Текст книги "Записки гробокопателя"
Автор книги: Сергей Каледин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Перед фестивалем Суров привез из России первую партию шкатулок с едва уловимым браком. Директор фестиваля отвел им в Культурном центре подходящее место под ларек. Наторговали знатно. Барыш разделили по-честному. Третью часть – сестре в Холуй.
Жизнь у Саши пошла веселее. Скоро она купила машину, а через год открыла маленький магазинчик. Кроме шкатулок Юрий Владимирович привозил и другую русскую национальную ерунду. Все наладилось. Скорее бы только дочка приехала они вместе съездят в Россию.
...И вот наконец появилась Фируз. Яркая, модная по-европейски и по-восточному отводящая глаза от малознакомой женщины, своей матери.
Вечером Саша поднялась к ней наверх. Фируз стояла, держа в руках Коран. Саша что-то вякнула насчет обеда-ужина, но та жестом попросила ее выйти. Больше Саша старалась не влезать в жизнь дочери и не смущать ее нелепыми разговорами о поездке на далекую русскую родину.
А через некоторое время ночью пьяный Билл назвал Сашу "Фируз". И сама ситуация, и голос не предполагали случайную оговорку.
На следующий день муж довольно спокойно подтвердил высказанное ею опасение и предложил ей отныне супружескую жизнь "no sex". Фируз же вежливо извинилась перед матерью, сославшись на женскую восточную покорность.
Саша стала думать, что делать. Наверное, надо было покончить с собой. Но этого Саше не хотелось. Она посоветовалась с адвокатом: наказанию Билл не подлежал – Фируз была совершеннолетней, во-первых, а во-вторых, отчим падчерицу до приезда в Англию в глаза не видел и, стало быть, налицо заурядная половая связь, роман.
Саша решила попросить помощи у Бога. Каково же было ее изумление, когда в Нью-Баркли, где должна была находиться по справочнику "Ортодокс черч", на фронтоне здания рядом с православным крестом протянула в небо семипалую растопыренную ладонь еврейская минора!..
Выяснилось, что денег на содержание храма не хватало ни у евреев, ни у православных (а англичанам было наплевать на тех и на других), и потому для экономии они объединились и служили через раз. Один уик-энд – очередь православных, следующий – иудеев. В таком храме искать заступничества у Бога Саша не решилась.
Все бы ничего, но уж очень Саше хотелось наказать Билла, изменить ему, уравновесить ситуацию. Она даже стала присматриваться с этой целью к изящному директору фестиваля, но он, как выяснилось, был не по этому делу. Она зачастила на пляж, где решила загорать без лифчика, но, несмотря на Сашину красоту, успехов пляж не принес. Даже когда она, полуобнаженная, просила молодых мужиков прикурить, помочь установить зонтик или открыть неподдающуюся бутылку, просьба исполнялась всегда вежливо, но формально. На север надо было ехать, в Манчестер или Ливерпуль! Там мужики активнее, а здесь одни голубки!
И тут снова появился Суров – и проблема разрешилась сама собой...
Суров был на седьмом небе, клялся в вечной любви, обещал, обещал, обещал...
Таким образом, Саша утвердилась в своей неотразимости, в которой за время семейной жизни успела засомневаться. Утвердиться-то утвердилась, но кайфа полового не словила.
На животноводческом языке такое недопокрытие называлось пробным, а недоуестествленный бычок – пробником. Его применяли, чтобы возбудить достойную, темпераментную корову перед основным осеменением. Дома, на ферме, где Саша летом подрабатывала в старших классах скотницей, пробникам во время пробы подвязывали фартук с противозачаточной целью. На ферме этот процесс выглядел очень смешным. Здесь в Брайтоне, с Юрием Владимировичем, к сожалению, – тоже.
Тем не менее Суров помог Саше купить квартиру в Москве, устроил к себе на работу заместителем.
А магазинчик в Брайтоне вполне мог функционировать и без хозяйки: уже два года в помощницах у Саши состояла очень толковая сестра Юрия Владимировича, выехавшая из России на неприметном индусе-англичанине, инженере по лифтам.
4
Обещанный Романом Бадрецовым крутой подняться к Саше поленился – просто погудел снизу машиной.
Саша спустилась, села в "мерседес".
– Саша.
Крутой небрежно кивнул. Он оказался малосимпатичным. Огромный, морда бандитская, пухлая, на шее цепь с крестом, сзади коса. Крутой повернулся. Саша заметила на его веках недовытравленную татуировку "Не буди". Ничего себе дружок у писателя!
– Четвертая форсунка текёт, – пробурчал он, заводя машину. Голос грубый, похмельный, корявый. Зачем она с ним связалась?
Мотор заработал, двигатель застучал ровно, как маленький трактор. В салоне запахло соляркой. Значит, дизель. У нее в Брайтоне тоже была "шкода"-дизелек, так же тарахтела.
Синяк почесался спиной о спинку кресла.
– С бодуна спина кружится и глаза чешутся.
