так важно, куда именно податься. Главное чтобы вместе с тобой поехали старые друзья, а место было новым и неизведанным. Тем, где вы ещё никогда не бывали.
На клумбах цвели тысячелистники. Первым, что видел вышедший из поезда человек, было тёмно-зелёное, с покатой крышей, здание вокзала с распахнутыми всеми, до единого, окнами третьего этажа. Тёмно-зелёное трёхэтажное здание вокзала и огромную, усеянную золотисто-жёлтыми зонтиками цветущих тысячелистников, клумбу. Собственно сходящий на перрон со скоростного пассажирского поезда человек упирался в эту огромную, золотисто-жёлтую клумбу и был вынужден выбирать: с какой стороны обходить её, чтобы выйти к вокзалу.
Если человек поднимал голову, то видел встающие в отдалении чёрные, на фоне подёрнутого рябой пеленой облаков голубого неба, башни стартового комплекса малого восточного космодрома.
Михаил Михайлович Майоров, мой отец, в возрасте семнадцати полных лет и шести месяцев, вместе с другими пассажирами, сошел со скоростного поезда в Подлунске – средних размеров посёлке городского типа при малом космодроме поддерживающим челночное сообщение с Селеноградом на Луне.
Сошёл и сразу упёрся в золотисто-жёлтое море – широкую клумбу, засаженную цветущими тысячелистниками. Посередине клубы стоял памятник космонавтам-первопроходцам в виде пары могучих, широкоплечих фигур в устаревших скафандрах с расстегнутыми шлемами. Шлемы они зажали под мышками. Один космонавт смотрел в небо, приложив свободную ладонь к глазам. Другой срывал с земли цветок, видимо, собираясь взять с собой. Металлический цветок среди сотен и сотен живых, золотых, настоящих.
На поезде приехало довольно много народа. Сначала Мих недоумевал – неужели они все торопятся на рейсовый до Селенограда? Однако, вскоре, по разговорам других пассажиров, понял, что подавляющее большинство соседей возвращается после цикла ОТС[2]2
Цикл ОТС – цикл отдыха, творчества и самореализации. Гарантированное работающему гражданину некоторое количество дней в году выделяемое ему государством на самообразование, культурный досуг, изучение новой профессией или на творчество. Со временем, по мере увеличения доли автоматизации и роботизации в быту и на производстве, длительность цикла ОТС неуклонно возрастает. Как правило, выдаётся раз в три или четыре месяца. Не складывается с отпуском, так называемым циклом ВО – восстановительного отдыха.
[Закрыть] отрабатывать рабочий цикл на космодроме или в расположенном при нём городке.
Поездка длилась недолго, не дольше сорока минут. И хорошо, что не дольше. Иначе бы Мих вконец разволновался. Может быть, кому-то и легко сидеть неподвижно, откинув спинку кресла и опустив голову на белый пружинящий подголовник, но не Миху. Не такая у него ситуация, чтобы дремать с открытыми глазами на идущем в Подлунск поезде, с билетом-предписанием в кармане требующем прибыть в Селеноград не позже послепослезавтрашнего числа. Это только так говорится «в кармане», на самом деле и билет и предписание были электронные – пара маленьких записей затерянных в распределённых сетевых хранилищах данных.
Выждав, пока поток приехавших вместе с ним пассажиров схлынет с перрона, Мих подглядел в какую сторону они направлялись и, закинув полупустой рюкзак на плечи, собрался двинуться следом.
Сорок минут в пути довольно долгий срок, особенно если ещё утром прощался с многочисленными родственниками. Обещал матери писать каждый день по огромному письму. Или через день. В крайнем случае, раз в три дня. Как получится.
Маленькой сестрёнке Лике пообещал привезти кусочек настоящего астероида. Причём не абы какого – мало ли космосе летает всякой дряни или пустой породы. А самого лучшего, драгоценного астероида: золотого или там платинового или алмазного. Лика ещё маленькая и не понимает истинной стоимости вещей. Самые драгоценные астероиды сегодня это имеющие высокое содержащие урановых руд или ледяные, состоящие из замороженной воды. И те и другие нужны в возможно больших количествах на марсианской орбитальной стройке. Нужны, чтобы зажечь рукотворное искусственное солнце.
