Текст книги "Десятая планета(изд.1945)"

Автор книги: Сергей Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)

XXII. Светофильтры и фото

Я никак не ожидала, что Грохотов, потом, при случайной встрече, спросит меня:

– Вы серьезно надеетесь, что мы будем посылать в тундру грузы шаровых на аэроплане?

Я сделала вид, что не понимаю. Пожав плечами, постаралась придать лицу наивное выражение. Мне не нравилось, что Грохотов так обращается со мной.

Впрочем, он понял и в тот день был чрезвычайно любезен. Даже предложил билет на концерт, от которого я отказалась.

Однажды я случайно зашла в кабинет Грохотова и увидела на столике около окна новый макет. Это было точное изображение прошлогодней грохотовской станции в степи. Художники очень похоже сделали не только рельеф местности, но и рощу, и бугор, окраину поселка с садом, с моей хатой и омшаником, где, бывало, я мечтала. Изгиб степной речки из стекла блестел под кабинетной люстрой, как настоящая вода на солнце. За рощей, на бугре, была воспроизведена миниатюрная модель станции с антенной и домиками на грузовиках.

От дверей меня в этот момент окликнул голос Грохотова:

– Вас просит к себе Симон!

Это был замаскированный приказ выйти из кабинета.

Я сообразила это потом, когда оказалось, что Симон совершенно не нуждается в разговоре со мной.

Впрочем, в тот же день я нашла предлог снова зайти к Грохотову. Макет на столе у окна был прикрыт большим картонным футляром.

Позднее мне не раз приходилось видеть через приоткрытую дверь, как Леонид подолгу стоял около этого макета, рассматривая его. Иногда подходили Симон и Грохотов. Велись длинные разговоры. Если они замечали, что дверь приоткрыта, ее захлопывали.

Только раз мне удалось услышать обрывок разговора:

– Получится заколдованный круг?

– Проверим, но в более сложных условиях…

В лаборатории при мне произошел странный разговор.

– Где ты возьмешь шаровую? – бурчал Грохотов. – Я не дам тебе музейного аппарата. Это собственность института.

– Придется перевезти мегалотрон в поле, – невозмутимо отозвался Леонид.

Удивленно смотрел Грохотов на Леонида, будто хотел спросить, зачем тот насмехается над ним. Любой лаборантке ясно: мегалотрон громоздок, возить его нельзя.

Симон сохранял непроницаемое молчание, делая вид, что всецело занят проверкой прочности припоя.

В это время стеколевая пробирка выскользнула из рук Грохотова и покатилась со звоном. Грохотов выругался.

А Леонид улыбнулся:

– Ты, Степан, стал нервничать. И пошутить нельзя. Береги драгоценную пленницу. Как-нибудь обойдемся и без мегалотрона.

– Опять выдумываешь, Леонид, – уже мягче произнес Грохотов.

Стоял ранний март. Знакомые остроконечные антенны вонзились в глубокую синь неба. Влажная земля чавкала под ногами, когда приходилось ходить по низинам степи.

Впрочем, это не была степь, только пологая долина, похожая на старый, заброшенный полигон.

Ионизаторы «Р-2» были расставлены в одну линию.

Они как бы составляли радиус, исходящий из центра, где возвышалась антенна. «Р-2» представляли собой метровые пирамиды из пластмассы. В вершинах их были впаяны излучатели, работавшие от аккумуляторов. Так объяснил Симон.

Около антенны помещался знакомый домик на колесах.

В нем располагалась аппаратура, на которую Леонид, видимо, возлагал какие-то особые надежды.

– Попробуем направить разряд в нужном направлении, – строго сказал Леонид, посмотрев метеорологические сводки.

Ночью ждали грозы. Но это, кажется, не должно было мешать эксперименту.

Мой пост был расположен на опушке леса точно в одном километре от группы «Р-2» и в шести километрах от станции. Я должна была наблюдать за работой ионизаторов и заснять на ленте световые эффекты, если они будут ночью в моем секторе.

