Текст книги "Кремлевский визит Фюрера"

Автор книги: Сергей Кремлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 46 страниц)

Хильгер явно имел задание понять – чего же хотят русские и насколько далеко они готовы идти навстречу рейху. Но узнал он в этом смысле мало чего, хотя говорил долго и – как записал зам-торгпреда СССР в Берлине Бабарин в официальной записи беседы – «нарочито путано»…

Еще бы! Анастас Микоян был ведь не только гибким партийцем, но еще и «восточным человеком». Он выслушал Хильгера, заявил, что разговоры о немецких кредитах и прочем идут уже два года и приняли характер политической игры и что лично у него, Микояна, пропала охота и желание разговаривать по этому вопросу.

Под «занавес» визита Хильгера Микоян сообщил ему, что раньше стоял на точке зрения расширения экономических связей с Германией и ему хорошо известна германская промышленность, но заказы, мол, могут с успехом размещаться и в других странах – в Америке и Англии…

– Однако я обдумаю ваши мысли, господин советник, и в скором времени дам вам ответ, – закончил разговор Микоян.

А ЧЕРЕЗ полторы недели в Москву из Лондона приехал Стрэнг.

Глава 3
Лондон – Берлин – Москва – Токио (продолжение)

АНГЛИЯ конца тридцатых годов даже в своей элитной части была далеко не однородной.

Часть деловых кругов Сити, духовенство, политики типа Болдуина стояли за рейх.

Часть элиты была склонна к традиционной для Англии политике баланса сил и уже поэтому к рейху относилась холодно.

И просто-таки враждебно к нему относилась наднациональная (по сути – антинациональная) часть элиты, где были сильны масоны, евреи, часть церкви… Об этой части надо бы сказать пару отдельных слов…

В 1937 году Бланш Дагдейл, племянница умершего в 1930 году знаменитого Артура Джеймса Бальфура – консерватора, лорда, графа, сотрудника Солсбери, Дизраэли и Ллойд-Джорджа, опубликовала ряд бумаг покойного дяди.

Проживший восемьдесят два года, Бальфур имел биографию более чем насыщенную и чуть ли не полвека играл в английской политике роли первостепенные. Однако в истории он остался известным, пожалуй, прежде всего как автор декларации Бальфура 1917 года – проекта создания в Палестине «еврейского национального очага». Эта декларация – собственно, письмо министра иностранных дел лорда Бальфура другому лорду, банкиру Ротшильду—была опубликована 2 ноября 1917 года, а позднее ее включили в английский мандат на Палестину. Для человека, которого Дизраэли брал с собой в Берлин еще в 1878 году, такой шаг был вполне в его духе.

Племянница пошла в дядю и стала лидером неевреев-сионистов, выступавших за создание в Палестине еврейского национального государства. Этих страдальцев за «избранный» народ именовали gentile Zionists. В английском языке слово «gentile» имеет минимум три значения: библейское «нееврей», американизм «не мормон» (очень показательное сходство!) и редко употребляемое в смысле «язычник»…

В русском языке это понятие равнозначно ныне популярному слову «гой»…

Так вот, подобных проеврейских «гоев»-неевреев среди английских «хозяев жизни» хватало – как, впрочем, и непосредственно евреев… Был среди них («гоев») упоминавшийся мной Леопольд Эмери – ближайший долголетний соратник не кого иного, как Уин-стона Черчилля… Был и сам Черчилль…

Быть в то время дружным с «избранным народом» уже автоматически означало быть дружным с элитой США. А дружба с этой элитой автоматически превращала элитного представителя любой нации в человека, принципиально пренебрегающего подлинными национальными интересами своей Родины. Ведь у Золотого Интернационала нет отечества!

Однако не все в Англии мыслили так, как сэр Артур, сэр Леопольд и сэр Уинстон. Были в Англии и национально мыслящие лорды, промышленники, политики, банкиры, епископы…

Собственно, весьма лоялен был к рейху и сам король Эдуард VIII. Именно поэтому (а не потому, что он женился на дважды разведенной американке Уоллис Симпсон, в девичестве Уорфилд) ему пришлось отречься от престола в пользу своего брата Георга VI.

Конец тридцатых годов становился моментом истины для многих стран, да и для мира в целом. Понимал это кто-либо или нет, но вопрос стоял так: что будет иметь человечество в перспективе – разрушительную наднациональную гегемонию, прикрытую фиговым листиком звездно-полосатого флага, или созидательное мировое содружество государств, сумевших избежать главного – мировой войны.

