Текст книги "Если бы Гитлер не напал на СССР…"

Автор книги: Сергей Кремлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Впрочем, хотя на Европейском континенте сейчас не гремели бои, мира в Европе не было. И те, кто задумал, зажёг и раздувал войну, по-прежнему трудились во имя её продолжения. И ещё до поездки фюрера в Москву – 9 апреля 1941 года – Черчилль в очередной раз провоцировал Сталина с трибуны парламента:

– Налицо ряд признаков, которые указывают настремление нацистов попытаться захватить житницы Украины и нефтяные поля Кавказа и тем получить в своё распоряжение ресурсы для того, чтобы измотать мир, говорящий на английском языке…

= = =

И ведь что интересно – даже провоцируя русских, Черчилль не смог подавить в себе англосаксонскую спесь! В его представлении житницы Украины и нефтяные поля Кавказа имели значение лишь постольку, поскольку так или иначе влияли на судьбы «богоизбранной» расы – англосаксов.

14 апреля 1941 года о том же рассказывал замнаркома Лозовскому американский посол Штейнгард, «движимый горячей любовью к господину Лозовскому, господину Молотову и СССР».

– Я разговаривал с одним молодым норвежцем, – «доверительно» делился «информацией» американец, – и он говорит, что Германия исчерпала все свои резервы, продукты питания в оккупированных странах иссякли и остается единственный источник продовольствия – вы… Но ведь и вы можете прекратить поставки, и немцы могут пойти на новый отчаянный шаг…

Лозовский слушал молча, а Штейнгард, прощаясь, «дружески» посоветовал:

– Остерегайтесь Германии и её планов… И почаще читайте «Майн кампф».

16 апреля 1941 года уже Иден в Лондоне обрабатывал посла Ивана Майского, вернувшись из поездки по Ближнему Востоку. Начал шеф Форин Офис с волнующего рассказа о том, как его «Катилина» чуть не рухнула в Бискайский залив. Потом, уже под Гибралтаром, пилот доложил, что горючего может не хватить и, возможно, придётся садиться на море. До Гибралтарской гавани они всё же дотянули, но бензина в баках летающей лодки оставалось на 10 минут.

– А далее путь до Каира прошел нормально, – закончил Иден.

– И как вы нашли положение на Ближнем Востоке и в Северной Африке? – задал вопрос Майский по существу.

– О, господин Майский, положение в Ливии меня мало беспокоит, хотя немцы и дошли до египетской границы… Тем более что я надеюсь на то, что скоро наш флот заткнет «сицилийскую дыру»… Думаю, что скоро для немцев в Ливии настанут тяжёлые дни… Я не исключаю нашего тактического отступления, но уверен, что со стороны западной пустыни Египту опасность не угрожает.

– А турки?

– Турки – лояльные друзья Британии, однако активности от них можно ждать сейчас вряд ли… Вот если бы вы помогли им оружием… – Иден посмотрел на Майского выразительно-вопросительно, но тот на реплику не реагировал, и Иден как ни в чём не бывало продолжил: – Кстати, я говорил в Анкаре с вашим коллегой господином Виноградовым и с нашим Криппсом, который специально прилетел на встречу со мной из Москвы. И знаете, господин Майский, мне кажется, что к Криппсу у вас стали относиться лучше…

– Посол, господин Иден, что коммивояжер… Если товар добротный, то и относятся к нему соответственно… А у Криппса вряд ли есть для нас добротный товар…

Иден поморщился и тут же начал снова:

– Но России и Англии угрожает один и тот же «bad man»…

Иден пугал нас немцами, как пугают Бабой Ягой непослушных детей, ибо в английских сказках «злой человек» – «bad man» – нёс примерно ту же функцию. Надо сказать, что, несмотря на удачный ответ насчет отсутствия «товара» у Криппса (а таким товаром для внешнего мира мог быть только мир, на что бритты не шли), Иван Майский интересы Родины отстаивал вяло – сказывались устоявшиеся связи и привычки, нажитые за много лет жизни в Лондоне. Но тут и он не выдержал:

– Не могу согласиться с вами, господин Иден, в части рассуждений о «bad man»… Я не вижу причин для неизбежного столкновения СССР и Германии!

