Текст книги "Тайна гибели адмирала Макарова. Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг."

Автор книги: Сергей Семанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Около полуночи его разбудили. Встревоженный командир крейсера доложил, что вдали замечены силуэты каких-то судов. Макаров поднялся на мостик. Сколько он ни всматривался в даль, ничего не удалось заметить. Было пасмурно, шел дождь. Адмирал спустился вниз и опять заснул, но ненадолго. Его вновь разбудили по тому же поводу: возникло подозрение, что японские корабли, скрытые дождем и мраком, ставят мины. Макаров вместе с вахтенными опять пытался рассмотреть что-нибудь сквозь влажную мглу и снова ничего не увидел.

Так и неясно, почему адмирал в этом случае не приказал открыть огонь или, по крайней мере, осветить подозрительный район прожекторами? Позже некоторые очевидцы высказывали предположение, что он опасался обстрелять собственные миноносцы, которые из-за неисправностей или иных причин могли раньше времени возвратиться обратно с боевого задания. Однако многие иные (и в частности, офицеры с «Дианы») полностью отвергают эту версию. Как бы то ни было, истинная причина такого странного поведения Макарова навсегда, видимо, останется неизвестной.

С наступлением утра возвратились русские миноносцы, посланные накануне в разведку. Однако пришли не все. Миноносец «Страшный» заблудился в тумане и отстал от своих. Уже на подходе к Артуру он был окружен большим отрядом японских кораблей. Вскоре на рейде крепости услыхали отдаленный гул артиллерийского боя. Узнав об этом, Макаров тотчас направил к месту сражения крейсер «Баян».

…Сигнальщики на мачте крейсера увидели первыми: все кончено – разбитый снарядами «Страшный» уходил под воду. С «Баяна» открыли огонь по японским кораблям, те отвечали. На том месте, где только что затонул русский миноносец, «Баян» остановил ход. Спустили шлюпку, выловили оставшихся в живых. Их оказалось немного, всего пять человек. Теперь уже участь «Страшного» угрожала и самому «Баяну»: с юга показалась эскадра японских крейсеров. Командир «Баяна» отвернул обратно на соединение с главными силами русского флота.

В шесть часов утра Макаров приказал кораблям эскадры выходить на внешний рейд. Через час из гавани вышел флагманский броненосец «Петропавловск», за ним двинулись «Полтава», «Победа», «Пересвет», крейсера. Где же броненосец «Севастополь»? Макаров приказал поднять сигнал. Ему ответили, что портовые буксиры никак не могут справиться с тяжелым кораблем. Макаров остался очень недоволен, но тем не менее повел эскадру в море. Вперед вышел «Баян». Когда крейсер проходил мимо «Петропавловска», адмирал сигналом поздоровался с командой и поблагодарил ее за хорошую службу.

Русские корабли энергично атаковали японскую крейсерскую эскадру и заставили ее отступить, нанеся повреждения некоторым вражеским кораблям. Вскоре, однако, Макарову пришлось прекратить преследование, ибо на горизонте появились главные силы японского флота во главе с адмиралом Того. В девять часов утра вся русская эскадра легла на обратный курс, в Артур. Впереди шел «Петропавловск» под флагом командующего флотом.

Погода к этому времени резко начала меняться: все предвещало ясный, солнечный день. Дул порывистый, холодный ветер, поднимая легкую зыбь. Макаров и его штаб находились на мостике «Петропавловска». Здесь же был художник Василий Васильевич Верещагин со своим неизменным альбомом. Известнейший русский баталист несмотря на свои шестьдесят с лишним лет отличался юношеской подвижностью и отвагой. Он во что бы то ни стало хотел лично участвовать в морском бою.

