Текст книги "Кривая империя. Книга 4"

Автор книги: Сергей Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

3. Первое мая только мы вдвоем праздновали официально и государственно. Наши «5-А» и «5-Б» классы так рядом на демонстрациях и шли.

4. Соответственно, крупную частную собственность мы и там и там успешно национализировали.

5. Обе страны решительно строили социализм. Наши – интернациональный, всемирный. Немцы – чуть поуже – национальный. Оно и понятно, откуда им было других наций взять?

6. Главное, что корни идеологические у нас были общие. Мы их долбили наизусть в школах всех ступеней и на пенсионерских курсах повышения эрудиции. Вот эти источники и авторы:

6.1. Общее арийское происхождение – ревниво присваиваемое немцами и интимно подразумеваемое нашими (Атилла, гунны, тибетско-малоазиатский вектор славянского пришествия).

6.2. Тонкая, почти позабытая христианская подоплека.

6.3. Немцы: Маркс, Энгельс, Гегель, Фейербах и др.

6.4. Русские: Бакунин, Плеханов, Кропоткин, Ульянов и др.

Когда потом мы встречались на Эльбе и в других местах с нашими «союзниками», оказывалось, что с ними у нас противоречий и несовпадений гораздо больше! Все эти американцы, англичане и французы в своих фильмах были какими-то ударенными по голове, блаженными, странными, развязными, болтливыми. Не то что немцы.

Так что, здравый смысл подсказывает нам накануне очередного матча сыграть в любимую трибунную игру – составить символическую сборную мира. А чтоб ей было с кем играть, распишем сразу две сборных. Первую назовем по-манчестерски: «Marketing United», вторую – по-милански: «Fascio Internationale». Вот составы этих команд:

MU:

США, Англия, Канада, Австралия, Франция, Бельгия, Голландия, Дания, Норвегия, Швеция, Польша.

В запасе – Чехословакия, Финляндия, еще пара юниоров.

FI:

СССР, Италия, Германия, Австрия, Япония, Турция, Китай, Монголия, Испания, Португалия, Аргентина. – А! Не слабо?

В запасе – мексиканские остатки империи инков с могилой Троцкого, страны 1001 ночи, ливийско-тунисский Карфаген, черные полковники Греции, еще много кого.

Есть еще один мощный игрок – Израиль и его бесчисленные легионеры по всему свету, но это – штучка дорогая, перетащить ее на свою сторону добрым словом не получается, а покупать – никаких бабок не хватит. Оставим его вне игры.

Видно с первого взгляда, что сборные наши составлены правильно, однородно, тонкое понимание между игроками обеспечено.

Неудивительно, что эти сборные примерно так к очередной схватке и сформировались. Тем более нелепым кажется переход СССР в чужую команду.

Однако, при глубоком стратегическом анализе разъясняется и этот парадокс. Содружество торгашей потенциально прочно, – его объединяет бесконечная толкучка, рыночная перепасовка капиталов и товаров. А сборная идеалистов – явление временное, взаимозавистливое, обреченное на раскол, заряженное мощной разрывной энергией. Ибо наши конечные цели – создание собственных всемирных Империй – в единую, сборную цель не объединяются. Притворяться, что к этой цели можно идти во временном союзе, совсем уж наивно.

Вот Сталин и задергался. Вновь, как у Павла с Наполеоном у него с Гитлером возникла схема раздела мира.

Первые переговоры прошли успешно. Родство душ обозначилось четко. Обмен техникой, специалистами, сырьем шел интенсивно.

Нормально поделили и часть игрового пространства – Польшу, Прибалтику, юго-восток Европы. Но тут сбились с темпа. Никто никому не верил, каждый тянул на себя, подозрения перешли в заточку ножей, а там и драка завязалась между братьями гораздо более жестокая, чем между чужими людьми...

Давайте пофантазируем. Как мог бы выглядеть (а может и выглядел?) тайный сговор Сталина и Гитлера, двух крайних нападающих нашей сборной.