Ночь выдалась холодная. Гроза прошла стороной. Закутавшись в теплую кофту, я с нетерпением всматривалась в светящийся циферблат ручных часов, ожидая назначенной минуты. Ровно в 0.15 Леонид должен был приступить к опыту передачи искусственной молнии в заранее заданном направлении – вдоль ионизаторов «Р-2».

Время наступило. Но не произошло ничего особенного. По-прежнему высоко в небе мигали тусклые звезды. А вокруг расстилалась серая туманная мгла.

Начало опыта могло задержаться. На этот случай было предусмотрено запасное время – ровно 0.30.

Я напряженно вглядываюсь в серую мглу. Но в моем секторе все было спокойно. Вот и полчаса первого.

Вдруг из темноты ко мне донесся слабый крик. Я вздрогнула. Неожиданно застрекотал мой фотоаппарат. Вероятно, я нечаянно задела спусковой рычаг.

А вокруг лежала прежняя мгла. Она показалась мне еще более густой и жуткой. Я выключила фотоаппарат.

Вскоре на востоке стало светлеть. Я сильно продрогла, мысли были только о теплой постели, о стакане горячего сладкого кофе с ванильными сухарями.

Подъехал наш институтский маленький грузовик. Мы с Олей принялись складывать ионизаторы, чтобы отправить их обратно на станцию. Таково было распоряжение Леонида в записке, которую вручил мне шофер.

В тот же день в институте Леонид расспрашивал меня, как прошло ночное дежурство. Я узнала, что станция свертывается. Значит, из опыта ничего не вышло? Заикнулась об этом. Леонид утвердительно кивнул головой.

– Думаете, в науке все должно идти гладко, без сучка, без задоринки, как по писаному?

Я смолчала. Леонид по телефону вызвал Симона. Тот явился со свежепроявленной пленкой.

– Что вы хотели заснять? – строго спросил меня Леонид. – Почему пустили аппарат в ход?

– Я уже докладывала, что это произошло нечаянно, – ответила я. – Мне послышался крик. Я вздрогнула. Рука моя лежала на рычажке…

– Странно, – мягко сказал Леонид. – А теперь посмотрим, что получилось. Покажите, Симон.

На развернутых фотокадрах, которые проявил Симон, можно было заметить, что какая-то точка двигалась справа налево параллельно линии ионизаторов, но по направлению к станции.

– Значит, движение этой точки противоположно направлению, по которому должна была двигаться наша молния, – строго произнес Леонид, глядя в упор на меня. Что это такое, по-вашему? – спросил он.

– Не знаю, – ответила я, недовольная подобным экзаменом, а еще более настороженным тоном Леонида.

– Тогда думайте! Если даже придет в голову что-нибудь необыкновенное, скажите мне.

Я сочла это за окончание разговора и приподнялась со стула.

– Нет, пожалуйста, не уходите, – попросил Леонид. – Вы должны остаться. Хочу дать вам пищу для размышлений.

И Леонид обратился к Симону:

– Ну как, Симон, вы сможете выполнить работу, о которой я вам говорил?

– Разумеется. Я уже получил светофильтры.

– Ах, уже получили? Тогда, значит, можно сделать и…

Леонид взял трубку телефона, и я услыхала его разговор с Грохотовым:

– Степан, ты? Будь добр, пришли мне сейчас с Олей тетрадки, о которых я говорил вчера… Зачем? А меня интересуют некоторые цифры. Не могу их вспомнить…

Через несколько минут Леонид медленно перелистывал тетради моего отца. Вот он показал страницу, где больше половины строк было зачеркнуто.

– Вся надежда на вас, – обратился Леонид к Симону. – Здесь ничего нельзя разобрать. Требуется ваше искусство…

Симон взял тетрадь. Долго рассматривал строки. Смотрел страницу на свет. Потом вооружился лупой.

– Замазано очень основательно, – усмехнулся Симон. – Кто-то постарался, только не сумел. Замазано разными чернилами. Если подберу светофильтр, может быть, и удастся.