– А СССР и Японии? – не отставал Иден. – Вы действительно будете дружить? Не означает ли ваш пакт с ней прекращение помощи Китаю?

И Майский оказался опять на высоте:

– Господин Иден! Не следует стараться вычитать в пакте с Японией больше, чем там есть. В последнее время каждая крупная дипломатическая акция СССР сопровождается тучей фантастических слухов, толкований и обсуждений… Проходит время, туча рассеивается, пыль оседает и действительность оказывается иной.

Майский говорил это до «рижско-нью-йоркской» провокации Юнайтед Пресс в начале мая, но ведь и в апреле таких провокаций хватало. Все «слухи» рождались не сами по себе! Их заказывала, конечно же, Золотая Элита Мирового Зла. Иден, впрочем, старался зря – Майский оказывался все более фигурой второго ряда. Более важным был Деканозов в Берлине, а важнее всего – Гитлер в Москве, в кресле у камина на сталинской даче через неделю после аудиенции Майского у Идена.

И поэтому не сбывались надежды англичан и на другие провокации… 8 мая 1941 года Вышинский принял югославского посла Гавриловича и устно передал ему правительственное сообщение о необходимости ликвидации посольства… «Нет никаких правовых оснований для дальнейшей деятельности в СССР Югославской миссии», – говорилось в нем. В тот же день подобную вербальную ноту получил и бельгийский посланник – «в связи с тем, что Бельгия в настоящее время не является суверенным государством», а также представитель Норвегии.

* * *

СО ВРЕМЕНИ визита фюрера в Москву прошло всего ничего – какой-то месяц, но расчеты англосаксов на русско-германский конфликт сгорали пламенем нефтяных пожаров на саудовских промыслах, подожжённых диверсантами Фельми и Гроббы. И всё более тяжёлым становилось положение в Ливии и Египте не немцев, а англичан.

Новый Четверной пакт был и для Лондона, и для Вашингтона супербомбой, но у них ещё оставалась надежда, что всё ограничится союзом на бумаге. Мало ли кто и чего когда подписывал! Поэтому к резким демаршам по отношению к Москве в англосаксонских столицах прибегать не стали. Газеты шумели, но в меру – «свободной» прессе порекомендовали не усердствовать. Золотая Элита предпочла выждать и попытаться русских и немцев друг от друга все же отделить.

Молотов преодолел свой «германский» скептицизм, и Сталин в начале двадцатых чисел мая имел с ним серьёзный разговор:

– Вячеслав, время начинает работать на тех, кто будет пользоваться им без проволочек.

Молотов не ответил, не зная, к чему клонит вождь, а Сталин пояснил:

– Войну мы, похоже, от наших границ отвели… Немцы теперь воюют в Африке, но ты понимаешь, что значит накопить огромную массу войск и оружия и держать ее в бездействии? Обрушить всё на Африку и Ближний Восток он не может – это значит бить из пушки по воробьям… Надо думать о будущем…

– И что из этого следует? – подал голос Молотов.

– Из этого следует, что тебе следует в ближайшее время снова ехать в Берлин и ещё – в Рим.

– И в Рим?

– Да, и туда… Мацуока добрался туда вон из какой дали для того, чтобы порастабарывать с новыми союзниками, а Муссолини теперь нам тоже вроде союзник… Так что надо знакомиться с ним и нам.

– Только мне или тебе – тоже? – прищурился Молотов.

– Вначале – тебе… Но вот что… Когда у нас в этом году день флота?

Всесоюзный День Военно-Морского флота СССР был установлен решением Совнаркома и ЦК в 1939 году и отмечался в последнее воскресенье июля.

Молотов посмотрел на календарь и сказал:

– 27 июля…

– Ну, вот и пригласишь его с Чиано в Севастополь на военно-морской парад… К помпе специально по поводу высоких гостей мы непривычны, а тут как раз всё будет одно к одному.

– И вы в Севастополе будете?

