Текст книги "Злая ласка звездной руки (сборник)"
Автор книги: Сергей Синякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
27 ИЮЛЯ 2006 ГОДА, 1.20
Старикову было не по себе.
Темнота окружала его со всех сторон, смутные очертания домов, вдруг выступающих из темноты, пугали своей безжизненностью. Оказавшись в городе, Стариков обнаружил, что изнутри Сферу практически не видно, лишь легкие отблески давали знать, что купол, накрывший город, никуда не исчез. Звезды сплетались в прежние, привычные глазу созвездия, и белесая полоска Млечного пути извилисто протекала по черному небу из одного края горизонта к другому. Выделялись обе Медведицы, вытянул шею Лебедь, а к северу перевернутой «дубль-ве» мерцала Кассиопея. Больше Стариков созвездий не знал и даже не мог представить, какая кучка звезд складывается в Центавра. Правда, бросались в глаза два мутных пятнышка, которые один знакомый Старикову мужик, из тех, что в свободное время по планетариям ходит, назвал звездными скоплениями. Но если бы сейчас Старикова стали расстреливать за незнание звездного неба, он все равно не ответил бы, какое из них является Плеядами, а какое – Гиадами.
Путеводная красная нить шла напрямик, а Старикову приходилось петлять по улицам, поэтому он часто терял нить из виду, и приходилось тратить время на ее поиски. Зажечь факел Дмитрий отчего-то не решился, и теперь ему приходилось пользоваться фонариком, сажая драгоценные батарейки. Поэтому, когда он в своих блужданиях по улицам наткнулся на киоск «Союзпечати», Дмитрий только немного поколебался, но тут он увидел среди бумажной макулатуры цилиндрики батареек, и колебания его уступили место азарту. В конце концов, не сам он шел на кражу, обстоятельства его вынуждали. Да и можно ли было это назвать кражей?
Звон разбитого стекла был оглушительным. Некоторое время Стариков оглядывался по сторонам, опасаясь свидетелей или – что хуже – милиции. Да какие, к черту, могли быть свидетели, какая милиция, когда весь город казался безжизненно мертвым. В детстве у Старикова был раз случай, когда он убегал от тетки на несколько дней. Сидя ночами в подвале, Стариков тогда в своих детских фантазиях представлял, что идет по пустому городу, из которого исчезли люди. И все отныне принадлежит ему, Димке Старикову. Все товары в магазинах его, в любую квартиру он может зайти, и никто его не прогонит. Больше всего в своих тогдашних голодных мечтаниях он посещал продовольственные магазины и набивал карманы конфетами и печеньем, накладывал красочные кульки разнообразной снедью, которой он не только в подвале, у тетки родимой дома никогда не видел. Тетка работала уборщицей сразу в нескольких местах, и ее денег не хватало, чтобы покупать сироте желаемое. На необходимое хватило бы!
Сейчас, лихорадочно выгребая с прилавка полиэтиленовые упаковки с батарейками и роясь среди коробок, чтобы найти ту упаковку, в которой хранились другие батарейки, Стариков ощутил, как бедны были его фантазии. Вынужденная кража не доставила ему удовольствия, наоборот, остались угрызения совести перед незнакомой ему продавщицей, которая обнаружит, что в ее киоске кто-то беззастенчиво и даже нагло хозяйничал.
Сунув упаковку батареек в сумку на плече, Стариков сразу почувствовал себя увереннее. Похоже, что батарейки в его фонарике уже садились, круг излучаемого света стал бледным, и с трудом можно было разглядеть дорогу за несколько шагов от себя.
Между тем красная нить вывела Старикова на пустырь и устремилась вперед. Дмитрий в ней больше не нуждался, и так было ясно, что световая нить упирается в стадион «Цементник», до которого было уже рукой подать – только пустырь одолеть. Но вот идти через пустырь Старикову не очень хотелось. На пустыре пульсировал, набухая и опадая, странный ком, свитый из разноцветных нитей. Впрочем, на нити эти штуки были совсем не похожи, куда более похожи они были на тонкие газосветные трубки, наполненные разноцветным газом.