В Лондоне были люди, это хорошо осознававшие – пусть и с позиций национально-капиталистических. Они-то и пытались обеслечить сотрудничество с рейхом, а не войну с ним. Наиболее же рациональным рычагом представлялся экономический… Были такие люди и в Берлине…

17 и 18 октября 1938 года в Англии находилась германская экономическая делегация во главе с заведующим референтурой по Великобритании отдела экономической политики аусамта Рютером.

18 октября с ним пожелал встретиться главный экономический советник английского правительства с 1932 года сэр Фредерик Лейт-Росс (Ли-Росс). Надо сказать, что в историографии эта фигура освещена скупо – скорее всего именно по причине ее конструктивности и крупности (с началом той войны, которой он стремился избежать, Лейт-Росс был назначен генеральным директором министерства экономической войны).

Так вот, сэр Фредерик, Рютер и ответственный сотрудник германского Министерства экономики фон Зюскинд-Швейди расположились в посольских креслах, и Лейт-Росс начал с того, что посетовал на трудности с розыгрышем облигаций австрийского займа (рейх отказался принять на себя внешние долги бывшего австрийского правительства)…

Потом поговорили о том о сем, но вскоре Лейт-Росс перешел к сути:

– Все вышесказанное имеет для меня второстепенное значение. Есть вопросы намного более важные… В Мюнхене господин Гитлер имел беседу с премьер-министром о германо-английском сотрудничестве в будущем, и господин Чемберлен придавал большое значение той декларации, которую они тогда подписали с господином рейхсканцлером.

Рютер внимательно слушал, а англичанин развел руками:

– Увы, премьер-министр разочарован тем, что немецкая сторона до сих пор не оценила по достоинству значения этой мюнхенской декларации… В своей речи в Саарбрюккене ваш фюрер ее даже не упомянул…

Если быть точным, то 9 октября в Саарбрюккене фюрер говорил об Англии как раз много, но вылил на нее ушат презрения, сравнив позицию Британии с положением гувернантки. Он жаловался на враждебность британского общественного мнения и жестоко атаковал оппозицию «черчиллевцев» Идена, Даффа-Купера и самого Черчилля… И тут он был, конечно, прав, потому что «гои»-«черчиллевцы» вели дело к войне, нужной Штатам и Золотому Интернационалу, а не к миру, нужному Европе…

Помня все это, Рютер слушал собеседника по-прежнему внимательно, и Лейт-Росс, многозначительно взглянув на него, сообщил как бы невзначай:

– Сейчас в Лондоне случайно находится Ван-Зееланд, и было бы интересно знать, как в Германии относятся к его плану?

– В Германии, как и в других странах, его не сочли подходящей основой для обсуждения… Хотя там и не все так уж плохо, – ответил Рютер.

Тут надо кое-что пояснить… Ван-Зееланд был премьер-министром Бельгии в 1935 – 1937 годах, имел репутацию умеренного, но Россию не любил, как ее вообще не очень-то любили в Бельгии, потерявшей в России после революции немалые вложения.

Уйдя в отставку, Ван-Зееланд (считается, что по просьбе английского правительства, а там кто его знает) подготовил доклад о возможном экономическом сотрудничестве между США, Англией, Францией, Германией и Италией…

Отсутствие в этом списке России и Японии было весьма красноречивым – как и присутствие Соединенных Штатов. Впрочем, план Ван-Зееланда внешне был для немцев привлекателен уже тем, что предусматривал возможность предоставления им кредитов, но… Но – через Банк международных расчетов, то есть под контролем США.

Гитлеру это было уже не с руки…

А теперь вернемся в германское посольство в Лондоне…

Лейт-Росс настаивать на обсуждении плана Ван-Зееланда не стал. Думаю, отрицательный ответ немца его даже устроил. И далее он сказал вот что:

– Господа! У каждой из европейских стран есть сходные трудности, решение которых собственными силами отдельно взятого государства вряд ли возможно…

Рютер осторожно склонил голову, ожидая, что же последует дальше…

– При этом о развитии политического сотрудничества можно думать только в том случае, если оно базируется на совместной экономической политике, – заявил сэр Фредерик.

