Текст книги "Юлий Цезарь"

Автор книги: Сергей Утченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Тем не менее Цезарь совершил другую, и значительно более крупную ошибку. Была сделана попытка устранить ряд лиц из сенатской верхушки путем их обвинения и привлечения к суду. Имелся благоприятный прецедент: осуждение коллеги Цицерона по консулату Гая Антония, которое состоялось в марте 59 г., несмотря на то что Цицерон выступал в качестве защитника. Теперь был сделан опыт привлечения к суду (за вымогательства в Азиатской провинции) Л. Валерия Флакка, бывшего в консульство Цицерона претором. Но обстановка осенью 59 г., когда и обсуждалось дело Флакка, оказалась уже не той, что была в начале года. Флакк, которого защищали Гортензий и опять–таки Цицерон, был оправдан. Тогда–то Цезарь и решил предпринять более далеко идущую акцию, которая в случае успеха сулила соблазнительную возможность устранить одним ударом целый ряд нежелательных для триумвиров лиц. Таким образом возникло так называемое дело Веттия.

История с Веттием была настолько авантюрно и настолько неуклюже разыграна, что поклонники Цезаря – Моммзен , Каркопино вообще считают Цезаря к ней непричастным. Однако другой точки зрения, и, на наш взгляд, с достаточным основанием, придерживаются Эд. Мейер и более поздняя исследовательница вопроса Лили Росс Тейлор . Если так называемое дело Веттия и является, по выражению Эд. Мейера, «одним из самых грязных пятен на облике Цезаря», то это еще не может служить причиной всю ответственность за неудавшуюся авантюру взваливать, как это неоднократно делалось, на Ватиния.

Цезарь для проведения задуманной им акции решил использовать того самого Веттия, который вскоре после подавления заговора Катилины выступил, но неудачно с обвинением Цезаря как соучастника заговорщиков . Ныне Веттий должен был обратиться к молодому Куриону с предложением принять участие в заговоре на жизнь Помпея. План, видимо, состоял в том, что, когда Веттий попытается организовать покушение, он будет схвачен и тогда сможет назвать в числе своих сообщников и Куриона и еще ряд деятелей сенатской партии, возможно, даже Лукулла и Цицерона. Однако план не удался и был сорван в самом начале благодаря действиям Куриона.

Курион сообщил о готовящемся на Помпея покушении своему отцу, тот – Помпею, и дело было вынесено на обсуждение сената. Веттий сначала все отрицал, затем заявил, что существует заговор знатных юношей во главе с Курионом–младшим на жизнь Помпея, затем в числе заговорщиков назвал Л. Павла, который был в это время в Македонии (в качестве квестора), Лентула, сына кандидата в консулы, молодого Брута, будущего убийцу Цезаря, и даже заявил, что он сам получил для организации покушения кинжал от Бибула. Все это было настолько неправдоподобно, что сенат принял решение об аресте Веттия.

На следующий день Цезарь попытался спасти положение. Он вывел Веттия на ростры, чтобы тот повторил свои показания перед народом. На сей раз Брут уже не был упомянут – по мнению Цицерона, из–за вероятной связи его матери Сервилии с Цезарем, – но зато был назван ряд новых имен: Л. Лукулла, Г. Фанния, Л. Домиция Агенобарба, а после сходки под нажимом трибуна Ватиния – М. Латеренсия и цицеронова зятя Г. Пизона. Однако и эти обвинения были снова настолько не аргументированы и произвели столь странное впечатление, что организаторы всей этой авантюры предпочли поставить вовремя точку, и Веттий был попросту убит в тюрьме.

«Дело Веттия» происходило, видимо, незадолго до выборных комиций, скорее всего в начале октября, и, несомненно, было связано с попыткой скомпрометировать некоторых кандидатов как на консульские, так и на преторские должности. На состоявшихся 18 октября комициях консулами были все же избраны ставленники триумвиров: Авл Габиний и Луций Кальпурний Пизон, но в числе избранных преторов были такие ярые приверженцы сенатской «партии», как Луций Домиций Агенобарб и Гай Меммий.

