Текст книги "Древний Рим"

Автор книги: Сергей Утченко

Соавторы: Дарья Каллистова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Установление Империи

– Что это, сосед, тебя нигде не видно? Всё сидишь дома запершись? – спросил римский плотник Руфий у своего соседа – сапожника. Тот хитро подмигнул:

– Это, друг, тайна, но тебе, так и быть, расскажу. Когда Октавиан отправился на войну с Антонием и его женой, египетской царицей Клеопатрой, я купил двух воронов и обучаю их говорить. Один будет говорить: «Да здравствует победитель император Октавиан!» – а другой: «Да здравствует победитель император Антоний!» Кто бы из них ни вернулся в Рим победителем, я получу свою награду за преданность.

Руфий рассмеялся.

– Ты, брат, хитёр, – сказал он. – Нам, маленьким людям, правда, всё равно, кто будет править Римом. Но все – таки последнее время много нехорошего рассказывают про Антония. Говорят, что с тех пор, как он окончательно поселился в Египте и женился на Клеопатре, он ведёт себя не как римский полководец, а как восточный царь. Всё время проводит на пирах, одевается по – восточному, забыл наших богов, поклоняется египетским богам с собачьими и кошачьими головами. Он объявил себя богом Дионисом и во всём слушается свою нильскую змею – царицу.

– Это ещё было бы не так страшно, – вмешался подошедший к собеседникам старый солдат, – пусть бы себе жил в Египте. Но ведь Клеопатра хочет завоевать Италию. Она теперь клянётся, что будет издавать законы на Капитолии. Слышали, недавно на одном пиру она, хвастая своим богатством, выпила растворённую в вине жемчужину ценой в 10 миллионов сестерциев. Говорят, будто она опоила Антония каким – то волшебным зельем, от которого он потерял разум. Поневоле начинаешь этому верить. Я ведь сам только что из Александрии и своими глазами видел, что там творится. Представляете: вдруг приказывают всему народу собраться в парк у мавзолея Александра Македонского. Меня с товарищами отрядили нести там караул. Приходим. Видим – там уже выстроен серебряный помост; на нём стоят два высоких золотых трона и четыре трона пониже. Народ столпился, ждёт, переговаривается.

Наконец, являются роскошно одетые: Антоний в костюме бога Диониса, Клеопатра в, костюме богини Исиды и её дети.

Всходят они на помост, рассаживаются на тронах, и Антоний торжественно объявляет, что дарует своей супруге титул «царицы царей», а в придачу почти все наши восточные провинции потому что некогда ими владели её предки, цари Египта.

Все прибывшие ко двору Клеопатры азиатские царьки, египетские жрецы, все, кто владеет там огромными, как целые княжества, землями, были очень довольны таким заявлением Антония. Они готовы поддерживать Антония, лишь бы он оставил, им их власть и богатства. Да и в народе многие предпочитают Клеопатру римским наместникам.

Ну а мы, солдаты, дай кое – кто из римской знати, последовавшей за Антонием в Александрию, были возмущены. Для того ли мы и наши отцы и деды завоёвывали эти земли, чтобы их без боя отдать египетской царице! Ведь оттуда текут в римскую казну подати, оттуда поступают к нам лучшие рабы. Из каких средств будет правительство выдавать нам жалованье и платить за землю, которую мы получаем при отставке, если Рим лишится своих восточных владений?

– А как здесь относятся граждане к власти Октавиана? – спросил солдат у плотника, внимательно слушавшего его рассказ.