Нужно было им встретиться лично. В каком-нибудь курортном вольфшанце. Четко, цинично, конкретно сказать друг другу правду, что других союзников у нас с тобой Адольф быть не может. Что нужно нам Йозеф не есть, не спать, не голосовать и не маршировать, пока мы не сформируем такой союз, такой план, что ничего ихние черчили и чарльтоны нашим беккенбауэрам и мото-стрельцовым сделать не успеют. Атомная бомба у нас почти в кармане. Химическое оружие наготовлено на двойной мировой кайф, смертников – полки и армии.

Тут пора прерваться на обед с грузинским вином и баварскими колбасками. По пьянке каемся друг другу в прошлых грехах. Выкидываем Невского из святых, учреждаем несколько межправительственных наград: ордена «Тевтонский», «Ливонский», «Грузинский» трех степеней – одна, две и три звездочки.

Теперь наливаем дальше. Опыт наших прошлых Империй подсказывает гениальную мысль: Партия должна быть единой!

Название синтезируем: Интернационал-Социалистическая Рабочая Партия (чего? – Европы, Мира, Союза России, Германии и Белоруссии – пока не уточняем).

Срочно сажаем Рема, Бормана и недорезанных радеков из Интернационала... – да не в тюрьму, товарищ Сталин, не в тюрьму! – за послеобеденный стол переговоров! Пусть эти помилованные сливают недопитое и верстают протокол взаимного слияния партъячеек. Есть же у нас города-побратимы? Ростов, например, на Дону и Дюссельдорф. Вот пусть единый обком и создают.

Потом тонко, коварно, напряженно, поминутно консультируясь по прямому проводу, доверяя друг другу, но и проверяя этих друзей подколодных, составляем тайный-распротайный план первого упреждающего удара. Грузим гексоген бочками. Пункт назначения – Нью-Йоркский порт, Саутгемптон, Гавр-Дувр-Лувр. Дирижабли заполняем фосгеном и горчичным газом, пускаем по ветру. СС и ЧОН дают нам поголовье в несколько тысяч жертв мировой революции. Этих белокурых красавцев инфицируем сибирской язвой, чумой, холерой, венерианской заразой всякой и отправляем в свободный полет по ресторанным кухням, борделям и великосветским раутам обратной стороны.

Японских союзников только консультируем слегка. Их Перл-Харбор нам подходит. Китайцев строим в колонны под командой ротных берсальеров и общим руководством Франко: «По маршруту Марко Поло и Александра Великого ша-агом марш!», – только в обратную сторону...

А как делить лидерство-императорство? Ну, тут думать надо. Вопрос это архитрудный, но решаемый. Были же у нас в Византии парные императоры – Роман и Константин, например...

Можно еще много хорошего замыслить – с новенькой атомной игрушкой, например. Надо только следить, чтобы Вазисузбани не кончалось, да пронырливые арийцы галилейские не превратили вино обратно в воду...

Красивый мог бы выйти союз уродов. Но не вышел! Не получилось глубокого брудершафта. А получилась собачья свалка, не поймешь кого с кем, в которой ни у одной из сторон не было никаких перспектив. Произошло только взаимное уничтожение идейных числителей и философских знаменателей.

В итоге победила третья сторона – торгово-промышленные наблюдатели, неосмотрительно оставленные нами вне игры.

Но вернемся от высокой и грустной имперской поэзии к материалистической правде бытия.

После раздела Восточной Европы немецкий партнер устремился на запад и успешно сделал свое добермановское дело под столбик Эйфелевой башни. Это вам известно? Хорошо.

Мы по-идиотски в третий раз поперлись зимой в Финляндию. Это вы тоже помните?. Порядок. Дальше.

Тут нервы с обеих сторон не выдержали.

Брат Адольф просчитал-таки, что на бросок через Ла-Манш и Атлантику ему ресурсов не хватает. И вместо, чем попросить по-человечески, решил взять без спросу, где плохо лежит. Плохо ресурсы и по сей день лежат известно где.

Брат Йозеф тоже просчитал, что брат Адольф сгорит на днях или раньше. И шкуру его социалистическую поделят сырники и сметанники. А шкура эта нам очень бы пригодилась. Нам ее цари наши – Чингисхан и Батый, – не дойдя до Эльбы, завещали.