Обращу внимание уважаемого читателя на занятное обстоятельство… Если в Москве немцам говорили, что для экономического сотрудничества нужна политическая база, то в Лондоне им говорили обратное – экономика поможет политике. Что самое грустное – и Москва, и Лондон были правы. Берлину действительно нужно было уладить политические разногласия с Россией и экономические – с Англией, чтобы в Европе установился прочный мир.

И далее Лейт-Росс окончательно стал говорить открытым текстом:

– Именно перед лицом постоянно укрепляющейся экономики Соединенных Штатов Америки экономике Европы грозит серьезная опасность, если четыре державы, вместо того чтобы сотрудничать, будут выступать друг против друга… Нашим представителям надо поскорее встретиться для совершенно непринужденной беседы на эти темы…

В этих словах Лейт-Росса содержалась, собственно, программа европейского мира – если бы вместо пятого отбрасываемого участника, «штатовского», в компанию было бы решено пригласить Россию.

Но если бы предложение англичанина реализовалось, четыре великие европейские державы просто не смогли бы ее игнорировать!

Так что тут было о чем подумать…

Рютер, выслушав все это, сказал:

– Уже то, что мы здесь, доказывает лояльную позицию Германии. Что же до ваших последних предложений, то мы их передадим в Берлин и надеемся, что вскоре сможем сообщить вам, сэр Фредерик, готово ли германское правительство вступить первоначально в неофициальные совместные переговоры с тремя другими великими европейскими державами…

И процесс пошел…

В ноябре 1938 года в Лондоне гостил представитель Рейхсбанка Винке, и 6 ноября заведующий экономическим отделом Форин Офис Эштон-Гуэткин предложил ему рассмотреть вопрос о крупных английских кредитах Германии. А в середине декабря уже сам президент Рейхсбанка Яльмар Шахт нанес «частный» визит своему другу – управляющему Английским банком Монтегю Норману.

Одновременно в Лондоне начались переговоры между «Рейнско-Вестфальским угольным синдикатом» и «Угольной ассоциацией Великобритании»… Обсуждался, как всегда в таких случаях, раздел сфер влияния.

Наступил год 1939-й…

В феврале в Лондоне было объявлено о предстоящей в середине марта поездке в Берлин министра торговли Англии Оливера Стэнли и министра внешней торговли Роберта Хадсона. (Впрочем, предполагалось, что Хадсон заедет и в Москву, что он позднее и проделал.)

В то время послом Германии в Лондоне был Герберт фон Дирксен. 20 февраля он направил в аусамт письмо, первую половину которого стоит процитировать почти полностью: «Поездка английского министра торговли Оливера Стэнли в Берлин имеет значение, выходящее за рамки обсуждения текущих экономических вопросов. Она осуществляется в то время, когда Англия стоит перед трудными решениями в области своей торговой политики в целом…

Короче говоря, перед британским правительством стоит следующий вопрос: должна ли английская торговая политика тащиться на буксире у Соединенных Штатов или же ей следует попытаться сохранить свою независимость с помощью более тесного сотрудничества с Германией и соответственно с Европой?

Эта альтернатива возникла в результате американского давления на Англию и общей нестабильности мирового хозяйства. Еврейские финансовые магнаты в Соединенных Штатах хотят заставить Англию идти вместе с Америкой и удержать Англию от сотрудничества с тоталитарными государствами.

Британское правительство стремилось до сих пор сохранять свою экономическую независимость. Об этом свидетельствуют его энергичные меры по защите английской валюты от американских маневров и против утечки капитала в Америку.

Однако успешное продолжение этого сопротивления представляется возможным лишь в том случае, если тяготеющая над Европой экономическая нестабильность и недостаток доверия будут заменены более благоприятной атмосферой и созданием новых производственных возможностей…»

Спрашивается: как должна была вести себя «гоевская» «британская» элита с учетом изложенного Дирксеном (а он писал чистую правду!)?

Впрочем, до поры до времени все шло так, как этого хотела национально мыслящая часть британской элиты. Ежегодный обед англо-германской Торговой палаты прошел весьма и весьма тепло. Со стороны Германии на нем был глава экономического отдела МИД доктор Вайль. Со стороны Великобритании – Стэнли и Хадсон. .

А 15 и 16 марта 1939 года в Дюссельдорфе состоялась конференция «Федерации британской промышленности» и «Союза германской промышленности» («Имперской промышленной группы»).