– Буду! Давно я не был на Чёрном море… Так что запрашивай «товарища» Риббентропа и господина Чиано – думаю, они тебе в гостеприимстве не откажут, и отправляйся.

Сталин ничего не прибавил, и Молотов думал, что разговор закончен, но Сталин вдруг пристально, но как-то тепло посмотрел на него и сказал:

– И вот что, Молотштейн… Ты понимаешь, как всё это важно? Ты пойми, Вячеслав, мы не просто выигрываем лишний мирный год… Мы выигрываем будущее, потому что мы в следующем году выполним третью пятилетку и начнём четвёртую. Но главное – уже ясно, что мы выполним третью! И после этого мы – непобедимы! И мы зажмём эту белую сволочь по всему миру… Гитлер, конечно, не лучший союзник… Но другого-то нет! Этот, похоже, о народе, о государстве все же беспокоится, а не о собственном кармане… И смотри, тоже смог организовать свой народ за короткое время. И ведёт его за собой… Была большая коммунистическая партия, и не стало её – смылись! Нет, Вячеслав… Не с Рузвельтом же нам новый мир строить – для людей, а не для буржуев!..

Молотов молчал, а Сталин голосом непривычно добрым спрашивал:

– А, Вяча? Ты что-то вроде приуныл, а у нас дел полно… Что молчишь?

Молотов действительно молчал, но, если бы он мог плакать, он сейчас заплакал бы… Сталин коснулся того, что за годы государственной рутины как-то смазалось, потускнело. А ведь они жили не для себя – для народа. А что могло быть дороже людям, чем мир и труд?

И что могло быть более ненавистно, чем Мир и Труд, Золотому Капиталу?

Молотов смотрел на Сталина, и взгляд его тоже постепенно теплел. И он ответил:

– Товарищ Сталин! Уныние бывает, но проходит… Готов работать и делать всё, чего требует момент.

* * *

И ПОД самый конец мая Молотов отправился с двойным визитом: в Берлин и затем – в Рим.

Германия встречала его приветливо – не так, как в первый раз. Впрочем, и время года было другое – весна, а не осень. Этой весной 41-го в Мюнхене уже вторым изданием (первое быстро разошлось) вышла книга Карла Хаусхофера «Континентальный блок. Центральная Европа – Евразия – Япония».

«Из эпохи расцвета викторианской мировой империи, – писал в начале книги Хаусхофер, – доносится до нас предостерегающий голос империалиста Гомера Ли – автора знаменитой книги о делах англосаксов. В этой книге относительно мнимого расцвета Британской мировой империи можно прочитать, что в тот день, когда Германия, Россия и Япония объединятся, будет днём, определяющим судьбу англоязычной державы, гибелью богов».

Хаусхофер, давно близкий к фюреру, проводил всё ту же идею – для создания устойчивого и справедливого миропорядка народы мира должны противодействовать политике англосаксонской (и в первую очередь – американской) гегемонии. А противодействовать ей можно лишь при объединенных усилиях рейха, СССР и Страны восходящего солнца…

Книга заканчивалась так:

«1941 год, согласно дальневосточному знаку зодиака, – „год змеи“; затем 1942 год – „год лошади“, которая могла бы снова вытащить на сухое место многое из того, что сегодня стоит еще на зыбкой почве».

Генерал-геополитик имел взгляды не просто дельные – сейчас они могли стать практической программой действий. И такую программу можно было выработать даже без знакомства с книгой Хаусхофера.

Молотов имел конкретные указания от Сталина – что надо сказать в Берлине и Риме. Но его задача сильно облегчилась тем, что, пока он добирался до Берлина, Рузвельт 27 мая 1941 года провел свою очередную «беседу у камина». Впервые к этой эффективной форме радиообращения к нации он прибег 12 марта 1933 года – тогда США трещали по швам, и умная часть Золотой Элиты пришла к выводу, что с массой иногда приходится обращаться не как с быдлом, а как с равной себе, то есть – снисходить до объяснений.