– Врагов у Октавиана сейчас немного, – отвечал Руфий, – из старой знати самые непримиримые погибли во время проскрипций, а остальные вернулись в Рим и прекрасно ладят с Октавианом. Даже сын убитого во время проскрипций Цицерона, говорят, намечен в консулы на следующий год. С командирами Октавиана, которых они презирали, как безродных выскочек, они теперь и дружат и роднятся. А те разбогатели и сами стали сенаторами и знатными людьми. И все они одинаково готовы отказаться от «республики предков» и повиноваться Октавиану, лишь бы не грозили им больше новые смуты и проскрипции, лишь бы они считались первыми людьми в государстве и пользовались почётом и богатством. С тех пор как Октавиан вернул им рабов, бежавших во время гражданских войн, они готовы молиться на него. Всякая новая война грозит им новым разорением. Это нам, бедным людям, безразлично, Антоний ли, Октавиан ли. Всё равно лучше не станет…

– В восточных провинциях, я знаю, у Октавиана много сторонников, – перебил плотника солдат, – это купцы, богатые ремесленники, владельцы имений. Они надеются, что под властью Рима с наступлением мира им будет житься свободнее. Торговля оживится, рабов станет больше. Все эти царьки и жрецы, которые стоят за Антония и Клеопатру, во многом мешают торговле и ремеслу. А Октавиан умеет привлекать людей. Тем, кто за него воевал или еще как – нибудь помогал ему, в провинциях он даёт римское гражданство, освобождение от налогов и повинностей. Ну, а что касается вас, римских плебеев, то вы и сами говорите, что вам всё равно, кто будет правителем. Лишь бы вам выдавали даровой хлеб да развлекали зрелищами. А Октавиан это умеет!

– Ну, а что ты скажешь о твоих товарищах, солдатах, – спросил Руфий, – ведь вы всегда больше любили Антония, как старого соратника Цезаря и храброго полководца.

– Это так, – ответил солдат, – мы были ему очень преданы. Ведь не секрет, что Брута и Кассия при Филиппах разбил он, а Октавиан отлёживался в то время в своей палатке, сославшись на болезнь. Да и вообще в войне он не из удачливых. Всё делают его полководцы. Но зато он щедро раздаёт и деньги и земли. А поведение Антония в Египте отталкивает от него многих. Даже Домиций Агенобарб, самый знатный и самый преданный из сторонников Антония, покинул его. Он умолял его бросить Клеопатру. Если же война неизбежна, то Антоний должен идти против Октавиана в качестве защитника римской свободы, а не как муж египетской царицы. Тогда, говорил Домиций, ещё можно надеяться найти в Италии и Риме поддержку. Но Антоний считает, что ему нельзя ссориться с царицей, потому что только богатейшая египетская казна поможет ему одержать победу над Октавианом, а затем, наконец, завоевать Парфию.

У Антония есть сейчас тридцать римских легионов и военные части, присланные восточными царьками. Кроме того, у него превосходный флот из огромных кораблей, похожих на настоящие крепости. Я сам видел всё это в Малой Азии, в Эфесе, где Антоний и Клеопатра заканчивали приготовления к войне с Римом. Оттуда они переправили армию через Эгейское море в Грецию. Туда же прибыл римский флот и армия во главе с Октавианом. У него корабли поменьше, но зато более подвижные и увёртливые. Антонию выгодней было бы скорей начинать решающую битву, пока из Рима не прибыли новые подкрепления, но он почему – то не решается. Римские солдаты перестали верить в него. Пошли всякие слухи. Некоторые говорят, что Клеопатра вовсе не хочет победы, боится, что, победив, Антоний разорвёт с ней, чтобы угодить римлянам. Многие солдаты стали переходить к Октавиану, который обещает поселить их за это в Италии и наградить землёй. Вот и я ушёл. Ведь я воевал ещё при покойном Цезаре, был при Филиппах и мне давно пора на покой!

Солдат тяжело вздохнул и сказал, обращаясь к сапожнику: – Так что я думаю, друг, тебе надо побольше заниматься с тем вороном, который учится поздравлять Октавиана. Вряд ли Антоний сумеет одержать победу.