Консулат Цезаря едва ли укрепил «союз трех» в целом. Хотя с момента «демаскировки» триумвирата Цезарь стал в сенате предоставлять всегда первое слово Помпею (до этого он обычно давал его Крассу). чем подчеркивалось теперь его официальное положение принцепса сената, первого гражданина Римской республики, все же это положение, к которому Помпей столь долго стремился и которого он наконец достиг, досталось ему в значительной степени ценой потери прежнего авторитета и популярности . Положение Красса вообще мало в чем изменилось. Пожалуй, наиболее окрепшей политической фигурой из «союза трех» к концу 59 г. следует считать самого Цезаря, хотя и его положение было далеко не бесспорным .

Консулат Цезаря нельзя считать осуществлением традиционной программы вождей популяров. Если его аграрное законодательство и было выдержано еще в духе этих традиций, то они скорее давали себя здесь знать только в области внешней формы, а не в существе проводимых мероприятий. Кроме того, другие законы и мероприятия Цезаря, проведенные за время его консулата, даже и по форме не приближаются к традиционному законодательству вождей популяров. Может быть, и не столь наивно приводившееся выше высказывание Аппиана, который усматривал в законе, принятом в интересах публиканов, попытку найти новую опору, более сильную и значимую, чем «народ» . Мы не хотим и не стараемся на основании всего вышесказанного утверждать, что Цезарь уже в период своего консульства отошел от «демократии», но, очевидно, определенное понимание того, что недостаточно организованная масса «народа» не может служить прочной и надежной опорой, было ему уже не чуждо. Те выводы, которые мы пытались сформулировать, говоря о подавлении заговора Катилины, и которые лишь постепенно могли дойти до сознания современников, хотя они должны были носиться в воздухе, теперь, подкрепленные печальным опытом Помпея и опытом собственного консулата, вероятно, и толкали Цезаря к основному итоговому решению – получению провинции и четырех легионов солдат.

Вместе с тем консулат Цезаря было бы абсолютно неправильно рассматривать как некое «провиденциальное» событие или по меньшей мере прототип его будущего единодержавия. Цезарь, как и. многие другие политические деятели его времени, стремился к власти и руководящему положению, но в 59 г. он еще не мог реально ставить перед собой столь далеко идущих целей. Да и все мероприятия, проведенные им за время его консульства, как уже указывалось, в силу необходимости имели лишь злободневный, текущий и «краткосрочный» характер. Единственное мероприятие несколько иного плана – закон о вымогательствах может свидетельствовать о чем угодно, но только не о его монархических устремлениях.

После консульства Цезаря наиболее крупным политическим событием рассматриваемого периода был, несомненно, трибунат Клодия. Первые его попытки добиться трибуната, а в связи с этим перейти в сословие плебеев относятся еще к 60 г. Но они окончились неудачей.

В следующем году, в консульство Цезаря, обстановка сложилась для Клодия более благоприятно. Когда во время процесса Антония – победителя Катилины, который после управления Македонией был обвинен в вымогательствах, защищавший его Цицерон не удержался от кое–каких резких высказываний о положении дел в государстве и едких намеков на Цезаря, то Цезарь, по свидетельству Светония, в тот же самый день провел в куриатных комициях усыновление Клодия неким плебеем Фонтеем . На состоявшихся в октябре 59 г. выборах Клодий был избран народным трибуном.

Большинство новейших исследователей считают Клодия лишь «орудием» Цезаря, его «агентом–провокатором». Однако, на наш взгляд, это общераспространенное мнение вовсе неосновательно. Клодий – вполне самостоятельная и даже порой враждебная триумвирам сила, как на это намекал еще до его трибуната Цицерон и как это показали конфликты с Помпеем и Цезарем уже во время самого трибуната.