Зрелище было красивым и отталкивающим одновременно. Стариков посмотрел, как этот ком ворочается среди акаций, но подходить ближе у него не было желания. Он вдруг почувствовал себя сталкером из повести каких-то знаменитых фантастов. Помнится, брал он такую книжку в библиотеке. Там мужик в Зону ходил, которая осталась после визита инопланетян. В Зоне он добывал разные вещички. Занятные были штуковины. А потом он пошел добывать Шар желаний, чтобы дочку свою мутировавшую сделать здоровой. Шар-то он нашел, а вот пожелать ничего не сумел. Тоже, наверное, такой же дубина навроде Старикова был – девять классов двенадцатилетки, ПТУ и коридоры, в которых и было получено основное образование.
Старикова вдруг обожгла мысль о его схожести с этим самым сталкером. Тот шел из-за дочки, и он из-за дочки с женой пошел. Больше, конечно, из-за дочки. Но если бы дочка была дома, а Светка поехала к родителям, он бы и из-за нее сюда полез. Тут и спорить не о чем. Полез бы, обязательно полез!
Но смелость свою и отчаянность Стариков демонстрировать не стал, решил обойти светящийся ком стороной. Дорогу к стадиону он знал хорошо, он на этом самом стадионе «Цементник» не одну игру сыграл за асбоцемкомбинат. Хороший был стадион, как в больших городах – чашей. Он уже прошел половину дороги, когда сзади послышался странный звук, словно кто-то несколько раз ударил молотком по железному рельсу. Оглядываться было страшно, но Стариков все-таки оглянулся.
Светящийся ком распустил в стороны разноцветные нити и стал немного похожим на неонового ежа, как его изобразили рекламщики над входом в царицынский магазин «Малятка». Из кома вырывались вверх небольшие белые шарики, словно пузырьки в воде бежали. Шарики эти разлетались в разные стороны, иные поднимались на значительную высоту и там лопались, оставляя после себя фейерверки из звездочек. Не хуже салюта все это выглядело, только вот любоваться этим фантастическим зрелищем Старикову было некогда.
Он вышел к запасному выходу стадиона. Дверь была заперта, но после взлома киоска Дмитрия запертая дверь не остановила. Взяв камень, он высадил им стекло в двери, засунул руку в темный проем и нащупал засов. Стадион был хорошим, а вот двери изнутри запирались дедовским способом, как, наверное, до революции закрывались лабазы у купцов, – на длинный засов.
В вестибюле было пусто и гулко. Стариков прошел по коридору и, не удержавшись, заглянул в раздевалку, хотя там и смотреть было нечего. Пустая была раздевалка. Ряды шкафчиков, белеющие в темноте, придавали помещению странный вид. Словно все происходило не на стадионе, а в какой-то непонятной лаборатории, а шкафчики были саркофагами, из которых в любое время могли вырваться ожившие мумии, как это не раз показывали в американских боевиках.
Дмитрий прошел дальше в конец коридора, где была большая застекленная дверь. Через эту дверь в дни игр футболисты обычно выбегали на поле. Некоторое время он стоял перед дверью, не решаясь ее открыть. Совладав с собой, Стариков потянул дверь на себя. Дверь тягуче заскрипела, и сердце Дмитрия сжалось от беспричинного ужаса. Пугаться надо было раньше – на вокзале или на пустыре, где ворочался необычный многоцветный ком. Сейчас пугаться было поздно, дверь медленно распахнулась, и Стариков увидел поле и трибуны.
Все люди были здесь.
Все население районного городка.
Стариков отчего-то присел на корточки, надеясь, что так на него меньше обратят внимание. Но как раз внимания на него никто не обращал.