– Почесать? – эротическим голосом спросила Саша. Синяк вида не подал, но про себя отметил: отменное бабло. Еще когда из подъезда выходила, он ее уже оценил. Вся пойдет по люксу. Ноги достойные, длинные, с едва уловимой кривизной, в которую даже не хотелось верить – так классно было все вместе взятое. И высокая – не по возрасту: в их поколении таких длинных не было. Конечно, не школьница, а на кой ему малолетка, пузыри пускать?
– Противно, – проворчал он, симулируя невнимание. – Капает и капает с утра... Противно...
Саша отметила, что понравилась бугаю и он порет ахинею, стараясь быть, покруче, понезависимее. А куда ты денешься, дружок, мы еще посмотрим, кто кого...
– Надо медную шайбочку отожженную подложить под форсунку, – посоветовала Саша и констатировала по взгляду Синяка, что достала. – Только закручивать с небольшим усилием, чтобы не порвать металл.
Бугай протянул к ней лапищу.
– Володя... Вова... Синяк.
– Дамам руку не суют, – улыбнулась Саша, набирая обороты. Забрало козла крапчатого. – А я думала, вы убитый. – Саша только что долистала автобиографическую повесть Романа, где фигурировал герой под фамилией Синяк, и в подтверждение привела на память последние слова из книги – "Открыть гроб полковник Синяк не разрешил". В гробу... вы?
Синяк кивнул с удовольствием.
– Я. Жирный, паразит, меня всю дорогу то замочит, то оживит.
Он достал из-под сиденья тапки, снял туфли – носок о каблук, переобулся. Все это, не останавливаясь, не снижая скорость и не глядя под ноги.
– Специально обувь приобрел в связи визита к вам... Полуботинки. Жмут в мысах. Выкину – и весь сказ до копейки.
– Не надо выкидывать. Намочить носок спиртом, поносить – и нет проблем.
Синяк хмыкнул. Саша ему все больше нравилась. Надо ее в горизонтальное положение побыстрей уложить. Жирный, сволочь, знал, что дарит.
– Куда едем? – спросил он погрубее, чтобы не разомлеть.
Саша назвала адрес. Синяк притормозил у ближайшего автомата, вылез из машины в мягких стариковских тапочках. Не успел он поговорить и отъехать метров сто, на животе у него запикал пейджер. Он отщипнул приборчик, протянул Саше.
– Глянь, очки лень обувать.
– А почему не мобильный? – спросила Саша.
– По нему базлать надо, а пейджер – молча.
– "Базар дошел. Будем в двенадцать", – прочитала вслух Саша.
Синяк позвонил в нужную квартиру. Глазок зашевелился.
– Кто там?
– Домофоны ставим, – сказал Синяк грубовато, по-простому.
– Не вызывали, – отозвалась дверь визгливым бабьим голосом.
– Оргкомитет района домофоны монтирует. В связи криминогенной обстановки и близости к вокзалам. Постановление магистрата мэрии столицы.
Саша, приоткрыв рот, с интересом слушала ахинею. Дверь не сразу, но отворилась. На пороге стояла эффектная крашеная блондинка. Увидела Сашу и хотела закрыть дверь, но куда там – Синяк вставил в щель здоровенное копыто в тапке.
– Я милицию вызову! – взвизгнула блондинка.
– Зови, – кивнул Синяк.
Он отодвинул ее в сторону и шагнул в квартиру. У тапочек были заломлены задники.
– Вы бы уж лучше босиком, – брезгливо вякнула блондинка, чтобы скрыть обеспокоенность.
– Босиком зябко, можно ноги простудить. – Синяк обернулся и внимательно обозрел женщину. – А слух был, что дело к родинам. А визуально – голяк на базе. Когда рожать будем, хозяйка?
– А вам какое дело! – огрызнулась дама, потуже запахивая короткий халатик. Она повернулась к Саше. – Я же вам русским языком сказала, будут деньги заплатим. Разве не ясно?
– Да-а... Круто... – Синяк сделал вид, что опешил. – Придется брать за яйца и производить поворот в прогрессивную сторону. Иначе никак.
– Что-о? – теперь уже опешила блондинка. И Саша тоже.
Синяк зашел на кухню, уселся на изувеченный мягкий стул из гарнитура, перетянутый широким скотчем. Стул под ним закряхтел, намереваясь развалиться. Синяк спешно пересел на табурет.
– Мня, – сказал он, снял кепку и принялся расплетать косу, по-бабьи – на плече. – Приболел стульчик... Так было, Александра Михеевна?.. Молчим и плачем?.. Значит, не было.
Саша не плакала, хотя без слез смотреть на разор, учиненный в любимой квартирке, ей было тяжело.
Синяк отцепил от косы бронзовый амулет-кулачок и перетянул конец косы аптечной резинкой.