* * *

И, действительно, солдат оказался прав. Вскоре пришла весть, что произошло, наконец, морское сражение при мысе Акции на северо – западе Греции. Странное было это сражение. Храбро бились матросы и солдаты с обеих сторон; ловко маневрировали лёгкие корабли Октавиана, увёртываясь от метательных снарядов противника. Еще далеко было до конца боя, ещё не ясно было, на чью сторону склонился победа, как вдруг Клеопатра, присутствовавшая при битве, приказала поднять паруса на своих шестидесяти судах и обратилась в бегство. Антоний, бросив на произвол судьбы свой флот и армию, последовал за ней.

Целую неделю ждали легионеры возвращения Антония. Ушли из его лагеря последние друзья из римской знати, ушли со своими отрядами союзные цари, а солдаты всё ещё ждали. Только на седьмой день легионеры поверили, что Антоний их покинул, и вместе с флотом сдались Октавиану. Восточные провинции и большая часть шедших за Антонием царей склонились перед победителем. Целый год объезжал Октавиан Азию, карая одних, награждая других, принимая льстивые поздравления. Укрепляя свою власть на Востоке, он медленно приближался к Египту.

А при дворе Клеопатры царила растерянность. Антоний то начинал готовиться к обороне, то впадал в отчаяние. Он подозревал, что царица вступила в тайные переговоры с Октавианом, поверив его обещаниям оставить ей власть над Египтом, если она предаст Антония. И, действительно, когда Октавиан с армией подошёл к Александрии, царица Клеопатра, забрав свои сокровища, скрылась, а остатки армии и флота Антония отказались сражаться. Покинутый всеми, Антоний покончил с собой. Клеопатра скоро узнала, что Октавиан обманул её, что он намерен обратить Египет в римскую провинцию, а её, на потеху римлян, вести в цепях за своей триумфальной колесницей.

Октавиан приказал охранять Клеопатру, опасаясь, что она лишит себя жизни. Так и случилось. Однажды её нашли мёртвой в собственной спальне. Клеопатра была одета в роскошный царский наряд, рядом лежали мёртвыми две её рабыни. Говорили, что преданный раб передал ей в корзине цветов маленькую ядовитую змейку, укус которой спас её от последнего унижения.

Богатства Египта потекли в римскую казну. Щедро были награждены солдаты, роскошные празднества устраивались для народа по случаю триумфа. Сенаторы, владельцы вилл и рабов, солдаты славили победителя, верили, что, наконец, надолго наступил долгожданный мир. «Теперь время пить, – писал поэт Гораций. – Не подобало извлекать старое цекубское вино из отеческих погребов, пока царица, ослеплённая своим счастьем, готовилась разрушить Капитолий. Но Цезарь, поспешив от берегов Италии, заковал в цепи это чудовище». Всё новые почести присуждал Октавиану сенат. День его рождения, годовщины его побед были объявлены праздниками. На его двери был повешен венок «за спасение граждан», а в сенате водружён золотой щит с перечнем его заслуг. Ему были присвоены звания консула, проконсула, власть народного трибуна, императора. В городах Италии и провинций воздвигались его статуи. Наконец, сенат присвоил ему новое, ещё небывалое доселе имя – Август, что значит «возвеличенный богом».

Но положение народа оставалось очень тяжёлым. Во вновь завоёванных восточных провинциях римляне беззастенчиво грабили народ, да и в самой Италии крестьяне и ремесленники бедствовали по – прежнему.

Теперь никто не мог думать о сопротивлении главнокомандующему 75 легионов, единственному повелителю огромного государства.

Римская республика окончила своё существование, начался период римской империи.

Овидий

В поэме Александра Сергеевича Пушкина «Цыганы» старый цыган рассказывает одно старинное предание о поэте – изгнаннике.

Меж нами есть одно преданье:

Царём когда – то сослан был

Полудня житель к нам в изгнанье

(Я прежде знал, но позабыл

Его мудрёное прозванье).