Люди сидели на трибунах, стояли на поле и на гаревых дорожках, насыпанных специально для того, чтобы стадион не отличался, скажем, от «Лужников», где играла сборная, или от Центрального стадиона Царицына, где играл менее именитый «Статор». Мэр Михайловки всегда стремился к тому, чтобы все у него в городе было как у больших. Да и сам он сейчас скорее всего стоял среди этой огромной толпы, которая поразила Старикова своей безжизненностью и молчанием.
Тишина стояла над стадионом.
Люди стояли и сидели неподвижно, никто и руки не поднимал, не переступал с ноги на ногу. Словно их всех пригласили сыграть роль статуй в спектакле неведомого режиссера.
Все пространство над стадионом было заполнено пересечениями уже знакомых красных нитей, они образовывали сложные переплетения. Из-за обилия этих нитей звезд не было видно, а черное небо было серым и белесым. Присмотревшись, Дмитрий обнаружил, что каждый человек также соединен красной нитью с их скоплением в высоте. От этого веяло чем-то жутким.
Некоторое время Стариков не решался шагнуть вперед. Он находился в каком-то оцепенении, вызванном страхом перед происходящим. А кто бы не испугался? Покажите Старикову такого, и Дмитрий в два счета доказал бы этому бесстрашному, что он нагло врет! Непонятное всегда пугает. Стариков не испугался бы пьяного хулигана с ножиком, собаки взбесившейся он бы тоже не испугался (было в его жизни и то, и другое), да и в Чечне после замирения тоже проблем хватало, только и там Стариков особого страха не выказывал, вел себя не хуже других. Но сейчас, столкнувшись с самой настоящей фантастикой, что происходила на стадионе, он робел. Честно говоря, трусил. А если и его сейчас превратят вот в такую неподвижную статую, спустится на него сверху очередная красная нить и станет высасывать из Старикова его знания, а то и жизненные силы?
И только воспоминание о дочери и жене, которые сейчас находились где-то здесь, среди этой толпы, став такими же неподвижными статуями, прибавили Старикову решительности.
Он погасил фонарик и вышел из дверей. Глупо, но ракетницу он уже держал в руке.
27 ИЮЛЯ 2006 ГОДА, 4.00
Утренние сны всегда бывают самыми сладкими. А если человека лишить этого сна да еще поставить на дежурство, то к утру он становится раздражительным. Клонит в сон и слегка кружится голова, к этому прибавляется чувство голода и сонливости. Хочется добраться до постели и вытянуться во весь рост, а если уж с постелью не получается, то Кунжаков был согласен и на копну сена. Но спать в условиях, когда тебя постоянно проверяют свежие и выспавшиеся проверяющие из различных секретных учреждений, о которых старший лейтенант в силу удаленности Кумылги от цивилизации даже не подозревал, дело опасное. Уволят и даже объяснительных брать не будут. А службы у старшего лейтенанта было десять лет – срок, когда до пенсии еще далеко, но отработанного времени уже жалко. Жизнь у человека только одна, второй уже не проживешь. Не то чтобы Кунжаков с рождения готовился к пенсии, нет, не в этом дело было, но человеку именно для того мозги и даны, чтобы он думал о своем будущем.
Звезды горели над землей.
Где-то далеко слышался рев моторов. В стороне, где находился лагерь, вспыхивали, обшаривая небо, лучи прожекторов. Иногда лучи упирались в Сферу, тогда по голубоватой поверхности ее бежали радужные блики, словно лучи пробивались за невидимое препятствие, а оно резиново прогибалось, но не пропускало луч в прикрытое Сферой пространство.
