Текст книги "Живая сила. Дневник ликвидатора"
Автор книги: Сергей Мирный
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Письмо мамы
Полтава
29. VII .86
Здравствуй, дорогой Сережа! Я до сих пор спокойно не могу заснуть, как узнала, что ты уехал. Вчера у нас был один наш заочник, он сам с нашей области, но работает в банковском районе, село, по-моему, Розважево. Так он меня успокоил, что туда эвакуировали из Припяти и что из того села, где ты, уже вроде даже дети возвращаются.
Сережа, пиши, как твое здоровье. Не ешь зелени, фруктов, овощей. Почитай комсомолку [25] [25] Газета «Комсомольская правда». В то время – самая смелая и близкая к реальным проблемам и интересам людей газета.
[Закрыть]за 17 июля. Дома у нас все по-старому. Юра разобрал машину, ремонтирует. Папа собирается съездить в Харьков. Сережа, сынок, я прошу тебя, будь осторожным, не будь беспечным, ведь тебе уже не 5 лет. Все меры предосторожности выполняй. Если дают пить таблетки или что-то другое медики предлагают, все выполняй.Берегись, Сережик.
Крепко целую, привет от всех.
Мама.
На обороте приписано поперек листка, уже сложенного вчетверо:
Не ешь
смородины,
крыжовника
и меда
Дезертир
Дезертирство (от лат. desertor – беглец, изменник) – умышленное самовольное оставление военнослужащим (военнообязанным при прохождении учебных сборов или мобилизации) воинской части или места службы… По советскому законодательству является одним из наиболее тяжких воинских преступлений.
Военный энциклопедический словарь. Москва: Военное издательство, 1986. С 225.
Внутри зоны по совершенно безлюдной трассе мчится броник радиационной разведки – граненое зеленое семитонное зубило со свистом рассекает воздух…
Свобода, скорость, полет!
А что – если так и дальше? За первое ПУСО, и за второе, и дальше, мимо всех этих постов – дозиметрических, военных, милицейских – по трассе – дальше – дальше – и дальше – совсем далеко отсюда…
Машина, скорость, ветер в лицо -ДОМОЙ!…
Сначала – в сторону Киева, потом, в него не заезжая, свернуть в свою сторону…
Сто с чем-то километров в час – рассекая воздух – броня, мощь – хорошо!
А что нам могут сделать? Кто может остановить «летающее зубило» на трассе? Только пушка прямой наводкой. А так – никто… Милиция нас не останавливает вообще…
Потом, конечно, в лагере хватятся… Ну, пару раз мы просто посты проскочим, не останавливаясь…
Потом – заслоны. Из бронетранспортеров? Потому что грузовики или автобусы мы запросто протараним – и без особого для себя ущерба… Заслоны мы обойдем – по кочкам-буеракам, выпустив из-под брони дополнительные колеса, задействовав все наши прыга-тельно-плавательные возможности… То-то мы обхохочемся, когда погоня, разинув рты, у «водной преграды» остановится, а мы себе плывем, я из люка по-деловому торчу, команды внутрь подаю – «на задании»… А тех, «на берегу», мы просто не замечаем… Потом на неширокой речушке-притоке заглушим разгоряченный мотор, скинем робы – и – голяком, незагорелые и белые – в приятную прохладную воду… Это уже Полтавская область, вода в речках мягкая-премягкая… Потом, все в каплях – под солнце: тепло по коже…
Дальше уже небыстро, между селами, по грунтовым дорогам – степью, перелесками, вдоль лесопосадок, покупая по дороге в сельмагах вкусную гражданскую снедь – всё ближе и ближе к дому… И вот так, в боевом виде – прибыть на побывку…
Дальше этого мечты никогда не распространялись.
Бензина не хватит. У броника расход бешеный.
Бронированная машина радиационно-химической разведки быстро движется по зоне радиоактивного заражения.
Экипаж выполняет замеры по маршруту следования
.
«Чрезвычайное событие»
Утром выезжаем из лагеря на трассу – и вправо, на Чернобыль. Перед тем как нырнуть полусонным в люк (дорога до Чернобыля – законное время моего досыпания), я краешком сознания что-то необычное ощущаю…
Получили в Чернобыле задание – и по трассе на АЭС. Тут глаза у меня уже открыты. И я обращаю внимание, что трасса как-то пустовата.