Он был уже летами стар,

Но млад и жив душой незлобной:

Имел он песен дивный дар

И голос, шуму вод подобный…

Не разумел он ничего,

И слаб и робок был, как дети;

Чужие люди за него

Зверей и рыб ловили в сети…

Но он к заботам жизни бедной

Привыкнуть никогда не мог;

Скитался он, иссохший, бледный,

Он говорил, что гневный бог

Его карал за преступленье…

Он ждал: придёт ли избавленье,

И всё несчастный тосковал,

Бродя по берегам Дуная,

Да горьки слёзы проливал,

Свой дальний град воспоминая…

Поэт, которому Пушкин посвятил эти строки, был Публий Овидий Назон…

* * *

Это было почти две тысячи лет тому назад. Однажды вечером в начале декабря 8 г. н. э. к одному из самых богатых домов Рима подъехала небольшая повозка. В первой комнате дома, перед которым остановилась повозка, царило чрезвычайное оживление. Совсем недавно этот атрий (атрий – главная парадная комната в домах богатых римлян), богато украшенный колоннами, скульптурами и мозаикой, посещали придворные императора, прославленные ораторы, художники и поэты. Сегодня в нём не было знатных римлян. Только рабы и вольноотпущенники сновали взад и вперёд с различными свёртками, пакетами, ярко раскрашенными сосудами.

Против входа в атрий за тяжелыми занавесями был виден кабинет хозяина дома. Человек высокого роста, в лёгкой белоснежной тунике без пояса, вдоль которой была нашита узкая пурпурная полоса (узкая полоса на тунике – признак всаднического сословия, широкая полоса – признак сенаторов), беспокойно ходил по комнате. Это был знаменитый поэт Овидий. На вид ему было немного более пятидесяти лет. Волосы его уже начали серебриться. На лбу обозначились глубокие морщины. Лихорадочный блеск в глазах выдавал его сильное волнение.

Ещё недавно Овидий был одним из самых счастливых жителей Рима. Слава его как поэта возрастала с каждым годом. Юноши учили наизусть его звонкие, жизнерадостные стихи. Знатные сановники Рима старались пригласить его в гости. У Овидия было много добрых знакомых и верных друзей. Он сблизился даже с самим императором, и вместе с женой своей Фабией не раз бывал во дворце Октавиана.

И вдруг, как гром среди ясного неба, пришёл приказ императора: немедленно выслать поэта из Рима в Скифию, в далёкий город Томы без права возвращения в Рим.

Дом Овидия сразу опустел. Все знакомые от него отступились, перестали с ним видеться. Только два самых преданных друга вечером осторожно пробрались в дом Овидия, попрощались с ним навсегда и поспешно ушли, опасаясь, что Октавиан узнает об их посещении.

Овидий думал сейчас о том, что он не сможет повидать перед отъездом любимую дочь и своих маленьких внуков: они жили в то время в далёкой Ливии. Он представил себе, как тягостна будет разлука с женой. Даже в эту мрачную минуту раздумья мысли Овидия, как всегда, непроизвольно стали выстраиваться в звучные строчки стихов, обращённых к жене:

Ты грустна? Больно мне, что тебе причиняю я горе!

Плачь над моею судьбой! Слеза облегчает страданье!

Горе мне, если теперь ты стыдишься моей быть женою,

Если супругою, ссыльного стыдно тебе уже быть!

Овидий подошёл к письменному столу, где грудами лежали рукописи его стихов – папирусные свитки, пергамента из самой тонкой кожи, маленькие деревянные дощечки, натёртые воском. Он взял в руки несколько толстых папирусных свитков. Это была поэма «Метаморфозы», что в переводе значит «Превращения». Сколько упорного труда было вложено в двенадцать тысяч строк его любимой поэмы! Он знал, что «Метаморфозы» останутся лучшей книгой из всех, сочинённых им ранее, и из тех, которые он ещё сочинит. Недаром в заключении поэмы Овидий писал:

«Я закончил свой труд, который не смогут уничтожить ни гнев Юпитера, ни огонь, ни железо, ни всё пожирающее время… Я вознесусь выше звёзд, стихи мои будет народ читать всюду, где распространяется римская власть над покорёнными землями…»

Овидий быстро стал разворачивать свитки любимой поэмы. Здесь было собрано более двухсот греческих и римских мифов о различных чудесных превращениях. Боги, герои и смертные люди сказочным образом превращались в деревья и цветы, в камни и звёзды.