В братских генштабах возникло встречное движение картежных мастей – красных и черных стрел. И хотя бы Максим Максимович Исаев, Рихард Зорге, германские шпионы среди поволжских немцев и московских сидельцев не настучали куда следует об этих планах своей онанимной морзянкой, так может ничего бы и не случилось. Но настучали. Пошла игра на опережение: тевтонские свиньи (не обижайтесь, deutschen Genossen, свиньи – в смысле армейского построения) нацелили пятачки в привычном новгородском направлении; наши спартаковцы и армейцы тоже приготовились выполнить отработанное забегание до Берлина, а там поглядим.

Далее все происходило, как по-писанному. А также – по-зазубренному, по-кинопрокатному, по-газетно-репродукторному.

Коварный враг ровно в четыре часа утра воскресенья, когда все наши дрыхли после субботнего приема на грудь, разбомбил к чертовой бабушке все, о чем знал или подозревал. И подумал сгоряча, что аллес капут. Что никто не встанет на защиту неласковой нашей Родины-матери.

А хрена не хотел?

Только завопило в репродукторах: «Вставай, страна огромная!», как она и встала. Не догадывался враг, что у нас встает даже существительное женского рода, не говоря уж о среднем и мужском. Так что, совершенно неожиданно для теплолюбивых наследников Готфрида Бульонского и Ульриха фон Юнгингена у нас и встал, и встала, и встало. А где не встало, там подняли и поставили – в строй, к станку, к стенке. Получилось поголовно. Но как-то двояко...

Время это – военно-отечественное, как на грех случилось незадолго до рождения автора этих строк. И стал он, родившись, смотреть в телевизор, на киношную простынку, в книжку. А еще стал распрашивать всех своих родных (кто жив остался), а за что у тебя, дедушка эта звездочка да вот эта медалька с танком? «За отвагу», внучек. А много ты, дедушка, немцев убил? Молчание. А немцы плохие? Молчание. А ты на войну добровольцем пошел? Молчание. А ты никого-никого не боялся? Боялся. А кого? – немцев? Всех...

Двоякость поразила автора примерно такой тихой сапой.

Вот, смотришь ты телевизор, кино в родном клубе, читаешь рассказы и романы про войну, слушаешь на классном собрании лично тобой обнаруженных ветеранов, – и выходит, что проснувшись на рассвете 22 июня 1941 года, все просто галопом бежали в сельсоветы и военкоматы, чтобы занять очередь на войну. Кто опоздал, те пролезли на фронт без билета.

Тогда ты откладываешь книжки и дергаешь ветерана за пиджак: «Скажи —ка дядя...».

Дядя по инерции выпаливает: «Нас подняли по тревоге в три утра, и мы ринулись форсировать ледяную Свирь с именем Сталина!»...

Ты смотришь на дядю жалобно...

Он успокаивается и признается, что очень страшно было.

Потом ты подрастаешь и наливаешь дяде двойную наркомовскую дозу студенческого самогона «Чистая слеза».

Вот слеза и течет. И кается дядя, что было ему не просто страшно, а жутко до онемения. И не пошел бы он ни на какую войну, да война казалась милее тыловых начальников. Так что, раскидывай сам, пока голова цела, где сподручнее подыхать...

Но были среди моих собеседников и шкурные карьеристы – эти напористо маршировали по чужой крови – подсобрать орденов. Их не брали ни самогон, ни баня. Но мысль штабная отчетливо светилась в белесых от пара и водки глазах.

Были и дурачки безголовые, смертельно одураченные (зомбированные по-нашему) пацаны. Их 1925-й год рождения после войны стал музейной и даже кладбищенской редкостью.

А таких, кто с точным пониманием, целей, средств, интересов и последствий, с осмысленной ненавистью к врагу пошел бы и победил, увы, не встретилось автору. Небось погибли все, или не родились вовсе.