Клодий вступил в исполнение должности народного трибуна 10 декабря 59 г. и сразу же вслед за этим обратился к народу с предложением четырех новых законов. Первый из них отменял всякую оплату ежемесячно раздаваемого беднейшему населению хлеба; второй восстанавливал запрещенные сенатус–консультом 64 г. так называемые квартальные коллегии и разрешал основывать новые; третий разрешал проводить голосование в законодательных собраниях даже в дни, считавшиеся неподходящими, и одновременно запрещал в эти дни наблюдение небесных знамений; и наконец, четвертый ограничивал права цензоров при составлении списков сенаторов, запрещая вычеркивать кого–либо из этих списков, если только тот или иной сенатор не подвергся формальному обвинению, которое единогласно признавалось самими цензорами.

Все эти четыре законопроекта были приняты комициями 3 января 58 г., а слабая попытка интерцессии со стороны трибуна Л. Нинния Квадрата, сторонника Цицерона, была легко отведена Клодием. Он пообещал, что, если не будет оказано сопротивления принятию четырех вышеназванных законопроектов, он не станет выступать с какими–либо предложениями, направленными против Цицерона, и Нинний не просьбе самого Цицерона отказался от своего намерения.

Однако в самом недалеком будущем, очевидно в феврале 58 г., Клодий выступил с новыми законопроектами. Один из них по существу сводился к вопросу об устранении Катона, хотя это устранение должно было быть проведено под видом почетного и ответственного заданна, Катону поручалось отправиться на остров Кипр, который по завещанию Птолемея Александра отходил Риму. Поручение мотивировалось безупречной порядочностью Катона, поскольку речь шла о конфискации крупных сумм и имуществ в пользу римской казны, значительно истощенной в результате проведения аграрных законов Цезаря и хлебного закона самого Клодия.

Закон, направленный против Цицерона, не называл его имени. В нем говорилось лишь о наложении кары – «лишение воды и огня», т. е. изгнание, – на тех магистратов, которые были повинны в казни римских граждан без суда. Но направленность этого закона была ясна для всех, и прежде всего для самого Цицерона. Одновременно с этими двумя законопроектами был выдвинут закон Клодия о провинциях, весьма прозрачной целью которого был своеобразный подкуп консулов. Консулам назначались новые, более выгодные для них провинции, чем те, которые были намечены сенатом, а именно: Пизону – Македония, а Габинию – Сирия.

Цицерон после опубликования этих проектов впал в полное отчаяние. Он облачился в траур, униженно просил о защите Пизона и Помпея, которому даже бросился в ноги, но в обоих случаях получил отказ: первом – со ссылкой на Габиния, во втором – на Цезаря. Тогда, по словам Аппиана, он, одетый в бедную и грязную одежду, не стеснялся останавливать на улицах Рима всех, кто ему попадался навстречу, ища сочувствия и поддержки .

Всадники и часть сенаторов также облачились в траур. Была отправлена специальная депутация к консулам. Однако даже Пизон, на которого Цицерон возлагал большие надежды и который еще совсем на днях предоставлял в сенате слово Цицерону tertio loco, т. е. третим, считал, что единственным сейчас выходом для Цицерона является добровольный отъезд из Рима, не говоря уже о Габинии, который запретил доступ депутации в сенат, выслал из Рима особенно активного ходатая за Цицерона всадника Л. Элию Ламию, а сенаторам предписал немедленно снять траур. Когда же ряд сторонников Цицерона и депутация, направлявшаяся к Габинию, подверглись нападению вооруженных людей Клодия и когда сам Катон посоветовал Цицерону добровольно уехать из Рима, дабы избежать бесполезного кровопролития, последнему уже ничего не оставалось делать, как последовать этому совету.

Клодий собрал народную сходку, на которой оба консула выступили с осуждением расправы над катилинариями и были поддержаны Цезарем. Закон, направленный против Цицерона, был принят, очевидно, 20 марта, одновременно с ним принят закон Клодия о провинциях, а вскоре после этого и закон, согласно которому Катон направлялся на Кипр. Цицерон покинул Рим, как известно, до принятия решения , затем отбыли Катон и Цезарь. Последний отправился в свою провинцию, т. е. в Галлию .