После первого превращения из хаоса, из беспорядка возник цветущий мир. Невспаханная земля сама приносила плоды и колосья. Реки текли молоком, а с зелёного дуба сочился жёлтый мёд. Вечно царила весна. Люди жили счастливо и спокойно, не зная войны. Это был «золотой век» человечества.

Затем мир попал под власть Юпитера – царя всех богов. Юпитер разделил год на четыре части: весну, лето, осень и зиму. Люди стали прятаться от холода в пещерах, стали строить дома и добывать себе хлеб тяжёлым трудом. Этот «серебряный век» был гораздо хуже золотого. Но ещё более жестоким оказался «медный век», когда начались беспрерывные войны.

После «медного века» наступил самый страшный – «железный век». Земля раньше принадлежала всем одинаково, как воздух и лучи солнца. Теперь она была разделена на маленькие участки. Люди проникли в недра земли. Они стали там добывать твёрдое железо и пагубное золото. В борьбе за богатство начались войны и преступления. Исчезли честность и стыд, родились обман и коварство, насилие и грабежи…

Дальше Овидий рассказывает много мифов, легенд и сказаний. Герои «Метаморфоз» были больше похожи на живых людей, чем на сказочных богов. В поэме можно было найти то грустные, то весёлые, то страшные, то смешные картины из жизни современного Рима. Овидий всё это описывает легко и увлекательно, пестро и разнообразно.

Вот великан Атлант превращается в гору. Борода его и волосы – это леса, плечи и руки – горные хребты, а кости его – камни.

Сказочный поэт Орфей спустился в подземное царство. Он не мог жить на земле без любимой жены Евридики, которая умерла от укуса змеи. Орфей так хорошо пел в царстве мёртвых, что ему разрешили вернуть Евридику к жизни, но при одном условии. Он должен был не глядеть на неё, пока они не выйдут из подземного царства на землю. Но у самого края земли Орфей не удержался, повернулся, взглянул на жену и… Евридика исчезла.

Красивый юноша Нарцисс слишком долго смотрел на своё отражение в воде, не мог оторваться от берега и совсем прирос к земле, превратившись в цветок. А прекрасная нимфа Эхо, которая полюбила Нарцисса, так горевал а, так чахла и сохла, что исчезла совсем – от неё остался один только голос.

Овидий долго перечитывает свои «Метаморфозы», останавливается, задумывается и снова читает. Почти не заглядывая в свиток, он читает наизусть самую любимую свою сказку о смелом желании человека научиться летать, о том, как искусный мастер Дедал сделал крылья из перьев себе и сыну Икару. Научив его править крыльями, он велел Икару лететь рядом с ним:

Будь мне послушен Икар, коль ниже свой путь ты направишь,

Крылья вода отягчит; коль выше, – огонь обожжёт их.

Но Икар отца не послушался. Он возгордился, что умеет летать, и помчался всё выше – к палящему солнцу. От лучей солнца растопился воск, скреплявший перья. Лишённый крыльев, юноша упал в море и утонул. С тех пор это море стали называть Икарийским морем…

Перечитывая знакомые строки, Овидий на время забыл о своём неожиданном горе. Но вот глаза его остановились на имени Августа. Император отнял теперь у него всё – родину и семью, славу и поэзию.

Овидий знал, что Октавиан никогда его не любил, хотя и бывал с ним любезен. Человек жестокий, но умный и хитрый, император, конечно, знал, что втайне Овидий недоволен его правлением. В одном из ранних стихотворений Овидий прозрачно намекал, что император безвинно осудил и довёл до самоубийства талантливого поэта Галла. Но Овидий никогда не решался открыто выступать против Октавиана. Напротив, в последних произведениях он всячески стремился угодить императору. Теперь Овидий с досадой вспоминал, сколько неискренних слов написал он в «Метаморфозах», стараясь польстить Октавиану.