* * *

Через несколько дней мы снова встретились втроем. Симон положил на стол несколько больших фотографий.

– По вашему предложению, Леонид Михайлович, я применил фотографическую экспертизу. Это наилучший способ исследовать документы. Посмотрите. Вот здесь текст дневника был залит чернилами. В подлиннике разобрать ничего нельзя, сплошное черное пятно. – Я применил цветоделительное фотографирование, светофильтры в зависимости от цвета чернил… Леонид взял в руки фото.

– Спасибо, дорогой Симон. Вы – гений фотография. Не будем пока искать, кто зачеркнул строки в записях Ильи Акимовича. Главное вами сделано, Симон, – восстановлен текст.

– Что же там написано? – воскликнула я.

Леонид всматривался в фото и говорил:

– Ваш отец, Таня, приводил расчеты для использования атмосферного электричества и пишет о своей машине. Его машина должна была состоять из остроконечных гребенок, между которыми вращается тонкозубчатый вал. Он учитывал разницу потенциала в высоких слоях атмосферы и на поверхности Земли. Эта разница достигает почти полутора тысяч вольт. Вот Илья Акимович и ожидал, что вал придет во вращательное движение. Свой уловитель атмосферного электричества он сделал из легкой металлической кисти и поднимал его на змее в воздух. От кисти шел тонкий изолированный провод, вплетенный в бечевку для запускания змея. На земле конец провода прикрепляется к вводной клемме модели. По расчетам Ильи Акимовича, ток, раньше чем уйти по специальному заземлителю, должен был пробежать по зубцам гребенки. А они рассчитаны были у него так, что соответствующие зубцы на валу никогда не могли поставить его на «мертвую точку».

Мы просмотрели целую серию фотографий, в которых искусный Симон восстановил текст рукописи моего отца.

– Самое интересное, друзья мои, – сказал Леонид, – это одна фраза в записках Ильи Акимовича. Он пишет, как настоящий провидец: «Шаровая молния – не молния, а совсем другое».

– Но что же? – задала вопрос я.

– Чтобы узнать, мы должны работать. Я еще не нашел ответа на многие интересующие меня вопросы, – задумчиво сказал Леонид. – Какие опыты производил Илья Акимович в лесу? Может быть, он работал там со своей собственной «громовою машиной»? Был убит молнией, как самоотверженный служитель науки?

При этих словах у меня навернулись слезы на глазах.

Я представила себе отца, когда он спускался по ступенькам крыльца, быстро вскакивал на лошадь и приветливо махал рукой. Вспомнилось, как охотники привезли его из лесу мертвым.

– Еще у меня вопрос, на который ищу ответ, – очень тихо говорил Леонид. – Зачем Илья Акимович зачеркнул в своих записях самые важные строки?

* * *

Через несколько дней вышло распоряжение, чтобы наша лаборатория в полном составе выехала в Саялы.

XXIII. Догадка

Апрельское чистое небо расстилалось над знакомым мне саяльским лугом, сплошь покрытым большими, необычайно красивыми цветами. Лилии, орхидеи, колокольчики, горные фиалки огромной величины наполняли воздух тонким ароматом.

Был день отдыха, и Леонид придумал прогулку. Наверху, на станции, дежурил старый Лука, смотревший обычно за лошадьми. Мы оставили его, когда он возился со своей лошадью, смазывая ей копыта. Впятером мы спустились ниже на луг. Две огромные кавказские овчарки с забавными кличками Анод и Катод сопровождали нас.

Еще в прошлом году Симон достал их щенками. Они перезимовали здесь со стариком Лукой и теперь превратились в огромных лохматых псов. Каждый из них был способен разорвать волка. Они не любили лаять, а если видели чужого, предпочитали рычать и устрашающе скалить зубы. Это действовало, как гипноз, и чужак беспомощно застывал на месте. Псы были хорошо выдрессированы и нападали только по приказанию.

Наша компания выбрала место для привала около большого красного камня. Мы сидели и молчали. Вокруг было так хорошо, что не хотелось ни о чем говорить.