Кунжаков с сомнением относился к попыткам военных пробиться за Сферу. Мозгов у ученых было мало, чтобы добиться успеха. Те силы, которые поставили Сферу над городом, были несравненно более развитыми, все собравшиеся у Михайловки физики с ними никакого сравнения не выдерживали, только и могли вещать про непонятные флюктуации и многомерные пространственные изменения. Кунжаков вообще полагал, что ученые эти и сами не понимают, что они несут. Скорее всего они просто пудрили мозги военным и политикам, которые постоянно отмечались в лагере. То жириновцы прикатят и начнут руками размахивать, то Зюганов с Купцовым требуют от военных, что конкретно сделано, чтобы спасти пятидесятитысячное население города. Про тех, кто у власти был, вообще говорить не приходилось – в лагере их постоянно было как грязи. То сам премьер с командой прикатит, то его заместители с правой или левой стороны.
Нет, Кунжакову все понятно было, мужики отрабатывали свое немалое жалованье и заодно демонстрировали участие в судьбе горожан. На горожан этих им было наплевать, как плевали они в свое время на гибнущих в Чечне пацанов или подводников с атомохода «Курск», затонувшего в двухтысячном году в Баренцевом море. Но вряд ли кто-нибудь из них мог сказать то, что думал, открыто. Сразу погонят к чертовой матери, и потеряешь тогда тепленькое насиженное местечко. Вот это политиков пугало более всего.
Быть может, Кунжаков сам бы повел себя таким же образом, доведись ему оказаться на месте этих политиков. Своя рубаха ближе к телу! Хотя, конечно, и жителей жалко. Кто знает, что с ними там происходит, под этим дурацким колпаком!
Сидя рядом с машиной, старший лейтенант неприязненно поглядывал на голубоватую громаду Сферы, накрывшей Михайловку. Десантники сладко посапывали на заднем сиденье. Все правильно – солдат спит, служба идет. А это уже не салаги, по второму году пошли. Им уже опять помаленьку к маменькиным пирогам привыкать надо. Хотя бы во сне.
С востока, где находился невидимый из-за расстояния Царицын, ревя двигателями, прошел транспортный вертолет. Нет, вертолетом его старший лейтенант назвал скорее по привычке, машина эта вообще выглядела диковинно. Над ней был винт, как у обыкновенного вертолета, а на коротких крыльях располагались два турбореактивных двигателя. Сейчас работали двигатели, а винт вращался под сопротивлением воздуха. Все это Кунжаков, конечно же, не рассмотрел во тьме степной ночи, но как раз над ними машина попала в скрещение двух прожекторных лучей, которые и повели ее до лагеря.
Кунжаков понял, что это доставили того самого гипнотизера, о котором вполголоса говорили в лагере. Спать ему, разумеется, не дадут, сразу же и заставят гипнотизировать алкашей и психов, чтобы выудить из их сознания хоть какую-нибудь картинку. Если говорить честно, старший лейтенант не понимал, почему при наличии гипнотизеров их так редко используют в сыскном деле. Ну ладно, нельзя с их помощью допрашивать подозреваемых – на всякий случай, чтобы они напрасную вину на себя не взяли. Но ведь свидетелей, наверное, можно было бы допросить при помощи гипноза. Свидетели часто деталей не помнят, а гипноз, говорят, воспоминания обостряет; даже самые мелкие детали, говорят, вспомнить можно. Или осмотр места происшествия под гипнозом проводить, чтобы ничего нужного не пропустить. Да и самих подозреваемых надо тоже допрашивать под гипнозом. Нечего с ними церемониться! Если бы Чикатило, когда его первый раз поймали, допросили бы под гипнозом, может, он и не убил бы еще несколько десятков человек.
Старший лейтенант поднялся с травы и заглянул в машину. Сладко спали пацаны, даже постели им не требовалось. Расстегнули вороты своих пятнистых комбинезонов, положили автоматы на колени и предались, так сказать, сладкой дреме. Водитель был из ментов, а потому не спал. Привычный был водила к ночной жизни. Оттого он и знал хорошо, что это такое – проверяющие, когда ты важный объект охраняешь. Судя по сержантским лычкам, лет пять он уже во вневедомственной охране отработал. Если, конечно, не из армии сержантом пришел. Было ему около тридцати, был он кряжист, черняв и слегка кривоног – казачьих кровей, значит.