Овидий быстрыми шагами подошёл к угасающему очагу, раздул в нём огонь. Затем судорожно стал бросать туда свитки один за другим. Языки пламени жадно облизывали свёртки. Раздался слабый треск, и сухие листы папируса ярко вспыхнули. Поэма «Метаморфозы» горела, освещая весь кабинет.

Овидий не мог долее оставаться один. Он вошёл в атрий и сказал слугам, что выезжает немедленно. Рабы и вольноотпущенники засуетились ещё быстрее. Кто – то первый заплакал. Женщины, мужчины и дети заголосили, как во время похорон. Старухи, распустив волосы в знак печали, причитали перед изваяниями домашних богов и били себя руками в грудь. Не было в доме угла, который не оглашался бы стоном и плачем.

Овидий старался ускорить неизбежный отъезд. Он не успел позаботиться а выборе спутников, о деньгах и продуктах, о тёплой одежде в дорогу. Быстро повязал он свою тунику поясом. Перекинул через левое плечо траурную тогу из тёмной материи. Скинув домашние сандалии, обул ноги в высокие кожаные башмаки. Один из сопровождавших его рабов сам догадался захватить ещё один тёплый дорожный плащ с капюшоном на случай дождя, и войлочную шляпу с широкими полями.

Овидий обратился с прощальными словами ко всем домочадцам, но тоже не смог удержаться от слёз.

Жена крепко обнимала его, как бы стараясь не выпустить из дома. Сдержав рыдания, она проговорила:

– Разве возможно, что мы расстанемся? Мы с тобой должны быть вместе!

– Эти храмы, – сказал Овидий, указывая через окно на Капитолий, – и боги, живущие в этих храмах, и ты, дорогая жена, – прощайте навсегда. Не суждено мне увидеть вас снова! Но передайте Октавиану, что он несправедливо подверг меня изгнанию: я не совершил никакого преступления.

Слушая мужа, Фабия заплакала ещё сильнее.

– Разреши мне поехать с тобой. Тебе приказывает ехать император, а мне – любовь. Жена изгнанника, я буду сама изгнанницей. Самая далёкая земля меня не страшит.

Уже три раза прощался Овидий, но всё не решался уехать. Наконец, собрав всё своё мужество, он, отстранил от себя жену и, пробежав через остий и вестибюль, быстро вскочил в повозку.

Фабия без чувств упала на пол…

Перед самым рассветом Овидий взошёл на корабль, готовый к отплытию. Гребцы уже сидели на скамейках, держа в руках длинные вёсла. На высокой мачте были распущены алые паруса. Корма, на которой стоял жертвенник бога Нептуна – повелителя морских стихий, была разрисована красной краской. На высоком носу корабля был выточен из дерева белый лебедь.

Рулевой, стоя на корме, вглядывался в плывущие далеко над горизонтом тучи и неодобрительно покачивал головой. Декабрь – время самых сильных бурь у берегов Италии. Но Август мало заботился о жизни Овидия.

На второй день плавания разразилась страшная буря. Ветер сорвал паруса и сломал высокую мачту. Много матросов и гребцов утонуло. Разъярённое море бросало корабль, как малую щепку. Никто не надеялся уже на спасение, но буря прибили разбитый корабль назад, к берегам Италии. Как будто само море понимало, что Овидий должен остаться на родине.

Через несколько дней Овидий сел на другой корабль, носивший имя Минервы – богини мудрости, покровительницы искусства и ремесла. Поэт пересёк Ионийское море, достиг берегов Греции и остановился в Коринфе. Долго длилось опасное путешествие Овидия – вдоль берегов Малой Азии, через пролив Геллеспонт, затем через Пропонтиду – в Понт Эвксйнский, как называли греки Чёрное море.