И это был пик достижений сил мира в Европе. Увы, именно пик, удержаться на котором Европе не удалось…

15 марта сторонами было подписано Совместное заявление «Федерации британской промышленности» и «Имперской промышленной группы» («Дюссельдорфское соглашение»). И это был манифест не двух экономических объединений двух стран, а декларация мира между этими странами.

Лондонский журнал «Экономист» назвал дюссельдорфские переговоры «беспрецедентными в истории в смысле масштабов».

Действительно, впервые со времен кайзеров Вильгельма Первого и Вильгельма Второго, Бисмарка, Мольтке-старшего и Мольтке-младшего, со времен Дизраэля Биконсфилда, Солсбери, Розбери, Асквита, Ллойда Джорджа и вереницы других английских премьеров Британская империя становилась на путь не сдерживания Германии, а долговременного сотрудничества с ней.

Для СССР это означало бы мир на ближайшие годы, если не навсегда. Окончание планового перевооружения Красной Армии одним из лучших в мире оружием приходилось на 1942 год. К концу этого года РККА получила бы по нескольку тысяч танков «Т-34», «KB», «катюш», новых истребителей, штурмовиков, бомбардировщиков. И после этого в оборонительной войне мы были бы непобедимы!

Сложно сказать – смог ли бы фюрер при альянсе с Англией мирно решить польскую проблему, но это было вполне возможно. При этом ценой нашей лояльности к таким его устремлениям могло стать согласие Германии на передачу нам Западных Украины и Белоруссии.

Мог ли допустить это Золотой Интернационал?

Ответ очевиден. К тому же прямо в день подписания Дюссельдорфского соглашения Гитлер дал и повод – в Прагу вошел вермахт.

И вся «английская» пресса тут же завопила об «империализме» немцев. Мол, присоединение семи миллионов людей другой национальности к рейху– это акт не национального объединения, как раньше, а акт империалистический. На страницах прессы крупнейшей колониальной империалистической державы мира весь этот шум и гам выглядел, мягко говоря, странно.

Да, то, что проделали немцы с чехами, было не самым красивым поступком, но чехи давали к тому основания. И, во всяком случае, не англичанам было тут возмущаться…

А вот же…

Визит Стэнли и Хадсона отменили.

Впрочем, как писал позднее Дирксен, Чемберлен в Палате общин и Галифакс в Палате лордов сделали заявления, осуждающие акции Гитлера, но не продемонстрировали никаких фундаментальных изменений в проводимой ими политике по отношению к Германии.

«Вскоре, однако, – вздыхал далее Дирксен, – непреодолимая сила британского общественного мнения потащила за собой правительство…»

Что ж, источником «общественного мнения» в «демократических» странах является пресса. А прессой в Англии, как и в Штатах, управляли прежде всего или сами евреи, или их доброхоты. Так что именно эта пресса быстренько отбуксировала британское правительство на тот фарватер, который вел Англию в направлении США…

Гитлер к идее альянса с Англией относился тогда уже скептически, возможно потому, что уже мало сомневался в том, что англофранцузы планируемое вторжение в Польшу ему не простят. А на это Гитлер уже психологически почти решился, и если бы он обеспечил себе нейтралитет (как минимум) России, то колебаниям окончательно пришел бы конец.

Не мог он и оставить в боку рейха чешскую «занозу». Так что дюссельдорфские перспективы были опрокинуты и его действиями, но они-то не имели целью порвать с Англией. Секретные англо-германские переговоры о разделе мировых рынков шли с мая по август!

Нет, «Дюссельдорф» торпедировали «черчиллевцы». Недаром же их лидер в свое время был первым лордом адмиралтейства и своим странным бездействием фактически запрограммировал гибель «Лузитании». А уж эта гибель стала одним из поводов для вступления в Первую мировую войну ее подлинного творца – Соединенных Штатов Америки…

Экономика и политика в капиталистическом мире не то что взаимосвязаны, а скорее взаимно запутаны. Но запутаны они для взгляда лишь постороннего, поверхностного, непосвященного…

Вот, скажем, та же судетская проблема… Ведь на нее можно посмотреть и с нетрадиционной точки зрения…

На передаче националистической Германии Судетской области настаивала та часть французских финансистов и промышленников, которая была связана с банком еврея Лазара. Крупным акционером германского химического треста «Aussiger Verein» был один из главных чешских капитулянтов, чешский министр Беран, и этот трест был связан с химическим концерном, одним из главных акционеров которого был Чемберлен…

Таков вот мир Капитала, не имеющего национального отечества и принципиально занимающего позицию космополита. А как там было в мире рабоче-крестьянском?