Макаров, стоя на мостике в распахнутой шинели, оживленно давал пояснения Верещагину, собиравшемуся сделать зарисовки эскадры. Японские корабли маневрировали в отдалении. Орудия, недавно грохотавшие, умолкли. До входа в гавань оставалось совсем мало. Было 9 часов 39 минут утра…

Дул свежий ветер, поднимая частую волну. Сквозь серые облака изредка пробивалось яркое весеннее солнце. Эскадра Тихого океана возвращалась в порт-артурскую гавань. Впереди шел броненосец «Петропавловск». На его грот-мачте распластался по ветру адмиральский флаг, словно предупреждая своих и врагов: командующий флотом здесь. В кильватер «Петропавловску» шли броненосцы «Победа», «Полтава», «Пересвет», а затем крейсера «Баян», «Диана», «Аскольд» и «Новик», а далее мелкие корабли.

На мостике «Петропавловска» стоял Макаров. На плечи его была молодцевато наброшена адмиральская шинель, румяное лицо сияло веселым возбуждением. Он говорил громко и энергично:

– Да-с, дорогой Василий Васильевич, это и есть главные силы японского флота, вот они, любуйтесь, пока все корабли адмирала Того еще целы!

И Макаров указал на горизонт, где серой цепочкой вытянулась вражеская эскадра. Рядом с адмиралом стоял пожилой, седобородый, но очень крепкий с виду человек в гражданском пальто и меховой шапке – художник Верещагин. В руках он держал альбом и большой карандаш.

– Значит, первым идет, надо полагать, броненосец «Микаса»? – спросил художник, указывая карандашом на горизонт.

– Так точно, это флагманский корабль адмирала Того. А за ним следуют… Да что это я! Мичман Шмитт, потрудитесь-ка перечислить корабли противника господину Верещагину! Посмотрим, как вы разбираетесь в силуэтах.

– Слушаюсь! – Младший флаг-офицер (адъютант) адмирала приложил к глазам бинокль и четко, как на экзамене, доложил: – Эскадра противника следует в составе броненосцев «Фуджи», «Асахи», «Хацусе», «Шикишима», «Яшима» и броненосных крейсеров «Кассуга» и «Ниссин».

– Верно! – одобрил адмирал, и обернувшись к художнику, продолжал с прежней напористой быстротой: – Видите, какое у них пока превосходство в силах: шесть броненосцев и два тяжелых крейсера – и это только под стенами Артура, и невдалеке еще гуляет эскадра адмирала Камимура из шести броненосных крейсеров. А мы имеем сейчас только пять исправных броненосцев, да и то «Севастополь», шут его побери, не смог вовремя выйти из гавани.

– Степан Осипович, а когда, вы полагаете, вступят в строй «Ретвизан» и «Цесаревич»? – спросил Верещагин, непрерывно делая какие-то наброски в альбоме.

– Скоро, очень скоро, Василий Васильевич! Тогда наши силы хоть и будут уступать японцам, но уже не так, как нынче. Все пойдет на лад, я в этом уверен. И вы еще своими глазами увидите наши победы. Знаете, русский человек медленно запрягает, да быстро скачет.

– А кроме того, – Верещагин, улыбаясь, обернул лицо к Макарову, – русский человек под хорошим руководством может делать чудеса…

Макаров как-то неопределенно повел плечами:

– Меня цитируете! Ну что ж, никогда от этих своих слов не откажусь. Да, делает чудеса, когда есть Александр Невский, Петр Великий и Суворов. И еще не одно чудо покажет, точно вам говорю! Ну-с, а что до меня, грешного, то хорош я или плох, пусть потомство рассудит, но одно уж точно: коли суждено нам будет войну проиграть, то живым я этого конца не увижу.

– Что за мрачные мысли, адмирал! – серьезно сказал Верещагин. – Все идет на лад, вы же сами знаете, какой сейчас подъем на эскадре!

– Не сглазьте, Василий Васильевич, – шутливо погрозил ему пальцем Макаров, а затем, резко обернувшись в другую сторону, совсем иным тоном произнес: – «Севастополь» так и застрял на рейде! Безобразие! Михаил Петрович, прикажите ему дать сигнал стать на якорь.