Уметь произносить речи обязан каждый политикан. А Рузвельт и Черчилль были политиканами как-никак выдающимися. И уж что-что, а речи произносить умели. Рузвельту это давалось тем проще, что ему вообще требовалось лишь читать то, что подсовывали спичрайтеры из группы Ричарда Гилберта, где особенно выделялись Джон Гэлбрейт и Гриффит Джонсон-младший… Последний глянец наводили, впрочем, «ближние» евреи – драматург Роберт Шервуд и Сэмюэль Розенбаум.

На этот раз Рузвельт в тридцатиминутной «беседе» фактически объявил в США чрезвычайное положение во всех областях. Мотивировкой же было одно – надо остановить рвущегося к мировому господству Адольфа Гитлера и отстоять демократию. Рузвельт скорбел о Европе, погрузившейся во мрак, записывая в число окутанных мраком и Данию, спокойно заключавшую с другими странами обычные торговые соглашения.

Рузвельт заявлял, что Америке нужен только такой мир, в котором торжествует свобода слова, где нет места нужде и террору, где повержены враги демократии: «члены Бунда, фашисты, коммунисты и всевозможные фанатики, приверженцы религиозной и расовой нетерпимости»… И Рузвельт объявлял странам «оси» войну не на жизнь, а на смерть. Пока, впрочем, не официально, а в, так сказать, моральном аспекте. Но было ясно, что и настоящее вступление в войну для Рузвельта – дело решённое.

О возможности же мира в Европе не было сказано ни слова. Поэтому Молотов знал, с чего начать разговор с фюрером.

– Господин Гитлер, вам известно, что Рузвельт 10 мая на объединенной сессии Конгресса запросил ассигнования на создание полумиллионной армии?

– Да.

– А с последней речью Рузвельта вы знакомы?

– Да.

– И вы знаете, что за последний год армия США получила почти девять тысяч самолётов, а собираются они производить до пятидесяти тысяч в год?

Гитлер слушал Молотова с угрюмым видом, но при последней цифре его подбросило:

– Господин Молотов! Это – блеф!

– Нет… Это – правда. И там её особенно не скрывают. Америка откровенна, потому что богата… А богата потому, что в мире много бедных.

Гитлер вновь насупился:

– Герр Молотов! Во время наших прошлогодних берлинских бесед я уже говорил вам, что США ведут чисто империалистическую политику… Что они не борются за Англию, а пытаются захватить её наследство… Что они помогают Англии лишь постольку, поскольку они создают себе вооружения и стараются завоевать то место в мировом положении, к которому стремятся… Я говорил вам, что проблема противодействия Америке в ее стремлении к насилию над свободой народов – это проблема не на 40-й, не на 45-й, а на 70-й, 80-й, на 2000-й год… Наконец, я говорил, что необходимо, чтобы кроме Европы как европейское государство рассматривалась и Африка, что нам нужна своеобразная доктрина Монро для Европы, как это есть у американцев… Так зачем, герр Молотов, вы мне всё это говорите?

– Затем, что мы с вами согласны… За исключением одного…

– А именно?

– Эту проблему надо решать гораздо скорее – году как раз к 45-му, в крайнем случае – к 47-му… А для этого надо в 42-м году решить проблему Англии…

Гитлер и Риббентроп слушали посланца Сталина с непередаваемым выражением лиц. Они столько потратили сил, энергии и времени, чтобы втолковать русским эту очевидную мысль, и вдруг русские сами начинают их торопить… Это…

Эт-т-то…

Это было…

Нет, это было просто невозможно!

Молотов же смотрел на собеседников как ни в чём не бывало. И Гитлер, вдруг успокоившись, энергично вопросил:

– Что вы предлагаете конкретно, герр Молотов? Прорыть тоннель под Ла-Маншем? – Скрываемое раздражение всё же прорвалось в этом вопросе. – Или вы можете помочь нам флотом? Я почти год назад пытался сосредоточить все силы рейха для операции «Морской лев»… Но их просто не хватило! Да и сейчас не хватит. Я говорю вам это откровенно, ибо мы теперь в определенной мере союзники…

– Господин Гитлер, товарищ Сталин думает так… Мы действительно союзники, но в настоящий момент наша помощь выражается не в военном содействии, а в гарантиях вам для проведения активной кампании против Англии там, где её хотел поразить ещё Наполеон.