31 МАЯ 1939 года Молотов на сессии Верховного Совета СССР сделал доклад «О международном положении и внешней политике СССР»…

Уже в начале своей речи он сообщил депутатам, что последние изменения в международной обстановке «с точки зрения миролюбивых держав значительно ухудшили» его.

В агрессивные державы была записана Италия, поскольку она аннексировала Албанию, но прежде всего – Германия, которой поставили в счет Судеты, Мемель и то, что она «пошла дальше, просто-напросто ликвидировав одно из больших славянских государств – Чехословакию».

Как на факты прискорбные Молотовым было указано на отказ Германии от морского соглашения с Англией и выход немцев из пакта о ненападении между Германией и Польшей.

Заключенный неделю назад итало-германский «Стальной пакт» Молотов оценил как наступательный и тоже агрессивный.

Англия и Франция (а мимоходом и США) были зачислены докладчиком в «неагрессивные демократические державы», и было много сказано о том, что с ними СССР ведет и намерен вести переговоры с целью организации сотрудничества «в деле противодействия агрессии».

Однако было сказано и так:

– Мы стоим за дело мира и за недопущение дальнейшего развертывания агрессии. Но мы должны помнить выдвинутое товарищем Сталиным положение: «Соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками».

Только две европейские страны привыкли на чужом горбу въезжать в рай – Англия на протяжении многих веков, а Франция – чуть менее. И последний раз эти «демократические» державы успешно загребали жар именно руками России – в Первой мировой войне…

Поэтому в докладе Молотова присутствовал и следующий пассаж:

– Ведя переговоры с Англией и Францией, мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей с такими странами, как Германия и Италия…

Торговое соглашение на 1939 год с Италией ко времени произнесения речи было уже подписано… Соглашение с Германией задерживалось, ибо, как мы знаем, тот же Молотов заметил немцам, что вначале надо заложить политическую его базу…

И тут все еще было впереди, хотя на все развитие ситуации от сдержанной холодности до полного решения всех вопросов – как политических, так и экономических – оставалось всего-то три месяца.

ПОСЛЕДНЯЯ часть доклада Молотова касалась наших отношений с Японией… В то время уже давно истек срок японо-советской рыболовной конвенции 1928 года, заключенной на 8 лет. После 1936 года мы конвенцию год за годом краткосрочно продлевали. Однако японские районы промысла постепенно сокращались – ведь даже в 1938 году их было в наших водах ни много ни мало, а 384 участка.

А японцы настаивали на новой конвенции – для них еще более выгодной. И ссылались при этом на… Портсмутский русско-японский договор 1905 года.

Тут были фатально связаны экономика и политика, замешанные на наследии Русско-японской войны начала века. Тогда Россию и Японию – потенциально дружественные и взаимодополняющие дальневосточные державы – стравили по той же схеме, с теми же целями и те же силы, что стравливали и стравили в Европе Россию и Германию. Тогда много постарался и верный слуга врагов России Витте, проведя по территории Северной Маньчжурии злополучную КВЖД – Китайскую восточную железную дорогу.

С тех пор так оно и пошло – цари с «виттами» кашу заварили, а расхлебать ее никак не удавалось даже сталинскому Политбюро… Уж очень круто она была сварена, да еще и очень ядовито посыпана англосаксами, а также и еврейскими банкирами Америки во главе с Якобом Шиффом из финансовой группы «Кун, Леб и К°».

Не стоило, впрочем, все списывать только на кунов и лебов – в Японии хватало и собственных провокаторов. В 1931 году японский посол в Москве Хирота (будущий премьер «халхин-голской» поры) уверял свой генеральный штаб, что «нужно занять решительную позицию по отношению к Советскому Союзу, приняв решение воевать с СССР в любое время, когда это окажется нужным…»

При этом Хирота пояснял: «Однако целью должна быть не столько защита от коммунизма, сколько оккупация Дальнего Востока и Сибири».

У военных был такой же взгляд на вещи, и военный министр Араки в 1933 году на совещании губернаторов префектур заявил: «Япония должна неизбежно столкнуться с Советским Союзом. Поэтому для Японии необходимо обеспечить себе путем захвата территории Приморья, Забайкалья и Сибири».