– Бдишь, Коля? – спросил старший лейтенант.
– Так это… пускай мальчонки немного поспят. – Водитель закурил, и зажигалка на мгновение высветила его черные усы. – Нам-то один хрен, мы за зарплату не спим, а они… Это же слезы, а не деньги. На три банки сгущенки и хватает. Сам служил, знаю!
– Дай сигарету, – попросил Кунжаков. Некоторое время они молчали и курили.
– Конечно, ты, Андрей Николаевич, у нас вроде за старшего, – хрипловато сказал водитель. – Но я тебе так скажу. Помнишь, я тебе вечером говорил, что в шиповнике кто-то сидит?
– Лиса это, наверное, была, – пыхнул дымком старший лейтенант. – Ты, Коля, городской, не знаешь, сколько у нас лис. Их тут до черта. А может, кабан это был, корешки какие-нибудь жрал.
– Может, я и городской, – не согласился водитель. – Только мне показалось, мужик там лазил. Прикашливал вроде, наверное, простужен немного был.
Кунжаков снова нервно затянулся.
– Где, говоришь? – спросил он. – Вон в том шиповнике? Доставай фонарик, посмотрим немного.
– Странный ты мужик, Николаич, – сказал водитель. – Засветло смотреть не захотел, а ночью тебе приспичило. Ну есть у меня фонарик, так там же сейчас черт ногу сломит, а ты хочешь, чтобы мы кого-то нашли. Да и будет он нас там ждать! Если он там вечером сидел, то какого хрена ему в кустах за полночь делать?
Однако послушно полез за спинку сиденья и достал оттуда длинный пятибатареечный фонарик. Запасливым был водитель Николай, даром, что ли, во вневедомственной милиции работал!
– Мальчишек будем будить? – спросил сержант. Поначалу Кунжаков будить десантников не хотел. Великое дело – кусты осмотреть. Пусть пацаны спят и сны о родимом доме видят! Но тут же изменил свое решение.
– Буди! – приказал он. – Не дай Бог, проверяющих принесет. Тогда всем достанется!
– А мы и не спим! – обидчиво подал голос с заднего сиденья Константин. – Так, дремали самую малость. Вылезать?
– Сидите! – сказал Кунжаков, досадуя, что разбудили они солдатиков. Не вовремя Николай вылез со своими предположениями, что в кустах вечером кто-то сидел. – Сами посмотрим.
Водитель выбрался из-за руля, включил фонарик, и яркий сноп света выхватил из тьмы зеленое пятно высокой травы.
Шиповник разросся и стоял сплошной стеной. Поэтому узкую, еле заметную тропинку, ведущую в самые заросли, они не сразу заметили. Да и трудно ее было заметить – трава была лишь немного примята да листва оборвана у небольшого провала в колючем кустарнике.
– Ну какой дурак в эти колючки полезет? – с явным облегчением спросил Кунжаков. – Тут только лиса или собака бродячая проскочить может. Коль, ты уже совсем себя на подозрения извел. Хочешь, лезь туда, проверяй, я лично на карачках лазить не собираюсь…
Он хотел добавить еще что-нибудь ядовитое, но в это время водитель на ощупь поймал его руку и сжал ее.
Кунжаков услышал негромкий голос.
Что-то невнятно говорил мужчина. Голос у него был сдавленным, словно он нес тяжесть. Что именно неизвестный говорил, Кунжаков не понял. Машинально он расстегнул кобуру и достал из нее теплый и тяжелый пистолет. Снять его с предохранителя и загнать патрон в ствол старший лейтенант не успел. Кусты раздвинулись. При свете фонаря стал виден мужской зад, туго обтянутый брюками тренировочного костюма. Мужчина выбрался из колючих кустов и сел, что-то прижимая к груди. Следом из кустов вылезла женщина. Даже не видя ее лица и фигуры, старший лейтенант мог бы сказать, что это женщина. От согнутой фигуры нежно пахло хорошим мылом и духами.