Испытав много приключений и преодолев все опасности, Овидий прибыл, наконец, в город Томы. Этот город недавно был завоёван римлянами. Местные жители ненавидели завоевателей, враждебно относились к чужестранцам. Здесь поэту предстояло прожить долгие годы и умереть.

«Вокруг меня живут воинственные сарматы, – писал Овидий друзьям. – Летом нас защищают от них прозрачные воды Дуная. Но когда наступает зима и река покрывается льдом, сарматы производят набеги. На быстрых своих лошадях они увозят из римских поселений имущество, скот и захваченных пленных. Даже по улицам города нередко пролетают сарматские стрелы, пропитанные ядом».

Овидий в юности избегал военной службы. Теперь в старости ему приходилось защищать свою жизнь с мечом в руках. Он не раз вместе с римскими легионерами оборонял городские стены.

Овидий тосковал без семьи. В письмах он умолял императора вернуть его в Рим. В ссылке Овидий написал ещё две книги стихов – «Скорбные песни» и «Послания с Чёрного моря». В этих грустных стихах он описал суровую природу Скифии. Он изучил местный язык и ближе сошёлся с местными жителями. Он понял, что их жестокость была лишь ответом на жестокость римских властей. Овидий стал сочинять стихи на сарматском языке. Местные жители окружили его вниманием и заботой. Его освободили от всех повинностей и налогов. За песню в честь одного сарматского вождя его увенчали лавровым венком.

Однажды Овидий, глубоко задумавшись, сидел на берегу Дуная. Он вспомнил один из самых счастливых дней своей жизни.

Овидию было тогда всего 24 года. Его пригласили на обед к знаменитому полководцу Марку Агриппе. Агриппа прославился во многих сражениях, особенно победой при Акции, которая сделала Августа властелином Рима. Агриппа недавно вернулся в столицу, усмирив восстание в Галлии.

В доме Агриппы в этот день можно было увидеть самых влиятельных людей, близких к императору. Август объезжал в то время свои владения на востоке. Поэтому Агриппа не мог пригласить его к себе.

Овидий был поражён роскошью в доме Агриппы и пышностью обеда. Хозяин и гости полулежали на мягких сидениях вокруг большого стола. Рабы разливали вино и разносили на огромных подносах самые изысканные кушанья. Первая смена блюд состояла из различных сортов рыбы. На плоских блюдах – живые моллюски, варёные раки, омары и крабы, лягушки и устрицы – всё, что водится в солёной и пресной воде.

После первых тостов в честь хозяина с ложа поднялся один из сенаторов. Он говорил об изящных искусствах, о художниках Рима. Но более всего он старался прославить хозяина дома:

– Великий Агриппа не только одержал военные победы, он украсил столицу мира самыми красивыми дворцами, колоннадами и садами. Он дал жителям Рима новый водопровод…

Агриппе было очень приятно слушать хвалебную речь. Но он решил проявить скромность и, прервав сенатора, обратился к своему другу Меценату:

– Скажи, Меценат, стоит ли говорить о моих небольших заслугах, если никто ещё здесь не сказал о великих делах нашего императора?

Тогда слово взял Гай Меценат. Близкий друг Августа, он приблизил ко двору императора лучших поэтов. Щедро осыпая их подарками, Меценат заставлял писателей прославлять Октавиана.

– О делах Августа не скажешь простыми словами. Мы сегодня отмечаем два праздника – сказал Меценат. – Великий полководец Агриппа с победой вернулся из Галлии. Великий поэт Вергилий завтра отправляется в Азию, к берегам легендарной Трои. Там он закончит новую поэму, посвящённую Октавиану. Попросим его на прощанье прочитать нам свои стихи.

Все взоры обратились к поэту. Публий Вергилий Марон возлежал по правую руку от Мецената. Он прославился двумя большими поэмами и считался первым поэтом Рима. Одна из поэм называлась «Буколики». В ней Вергилий воспел природу Италии, описал мирную жизнь пастухов и пастушек. Во второй поэме – «Георгики» – описаны хлебопашество, виноградарство, скотоводство и пчеловодство. Поэма была посвящена Октавиану, как покровителю римского земледелия.