Впрочем, золото и серебросодержащие астероиды пригодятся на электронную начинку точных приборов. Пригодятся и медные и железные и другие. Но главные: урановые и ледяные. Энергия – основа цивилизации. Лёд это, в первую очередь, вода и воздух – основа жизни.
Памятник космонавтам-первопроходцам остался позади. Мих медлил, переминался с ноги на ногу, словно школьник в ожидании первого свидания с девчонкой. Он оглянулся против солнца на чётко очерченные силуэты космонавтов. Один смотрит в небо. Другой бережно срывает цветок. Наверное, засушит его между страниц книги. Живые цветы в космосе редкость. В гидропонических фермах вечно не хватает места и ресурсов на такие бесполезные вещи, не имеющие питательной ценности, как обыкновенные живые цветы. Впрочем, бумажные книги в космосе такая же редкость. Лишь чуть менее редкая, чем алмазные астероиды.
Сорок минут до Подлунска довольно долгий срок и от нечего делать Мих принялся, за время пути, разглядывать доставшихся ему в соседи по вагону пассажиров. Довольно скоро он научился отличать жителей Подлунска и работников космодрома от улетающих на Луну пустотников. Последние вели себя молчаливо, были более скованы и практически не участвовали в общих разговорах. Мих насчитал одиннадцать человек в своём вагоне. Всего вагонов в поезде двенадцать. Значит где-то сто, сто пятьдесят человек полетит вместе с ним рейсом до Селенограда. Немного. Вместимость челнока серии «Сокол-2М» до двухсот семидесяти пассажиров вместе с личным грузом.
Мих принялся незаметно наблюдать за теми, кого посчитал своими будущими попутчиками. Восемь мужчин и три женщины. Скоростной поезд шёл мягко. Летел, не касаясь рельс, зависнув над ними на расстоянии нескольких сантиметров.
Окна были затемнены, чтобы от мельтешения пейзажей не закружилась голова. Ощущение огромной скорости пропало через пять минут после отправления, когда поезд закончил ускоряться. И снова появилось только когда он принялся тормозить, подъезжая к «космическому» вокзалу Подлунска. Заинтересовавшие Миха пассажиры уткнулись в читалки или работали в сенсорном пространстве, надвинув на глаза плотные чёрные очки, заткнув уши массивными наушниками и прилепив на кончики пальцев систему управляющих датчиков. Не совсем полноценная замена вирт-капсуле, но вполне достаточная для работы в сенсорном кабинете или даже для путешествия по вирт-пространствам с выставленным на минимум эффектом присутствия.
Все одиннадцать выделенных Михом пассажиров были среднего возраста. Вероятно, рабочие селеноградских сборочных линий, как и рабочие космодрома, возвращаются по окончанию цикла отдыха, творчества и самореализации. А может быть, это были астрономы, несущие круглосуточную вахту на орбитальных телескопах. Если среди них и затесались космонавты-межпланетники или капитаны космических кораблей дальнего следования, то они остались неузнанными Михом.
Солнце светило в глаза. Постреливало лучами из-за облаков. Скользило по каменным волосам космонавтов-первопроходцев. Смущённо оглянувшись и удостоверившись, что за ним никто не наблюдает, Мих наклонился и сорвал жёлто-коричневый цветок тысячелистника. Повертел в руках, ощущая, как из разорванного стебля вытекает на пальцы бесцветный тягучий сок с пряным запахом. Старинной бумажной книги, чтобы засушить цветок между её страниц, с собой не имелось. Мих спрятал сорванный цветок в отдельный карман рюкзака – на Луне разберёмся, что с ним делать.
Каменный космонавт смотрел на Миха из-под сложенной козырьком ладони. С другого ракурса казалось, что он смотрит в небо, а с этого – кажется будто бы прямо на замершего у края клумбы юношу. Чуть задрав каменный подбородок, наклонив голову и приставив ладонь к глазам от солнца – стоит и смотрит.
Мих коротко кивнул суровому космонавту с точённым каменным лицом.
– Вообще-то здесь нельзя рвать цветы.
Чуть было не подпрыгнув от неожиданности, Мих обернулся и увидел человека в тёмно-синей форме работника магнитных монорельсовых путей сообщения.
– Простите, – смутился Мих, буквально ощущая, как наливаются красным цветом щёки. Выкладывать сорванный цветок обратно не имело смысла, и он замолчал, ожидая продолжения.
– Нельзя, – повторил человек, – но вам можно. Вы ведь на рейсовый до Селенограда, а не в сам городок?