В СССР тогда, после одного из дальних перелетов Владимира Коккинаки были популярны стихи:

 
Если надо, Коккинаки
Долетит до Нагасаки
И покажет всем араки,
Где у нас зимуют раки.
 

Но кроме Араки и аракистов, в Японии всегда были влиятельные люди, мыслившие прямо противоположно. В двадцатые годы одним из них был граф Симпэй Гото. Скончавшись в 1929 году семидесяти двух лет от роду, он в ранге министра иностранных дел в 1918 году организовывал интервенцию в Россию, в начале 20-х был мэром Токио и ректором Университета Такусёку, а в 1923 году– министром внутренних дел.

Немало поспособствовав установлению с СССР дипломатических отношений, был с 1925 года президентом советско-японского общества культурной связи.

В 1923 году в Токио приезжал – официально для лечения – советский эмиссар Абрам Иоффе, и Гото передал с ним письмо Чичерину, где имелось много интересных мыслей, например:

«Сейчас пришло время, когда уже не только образованные круги, но и широкие слои населения вполне осознали… что добрые взаимоотношения между Японией и Россией… служат… основой мира на востоке Азии… Больше всего я желаю, чтобы наши дружественные взаимоотношения послужили основой для благополучия всего человечества. Именно японцы и русские должны питать полную уверенность в том, что они могут объединить восточную и западную культуру и тем самым устранить существовавшее до сих пор затруднение в жизни народов».

Конечно, в этом письме между строк читалось и желание договориться за счет Китая, но была в нем та рациональная суть, усвоив которую Япония могла бы избавиться в будущем от немалого числа больных проблем.

Увы, линия Гото не реализовалась…

К началу тридцатых Япония активно внедрялась в Китай, а Маньчжурию попросту оккупировала, создав там позднее марионеточное государство Маньчжоу-Го… В июле 38-го года в районе озера Хасан почти две недели шли бои между японскими и советскими войсками из-за двух высоток– Заозерной и Безымянной, якобы принадлежавших этому «государству»…

Высотки остались нашими – хотя маршал Блюхер проявил себя далеко не лучшим образом, к тому времени больше интересуясь спиртными напитками, чем штабными разработками…

Но высотки – это была так, мелочь. Главное было в рыбе… В рыболовной концессии…

Поздней осенью 1938 года, 28 ноября, еще нарком Литвинов принял японского посла Того, и состоялся долгий и резкий разговор. Свою бездарную, беззубую – в отношении «демократических держав» – европейскую линию поведения Литвинов компенсировал жесткостью линии с японцем.

– Господин посол, – нарком был сама чопорность и официальность, – я имею ответ моего правительства и сообщу его вам. Мы будем говорить о конвенции, но– не только о ней… Каждый раз, когда заходит речь о конвенции, вы ссылаетесь на Портсмутский договор. Что ж, берем его и смотрим, о чем он говорит… Литвинов надел очки и прочел:

– Статья девятая гласит, что правительство бывшей царской империи обязуется – далее прямо по тексту: «войти с Японией в соглашение в видах предоставления японским подданным прав по рыбной ловле вдоль берегов русских владений в морях Японском, Охотском и Беринговом…»

Литвинов снял очки и вопросил:

– Где же здесь сказано что-то о количестве и условиях сдачи внаем участков лова? Ясно, что и то и другое должно быть предметом полюбовного соглашения путем отдельных переговоров.

Того угрюмо молчал, ибо возразить-то ему было нечего.

Поэтому Литвинов торжествующе продолжил свой монолог, в котором каждая мысль прихлопывала японские претензии не хуже, чем ловкая хозяйка прихлопывает мухобойкой назойливых мух в квартире:

– Японское правительство в последние годы вообще часто упоминает Портсмутский договор, но само его то и дело нарушает… В Портсмуте вы обязались не иметь в Маньчжурии войск, кроме охраны железной дороги по пятнадцать человек на километр. А вы Маньчжурию оккупировали и держите там огромную армию.

Того молчал…

– По статье одиннадцатой Япония обязалась не возводить никаких укреплений и военных укреплений на Сахалине и прилегающих к нему островах. А сейчас вы начали чинить препятствия свободному плаванию советских судов в проливе Лаперуза, ссылаясь на имеющиеся там военные зоны. Но если там нет укреплений, то какие там могут быть военные зоны?