Вергилия называли римским Гомером. По улицам за ним ходили толпы народа. Когда он входил в театр, публика вставала, приветствуя его, как императора.

Но вот уже десять лет Вергилий никому не показывал своих новых стихов. Он работал над третьей поэмой – «Энеидой». В ней поэт рассказывал о приключениях троянского героя Энея.

После разрушения Трои Эней долго скитался по морям и суше. Наконец, Эней прибыл в Италию. Там он поселился на берегу Тибра и стал родоначальником рода Юлиев. К этому роду принадлежали не только легендарные основатели Рима Ромул и Рем, но и Юлий Цезарь и Октавиан Август. В поэме говорилось, что Эней был сыном богини Венеры и внуком самого Юпитера. Так Вергилий не только прославлял Октавиана, но и доказывал божественность его власти. Жители Рима знали, что Вергилий любит и воспевает природу Италии, мужество римлян, свою дорогую отчизну и прощали поэту неумеренную лесть императору…

Поэт поднялся со своего ложа. Ему было пятьдесят лет, но он сутулился и выглядел значительно старше. Вергилий начал читать очень тихо. Но затем увлёкся, и голос его юношески зазвенел.

Вергилий прочёл о том, как Эней спускается в подземное царство, чтобы встретиться там со своим отцом Анхизом:

Шли в одинокой ночи они через мрачные тени…

Там встречает Эней многих троянских героев, убитых во время осады Трои. Анхиз показывает сыну и души будущих героев, потомков Энея, в том числе Августа, всячески восхваляя порядки, которые Октавиан введёт в Италии.

После Вергилия читали свои стихи и другие поэты. Но все гости притихли, когда со своего ложа поднялся Квинт Гораций Флакк. В молодости он храбро сражался в войске Брута против Октавиана. Теперь он давно отказался от своих юношеских увлечений. Он перестал надеяться, что в Риме возродится республика. Гораций решил не заниматься политикой. В своём небольшом имении в предместье Рима Гораций писал оды, послания и сатиры. Гораций никогда не сочинял больших произведений. Но в маленькие лирические стихи он умел вложить глубокий серьёзный смысл. Его считали наставником римских граждан, он писал мудрые стихи о дружбе, о любви, о поэзии и искусстве. В одном из посланий Гораций писал: «Я готов отказаться от всех даров и богатств, если они лишат меня свободы».

В этот день Гораций прочёл своё стихотворение «Памятник», в котором говорилось о бессмертии его произведений:

Воздвиг я памятник вечнее меди

прочной

И зданий царственных, превыше

пирамид;

Его ни едкий дождь, ни Аквилон

полночный,

Ни ряд бесчисленных годов

не истребит.

Нет, я не весь умру, и жизни

лучшей долей

Избегну похорон, и славный

мой венец

Всё будет зеленеть, доколе

в, Капитолий

С безмолвной девою верховный

ходит жрец.

Когда Гораций окончил чтение, Агриппа сказал:

– В Риме два великих поэта. Их слава равна славе Гомера. Стихи их достойны великих деяний Августа.

Меценат улыбался. Сегодняшний день был для него праздником. Ведь он первый заметил и приблизил к Октавиану Вергилия и Горация.

Тогда поднялся со своего ложа Валерий Мессала, знаменитый оратор и друг Октавиана:

– Попросите прочитать свои стихи моего юного друга, – сказал он, указывая на Овидия. – Я думаю, что они понравятся Вергилию, Горацию и всем гостям.

Смущённый и растерянный вид Овидия сначала рассмешил Агриппу. Первый раз в жизни читал Овидий стихи в присутствии самых знаменитых поэтов Рима. Поборов смущение, поэт прочитал недавно написанное им послание.

Все гости были поражены изяществом и лёгкостью стихов.

– Ты прав, Мессала, – сказал Агриппа, – в Риме теперь три великих поэта: Вергилий, Гораций и Овидий.