Я полузакрыла глаза. Вспомнила родной домик в алтайской тайге…

– Ты плачешь?– услыхала я голос Оли рядом.

Слабо улыбнувшись, я вытерла невольную слезу.

– Так, Ольгушка, что-то взгрустнулось.

– А ты посмотри, как красиво… На горах лиловые тени. Кушай шоколадку… – ласково говорила Оля. – Степан Кузьмич, где вы?

Грохотов сидел под тенью камня около корзинки с продовольствием. Мы только что позавтракали на свежем воздухе. И теперь Грохотов собирался оделять нас десертом.

Я задумчиво жевала шоколад и смотрела на Леонида.

Он растянулся на траве и мечтательно глядел в небо. Случайно поймал мой взгляд.

– Понимаю древнего Антея,– сказал он. – Вероятно, Антей тоже лежал среди подобной роскоши и молил: «Земля! Дай силы мне!» Честное слово, он прав. Лежу и чувствую, как в меня вливаются новые силы.

– Или ревматизм… – пробурчал Грохотов.

– У тебя окончательно испортился характер, Степан, пошутил Леонид. – Надо блаженствовать, а ты про ревматизм. Лучше дай сюда мою порцию сладкого.

– Кушай на здоровье, – вяло сказал Степан Кузьмич и бросил Леониду конфету, которую тот ловко поймал на лету. Сам Грохотов рассеянно грыз сорванную травинку.

Оля в венке из лилий сидела на высоком камне. Держала перед собой пышный букет орхидей. Симон восторженно смотрел на нее.

– Повелительница гор! – говорил он, сверкая глазами.

– Ага! – засмеялась Оля, передразнивая. – Вы, Симон, забыли фотоаппарат… Это вам не простится во веки веков. Здесь надо сняться на память…

– Вы уже сняты, повелительница, – ответил Симон. Завтра увидите серию снимков, где вся наша прогулка сплошная фотовыставка.

– Не сочиняйте.

– Зачем сочинять? – упрямо покачал головой Симон. – А это видали?

За бортом его куртки оказался крохотный аппарат. Объектив удачно имитировал пуговицу.

– Хочешь снимать, раз – и готово. Увеличить – пустяки.

Мы посмотрели аппарат. Он удачно пришелся к моему жакету. Я попробовала снять Олю. Симон перезарядил кассету на двадцать четыре снимка. Аппаратик остался на мне.

Леонид быстро вскочил.

– Хватит валяться. Пойдемте бродить! Давно собираюсь к западному перевалу.

Мне показалось, что Леонид слегка кивнул на Симона. Тот продолжал влюбленными глазами смотреть на Олю.

Я поняла и пошла среди густых трав. Леонид скоро нагнал меня.

– Они предпочитают сидеть на месте…

Я обернулась:

– А Степан Кузьмич?

– Он сегодня не в духе. Говорит, что устал, и отправляется домой спать…

И действительно, я увидала Грохотова, как он с корзинкой медленно поднимался к станции.

Леонид шел позади меня, потом обогнал.

– Надо выбирать расстояния покороче… Здесь есть тропка… Вот и перевал, – сказал Леонид. – Роскошный вид, не правда ли?

Горы будто раздвинулись. Прямо на западе, далеко-далеко расстилалась бирюзовая гладь, сливавшаяся со светло-синим небом.

– Что там? – воскликнула я, показывая в бирюзовую даль.

– Это море.

– Никогда не видела моря, – ответила я. – Оно прекрасно. Но горы лучше.

Я обернулась. Все пятигорье, со станцией на средней, самой низкой горе, показалось мне, не знаю почему, поразительно родным и близким.

Леонид кивнул на далекие вершины:

– Чап-Тау… Там помещается самый лучший в мире регистратор разрядов. Его показания автоматически передаются по радио на метеорологические станции в Тбилиси и Баку. Самая высокая точка на земном шаре, где имеется такой отметчик… А вот на том пике, чуть правее, и подальше… Киндар-гора… Ном-гора… Ор-Баш… Выше четырех тысяч метров над уровнем моря поставлены регистрирующие приборы… Сигналы с них может принимать Москва.