Однако, Война началась, продолжилась не так уж долго – не Столетняя она была, не Семилетняя, – и закончилась большой, несметной, немерянной кровью и великой Победой. Откуда ж эта Победа взялась? А оттуда, что создал наш Император страшный запас прочности в непобедимом своем народе, сковал его одной цепью, связал одной условно-досрочной целью, бросил в огонь и на лед. СМЕРШ и заградотряды, контрразведка и особые отделы, самоубийственная партизанщина, беспросветные трибуналы для рядовых и генералов, казни перед строем и в темноте подвалов, – все эти моральные и материальные стимулы, гениально объединенные нашим Вождем, так удачно легли на наш природный азарт, так ловко подогрели наше врожденное бездумное самопожертвование, что на Победу мы были просто обречены!

Победил бы в этой войне изнеженный народ соседней Европы?

А он и не победил.

Победил бы затюканный народ царской России?

Хрена! Скорее бы с эсэсовцами забратался. Невпервой.

А мы победили. Слава нам!

Было у нашей Победы два главных свойства: 1) Всемирно-историческое значение и 2) Незабываемость.

1) Всемирно-историческое значение формулируется так: «Советский народ под знаменем ленинской коммунистической партии, под руководством великого Сталина раздавил фашистскую гадину и спас народы Европы и всего мира от порабощения». Мне кажется, что всемирно-историческое значение действительно имеется. Но состоит оно не в предотвращении «фашистского ига», – нас такой ерундой не испугаешь, мы этих иг перетаскали и не сосчитать. Одно татарское нам 250 лет шею терло-не-перетерло. А спасли мы мир от реальной катастрофы.

Победи нас Гитлер...

Впрочем, как бы он нас победил? Ну, взял бы Москву. Бери, не жалко, смотри не подавись.

Ну, дошел бы до Урала. Ну, а дальше-то что?

Мы бы его замазаили, засусанили, да и попрятались.

Союзники наши испугались бы сибирских ресурсов конкретно, пошли бы в бой непонарошку...

Но тут Сталин восстал бы из лесного гроба, помирился с Гитлером, показал всему остальному человечеству неумолимую нашу мать. Или захватил бы Гитлер весь мир сам. Разницы нету.

Что бы они с этим миром делали? Иметь весь мир, это тебе не то, что иметь всех баб села Берестова, – на всех не поспеешь. В итоге, рождаемость арийско-коммунистическая все равно снизилась бы до минуса, как сейчас. Никто же нынче не препятствует арийцам распространяться в биосфере. А где они?

Сдается мне, что любой итог любой войны в космическом отдалении выглядит как незначительная разница в названиях улиц взятых и оставленных городов.

Есть, конечно, опасение, что протяни Гитлер еще пару лет, так уж и бомба атомная у него бы изготовилась. Ракеты тоже имелись. Лондону и Нью-Йорку сразу кранты. Не стал бы вождь мирового гитлер-югенда слюни пережевывать. Это – да! Тут мы не зря повоевали.

2) Незабываемость Войны выражена поэтом: «Никто не забыт, ничто не забыто», но придумал эту штуку естественно не поэт. Шли своей чередой десятки лет со дня Победы, а в репродукторах и на экранах все усиливался ужас Войны, хотя по законам физики должен был он затухать обратнопропорционально квадрату расстояния, т.е. – времени.

Но ужас парадоксально рос, и хотелось его разоблачить. Наконец сквозь кошмар этот увиделось юному автору некое сивое Мурло, угнездившееся в черной бумажной тарелке репродуктора – в бывшем святом углу. Мурлу очень выгодно было доводить несчастных, полуголодных стариков, инвалидов, вдов и сирот до инфаркта в разгар счастливого мирного времени. Чтобы не отвлекались на другие, бесполезные мысли. Например, о незаслуженной сытости и очевидной лукавости Мурла. Вот и талдычило оно из репродуктора в общем-то святые, но застиранные, линялые, опустошенные слова о Войне, Победе и т.д и т.п.

А война-то уже закончилась?! Ну? Дальше-то?..