Мих кивнул.
– Проходить практику на селеноградских кораблестроительных линиях? На Пульсаре? В оранжереях?
– Поисково-разведывательная бригада, – объяснил Мих, – будем комплектоваться и принимать корабль.
Человек уважительно кивнул. На тёмно-синей форме, отражая солнечные лучи, крупными золотыми кругляшами горели идущие в два ряда декоративные пуговицы.
– Тогда вы в своём праве. Традиция срывать с этих клумб цветы перед вылетом возникла ещё во времёна строительства космопорта. Цветы отсюда побывали на Луне, в поясе астероидов, на орбитальных инициирующих ускорителях на марсианской орбите. Подчас Селеноград на Луне – всего лишь первоначальная остановка для перепрыгивающих за край неба космонавтов.
– Взгляните на памятник, – предложил железнодорожник, – Александр Говорякин и Константин Ельзовски – капитаны первых двух сверхтяжёлых межпланетных транспортников. Половину всего, что вы найдёте на Фобосе и на марсианской орбите, привезли туда именно они. Им довелось подниматься в пространство с нашего космодрома, одним из первых рейсов. Правда в то время они ещё не стали капитанами и не получили под командование по сверхтяжёлому транспортнику.
Обратили внимание на необычность поз, в которых их изобразил скульптор? Говорякина смотрящим в небо. Ельзовски срывающим с клумбы, на счастье, цветок. В точности так всё и было.
– И шлемы под мышками? – удивился Мих.
– Шлемы условность, – засмеялся железнодорожник, – кто же будет разгуливать в скафандрах по железнодорожному вокзалу.
Порыв ветра обдул разговаривающих запахом цветущих, за территорией вокзала и космопорта, яблонь.
– А вы? – поинтересовался Мих.
– Машинист. Управляю этим вот красавцем. Больше тридцати лет вожу вылетающих на Луну и забираю прибывших, – объяснил человек, похлопывая по боку поезда. Монорельс, большим белым облаком, мирно спал, опустившись на обесточенные рельсы. Ждал пассажиров с Луны, прибывавших на приземляющемся челноке.
– Я и вас заберу, когда вы вернётесь. Если, конечно, не попадёте к моему сменщику.
– Спасибо.
– Не за что. Это моя работа.
Когда привратник звёздных врат в форме работника путей сообщения улыбался, в уголках глаз собрались звёздочкой морщинки.
– Счастливого пути! И счастливого возвращения, – пожелал машинист.
– Хорошо! Спасибо!
Глухой, нарастающий гул спускающегося челнока застал Миха во время регистрации в здании вокзала. Он поспешил заполнить оставшиеся формы и закрыть летающие вокруг полупрозрачные регистрационные окна. Поднял на лоб очки-визор – для доступа в расширенную реальность – снял с правой руки перчатку тактильного интерфейса и вывалился из личного сенсорного кабинета в реальное пространство.
В реальности, по полупустому второму этажу здания вокзала, расхаживали человек двадцать. Разглядывали развешенные по стенам картины нарисованные выпускниками Подлунского художественного училища.
Не интересующиеся подлунской художественной живописью люди скучали в зале ожидания. Сидели среди фикусов, заморенных папоротников с опущенными книзу листьями и карликовых пальм в массивных, наполненных сухой землёй, кадках. Услышав гул спускающегося челнока, все они поспешили к выходящим на посадочное поле космодрома большим панорамным окнам.
Мих присоединился к зрителям, прижавшись лбом к толстому, прохладному стеклу. Вот чудно – полуденное солнце жарит, а стекло дышит прохладой.
Чёрная точка в небе приближалась, росла. Вместе с ней возрастал и гул. Вскоре точка превратилась в овал. Удалось различить равносторонний треугольник основных двигателей, сейчас работающих в слабосильном, экологичном режиме. Трёхугольное расположение двигателей являлось характерной чертой челноков серии «Сокол». К двигательному отсеку крепилось бочкообразное тело, отличительная черта модификации «2М». Короткие крылья, являлись продолжением рёбер жёсткости и позволяли худо-бедно маневрировать в атмосфере.
Почти год назад Мих впервые сел за пульт управления старенького «КИСа», одной из первой модификаций линии орбитальных челноков среднего радиуса действия серии «Сокол». После насыщенных месяцев обучения и десятков полётов на виртуальных тренажёрах, впервые сел за пульт управления настоящего орбитального челнока. Начиная собирать пятьдесят часов налёта, необходимые для подтверждения начальной квалификации пилота.