Устранение этих трех лиц окончательно развязывало руки Клодию. Он развивает бурную деятельность. В день принятия закона, направленного против Цицерона, его дом в Риме был сожжен, его виллы разграблены, и Клодий заявил о своем желании на месте разрушенного дома воздвигнуть храм Свободы. Затем, чтобы превратить добровольное изгнание Цицерона в акт, имеющий юридическое значение и силу, Клодий проводит новый, уже открыто направленный против Цицерона закон. Последний гласил, что именно Цицерон подпадает под более ранний, сформулированный в общем виде закон, что решение сената, на основании которого казнили катилинариев, было фальшивкой; под страхом смертной казни запрещалось предоставлять убежище изгнаннику в том случае, если он окажется на расстоянии менее 50 миль от Рима, и запрещалось когда–либо в будущем ставить вопрос о пересмотре или отмене закона.

Клодий и его сторонники пользовались в это время безусловной поддержкой широких слоев населения Рима, или, как выражается Плутарх, «разнуздавшегося народа» . Но Клодий не собирался, тем более в момент наивысших успехов, ограничивать поле своей деятельности только Римом. Он начинает активно вмешиваться в дела внешнеполитического характера. Еще в 59 г. он интересовался Арменией и собирался отправиться туда в качестве посла, теперь же он начинает оказывать покровительство отдельным общинам и династам, например Византию и Галатии, и, наконец, устраивает скандальный побег молодому Тиграну, находившемуся под охраной претора Л. Флавия. Однако эта последняя акция, как и некоторые другие попытки взять под сомнение распоряжения Помпея на Востоке, послужила началом серьезного и длительного конфликта с Помпеем. Клодий открыто шел на этот конфликт, как несколько позже он открыто выступил против Цезаря, призывая кассировать его законы. Все это наконец вскрывает истинный характер отношений между Клодием и триумвирами.

Необходимо дать хотя бы в общих чертах оценку трибу ката или, говоря шире, движения Клодия. Со времени Моммзена весьма распространен взгляд на Клодия как на анархиста и беспринципного демагога . Так, Хитон в работе, посвященной римской «черни», говорит, что Клодий опирался на «бандитские элементы» . Такие утверждения, конечно, не могут быть приняты всерьез.

Пожалуй, наиболее основательная попытка дать оценку движения Клодия в социальном аспекте принадлежит советскому исследователю Н.А. Машкину . Он указывает на то, что квалификация движения Клодия как анархического ничего не дает для выяснения его сущности. Н.А. Машкин подробно разбирает вопрос о составе «отрядов» Клодия и об участии рабов в его движении. Вывод Н.А. Машкина состоит в том, что движение не имело «освободительно–демократического характера», но было «движением люмпен–пролетарских слоев городского римского населения в условиях кризиса римского государства». Самого Клодия Н.А. Машкин считает беспринципным политиком.

Нам кажется, что с этими итоговыми выводами исследователя едва ли можно полностью согласиться. Движение Клодия, на наш взгляд, имело более широкую социальную основу, чем только люмпен–пролетарские слои населения.

Если проанализировать первые законодательные мероприятия Клодия, то их «демократический» характер – в смысле их верности традициям программы популяров – едва ли может вызвать какие–либо сомнения. В этом отношении на первое место должен быть поставлен фрумеитарный закон, который являлся логическим развитием хлебных законов «великих трибунов» начиная с Гая Гракха. Но не в меньшей степени закон, касающийся квартальных коллегий – этих политических «клубов» римского плебса, как и закон Клодия о комициальных днях, содействовал оживлению антисенатских, или, как принято их называть, «демократических», сил и настроений. Конечно, можно констатировать, что все три названные закона удовлетворяли политические запросы городского плебейского населения и никак не касались интересов сельского плебса. Но не следует забывать, что перечисленные законодательные мероприятия Клодия проводились вскоре после принятия аграрных законов Цезаря, реализация которых сняла – хотя, конечно, временно – остроту аграрного вопроса. И наконец, если даже иметь в виду городской плебс, который в это время, в смысле своей политической активности, играл более существенную и яркую роль, чем сельское население, то все же нет никаких оснований сводить его полностью к люмпен–пролетарским элементам.