Но задумываться некогда – уже подъехали, ныряем с автотрассы в родные радиоактивные дебри… Мир вне маршрута перестает существовать, не до него.
После работы настроение совсем другое: наслаждаемся жизнью, жмем стольник километров в час по трассе!
Очень хорошо сегодня получается – 100 километров в час жать… МАШИН ПОЧТИ НЕТ. Ни на нашей полосе, ни на встречной.
Обычно каждые несколько секунд мимо – вжжж-гур! – вжжжик! – гуррр… – воздух гремит – встречные многотонки проносятся.
А тут изредка чиркнет встречная – и тишина.
Что такое? Почему на АЭС работы свернули?
Бабахнуло на АЭС? Мы б по уровням почувствовали, а сегодня ничего необычного мы не намеряли…
Или вне зоны что-то стряслось? И тут все всё на хрен бросили, только радиационная разведка ошалевшая, ничего не зная, по зоне болтается…
Что вообще в мире происходит?
АТОМНАЯ ВОЙНА?!!
Мы ж тут вообще ничо не знаем: промятый кусок «Советского воина» в сортире да обрывок «Голоса Америки» – когда его поймаешь изредка по рации…
Что в мире?!!
…А в мире было -
ВОСКРЕСЕНЬЕ.
Выходной день.
Развлечения
Уважаемые товарищи! Штаб по культурному обслуживанию населения, проживающего и работающего в зоне Чернобыльской АЭС приглашает Вас в Дом культуры на выступление Киевского варьете. Начало 17 июля в 19.00.
Объявление в г. Чернобыль
17.07.1986. Вечером. Лежу в палатке.
Рядом треплется, не выключаясь, старшина. Вначале о выпивке. Потом о бабах.
Раскрыта книга.
Михаил Стельмах, собрание сочинений в пяти томах, том третий. «Большая родня». Части вторая и третья. С печатью завкома Чернобыльского судоремонтного завода и надписью:
«Дорогому Игорю от коллектива Чернобыльской атомной электростанции. 1 июня 1986 года.
Ты в жизни многого хотел, но мало жизнь тебе дала.
ЧАЭС».
«Две недели не могу ее дочитать», – жалуется Женя.
Из рабочего блокнота командира взвода радиационной разведки
Баня*
Человек – ходячий водный раствор.
Эпиграф к учебнику коллоидной химии
Баня – то есть утилитарное обмывание тела, «в миру», в мирной жизни обычно незамечаемое, в армии превращается в процедуру настолько очищающую, освобождающую, возвышающую – оживляющую настолько, что само слово это хочется писать большими буквами:
Б-А-Н-Я!
Ба-ня… Место, где не только смываешь с себя, со своей поверхности «отмерший слой клеток кожи, пот и продукты его разложения, выделения сальных желез, а также прилипшую пыль и другие загрязнения» (которые, бывает, таскаешь на себе дни, а то и недели – жары, бега, ползания, прыгания, преодоления препятствий всяческих), не только смываешь все это прочь, но и уходишь в эти короткие миги священного общения с водой куда-то от места своего физического пребывания – далеко… В себя?… В льющуюся вечность?… В бесконечность океана? Из которого, с поверхности которого, колышущейся величаво и равнодушно, все мы, живое, говорят, и произошли когда-то: крошечные комочки белка – коацерваты, – за миллиарды лет поднабравшиеся чуть-чуть ума и изрядно – тела…
Обтекая твою тонкую оболочку, вода словно соединяет тебя со своим чистым источником… А значит, и с твоим, ибо любой, пусть даже самый дрянной человечишко, на две своих трети состоит из чистейшей, прозрачнейшей воды…
И, обновленный, омытый – ты воскресаешь…
БАНЯ…
Перейдем к техническим подробностям.
Как организуется помывка личного состава в полевых условиях?
– Да очень просто – при помощи дэдэашки, – ответит любой, кто был в армии. Подумав, добавит: – Правда, для этого нужен еще АРС…
Все очень просто, правда?