– Как высоко! Вокруг ледники… Вы поднимались? – спросила я.

– Только на Ор-Баш. Приборы ставили мои друзья альпинисты.

– У вас много друзей.

Леонид посмотрел на меня очень внимательно.

– Не хотелось, чтобы вы видели во мне одиночку… Я простой советский человек… Люблю науку, кое-что сделал, и мне предоставлены все возможности. Работаю здесь только с Грохотовым и тремя помощниками – вами, Олей и Симоном – потому лишь, что в данный момент так надо. Мы получили уже много важных данных. А разве мы вдвоем с Грохотовым сможем обработать колоссальный материал экспериментов и наблюдений? На основе наших материалов сейчас идет работа в нескольких институтах. Я не считал института в Москве… да еще на Крайнем Севере.

– Люблю, когда вы говорите так, – пробормотала я, сама удивляясь своей смелости.

Леонид рассказывал удивительные новости. Спектр шаровой, полученной у нас в лаборатории, оказался сходным со спектром одной из редких шаровидных космических туманностей. Здесь, на станции в горах, Леонид проектировал повторить опыты моего отца и попытаться получить шаровую прямо из земной атмосферы.

– Не уверен в успехе, – говорил Леонид, – но мне кажется, что я правильно понял содержание записок вашего отца и восстановил, – конечно, в измененном и улучшенном виде, – его примитивную аппаратуру.

– Что вас затрудняет? – спросила я.

– Нужно подобрать численное соотношение зубцов двух гребенок для концентрации энергии из атмосферы. Нужна какая-то пропорция. Отец ваш касается этого вопроса, но две строки в его записях так старательно зачеркнуты, что бумага прорвана, и восстановить цифры нет возможности. Если удастся последний эксперимент, то это будет большой успех.

– А вдруг не удастся так же, как не удался опыт с ионизаторами? – спросила я.

– Опыт с ионизаторами и не мог увенчаться успехом. Простите, я заставил вас тогда проскучать ночью. Вы на меня в претензии.

– Оля тоже ужасно продрогла на своем посту, – сообщила я. – Очень жаль, что опыт не удался…

Леонид улыбнулся.

– Напротив, опыт прекрасно удался, но только в особом отношении. Успеху способствовали вы.

– Я?

– Да. Вы засняли, хотя и случайно, очень интересную светящуюся двигающуюся точку.

– Она имеет отношение к шаровым?

– Пожалуй… Представьте, что кто-то, очень интересовавшийся нашими опытами, бродил по полю с карманным фонариком. Мы это предвидели, настоящего опыта и не думали производить. Но наши подозрения лишний раз подтвердились. И этот «опыт» мне удался. Вообще мы должны оберегать наши работы от чересчур любопытных посторонних взглядов.

Солнце коснулось вершины Чап-Тау. Длинная причудливая тень легла на луга.

Я любовалась, как темнели краски в долине.

– Не заблудимся мы в темноте? – спросила я с долей естественного беспокойства. Но, признаться, мне очень хотелось, чтобы солнце не спешило к закату.

– Пожалуй, пора… – отозвался Леонид. – Да вам, кажется, и неинтересно, что я рассказывал…

– Кое о чем и сама давно догадываюсь, – тихо отозвалась я.

Леонид молча ждал продолжения. Я чувствовала это по выражению его глаз. Он никогда раньше не смотрел так.

Неожиданный порыв смелости нахлынул на меня.

– Вы все считаете меня глупенькой девчонкой. Вижу, догадываюсь, и мне страшно, что все вы так покровительственно относитесь ко мне… Молчите! Дайте мне высказаться… Шаровая – скопление энергии. Вы хотите разгадать тайну моего отца. Узнать, в чем его изобретение, каково устройство его модели. Может быть, вы уже узнали. Не сомневаюсь, что если узнали, то улучшили… Ведь техника идет вперед…

Мне хотелось сейчас наговорить этому человеку как можно больше дерзостей. Я небрежно бросила ему его же фразу:

– Но вам кажется неинтересным то, что я рассказываю?