Среди ветеранов имелась версия, что Жуков наш хотел идти до Ла-Манша, да его Сталин не пустил. Я думаю, это ерунда. Не по Жукову шапка! Хотеть такое большое путешествие, конечно, хотели, но не жуковы и тимошенки. Хотел этого, просто обязан был хотеть – по уставу нашей опричной Партии, лично товарищ Иосиф Виссарионович Сталин, генералиссимус, кавалер ордена Победы с бриллиантами. И остановило товарища Сталина не авторитетно-осторожное мнение товарищей из Политбюро, не собственный здравый рассудок, не пошатнувшееся здоровье, не Бог, не царь и не герой. И не Три Богатыря. А три еврея. Эйнштейн, Оппенгеймер, Ферми. Ну, хорошо, два еврея, один итальянец.

Не японцев несчастных гробанули они 6 августа 1945 года в Хиросиме, а наше природное Чувство.

Мировая Революция вновь была отложена на потом.

Итоги Войны имели крупное гуманитарное значение. На Войне, как на войне, – созрели «поведенческие модели», очень удачно попавшие в нашу Теорию. Не зря мы ее по крупицам составляли! Теперь любой из нас может во всеоружии пресечь праздное любопытство и каверзы вольнодумных зевак, срезать любой их вопрос.

Вот, например, Ленинград. Санкт-Петербург по старому стилю.

Город этот вызывает ностальгию о юных петровских годах, порождает горячку Белой ночи, наводит на эфирно-зефирные раздумья. Иногда очень неприятные.

Допустим, спрашивает нас этакий страдалец-в-мировом-масштабе:

– Оправдано ли 900-дневное сидение Ленинграда в убийственной блокаде? Не напрасно ли мы положили под пескаревские плиты миллион женщин и детей? Не лучше ли было сдать Северную Пальмиру во временное пользование настырным тевтонам? Не бог ли с ними, янтарными комнатами, рембрантовскими бабами, медными всадниками и бронзовыми пехотинцами всех династий? Не лучше ли было сохранить детей? Не дороже ли «слеза одного ребенка» слезы обкультуренного партработника?..

Гринписовец еще продолжает стенать, а мы уже четко врезаем:

– Пойди, папаша, в начало нашей пятой части. Там тебе каждый рядовой опричник скажет, что дети твои блокадные, – будь они живы, – давно бы у нас состарились до безобразия, пользы державе от них никакой бы не осталось – только расходы да пенсии одни. А кони медные и Самсон земноводный стране моей пожизненно нужны. «Они – богатство нашего народа, хотя, конечно, – пережиток старины».

И все бы хорошо, но в наши дни каким-то неуловимым фоном, симпатическими строчками начинает проступать меж классических строк какая-то новая, вялая, карамельная имперская антитеория, или, скорее, – антиимперская теория. И получается, что Ленинград оборонять нужно было только до разумного предела, врагов народа казнить выборочно, детей вражеских щадить, предателей Родины, выдравшихся из немецкого плена – лечить...

Но это потом. А пока мы – неподсудные победители, товарищ Сталин жив, беспокоиться нам не о чем. Беспокойство, а вернее, научная проблема у нас должна быть только одна – какую послевоенную Империю хочет строить наш вождь?

У него появилось новое пространство – «страны социалистического лагеря», то есть вся территория, освобожденная от фашистских захватчиков – наследственная наша доля по «молотовриббентропу».

Пункты имперского строительства казались очевидными.

1. Перековка присоединенных народов и правительств.

2. Создание единого государства.

3. Создание единой партии.

4. Развитие единой промышленности.

5. Разработка новой политики «добровольного» присоединения всех прочих к нашему пролетарскому котлу.

6. Перманентная чистка собственных рядов и зачистка тылов противоположных.

В этом направлении мы и поехали. Но вмешалась новая атомная реальность, проклятый «фактор сдерживания». Черчиля осенило назвать-таки нас «Империей Зла», – прямо в дых ударил, союзник хренов!

Из-за этого планы наши несколько забуксовали. А там и Сталин нас покинул, хоть и надеялись мы на его бессмертие.