Флагманский штурман штаба командующего флотом капитан 2 ранга Васильев передал адмиральский приказ флаг-офицерам. Мичман Шмитт поспешил в боевую рубку броненосца и, подойдя к столу, открыл флагманский журнал, куда заносились все сигналы по эскадре. Прежде всего он аккуратно вывел на листе число и час. Затем поставил двоеточие и обмакнул перо в чернильницу, намереваясь записать и самый сигнал… В этот момент и мичман, и все находившиеся в боевой рубке были сброшены на пол. Раздался чудовищной силы взрыв.

Было 9 часов 39 минут утра 31 марта 1904 года.

Послеэпилог

А теперь расскажем в заключение о судьбах главных героев нашей книги. точнее, об их дальнейшей жизни после 31 марта 1904 года.

МАКАРОВ Степан Осипович (1848–1904)

О судьбе адмирала, о его воззрениях и даже мыслях мы попытались рассказать. А как же погиб он? И отчего? Увы, с тех пор как взлетел на воздух «Петропавловск», густой столб дыма словно бы и не развеялся над тем участком моря по сию пору.

…В девять часов сорок минут утра неподалеку от входа в порт-артурскую гавань раздался чудовищной силы взрыв. Он слышен был за много-много верст окрест. Сноп желтого пламени на миг взлетел над броненосцем до самых облаков. Носовая часть корабля сразу же стремительно начала уходить под воду. Корма поднялась над поверхностью моря, но винты корабля продолжали вращаться с огромной скоростью, калеча людей, которые пытались нырять с борта.

Прошло всего лишь две минуты, как все было кончено: огромный броненосец исчез в волнах, только горстка людей барахталась на поверхности моря, цепляясь за плавающие обломки. Все шлюпки и катера тоже исчезли в морской пучине.

Трагедия, неожиданно произошедшая на глазах всего гарнизона крепости, к тому же неописуемо скоротечная, потрясла всех. Но особое, поистине всеобщее беспокойство вызывала одна щемящая душу мысль:

– Жив ли адмирал?.. Спасен ли Макаров?!

К месту гибели «Петропавловска» со всех сторон устремились катера и шлюпки, корабли замерли неподвижно, все офицеры прильнули к биноклям, сигнальщики напряженно застыли на вершинах мачт, вглядываясь из-под ладоней.

Из ледяной воды – весеннее солнце еще не начало нагревать ее – вытаскивали раненых, оглушенных, обожженных пламенем взрыва или раскаленным паром людей. Набралось таких немного…

А вскоре поиски сами собой прекратились: спасать было уже некого. На берегу сосчитали: были спасены в общей сложности семь офицеров и пятьдесят два унтер-офицера и матроса. Макарова среди них не обнаружили. Удалось спасти великого князя Кирилла Владимировича, единственного из тех, кто находился с адмиралом в миг взрыва. Крепкий двадцатисемилетний лейтенант сумел, несмотря на контузию, удержаться на плаву. Правда, до конца жизни, хотя умер нестарым, у него от пережитого потрясения остался нервный тик. Кстати, его правнук Георгий некоторыми признан за наследника Российского престола…

Стало всем ясно, что Макаров погиб. Глубочайшее уныние разом охватило все защитников крепости. Один из морских офицеров вспоминал позже:

– Мы до последней минуты надеялись, что Макаров жив, и нам так хотелось этого, что когда мы стали на внутреннем рейде, кто-то сказал, что Макаров спасен и находится на канонерской лодке «Гиляк», мы радостно закричали «ура!». К несчастью, это известие оказалось ложным…

На русской эскадре началась паника. Боевой строй рассыпался, два броненосца столкнулись друг с другом. Раздался тревожный слух: подводные лодки!..