Водитель направил фонарик на мужчину. Луч света высветил молодого крепкого парня лет двадцати пяти в темной легкой куртке. Удлиненное и небритое лицо парня было в засохшей крови, глаза недобро блеснули. Освободив одну руку, он сунул ее за пояс.
– Стоять! – приказал Кунжаков. – Милиция!
– Да по мне хоть президент! – недобро сказал парень, прикрывая от света жмурящуюся девочку. На вид ей было не больше двух лет, а вот, поди ж ты, вела она себя уже по-взрослому – не ныла, не кричала, только прикрывала ладошкой глаза от света. – Убери свет!
Женщина, выбравшись из зарослей, села рядом с мужчиной, отворачиваясь от луча фонарика. Она тяжело дышала. На мгновение Кунжаков увидел ее белое и странно неподвижное лицо. Сердобольный водитель отвел луч фонарика в сторону.
– Вы откуда? – несколько растерянно спросил Кунжаков. – Вы из города?
Странная троица молчала.
Нет, старший лейтенант и сам понимал, что вопрос его был риторическим. Откуда же этим беглецам было взяться? Каким-то образом они выбрались из города, перебрались через речку и до темноты отсиживались в кустах. Из города! Кунжаков даже обрадовался. Не зря говорят, что нормальному человеку всегда везет. Начальство будет довольно, а это значило, что старшему лейтенанту светило что-нибудь – либо повышение в звании, что само по себе было более чем хорошо, либо повышение в должности. На худой конец, и премию от министерства получить было бы неплохо.
– Ну что? – спросил он. – Отдышались? Пошли к машине разбираться!
– Старшой! – послышалось от машины. – Что у вас там?
– Языка взяли! – весело отозвался Кунжаков. – Думали, как в город пробраться, а язык наш сам к нам из города пришел! – и повернулся к сидящим на траве. – Ну, пошли?
При свете фар он рассмотрел задержанных ими людей. Парень был весь в грязи, один рукав его куртки был влажным и темным, Кунжаков даже не сразу сообразил, что рукав пропитался кровью. На плече у парня висела сумка. Здоровой рукой задержанный прижимал к себе испуганную, но все еще сдерживающую слезы прелестную девчурку с шелковистыми светлыми волосами, завивающимися в кудряшки. При каждом движении людей вокруг машины плясали темные тени, поэтому все увиденное было словно бы мгновенными фотографиями, врезающимися в память. Женщина поначалу особого внимания старшего лейтенанта не привлекла, но, увидев ее, Кунжаков еще раз сильно удивился ее неподвижному белому лицу. Оно было как у мима Марселя Марсо, передачу о котором Андрей Николаевич видел недавно по телевизору. Была такая передача по каналу «Культура».
Похоже, досталось ребятам в городе. Крепко досталось.
Кунжаков с любопытством вглядывался в еле различимые при свете тусклых фар лица. Вопросов было много, он просто не знал, с чего начать. Хотелось узнать все и сразу. Десантники топтались рядом. Чувствовалось, что их разбирало не меньшее любопытство.
– Слушайте, мужики, – сказал парень из города. – Кто тут у вас старший?
– Ну я здесь старший, – сказал Кунжаков.
– Отпустил бы ты нас, – с тоской сказал задержанный.
– Здрасьте! – удивился Кунжаков. – Да тебя там столько начальства ждет! Третьи сутки пошли, а никто так толком и не знает, что там в Михайловке происходит!
– А я откуда знаю, что там происходит, – уставившись в землю, сказал задержанный. – Думаешь, что по моим рассказам что-то можно будет понять? Все на стадионе… На стадионе все! Я своих еле вытащил. Специально из-за них туда лазил. Повезло! Слышь, старшой, отпусти! Нам домой надо! Ты только прикинь, что дальше будет! Нас ведь сразу в какой-нибудь карантин запрут. А с нами ведь дочка маленькая. И так уже намучилась. Отпусти, старшой!