Всего-то и нужно было в первый раз, что поднять учебный «КИС» и опустить обратно. С готовым перехватить управление учителем-инструктором за дублирующим пультом управления. Даже на орбиту подниматься не требовалось. Так, скользнуть по границе атмосферы и вернуться на учебный космодром. Но как же переволновался он тогда! Ноги – ватные, голова – чугунная, пустая. Только руки жили собственной жизнью, выполняя знакомую, по тренажёру, последовательность проверки состояния бортовых систем и предстартовую подготовку.
Райской музыкой и величайшей наградой прозвучал вердикт учителя-инструктора после посадки: – Для первого раза недурно.
Чуть позже он выходил на орбиту, выполнял манёвры, стыковался и расстыковывался с орбиталкой. А три месяца назад, перед выпуском и положенным после выпуска обязательным циклом восстановительного отдыха перед первым назначением – они всем учебных курсом пришли на взлётное поле. Тройка давно списанных, переведённых в учебные тренажёры для обучения новичков, «КИСов» стояла на взлётном поле, ожидая пока очередная порция новичков-курсантов, закончит зубрить теорию и летать на виртуальных тренажёрах и может быть допущена к пульту управления настоящего, пусть и учебного, корабля.
– Спасибо, – от души поблагодарил Мих «своего» КИСа. – Спасибо за то, что позволил научиться летать.
Первый полёт, как первая любовь или первая, настоящая, взрослая работа, а не детские «практики» и «пробы». Три вещи запоминаются на всю последующую жизнь: первая любовь, первая взрослая работа и первый полёт. Прекрасная мощная машина, послушно слушающаяся пилота. Ведь, по сути, что такое человек? Человек это поступки, то, что он сделал или пытался сделать. Человек это его память.
Гул перешёл в грохот. Спускающийся сокол застыл над посадочным полем, рея и подрагивая на слабой тяге работающих в экологичном режиме двигателей. Мгновение и гул стих, вместе с выключенными двигателями. Челнок грузно опустился и замер. Обрушившаяся, после прекращения грохота, тишина оглушала.
Мих оценил мастерство пилота опустившего машину точно в центр посадочного квадрата. Отклонение в пару десятков метров считалось вполне допустимым. А здесь точно в центр. Мастер!
Сейчас к приземлившемуся челноку подвезут трап и прилетевшие пассажиры сойдут на опалённые плиты посадочного поля. Затем челнок отбуксируют с в ангар. Проведут диагностику систем, техобслуживание, пополнят запасы рабочего тела и прочие расходники. Тем временем на взлётное поле, к башням-мачтам, отбуксируют другой челнок. На борт поднимется команда пилотов. И, если не будет выявлено каких-либо дефектов, меньше чем через час, начнётся подготовка к полёту. Челнок повезёт Миха на Луну, где он вживую познакомится с остальными членами своей бригады и они получат корабль. Современный, прекрасный, свой собственный корабль-станцию. Авансом выдаваемый государством для разработки и исследования богатств астероидного пояса. Кредит доверия, который нужно будет отработать упорным трудом.
Мих заснял посадку челнока через визор. Сохранил запись в архиве. Ничего особенного, но это первая весточка пространства. Односерийный брат-близнец этого челнока поднимает Миха за край неба и доставит в советско-китайский лунный город Селеноград.
Мих выбрал красивый кадр висящего над посадочным полем челнока. Сохранил в виде картинки и отправил на почту старшей сестре Екатерине.
Катька, двадцатилетняя дылда с великолепными, соломенного цвета, волосами, заплетаемыми ею в пару длинных роскошных кос, приходилась старшей сестрой Миху. Старших сестёр не выбирают, как, впрочем, не выбирают и младших братьев.
Катька была отличной девчонкой. В детстве она присматривала за Михой, а Мих присматривал за младшей сестрёнкой – Ликой. Так и жили, присматривая друг за другом, пока жизнь не разбросала кого замуж, а кого в ЮнКомы, а затем и в комсомол. Вот как забавно вышло. Мих – юнкомовец и комсомолец, а его старшая сестра до сих ходит в «пионерках». Зато она уже год как старший технолог на фабрике биосинтеза.