АРС – это АвтоРазливочная Станция. На обычном гражданском языке – поливалка (только покрашенная в защитный цвет). Поливалка-АРС из своего бака подает воду по трубе в Дезинфекционно-Душевой Автомобиль. Эта металлическая будка на базе армейского грузовика-вездехода греет поступающую воду в котле и по шлангам гонит в «душевые установки». Где и моется «живая сила» (она же – «л/с», личный состав) в полевых условиях.
До чернобыля я имел счастье омываться таким образом дважды. Ощущение своеобразное, и слово «счастье» тут употреблено не без иронии, но и не без трепета…
…Глухой дубовый лес в центре Украины (даже и не подозревал, что у нас тут такие дремучие есть!). Мы, гордые собой выпускники университета, только вчера защищали дипломные исследования, были поздравляемы, целуемы, осыпаемы цветами… А сегодня: ПАА-АДЙОМ!!! 6.00! Ни свет ни заря нас выгоняют из палаток на пробежку-зарядку голыми по пояс – по дикому холоду! Посреди лета в тот год чуть ли не приморозки стояли… У каждого в голове проскакивает детски-злобная мысль: «Ну гады! Вот когда мы тут все переболеем – этим садюгам влетит!»… – Ни хренюшечки! Ни один не то что не заболел – не простудился, насморка не было… (Только ближе к концу трехмесячного срока, когда мы уже освоились, напряжение спало, стали простужаться.)
Баня была в гуще леса. АРСа не было: дэдэашка брала воду прямо из артезианской скважины. «Душевые установки» – на подпорках выше роста человека зеленые металлические трубы с конусиками-разбрызгивалками над головами – плетнем отгорожены… (В лесу – от кого?! Однако ж…)
Мерзко, когда комары (а их в дубраве полно) норовят тебя жрать прямо во время душа. А уж тем более когда ты теплый и распаренный из-под него вылезешь!… Причем «комары» – это не пара-тройка сиротливо гудящих «истребителей», нет! – это плотно звенящая масса, уверенная в своем абсолютном праве пить теплую красную жидкость из всего, что шевелится…
И все равно – кайф!
Присматривать только нужно было. А то в армии как? Один потеряет полотенце и, чтоб не иметь неприятностей, стянет у соседа (у всех же все одинаковое – «единообразие»!), тот – еще у кого-то… И пошло воровство полотенец по всему лагерю!… Тут и честный украдет – а что делать? Начальству-старшине что мямлить? Тот все равно скажет твердо: «У тебя украли – ты укради! Были у меня два заначенных – так уже отдал твоим же дружкам-ротозеям. Иди своруй! Или без полотенца обходись. До конца службы».
Относились, надо признать, к нам, курсантам, в части более-менее по-человечески. Помывка, например, была не раз в 10 дней – как по Уставу в полевых условиях положено, – а раз в неделю, «цивильно», по четвергам, после обеда. Сначала – выдача постельного и нательного белья (две простыни, наволочка, полотенце, трусы, майка х/б [26] [26] Из хлопчатобумажной ткани
[Закрыть], две портянки – все хоть и не новое, но свежестиранное), перестилание постелей… Потом – баня. Роскошь…
…Развертывание полка химразведки. Баня – на большой поляне: зеленая лужайка, крашеные стойки цвета хаки, голые тела блестят под солнцем… Веселенькая мечта социалистов-утопистов.
Бывалый Сэм внес в процесс санации разнообразие – устроил себе сауну: согнувшись, влез в дэдэашку внутрь – в камеру для дезинфекции одежды: пустую, темную, герметичную, внутри стены трубами обвиты. По этим трубам пар-кипяток гонится: камера – для того, чтобы, пока люди моются, закладывать в нее их одежду для дезинфекции-дезинсекции; ее еще «вошебойкой» называют… Меня звал – в «сауне» места хватало, – но мне в черное нутро лезть как-то не захотелось… Сэм попросил его дверцей снаружи закрыть (внутри, понятное дело, ручки нет)… Ничего, посидел там. Потом постучал. Выпустили. Классно, говорит… И сразу под душ на зеленой, солнцем залитой лужайке…
На «специальных воинских сборах по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС» баня была в дальнем конце длиннющего ряда палаток – на краю лагеря, под самым лесом.