Кунжаков почувствовал неловкость. Если бы от него все зависело. Не мог он отпустить беглецов из города. С него самого потом за этот великодушный жест шкуру бы содрали. Но он молчал, почему-то ему ужасно не хотелось разочаровывать человека, который ради семьи совершил мужественный и отчаянный рейд в огороженный от всего мира город.
Тот понял его молчание. Криво усмехнувшись, парень сказал:
– Ты только пойми все правильно, дубина строевая. Отведешь ты нас к своему начальству. Орден тебе за это дело все равно не дадут, а уж неприятностей будет по самую маковку. Они же, гады, нас сразу изолируют. Вдруг мы оттуда какую-нибудь заразу принесли. И вы с нами общались. Значит, и вас сразу же изолируют. Тебе это надо, старшой?
В словах задержанного был определенный резон. Всех психов и алкашей, что вышли из города, действительно изолировали. И пятерых военнослужащих, которые имели прямые контакты с задержанными, а проще говоря, ловили их на дороге, тоже изолировали в отдельной палате под присмотром врачей. Тут и сомневаться не приходилось: засунут их всех четверых в санпропускник, зальют карболкой до самых бровей, а потом будут надзирать, не проявится ли в них какое безумие или не проснутся ли в их ослабленных дежурствами организмах неизвестные заболевания. Перспектива была не из радостных.
Задержанный почувствовал колебания Кунжакова и снова без особой надежды попросил:
– Отпустили бы вы нас, мужики! Вам же от этого лучше будет!
Кунжаков скосил глаза на водителя. Тот еле заметно кивнул. Десантники постояли рядом в нерешительности, потом Алексей неуверенно сказал:
– Может, пусть идут? Пусть только расскажет, что он там видел. А то ведь и в самом деле их загребут. Одними анализами замучают. Да и нам несладко придется. Карантин, Андрей Николаевич, дело такое. Целыми днями придется очко под шприц подставлять. А если еще пункцию делать будут…
Знакомиться с процедурой взятия пункции Кунжакову не улыбалось. Но и попадать в лютую немилость начальства у него тоже особой нужды не было.
– А если проговорится кто? – спросил он. Нет, что и говорить, порой жестокость, как и гуманизм, зависит от человеческих слабостей. От трусости, например. Уколов Кунжаков боялся с детства, а потому больницы он терпеть не мог.
– Отпускай, – сквозь зубы сказал водитель. – Не будь дураком, Николаич! Пацан с бабой и дочуркой и так настрадались. А ты хочешь, чтобы и у нас неприятности появились. Не ищи приключений, старшой, мужик дело говорит. Привезем мы их в лагерь, тут и нам отвалится по полной программе. И никому ты не докажешь, что здоровые они. На всякий случай будут лечить. И их, и нас!
– Документы хоть есть? – потоптавшись среди пляшущего при свете фар комарья, совсем уже глупо спросил старший лейтенант. Не надо было этого спрашивать. Кто же в такие походы документы берет?
Водитель хмыкнул и покачал головой.
– Нет, я это к тому, что на всякий случай адрес надо записать. Вдруг и в самом деле какая зараза вылезет, – пробормотал Кунжаков. – Вон несколько лет назад в станице Обливской Ростовской области странные заболевания были. И в Котельниках шесть лет назад тоже эпидемия какой-то африканской болезни была…
– Да я не прячусь, – сказал задержанный. – Записывай, старшой. Стариков Дмитрий Николаевич, восемьдесят второго года рождения, проживаю в Царицыне по улице Хорошева. Дом двадцать один, квартира тридцать три.
Кунжаков добросовестно переписал продиктованные данные в блокнот.
– Если соврал… – многозначительно предупредил он. – А теперь рассказывай, что ты там видел, пока смена или проверяющие не прикатили.