Гитлер не отвечал, и Риббентроп спросил за него:

– Вы имеете в виду Египет, герр Молотов?

– А также Мальту и Гибралтар… Кроме того – Левант, Ближний Восток и Средний Восток… Германия имеет в отмобилизованном состоянии такую массу войск, что подобные операции вы можете провести без труда…

Гитлер все молчал. Молотов же, явно отвечая на его сомнения, предложил:

– Мы понимаем, что для того, чтобы серьёзно ввязаться в такую масштабную кампанию, требующую прежде всего сил авиации, вам надо серьёзно ослабить вашу границу с нами… Мы готовы в качестве гарантии по мере переброски ваших войск на Юг и Юго-Восток расширить зону безопасности с пятидесяти до примерно ста километров. При этом мы согласны на размещение на нашей территории в некоторой её глубине одной-двух ваших танковых дивизий… Ведь всей массы танков вам для похода к Нилу не понадобится…

– А вы с нами туда пойдёте?

– Господин Гитлер! Как вам говорил товарищ Сталин, мы уже сильны для чисто оборонительной войны. Свою, – Молотов подчеркнул слово голосом, – внешнюю безопасность мы уже обеспечили… Но для того, чтобы помочь вам обеспечить и вашу, – он опять подчеркнул слово голосом, – внешнюю безопасность, нам нужен ещё год. Даже меньше… Время не терпит, но и торопливость к добру не приведёт.

– То есть в сорок втором году вы готовы объявить Англии войну?

И тут умолк Молотов.

Гитлер и Риббентроп смотрели на него, ожидая ответа.

– Господин Гитлер… – вдруг произнёс Молотов, – а что, если вы возьмете, так сказать, отпуск, чтобы лучше познакомиться с Россией? У нас намечается прекрасное лето, в Крыму обещают безоблачную, устойчивую погоду, тёплое море…

Гитлер, услышав это, откровенно, не сдерживаясь, рассмеялся:

– Герр Молотов, вы сами прекрасно понимаете, что ваше предложение для меня настолько же соблазнительно, насколько и невыполнимо. Я всё ещё под впечатлением моего первого визита в Москву – между прочим, уже второго моего русского визита, если считать и Брест. И почти сразу же ехать к вам снова – пусть даже неофициально? Да и есть ли в этом необходимость?

Фюрер покачал головой, сомневаясь:

– Возможно, герр Сталин сам приехал бы сюда? Мы бы приняли его со всеми почестями, которых он заслуживает. А у меня столько дел в рейхе… Моё постоянное пребывание здесь абсолютно необходимо. Вы – счастливые люди… У вас проблемы мирные, а у нас – война. Ведь вы её за нас не выиграете. И с нами выигрывать намерены лишь в будущем… И намерены ли?

= = =

Вопрос был задан прямо, и рейхсканцлер хотел добиться от русского ответа на него. Молотов же не отвечал.

Гитлер ждал.

Бывает молчание многозначительное, бывает презрительное, бывает тупое. У Молотова молчание было молчаливым, и не более того. Гитлер сам обладал при необходимости большими запасами выдержки и поэтому не мог не восхититься собеседником, у которого выдержка была, похоже, неиссякаемой – без какого-то определенного запаса. У Гитлера вдруг появилась неожиданная мысль: «Может, попросить его дать мне пару уроков молчания?»

Пауза повисала так, что еще немного – и она могла обрушить весь разговор, но тут Молотов чуть шевельнулся в кресле, как бы стирая молчание этим лёгким движением, и – без прямой связи с вопросом, как всегда невозмутимо, ответил:

– Герр рейхсканцлер, мы относимся к вашим проблемам с полным пониманием… Однако, – и тут у монолитного Молотова вдруг зажегся в глазах лукавый огонёк, – у нас сейчас устанавливаются неплохие и даже доверительные отношения. Объём их растёт, может вырастать и глубина-Молотов опять многозначительно помолчал и продолжал:

– Я уже сказал, что этим летом в Москве будет отличная, устойчивая погода, и вы могли бы не только провести некие неофициальные переговоры, но и немного отдохнуть вдали от привычной обстановки. У меня есть для вас личное письмо товарища Сталина по этому поводу.