Обезумевшие от ужаса комендоры – ведь подводные лодки были новейшим изобретением, их еще не видели, но заранее боялись – начали ошалело палить во всякий плавающий предмет, а обломков от погибшего «Петропавловска» плавало множество. Хорошо хоть друг в друга не попали!

А тут еще новый взрыв: броненосец «Победа» натолкнулся на японскую плавающую мину… Но вот каприз судьбы: повреждения оказались ничтожными, убитых – ни одного. Потрепанная русская эскадра кое-как доползла до гавани. Уныние и отчаяние как густой туман повисли над Порт-Артуром.

Тут же нарядили следствие о том, как погиб адмирал и отчего произошел такой силы взрыв.

Относительно адмирала в последний миг его жизни осталось два очевидца. Один офицер рассказал:

– Я увидел спину адмирала Макарова, а потом перед моими глазами в воздухе, как бы в небесах, развернулась адская картина: башни, мачта, трубы – все это как бы повисло в облаках темно-зеленого дыма, который пронизывало темно-красное зарево.

Матрос, сигнальщик с «Петропавловска», взрыв застал его в боевой рубке (напомним, Макаров в этот миг находился на командирском мостике):

– Я бросился к дверям рубки, но их заклинило. Тогда я выскочил через иллюминатор. Корабль сильно кренило. На мостике я увидел нашего старика Макарова. Лицо его было в крови. Корабль как будто падал в море. Вода выкатывалась на самый мостик. Со всех сторон падали обломки, балки, шлюпки. Что-то гудело, трещало, валил дым, показался огонь. Я вскочил на поручни, меня смыло.

Следственная комиссия заключила, что Макаров, раненый во время взрыва, утонул в море. Вместе с ним исчезли в волнах каперанг Васильев и художник Верещагин. А с ними еще двадцать восемь офицеров и шестьсот пятьдесят два матроса…

Ну, а в чем причина гибели броненосца? Вывод был такой: корабль погиб, подорвавшись на двух японских минах сразу. Почему двух? Да потому, что уж очень силен был взрыв. Очень шаткое объяснение, ибо мины, во-первых, ставились тогда на значительном удалении друг от друга, а во-вторых, в этом случае должно было бы подняться в воздух два столба воды, чего не наблюдалось. Еще возникло предположение, что от взрыва мины произошла детонация в погребе для боеприпасов, но эту версию никак невозможно было проверить, ибо корабль затонул на относительно большой глубине, а спустить водолазов в военное время было, разумеется, невозможно.

А почему этого не сделали потом? Ясно почему: России, потрясенной бесчисленными войнами и революциями, было недосуг. Потом славный Порт-Артур по капризу полудурка Никиты Хрущева был бесплатно подарен китайцам… А потом уже при наследниках Никиты с китайцами страшно разругались… А теперь тоже казна российская пуста, да и поднимать нечего: сгнил давно на дне морском флагман адмирала Макарова броненосец «Петропавловск»…

Ну, а на самом деле? На самом-то деле, как теперь любят выражаться, однозначно: вражеская диверсия. Уже в ту пору, в начале века, многие шептались об этом. Более того, и в некоторые органы печати прорвалось. Но в ту пору это многим казалось сказками, а то и бредом:

– Додумались, понимаешь, до чего! Да где такое слыхано в морской истории! Чертей на своем рукаве ловят…

Молчат по сию пору японские архивы, да и вряд ли велись протоколы по подобным делам. Ну а революционная сторона прятала такие дела куда тщательнее. Так это и останется тайной. Навеки.

Мир твоему праху, честный моряк и патриот Макаров. Упокой, Господи, душу раба твоего Степана и отпусти ему все прегрешения, вольные или невольные…

АЗЕФ Евно Фишелевич (1876–1918)

Видимо, даже в нашем уходящем столетии, прямо-таки перенаселенном всякого рода сатанистами всех мастей, даже в ХХ веке эта личность, надо думать, займет одно из первых мест среди злодеев. Необычайно уродливый с рождения, со скверными манерами и гадким выражением физиономии, производивший при первом знакомстве самое неблагоприятное впечатление, он, несомненно, обладал неким гипнотическим воздействием на людей.