Последний всхлип

С некоторых пор к нашей компании то там, то сям стал прилипать какой-то прилизанный молодой человек. У него было очень строгое лицо, правда, строгость эту он удерживал с трудом. Молодой человек все время норовил вставить в наши беседы какие-то дикие умозаключения. То он настаивал на непогрешимости Красного Солнышка и Невского, то оправдывал Грозного исторической необходимостью «жесткого курса», то намекал, что все эти герои былых времен, хоть и герои, но до настоящего идеала не дотягивают. Однажды он даже заявил, что знает, где находится этот руководящий идеал...

– Да откуда вы, сударь, взялись?! – не вытерпел Историк.

– От нас, – почти краснея, признался я.

– А! Это писец Задней Летописи! – догадался настоящий Писец, – они пишут опосля, чего будто бы случилось намедни. Но озорны еси!..

Пришлось мне заняться комсомольцем. Я тихо подкрался к нему с вопросом:

– Ну, что у нас, товарищ, новенького в ПСРЛ?..

И стали мы с комсомольцем смотреть друг на друга и напряженно улыбаться. Наконец, он уверенно ответил, что Партия Социалистов-Революционеров у нас идейно и организационно разгромлена еще в 1918 году.

Тут уж радостно заулыбались все.

Историк и настоящий Писец поверили в безопасность и научную инфантильность Заднего Писца (они еще не знали, что у него во внутреннем кармане, за партбилетом, поближе к горячему сердцу, притаился дамский браунинг).

Сам комсомолец тужился за улыбкой спрятать нарастающее смятение: «Что там еще за буква «Л»?! Неужто бывают эсэры-ленинцы?!».

Я улыбался вежливо и грустно. Мне было очень жаль, что этот молодой и не самый глупый парень, окончивший исторический факультет неплохого московского ВУЗа и представляющий нашу страну на каких-то международных сборищах, ничего не слыхал о Полном Собрании Русских Летописей. Зря, конечно, доверили этому молокососу дописывать нашу послевоенную историю. Совсем он ее изоврал.

Пробравшись сквозь дебри бумажной лжи и пустых наворотов, кратко оценим новую эпоху. Она прошла под прежними знаменами, но под новыми портретами. Теперь на портретах оказались не товарищ Сталин и товарищ Берия, а наоборот – товарищ Хрущев.

Никита Сергеевич Хрущев, нахрапистый, хитроватый малый, которого Сталин держал за придурка, прошел полный курс нашего партийного образования. Побывал руководителем регионов и парторганизаций, в том числе и самой главной – московской. По долгу службы утверждал смертные приговоры – расстрельные списки перед войной и после войны. В войну Никита тоже не гопак танцевал. Был он Членом Военного Совета – представителем Ставки Верховного главнокомандования. То есть, на фронте не парился, а наезжал туда, чтобы донести до растерянного фронтового командования всевышнюю волю. Ну, и обратно привезти, чего на этом фронте не так.

Исхитрившись ухватить власть после Сталина, Никита правильно расстрелял Берию, запугал этим соседей по Политбюро, стал тихо подталкивать их к инфарктам. Но тут он не доработал, понадеялся на авось. А нужно было косить всех старых, сажать всех новых.

Пока испуг не рассеялся, управление шло успешно. К тому же, работали колоссальные запасы потенциальной и кинетической энергии, оставленные великим Сталиным. Как раз вышла на практический результат космическая программа, запущенная исключительно вдогонку за гитлеровскими «Фау» с целью быстрой доставки за океан ядерных гостинцев.

Атомно-водородная бомба успешно была освоена (присвоена) еще при Сталине, теперь оставалось только производство расширять.

Покорение целины – тоже не хрущевское изобретение. Переселение народов Горбатый с Грозным опробовали давным-давно, Сталин вспомнил в 30-е годы 20-го века, повторил во время войны.

Сам Никита ничего нового, конструктивного, разумного в государственное строительство не внес. Он его только расшатал, растопил своими дурацкими «оттепелями». Обманул, разнежил, расстроил народ, сманил с пути истинного видением коммунистического обжорства, и опять поставил на грань голода...

Давайте отвлечемся от этого малопочтенного персонажа, которому только всевышним недоразумением было позволено провалить предпоследнюю имперскую попытку, и возьмем дело новейшего категорического императива в свои руки, вернее, – перья.