Леонид в волнении закусил нижнюю губу и процедил сквозь зубы:

– Договаривайте.

– Договорю… Хотите передавать шаровые в тундру. Это будет передача энергии без проводов…

– Совершенно верно, – очень серьезно произнес Леонид после большой паузы. – Я не ошибся в выборе, когда сделал вас своей помощницей… А пока дайте руку, догадливая девушка… Идемте. Не оступитесь…

ХХIV. Накануне решения

Наша станция бездействовала. Привезли новую аппаратуру. Вокруг площадки поставили зоны заграждений. Лишь только кто-либо посторонний вступал на территорию нашей горы, автоматически включались прожекторы и сигнал тревоги. Заградители были расположены так, что всякий приближавшийся к станции неизбежно пересекал луч телемеханического оборудования и включал реле тревоги. Видимо, на станции готовились важные опыты.

Когда оборудование было закончено, Леонид позвал меня в лабораторию:

– Посмотрите новый аппарат. Идея вашего отца получила современное техническое оформление. Смотрите, вот гребенки из иридиево-платинового сплава. Расчет зубцов мне подсказал Степан Кузьмич.

Не буду описывать, друг мой, всех технических подробностей. Наступил день, когда включена была новая аппаратура, и цилиндры из стеколя поймали двух новых пленниц. Они были выловлены прямо из атмосферы. Великолепные шаровые источали в лаборатории странное голубое сияние.

– Симон предложил для искусственной воздушной трассы использовать радиоволны, – сказал однажды Леонид, когда мы сидели за утренним завтраком.

Оля вспыхнула и взглянула на Симона с величайшей гордостью. Грохотов, медленно допивавший свой кофе, одобрительно буркнул:

– Любопытно. Пусть рассказывает… Хотя обстановка и неподходящая для научного доклада.

– Не стесняйтесь, Симон, – невозмутимо произнес Леонид. – Обстановка, по-моему, наоборот, самая подходящая. Довольно с нас кабинетных заседаний. Но если ты, пунктуальнейший Степан, хочешь, я могу сказать вступительное слово. А пока, девушки, налейте мне еще стаканчик.

Медленно размешивая сахар ложечкой, Леонид сказал:

– Теперь для нас нет сомнения, что шаровая – сгусток, скажем пока, энергии. На страницах журналов будут спорить. Пусть спорят. Но в институтском музее имеется препарат шаровой. Лунин подтвердил, что спектр шаровой близок к спектру космической туманности, в которой, по его мнению, нет строгой дифференциации на отдельные элементы, известные по таблице Менделеева… Но дело оказалось несколько сложнее, – продолжил Леонид после небольшой паузы.

Я заметила, что он стал говорить медленней, как будто подбирал слова для формулировок.

– Здесь у нас имеются две шаровых. Вы знаете, как они получены нами. В высокогорных районах, где воздух постоянно насыщен электричеством, ваша система воздушных антенн, включенная в приемники, обладает способностью собирать электроэнергию. Она как бы сгущается – я не настаиваю сейчас на точной формулировке – и стекает со стеколевыx хранилищ. По-видимому, стеколь создает наиболее благоприятные условия для такого сгущения. Как бы то ни было, мы уже сейчас имеем в нашем распоряжении два сгустка огромной мощности… И мечтаем передавать эту энергию. Возить на аэропланах стеколевые банки с энергией сложно…

– Ближе к делу, Леонид, – перебил Грохотов. – Говоря прямо. Нужно пересылать сгустки энергии непосредственно из места их образования к месту потребления? Так?

– Да, перед нами стоит такая задача, – сдвинул брови Леонид.