Тут надо учесть еще одно обстоятельство, которое нередко упускают из виду. Еще Достоевский разглядел на заре «русского освободительного движения», что среди «бесов» (оголтелых р-революционеров) находилось немало людей, от рождения чистых сердцем и великодушных, которых, однако, опьянил и лишил разума сатанинский дурман. Их-то и посылали с бомбами на цареубийства и прочие убийства. По этому поводу младший современник Достоевского, забытый ныне поэт Виктор Буренин, потрясенный сведениями о двурушничестве Азефа, написал популярный в свое время стишок:

 
Гимназист вооружился револьвером и стилетом,
Послан совершить убийство он центральным комитетом.
Он идет на покушенье, состоится оно, нет ли,
Вероятно, не избегнет гимназист несчастный петли.
 

А в центральном комитете трое Шмулей, два Еноха и т. д.

Нигде, пожалуй, среди других революционных объединений в России не сосредоточивалось столько представителей «темных сил», как в партии эсеров («социалистов-революционеров», как они себя именовали, но этих неудобопроизносимых слов русский человек выговорить не мог, называя их кратко – «эсеры»; очень точно: нечто серое и шипящее, как крыса). Именно из тех недр выполз в начале века свирепый терроризм, которого история еще не знала во всем мире отродясь.

Эсеры создали так называемую «Боевую организацию» – сверхтайный революционный орден, отряд смертников-убийц. Основал его выходец из белорусского местечка Герш Гершуни. Отец учил его на провизора, но сыну к тридцати годам стало смертельно скучно перетирать порошки, и шустрый Герш подался в революционеры. Да еще какие – решил наладить «систематический террор», как он, плохо зная русский язык, выражался.

Он-то и «нашел» Азефа. Вскоре Герша арестовали, а Евно возглавил «Боевую организацию». Есть, кстати, основательные подозрения, не сам ли преемник заложил «учителя»? Прямых данных нет, но это более чем вероятно.

Вот теперь-то революционер-шпик развернулся! Для начала – получил громадные деньги. Откуда? До сих пор никто точно не знает. От зарубежных разведок, от банкиров-сионистов, а в частности от прямых вымогательств. Это – с одной, так сказать, воюющей стороны.

А вот и с другой: став «секретным сотрудником» департамента полиции, он получал от русской казны тайное содержание ненамного меньше, чем сам директор этого учреждения…

Суть «работы» Азефа состояла вот в чем: кого именно из «царских сатрапов» убить, это во-первых. А во-вторых – кого именно послать на убиение (на виселицу). Азеф поступал тут принципиально: убивали тех, кто в том кругу почитался «врагом еврейства» (сионизма), а на убийство посылал исключительно русских романтиков, начитавшихся разных там «буревестников» и прочих «соколов».

…В апреле 1906 года в Петербурге охранники усиленно искали какого-то очень важного «боевика». Одному старому шпику показался очень подозрительным некий приезжий, его задержали и привели к начальнику охранного отделения Герасимову.

– Я инженер Чекерс! Меня знают в обществе! Вы ответите!

Ну, старого полицейского чина не запугаешь, не такое видел.

– Ладно, ладно. Я знаю, что вы ранее были нашим секретным сотрудником. Ну?

– Какая наглость, вы с кем говорите?!

На редкость уродливого «Чекерса» увели в камеру и оставили там в покое. Через пару дней, нанюхавшись запаха параши и неумытых соседей по нарам, тот сам попросился к Герасимову.

– Признаюсь честно, я был вашим сотрудником. Но я далее хочу говорить в присутствии полковника Рачковского.

Вскоре приехала сама полицейская знаменитость Петр Иванович Рачковский, недавний начальник заграничной агентуры.