Первое, что мы должны были сделать, это выдержать линию св. Иосифа. То есть:

1. Всех товарищей крапленых ставим к стенке, от Маленкова и Берии – до Хрущева и Молотова. Героев – Жукова, Рокоссовского, прочих под фанфары провожаем в последний путь – в восточные округа и дисбаты, с последующей гибелью на маневрах и в санаториях. Вместо них выставляем карьерную молодежь, понаглее и побеспороднее. Клоунов архимандрических типа Буденного и Ворошилова по-прежнему бережем для витрин и парадов.

2. КПСС чистим беспощадно, готовим к перестройке в мировом масштабе. Фильтруем зарубежные партии. Собираем V Интернационал. Тащим всемирных коммунистов в бани, охотничьи угодья, женские подразделения КГБ. Показываем им, где в Подмосковье, Поволжье, Приднепровье, на Балатоне, Ганге и т.п. будут построены их личные замки. Согласным на Подмосковье показываем уже готовые котлованы и заложенные фундаменты. Снова выпиваем. На радостях все братские партии распускаем, создаем одну новую – Коммунистическую Партию Земли (КПЗ), – теперь она будет указывать нам истинный путь.

3. Все деньги и живую силу бросаем на индустрию и сельское хозяйство целинно-лагерного типа.

4. Но средства доставки готовой продукции, все эти ракеты, подлодки и самолеты, отменяем. На них только расходы одни. Всю доставку поручаем исключительно коммунистам из КПЗ.

5. Скупаем активы по всему миру. И не за бешеные биржевые деньги, а за малые партвзносы и великие перспективы, которые божимся предоставить новообращенным коммунистическим магнатам.

6. Формируем гиганское государство нового типа – долгожданную нашу Империю.

7. Вывозим народы Европы в Азию, азиатов – в Европу. Делаем это потихоньку, шито-крыто, почти добровольно, под некие стимулы – временную раздачу земель и лесоповалов.

И дальше в том же духе. Собственно, тут и фантазировать особенно нечего. Читай Сталина, Ленина, Маркса, Троцкого, Макиавелли, Майн Кампф, Чингизовы заветы, еще пару-тройку книжек, и делай, как люди говорят.

А что сделал Хрущев? Он почти сразу сломал нашей имперской кляче ее тысячелетний хребет, обрезал прозрачные крылья. Он сдался. Объявил политику «без оружия, без войн».

А ведь писал нам великий Ленин, что компромиссы допустимы только в экономике и политике. А за попытку компромисса в идеологии нужно прямо резать языки, уши, другие торчковые органы чувств.

Отказ от идеи захвата всего мира – как раз такой предательский компромисс и есть.

Можно, конечно, говорить, что мы согласились на мирное сосуществование понарошку. Но народ-то наш поверил! Подопечные папуасы из братских партий поверили! А враг не поверил. И баланс упал в его сторону. Пришлось сурово бороться за экономическое первенство, что было наивно и бессмысленно.

Империя обрушилась в наших мозгах и восстановлению не подлежала.

Нам предстоял длительный, мерзкий второй период полураспада – день за днем, год за годом.

У смертного одра

Леонид Ильич Брежнев и сопровождающие его лица устранили суетливого Хрущева совершенно оригинальным, невиданным на Руси способом. Живьем ... отправили на заслуженный отдых. Даже ноздри ему не вырвали, даже в целинные степи не сослали. Инстинкты подсказывали коммунистам-брежневцам, что нужно насмерть вцепиться в старые красные знамена и действовать по Сталину. Но вот не выходило! Народ не поддавался! Страха божьего не имел.

Казней публичных устраивать уже не решались. Политические процессы были какие-то вялые. Новоявленные курбские из-за границы шельмовали государя-секретаря публично, в неуловимых и неугасимых эфирных волнах. Стороны матерились до хрипоты, но превозмочь никто не мог.