– И ты согласен, – продолжал Грохотов, – что нужна искусственная трасса. Ну что ж, можно ионизировать воздух, используя препарат радия…

– Я думал об этом, – произнес Леонид. – Но разве возможно, например, на протяжении трех тысяч километров, отделяющих нашу высокогорную станцию от радиозавода в тундре, уставить поверхность земли радиевыми иониагаторами, хотя бы они были в сотни раз мощнее старых «Р-2»? Понадобится громадное количество радия. А как мы будем фильтровать и дозировать нужные лучи радия? Гамма-лучи устремятся вверх к слою Хевисайда и пропадут там. Альфа– и бета-лучи беспорядочно рассеются в атмосфере на высоте не больше одного километра. Не сердись, Степан, но боюсь, что получится довольно смешная картина. Наши шаровые начнут прыгать по земле от одного ионизатора до другого, и трудно будет следить, чтобы трасса всегда была в полном порядке.

– А что предлагает Симон?

– Вам слово, – предложил Леонид Симону.

– С моей стороны, разумеется, большая дерзость вносить принципиально новое предложение, – начал Симон и обвел нас всех своими черными выразительными главами. – Но меня увлекает возможность передавать электромагнитную энергию по воздуху за сотые доля секунды. Я уже говорил Леониду Михайловичу, что пора нам от передачи ничтожно малых мощностей без проводов, как это делается в радиотехнике, перейти на беспроводниковую передачу больших доз энергии. Я попробовал подсчитать…

– Любопытно, – прервал его Грохотов. – Я мог бы помочь вам в вычислениях…

– Ориентировочные расчеты я уже сделал, – деликатно ответил Симон. – Коэффициент полезного действия будет минимум девяносто восемь процентов.

Грохотов в нескрываемом волнении оттолкнул от себя стакан и уставился на Симона.

– Более чем любопытно… Что же вы предлагаете?

Мне показался несколько туманным ответ Симона.

– Мы могли бы попробовать работать, используя некоторые достижения радиотехники.

Вынув портсигар, Грохотов начал медленно выбирать папиросу. Видимо, он обдумывал ответ Симона.

– Какое же именно достижение вы разумеете? – наконец спросил Грохотов, пряча портсигар в карман.

Симон любезно протянул Грохотову зажигалку.

– Имеется несколько возможностей.

И начал сыпать терминами, непонятными для меня.

Грохотов обрушился на Симона, обвиняя его в том, что он не продумал до конца своего предложения технически и даже не остановился на определенном варианте.

Начинался спор.

– Мне нравится задача освободить поверхность земли от опутавших ее электропроводов, от технической сверхсложности, – сказал, между прочим, Симон. – Представьте, Степан Кузьмич, хотя бы на минуту возможности будущего… Попробуйте хоть минуту помечтать… Когда думаю о будущем, мне хочется стать поэтом. Мы распахиваем с вами окно в будущее и видим, что электромагнитная энергия передается свободно, без проводов, что человек полностью овладевает колоссальной силой электричества… Земля становится цветущим садом… Как это красиво и увлекательно!

Никогда раньше не думала я, что наш немногословный Симон умеет так говорить. Как проникновенный художник, рисовал он перед нами грядущую красоту обновленной земли…

Ах, как спорил Грохотов с Симоном! Но когда Леонид подвел итог спору, Степан Кузьмин был вынужден согласиться с доводами своих друзей.

Он медленно поднялся со стула и покачал головой.

– Попробуем действовать. Но если ничего не выйдет, пеняйте на себя…

Леонид ответил ему:

– Без риска и без творческой фантазии нельзя браться ни за какое дело. Чудак ты, Степан! Как ты мог забыть наши первые с тобой опыты? Ведь тогда мы тоже о многом только мечтали.

Начались дни и ночи напряженной работы.

Из Саян прибыли ящики с радиоаппаратурой. К моему изумлению, Леонид и Симон не спешили распаковывать их. Грохотов, ожесточенно дымя папиросами, сидел за вычислениями. К Симону нельзя было приступиться. Он опять превратился в прежнего немногословного человека со своими «ага» и «ого».

Леонид в редкие свободные минуты уходил на южный склон нашей площадки и рассматривал оттуда в бинокль окрестные горы.

Особенно часто смотрел он туда, где начинался величественный ледник Чап-Тау.