Огромный шатер из брезента, похожий на цирковое шапито: внутри темно и сыро, над головой трубы любимого армейского цвета, под ногами скользкая деревянная решетка-подставка. Вода сверху то теплая брызнет, то ледяная, и вдруг с шипом кипяток – пар!!! Красные голые мужики отскакивают, ошпаренные, дико матерясь… И всё, воды нет: змеиное шипение пустых труб… «Ну ты, гвардеец, воду давай!» – «Заснул, что ли!» – «Морду надо набить!» – честят солдата, который дэдэашкой командует…
…Я стою, голый, под струями душа: пошла наконец-то нормальная вода, я уже обмылся, просто греюсь… Вокруг намыленные, страждущие воды, чистоты… Надо уступать место.
Протискиваюсь сквозь эту массу, с сожалением вымазав свою плоть, только эти несколько мгновений чистую, о намыленную чужую…
Под стеной на длинной лавке – гора шмоток. Уже одетый пожилой сержант стоит рядом, на ногах – портянки… «Пока мылся, сапоги украли». Ждет теперь, пока приятели какую-то обувку ему принесут…
На мои сапоги – «джинсовые», с грубыми строчками швов, ремонтированные-переремонтированные, битые-рыжие-ворсистые и из-за всего этого приметные, никто не покусился. Долго ищу свою одежку на лавке: география шмоток поменялась: раньше пришедшие, помывшись и перекопав все шмотки в поисках своего, оделись и ушли, а новые сверху набросали свое… Нашел свое, вытягиваю… Черт! брюки на пол свалили! скользкий, мокрый… Хорошо, что только брюки… Ступню в портянку, и в сапог – юрк! Сухая свежая портянка на чистой вымытой ноге: уютно в сапоге…
…Как оказалось, неправильно мы в чернобыле мылись. Не по науке.
«На специальных сборах» и мыться надо специальным образом.
«Ну понятно, с мылом, тщательно…» – скажете вы.
Ответ верный, но неполный.
Согласно наиновейшим тогда рекомендациям военно-медицинской гигиены (рассекретили для широких масс, в зоне трудящихся):
ПРАВИЛЬНО МЫТЬСЯ
при радиоактивном заражении местности надо следующим образом:
1. Холодной (прохладной) водой обмыть с тела пыль и грязь. Холодной – чтобы поры кожи не раскрывались, чтоб в них радиоактивная пыль с поверхности не попадала.
2. Теплой водой произвести мытье с мылом: поры открываются, и грязь, которая была в них, вымывается.
3. Прохладный душ: поры кожи закрываются. Так в них пыль будет меньше набиваться, когда выйдешь в «окружающую среду».
Жаль только, об этом гениально-простом рецепте я узнал уже ближе к концу своей службы, совершенно случайно, в трепе с кем-то из старших офицеров. А десятки тысячи людей в зоне так об этом никогда и не узнали…
Так что мылись как придется.
«По дедовским рецептам».
Когда возможность была.
Потому что баня в лагере работала до полседьмого вечера или что-то в этом роде – до ужина, короче. А мы – с разведки, с нашими объездами ПУСО – и к ужину редко поспевали, а то и в ночь-полночь в лагерь заявлялись… Так что, бывало, и дней по пять ходил я не мывшись…
…простейшие методы санитарной обработки, проводимые в пределах первых суток после загрязнения, полностью гарантируют от поражения кожи: мытье без мыла снижает дозу бета-облучения в 10 раз, с мылом – в 50 и более раз.
Антонов В.П. Уроки Чернобыля: радиация, жизнь, здоровье. Киев: Общество «Знание» УССР, 1989. С. 33.
Выпивка: Театр теней
Памяти Николая Петровича Мирного, командира взвода огневой разведки Второй мировой войны.
Парашютисты обычно не пьют с момента отделения от летательного аппарата до приземления.
Проницательное наблюдение
Как опытный офицер запаса, слухам про то, будто бы в чернобыле каждый день каждому наливают, я не поверил.
Как раньше было, не знаю, а в мое время уже никто никому не наливал.