Оставалось только ждать. Фактор времени работал против побежденных. Правящая стая чуяла это не только сердцем, но и почками, печенью, всеми системами искусственного дыхания и кровообращения. Масса народных вождей просто биологически сопротивлялась гибели. Члены массы старились, им авансом ставили бронзовые памятники, под ними они умирали, но упирались на краю могилы и продолжали посещать заседания. Столы президиумов наполнились мумиями. Заставить их вернуться под изваяния можно было только особым, тайным заклинанием.

Вся мыслящая часть нации, так называемая «интеллигенция», напыжилась в прокуренных кухнях, натужилась в санузлах. Все тысячеумные усилия были направлены на отыскание магического пароля. Ничего не выходило.

Решили крыть площадями. То есть, говорить все слова сразу, чтобы среди них прозвучало в конце концов роковое «квинтер-финтер-жаба».

В потугах прошло двадцать лет, вторая половина моисеевского срока.

Наконец случайное звукосочетание грянуло, и что особенно забавно, не в бардовской песне и не в самиздатовских виршах, а в речи на вполне легальном Двадцать Предпоследнем съезде КПСС (эрзац КПЗ) из уст дежурного вождя – Михаила Сергеевича Горбачева.

Этот новый Михаил, по-видимому, не был самостоятельным человеком. Я измерил его экспрессию в ТВ эфире, и оказалось, что это – мнимое, иллюзорное отражение Михаила IV «Кроткого», – обычный телевизионный спецэффект! Призрак быль столь же путанным, нерешительным, и беспокойным, как и оригинал, так же не мог шагу ступить без направляющей руки соправителя.

Правда, в ученых провинциальных кругах всерьез обсуждалась гипотеза, что Горбачев – иррациональный дубликат Иоанна III Васильевича, но столкнувшись как-то с ним лично, я радостно ухмыльнулся истинности своих измерений. Это был безусловно не Горбатый!

Да, а слово-то, слово?! Вот оно: «Плюрализм!».

Плюрализм дословно переводится как «Плюшевый либерализм». Это такой строй, такое устройство государства, при котором очень продуктивно могут существовать только плюшевые Мишки. Причем, каждый зверек имеет собственное мнение, никому не мешает, ни на что не влияет. И все по-прежнему равны.

Плюрализм у нас не прижился, постепенно учах, но разрушения произвел окончательные. Плюшевая говорильня была опасна еще тем, что среди многомилионного разногласия всуе произносимых словосочетаний типа «Abrakadabra», «Mutabor», «Khozraschet» и т.п., ненароком прозвучали над нашими просторами и некие невнятные, теперь уж никогда не восстановимые страшные заклинания, вконец погубившие защитную астральную ткань.

Небо над Россией прохудилось, в прорехи ринулись сонмы темных архангелов, затрубили невыносимые трубы, вспыхнули зловещие лазерные сияния от края небес и до края их.

Под эти метеорологические катаклизмы скончалась Третья, безродная коммунистическая династия. Самозванство упало на Русь новейшим Смутным временем. В который раз завертелся цикл стандартных аналогий. Вырваться из этого круга было нельзя. Все предстояло претерпеть.

Воцарился коммунист-расстрига Борис II Николаевич. Его предназначение было шире, чем у Годунова, – он должен был порвать не только династическую красную нить, но и всю имперскую паутину в целом. Мы аплодировали могучему взрывателю, он сделал свое дело. Жаль только, что влетевшие под наше освобожденное небо перепончатые твари возжелали жены ближнего, вола и осла его, а также крови христианских, чеченских, еврейских и прочих младенцев.

Подходящего царевича Димитрия не ухватили. Пришлось зачать серийную бойню с библейским расчетом, что среди 44 тысяч невинно убиенных окажется и необходимая жертва, апокрифический «Неизвестный солдат». Один из древних языческих приговоров гласит, что военные несчастья не кончатся, пока этот неизвестный, последний солдат не упокоится в своем гробу у поганого чингизова огня. Поэтому война упорно продолжается и поныне, рефрижераторы полнятся «фрагментами тел», повизгивают компьютеры, сравнивая генокоды, и списки пропавших без вести переполняют оперативную память. И гибнут, гибнут люди русские и прочие, тоже родные наши люди. И значит невидимка жив пока.