Литвинов сделал паузу, потом прибавил:

– Я уже не говорю о нарушении ваших обязательств по платежам за КВЖД…

Он вновь помолчал, но молчал и японец, и, нарушая эту обоюдную тишину, Литвинов раздраженно заявил:

– Мы не можем считать терпимым такое положение, при котором японское правительство, нарушая свои собственные обязательства в отношении СССР, настаивало бы на выполнении советским правительством своих обязательств и тем более на удовлетворении требований Японии, выходящих за пределы этих обязательств. Я уполномочен передать, что Советское правительство не находит возможным приступить к переговорам о заключении новой рыболовной конвенции на длительный срок раньше, чем японское правительство не выполнит по крайней мере своего обязательства в отношении платежа по КВЖД… Мы готовы в доказательство своей доброй воли заключить лишь временное соглашение на один год…

Того наконец разлепил склеенные долгим молчанием губы, и – возможно, потому, что язык его долго пребывал в бездействии – речи его были весьма невнятными и лукавыми:

– Я рад, что на наши предложения имеется ответ. Я надеялся, правда, что он будет кратким и ясным. Но оказалось, что он длинный и содержит комментарии. Я разочарован таким ответом и думаю, что мое правительство тоже будет разочаровано. Вы цитировали Портсмутский договор. Но в нем сказано, что советское правительство предоставляет права японским подданным. А значит, их основные права признаны. В конвенции же говорится, что она будет продлеваться, когда истечет срок ее действия.

Того слепил губы, вздохнул и вновь их разлепил:

– По вопросу о нарушении обязательства не держать войск в Маньчжоу-Го. Япония и Советский Союз обязались иметь войска для охраны железной дороги в ограниченном количестве, но поскольку Советский Союз дорогу продал, то больше не существует объекта, который надо охранять.

Литвинов мог бы ответить Того, во-первых, что по Портсмутскому договору брали на себя обязательства царское правительство и Российская империя, а не Советское правительство и Советский Союз… Что конвенция не должна продлеваться, а может продлеваться в случае обоюдного согласия… Что если нет объекта, который надо охранять, то войск в Маньчжурии – по букве Портсмутского договора – вообще быть не должно.

Но местечковый остряк Макс был скор на слово только для отповедей немцам. И он просто заявил, что более не считает нужным останавливаться на толковании старых договоров, а срок новых закончился, и надо исходить из этого…

В итоге после сорокаминутной беседы стороны распрощались, друг другом весьма недовольные.

В Японии стали призывать к войне с СССР. Сотрудников советского полпредства в Токио на улице тут же окружал конвой из двух-трех полицейских. Они сталкивали их с тротуара, мешали переходить улицу… Сзади ехал автомобиль, пугая наездом и дудя в сигнал. А рядом еще обязательно вышагивали несколько японцев в цивильном – свистя, оскорбляя и смеясь…

Да, японцы – народ вежливый. Но японцы, движимые приказом, руководствуются уже не нормами приличного поведения, а приказом…

Начавшиеся в декабре 38-го года переговоры шли туго, 14 февраля 1939 года нижняя палата японского парламента фактически дала правительству карт-бланш на использование против СССР военной силы.

В ответ Москва заявила, что СССР будет рассматривать попытки «свободного лова» в советских водах как нападение на Советский Союз со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Мукден и Цусима вдруг оказались почему-то забытыми. 2 апреля 39-го года Токио подписал протокол о продлении рыболовной конвенции на один год на советских условиях.

Конфликт был временно улажен, но далеко не ликвидирован… И в последний день весны 39-го года, в преддверии жаркого в метеорологическом и – особенно – в политическом отношении лета, Председатель Совета Народных Комиссаров и народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Молотов с кремлевской трибуны заявлял:

– Кажется, уже пора понять кому следует, что Советское правительство не будет терпеть никаких провокаций со стороны японо-маньчжурских воинских частей на своих границах. Сейчас надо об этом напомнить и в отношении границ Монгольской Народной Республики… Мы серьезно относимся к таким вещам, как договор взаимопомощи… Я должен предупредить, что границу Монгольской Народной Республики, в силу заключенного между нами договора о взаимопомощи, мы будем защищать так же решительно, как и свою собственную границу…