Более того, вокруг 30-километровой зоны – «радиационной» – была создана, наверно, зона 60-мильная – «сухая». Сухого закона.
То есть выпивки не продавали.
Вообще.
Но люди, конечно, доставали – самогонку по селам. Но этим нужно было специально заниматься, а у разведки просто времени на это не было.
Предвидя эти проблемы, я, как опытный офицер запаса и к тому ж химик-профессионал, взял с собой 0,7 литра чистого спирта (чего зря воду возить?) в удобной бутыли из-под чешского ацетона, обтянутой пластиковой сеточкой (с ней бутыль в руке не скользит и при транспортировке не бьется), – угостить своих новых, тогда еще неведомых мне чернобыльских приятелей…
Мой 27-й день рождения праздновался в обстановке строжайшей секретности. В офицерской палатке присутствовали… Впрочем, они тут же и проживали. Плюс, само собой, мой экипаж – и еще нескольких ребят из роты, с которыми мы уже сдружились.
Электричества нет: горит свеча. Вход в палатку тщательно застегнут. Под приглушенные одобрительные возгласы откручивается золотая крышечка с темной бутыли из-под чешского ацетона…
Запах отличнейшего, чистейшего спирта-ректификата достигает ноздрей военнослужащих отдельного батальона радиационной, химической и бактериологической разведки, выполняющих правительственное задание по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС…
– Ну, не томи – разливай!
– Да не ори на весь лагерь!
– Конспиратор чертов!…
– Тс-с-с-с…
– Строго секретно…
– Выпить в одном экземпляре…
– И немедленно закусить! Давай, давай!
– Да тише!
– Ну, не томи ж!
И переходят на шепот.
Конспирация – строжайшая…
…А в это время снаружи на стене палатки, как на экране, на всю улицу палаточного лагеря – театр теней:
…Кружок яркого света с ореолом в центре (это свеча)…
…Громадная тень № 1 – кружку ко рту подносит, запрокидывает – рукав фуфайки к носу подносит – занюхивает – тянется за закуской…
…Тень №2 – кружку запрокидывает – трясет головой, слепо машет в стороне рукой – тень № 3 вкладывает в эту руку маленькую бутылочку (газированная фанта) – тень № 2 срочно запивает…
…Отдышавшись, тень № 2 крякает и шепотом прочувствованно хвалит алкоголь…
…Тени выпивают, закусывают, трепятся все громче…
…Ржут…
…Разливают снова…
…И – взрыв хохота на весь лагерь!…
Со-вер-шен-но секретно…
«Выпить в одном экземпляре…»
Вот так – памятно и, по счастью, совершенно безнаказанно (похоже, старшие офицеры в это время занимались тем же) – отметил я свои полных 27 лет…
Но что было, как теперь принято выражаться, «беспрецедентно» – мы, полдюжины здоровых мужиков, эти 0,7 литра спирта не допили! Немного захорошели – и поукладывались. Спать…
Оставшиеся граммов двести держать в палатке было нельзя, чуть не каждый день в новую переселяли, никогда не знаешь, где вечером свои вещи найдешь и где спать будешь, и поэтому я остаток спрятал в бронике: завернул бутыль в тряпку, и Коля запрятал ее под ветошь в металлический ящичек для мелких принадлежностей БРДМа…
И провозили мы эту бутылку с собой почти месяц!
И так и не допили.
Забыли.
Дядя Коля – брат отца, он всю войну, с 1941 по 1945 год, провоевал командиром взвода огневой разведки, – рассказывал:
«На передовой полагалось по 100 граммов в день водки на каждого. И когда водка раз в несколько дней попадала-таки в окопы, то выходило обычно сразу – по бутылке на живого… Вообще, как ни странно, на фронте выпивки было хоть залейся – то цистерна со спиртом трофейная, то вино откуда-то… Короче, во взводе всегда было. А вот желания выпить не было. Разве что в гости соседний командир придет. Ну, тогда высунешься из блиндажа, своим скажешь: «Э, Петров-Сидоров, тут гостя надо угостить»… И что интересно: даже когда выпивал человек свои поллитра – пьянел ровно на пять минут. И все. А потом опять трезвый. Как стеклышко.
Передовая линия.