Некоторое, хотя, к сожалению, недостаточно четкое представление о социальной опоре Клодия дает знакомство с социальным составом организованных им «отрядов», которые были численно настолько внушительны, что Цицерон говорит иногда о «клодиевом войске» . Организация этих «отрядов», конечно, стояла в тесной связи с восстановлением плебейских коллегий. Совершенно естественно, что в состав упомянутых «отрядов» широко принимались новые получателя хлеба, новые члены коллегий; последние иногда даже возглавляли отдельные отряды. Среди них были, несомненно, ремесленники, большое количество вольноотпущенников, ибо в это время в связи с расширением хлебных раздач сильно возрос отпуск рабов на волю; были в составе «отрядов» также рабы и гладиаторы. Цицерон даже уверял, что Клодий собирается организовать армию рабов, при помощи которой он хочет овладеть государством и имуществом всех граждан . Но, конечно, это – злонамеренное преувеличение.

Все сказанное выше позволяет, на наш взгляд, прийти к выводу о движении Клодия как о последнем широком движении, проходившем под лозунгами и в традициях популяров. Как и в случае с Катилиной, мы – если говорить о современных данному движению источниках – имеем сведения о Клодии и о всех событиях, связанных с его именем, лишь от его злейшего врага – Цицерона. Поэтому в этих сведениях много наносного, неправдоподобного, извращенного, как традиционно извращен и самый облик Клодия.

В противовес этим традиционным данным есть основания считать, что в 50–е годы широкое общественное мнение признавало главой популяров скорее Клодия, чем Цезаря, и трибунат Клодия был поэтому своеобразной «демократической» реакцией на разочаровавшую широкие массы деятельность Цезаря во время его консульства.

Этим же, кстати сказать, и объясняется то странное, на первый взгляд малопонятное и слишком «бережное» отношение Цезаря к Клодию, начиная со скандального случая во время праздника в честь Доброй богини. Клодий уже тогда, несмотря на свою молодость, пользовался, как об этом согласно свидетельствует ряд источников , большой популярностью среди «народа». Таким образом, именно это обстоятельство, а отнюдь не то, что Цезарь еще в то время «угадал» в Клодии весьма пригодное для него «политическое орудие», дает нам возможность понять поведение Цезаря как в данном конкретном случае, так и в истории его дальнейших взаимоотношений с Клодием. Цезарь оказывался в щекотливом положении. Открытый конфликт с Клодием по мере роста популярности последнего мог привести к утере всяких связей с римской «демократией». Хотя Цезарь, как мы видели, не переоценивал ее сил и значения, но такой оборот дела его никак не устраивал. Поэтому в сложившейся ситуации для того и другого было гораздо выгоднее сохранять «вооруженный нейтралитет» или даже идти иногда на частные и временные соглашения, тем более что Клодий был достаточно умен, чтобы до поры до времени ни в чем серьезном не мешать Цезарю.

Но как в подобной ситуации Цезарь мог рискнуть на то, чтобы надолго оставить Рим? В этом решении, однако, не было ничего нелогичного. Цезарь, на основании всего предыдущего политического опыта разуверившийся в «демократии», в неорганизованной народной массе как в недостаточно надежной опоре, искал новых путей и методов в борьбе за власть, за упрочение своего положения. В его руках оказалась армия, с которой он, может быть, пока еще не связывал определенных намерений и планов, но все же это открывало какие–то новые перспективы. По существу говоря, вопрос стоял теперь так: решающим фактором являлось уже не соперничество между отдельными лицами, но борьба (хотя сами ее участники едва ли могли это отчетливо понимать) между двумя концепциями – концепцией опоры на широкие, но плохо организованные народные массы и концепцией опоры на кастовую армию. События самого недалекого будущего показали, за какой из этих двух концепций стояли реальная власть и победа.