– Голубчик, как давно мы не виделись, – совершенно светски сказал полковник, не замечая помятой одежды задержанного.

«Чекерс» начал визжать, притворяясь оскорбленным:

– Да вы бросили меня одного в этой паршивой Германии! Инструкций не давали! Денег, денег не посылали! Не отвечали даже на мои письма!

Рачковский сидел, придав своему холеному лицу чуть ли не сочувственное выражение. А про себя от души веселился. Азефа он узнал сразу (еще бы, такую морду!), а веселился потому, что тот, как и раньше, с особенной страстью выкрикивал слово «деньги». Впрочем, все понятно: хотел ускользнуть, да не вышло, теперь уж на нас снова поработаешь, мерзавец.

– А что мне было делать? – продолжал визжать Азеф. – Чтобы раздобыть деньги, я вынужден был связаться с террористами. Таки да, с террористами. Теми самыми, которые гуляют у вас под носом.

Рачковский и Герасимов даже не переглянулись, но обоим стало ясно: начинается торг, обычный в таких случаях. Посмотрим, что нам предложит этот провокатор, а потом поторгуемся о цене.

…Так и завершилось. Герасимов составил карточку на «секретного сотрудника», его тут же сфотографировали в фас и профиль, а Азеф, поторговавшись со смаком, как на местечковой ярмарке, получил пять тысяч единовременно – аванс, так сказать, за головы будущих висельников. Сумма была огромная – годовое жалованье флотского офицера. Но полицейские чины знали: казенные деньги окупятся.

Сколько веревочке ни виться… Азефа вселюдно разоблачили, а сделал это не кто-нибудь – сам недавний директор Департамента полиции Лопухин. Причины к тому были особые, о чем далее.

Бомба! Едва ли не все русские газеты писали о «деле Азефа», охотно судачили и за рубежом. Даже тогдашнему главе российского правительства Петру Аркадьевичу Столыпину пришлось давать объяснения в Думе. Сомнений не было: революционер-полицейский предстал во всей красе.

Соратники Азефа по эсеровской партии запоздало прозрели, вызвали его на «партийный суд». Самочинный суд этот был скор на расправу: пуля в голову, удавка на шею (как недавно случилось с Гапоном), и ни прокуроров, ни адвокатов.

Но на сей раз началось нечто странное: матерые заговорщики – Чернов, Савинков и прочие стали вдруг самыми доверчивыми либералами. Надо разобраться… подумать… А пока иди, товарищ, продолжим разговор завтра утром…

Разумеется, «товарищ» не стал дожидаться до утра. Исчез. Испарился. «Судьи», узнав об этом, вдруг воспылали решимостью.

– Негодяй! Изменник!

– Он опозорил революцию! Он предал партию!

– Тени мучеников революции взывают к мести!

Азеф, «время даром не теряя», поселился в многолюдном Берлине, который хорошо знал. Покинул он не только партию, но и старую, преданную супругу, сменив ее на молодую певичку из кабаре. Деньги у него были, а своих «товарищей» он не боялся: знал о них такое, что лучше им его не искать.

Так и дожил бы, мерзавец, до естественного конца, но у подобных личностей тихого заката не бывает.

Началась мировая война. Германская разведка отлично знала Азефа, о его связях с русской полицией и японцами. Но вот незадача для него: Россия и Япония оказались в состоянии войны с Германией. Немецкая разведка поначалу внимательно следила за ним: а вдруг выведет на след? Подождали, видят – нет «следа». И забрали бедолагу в тюрьму.

Не было Азефу в ту пору и сорока лет, но перегрузки всякого рода в конце концов подействовали даже на такого негодяя. В тюрьме он затосковал, заболел. Девица давно его бросила, одинок он был, никому не нужен. В 17-м, после Февраля, немцы выпустили Азефа – кому интересен этот политический шлак?

Одинокий и нищий, он умер в 1918-м. Когда именно, где похоронен, неизвестно. И никому не нужны теперь эти подробности.