Напряжение тебя не отпускает».
Ambre
Приезжала автолавка.
Это такой грузовой автофургон: приезжает в армейскую часть, открывает широкую дверь сзади и начинает торговать: иголки-нитки, пирожки, ситро, подворотнички, мыло, пряники, крем для обуви, безопасные бритвы, зубные щетки, конверты, ручки, одеколон…
На следующий день старшина возмущается:
– Весь одеколон попили! После автолавки утром в сортир заходишь, а там ambre как в парикмахерской!
Сортир
Если б меня спросили, чем отличается армия от гражданки, я б сказал: «В первую очередь – отсутствием приватности».
Ты ни на миг не бываешь один.
Даже там, где это было б естественно.
Я не говорю о том, что сходить с приятелем за генеральскую линейку, на опушку помочиться под дубом (или сосной, как это было в чернобыле) – это праздник души. Это… ну не знаю… как, наверное, выпить где-нибудь в Париже чашечку кофе, глядя с приятелем на обтекающую столики на тротуаре разноцветную, пеструю толпу… Это элегия, вершины общения человека с человеком и природой…
И не говорю о том, что утром, после подъема, взводы строятся у палаток и строем следуют отправить накопившиеся за ночь естественные надобности к отхожему месту – по команде «Вольно! Разойдись!»… (Правда, в чернобыле этого не было – грубое нарушение Устава внутренней службы Вооруженных сил Советского Союза.)
И, к слову, это не так глупо, как кажется. Коллективное «мочение», как мало что еще, способствует «боевому слаживанию подразделения» (это военный термин), сидение на очке в коллективе себе подобных Homo sapiens воспитывает крепость характера, устойчивость психики и (это я без шуток! прочувствовал на собственном опыте) чувство слияния с массой: «и я», так сказать, «этой силы частица» [28] [28] Цитата из поэмы Владимира Маяковского
[Закрыть].
А представьте себе командира, срущего в присутствии своих подчиненных – тоже, естественно, срущих? Или идущих с или на это дело мимо очка, на котором тужится их командир…
А командир – вижу перед собой картинку как живую – командир нашего разведбата сидит себе над очком, как и все его подчиненные, газетку «Советский воин» почитывает, перед тем как помять и задницу ею подтереть. Ничто его не колышет, сразу видно – настоящий солдат.
Я всегда ломал голову, проходя утром к свободному очку (чем дальше от входа, тем спокойнее), – как его приветствовать? По Уставу? «Здравия желаю!»? Глупо. Не приветствовать вообще? Неловко… Короче, получалось что-то вроде штатского «Доброе утро», на которое он отрывал взгляд от передовицы в уже промятом «Советском воине» и отечески кивал, приветствуя глазами.
Он был командир настоящий и толковый.
А вот после него прислали – ни рыба ни мясо, рыхлый какой-то – и телом, и, как оказалось, душой. И как командир – никакой. И в сортире вверенного ему нашего подразделения я его никогда не видел; ходил, наверно, в штаб бригады, чтоб «делать это» с равными по званию…
Ну да ладно, это я все не для того затеял, чтоб зубы поскалить, а для того, чтоб статистическую базу под свои выводы подвести.
Объясняю:
Сортир наш был – в чистом песчаном поле построенный сарай: длинный, обитый толью. Крыша двускатная, тоже толь. Вход (дверей никаких!) один, зато широкий, как ворота. Внутри по центру – ряд колонн из светлой обтесанной сосны (на них на вбитых гвоздях – свежие газеты). По обе стороны от колонн в деревянном настиле – два ряда дыр… Все просто.
И еще: было в нашем сортире непривычно – просто удивительно! – светло.
Так вот, пока дойдешь до свободного очкоместа, поневоле будешь знать, как сегодня батальон радиационной разведки гадит. И уже погадил – внизу, под настилом.
Жидковато гадит.
Жидковато гадит батальон радиационной разведки.
Гораздо жиже, чем на обычных военных сборах, не «специальных». Я, конечно, не имею в виду случаев, когда боеспособность части вконец подорвана дизентерией. А так – я уже говорил – от армейских беспрерывных каш обычно крепит. Но тут, в чернобыле…