* * *

ВСКРЫВ переданный ему Молотовым пакет, перед тем как приняться за немецкий текст, Гитлер внимательно всмотрелся в рукописный оригинал. Автограф Сталина он держал в руках впервые. Почерк был крупным, разборчивым, уверенным и размашистым одновременно. Фюрер невольно задержался на тексте, пытаясь уловить общий тон по зрительному впечатлению. Письмо рождало доверие, и Гитлер перевёл взгляд на машинописный перевод:

«…Во время нашей московской встречи, – писал Сталин, – мы говорили о том, как полезно было бы более близкое Ваше знакомство с нашей страной. Текущий период характерен определенным затишьем. В то же время советско-германские отношения приобретают все больший размах, и мы могли бы их существенно разнообразить.

Я полностью отдаю себе отчет в том, что задолжал вам, господин рейхсканцлер, с ответным визитом, но обязательно верну этот долг. Однако в данной ситуации я полагаю, что в наших общих интересах с этим немного повременить. Тем не менее я и Вячеслав Молотов очень рассчитываем на то, что вы сможете найти время для новых личных наших переговоров. Летнее время дает также отличную возможность познакомиться с Ленинградом и его архитектурными ансамблями – что, как мне кажется, было бы для Вас особенно интересным.

Вячеслав Молотов имеет полномочия обговорить все конкретные детали в случае получения Вашего согласия…»

Гитлер посмотрел на дату под подписью и задумался. Похоже, русские приглашали его к новому туру, и то, что это личное послание Сталина пришло всего через месяц после их встречи, говорило, что тут может быть что-то серьезное… Непривычный для Молотова хитрый блеск глаз тоже чего-то да стоил. Сам тонкий психолог и актер, Гитлер умел замечать и оценить нюансы. И тут он видел, что Молотов не играл, а сознательно позволил себе немного расслабиться и приоткрыть забрало непроницаемой сдержанности.

Молотов смотрел дружелюбно, и вдруг Гитлеру пришла в голову простая мысль. Молотов и Сталин хотят дать понять ему, что он интересен им не только как лидер новой Германии, но и как человек. Что они готовы идти в своем партнерстве далеко. Он вспомнил восторженную реакцию Риббентропа, вернувшегося из Москвы в конце августа 39-го года после заключения Пакта. Риббентроп тогда искренне восхищался простотой и сердечностью атмосферы в сталинском окружении.

Вспомнил он и свои впечатления – Брест, Москву…

И Гитлер, так же глядя Молотову прямо в глаза, сказал:

– Danke… Я приеду в Россию опять.

Несмотря на то что это было сказано по-немецки, Молотов понял и коротко по-немецки же ответил:

– Gut.

= = =

На следующий день Молотов был уже в Риме… Дуче, надуваясь от гордости за то, что он не забыт, вёл себя очень любезно. И когда узнал, что ему предлагают встречу со Сталиным на празднике русского флота, тут же осведомился:

– Я желал бы прибыть в Севастополь с визитом дружбы на достойном такого события корабле… Скажем, на линкоре «Литторио»…

И дуче внимательно посмотрел на московского гостя.

Тот выдержал этот взгляд и просто ответил:

– Мы будем рады приветствовать итальянских моряков в столице советского флота так же, как и вас, господин Муссолини, и вас, господин Чиано, – он поклонился в сторону зятя дуче, – если, конечно…

– Если?..

– Если, конечно, удастся договориться с Турцией о проходе «Литторио» через Проливы…

Дуче задумался, но тут же оживился и сказал:

– Время, синьор Молотов, у нас ещё есть… И теперь оно работает, как мне представляется, на наш Четвёрной союз. Так что постараемся с турками договориться. Сообща… Вы согласны?

И Молотов ответил:

– Вполне!