– ...Таракашек развели... – Он, улыбаясь, сощелкнул с кухонного стола неторопливое насекомое. – Это правильно, без домашних животных скукота и сердцу остуда. Значит, хозяйка, съезжать с хаты категорически не хочешь и башлять не жаждешь. Тогда отдыхай. А то бы – ехала в Африку, там нынче тепло... – Тут Синяк запнулся – в кухню вошел здоровенный негр в "адидасе". Кстати, про Африку, – продолжал Синяк, уставясь воспаленными с похмелья глазами на негра. – Мы когда в пустыне работали, реки поворачивали, мы ослов рабочими оформляли: Иванов, Петров, Сидоров. Потом ослов продали, деньги пропили. Сидоров, правда, сдох. У вас как фамилие?
Саша не поспевала за трепом Синяка, но нагнетаемую этим трепом угрозу ощущала буквально кожей. Наверное, что-то похожее почувствовал и негр, он побледнел.
– Уходите отсюда, – негромко сказал он.
Синяк стянул с крючка кухонное полотенце, обтер шею. Потом достал из нагрудного кармана торчавшую, как карандаш, сигару, обрезал ей прямо на столе конец, закурил.
– Утром еду за Михеевной, а на дороге прям мертвый труп лежит. Чего лежит без толку, не знаешь? – Он вытянул перед собой растопыренные ладони. Указательный палец на правой руке был короче и порос на торце черными волосами вперед. – И руки у меня дрожат. Крупноразмашистый тремор верхних конечностей. Синдром Корсакова. Не пей вина, сколько раз себе говорил. Все без толку. И палец у меня короче нужного. А почему? А потому. Оторвался при разборке вооруженной. В больнице пришили на грудак. Месяц ходил, как Сталин. Не попысать толком, ни зашнурковаться. Потом отрезали от груди – гибче стал, но с волосами...
"Всерьез или бред?" – подумала Саша, услышав, как напряжение в ней спадает. Не зря про него Роман повесть написал.
– Чего говорю, – продолжал Синяк, стряхивая пепел с сигары в чашку с кофе. – У меня друган, Ванька, разумеется, стихи слагает порой. В одну строку. К примеру: "Я не люблю, когда меня не любят".
В кухню тем временем вбежал очаровательный голый негритенок лет пяти, сандаловая статуэтка, хотя нет, слишком вонькая – должно быть, прямо с горшка. Он подбежал к Синяку и стал отчаянно молотить его по колену черным кулачком.
– Покупаю! – заорал Синяк, подхватывая негритенка на руки.
Блондинка рванула сына к себе. На втором рывке Синяк отпустил ребенка мамаша с дитем в руках отлетела к холодильнику. Негр шагнул вперед. Синяк даже не пошевелился, только лапой помахал.
– Но пасаран! Без рук!
И тут раздался звонок в дверь.
– Ну вот, – удовлетворенно пробурчал, подымаясь, Синяк, – а ты говоришь. Хотя никто ничего не говорил, только поскуливал испуганный негритенок.
Синяк открыл дверь. В переднюю вошли двое одинаковых парней: короткие кожаные куртки, широкие штаны, черные вязаные шапочки.
Парни прошли следом за ним, как бы выдавливая негра с семейством из сразу ставшего тесным пространства кухни. Попили кофе, сказали "спасибо", чашки опустили в раковину. Встали и молча вышли из кухни.
– Посиди тут, – сказал Синяк Саше, сам же пошел за парнями.
– Где ваш муж, мадам? – спросил Синяк, и Саша не узнала его голоса.
В прихожей стало тихо, видимо, Синяк с парнями вошли в комнату. Саша на цыпочках пробралась в пустую переднюю.
– Ты русский язык понимаешь? – чеканил за дверью вопросы Синяк. – Слух, зрение в порядке? Тогда слушай. Ты должен деньги! Ты понял?!
Из комнаты выскочила ошалевшая от страха блондинка. По лицу ее, размывая макияж, текли слезы. Она рванулась к Саше.
– Я знаю, кто это... – прикрыв ладонью дрожащий рот, доверительно прошептала она. – Они выбивают деньги...
– Угу, – улыбнулась Саша. – Выбивают.
Дверь в комнату была приоткрыта. Саша заглянула внутрь. Синяк стоял вплотную к негру. Они были одного роста, только Синяк в полтора раза шире. Парни скромно расположились за Синяком, расставив ноги и одинаково сложив руки на причинном месте.
– Слушай внимательно, – сказал Синяк, стряхивая с плеча негра несуществующие соринки. – Ты идешь во двор. Звонишь. Если через час деньги не будут, ты поедешь с ними. Покататься. Ты понял, любезнейший?
Синяк протянул руку в сторону, как хирург. Один из парней вложил в нее жетон.
– На разговор тебе десять минут. Вперед! Время пошло!
Негр исчез. Синяк с помощниками расположились на ковре, достали карты. Блондинка с ребенком заперлись в ванной. Саша вошла в комнату.
– А если милиция?
Синяк усмехнулся.
– В вашей квартире ваши друзья...
Негр прибежал скоро. Он с размаху сунулся в комнату, открыл было рот, но Синяк, не оборачиваясь, в зеркало платяного шкафа еле заметно погрозил ему укороченным пальцем: жди.
Когда доиграли партию и собрали карты с ковра, Синяк кивнул негру: рассказывай.
– Деньги будут. Уже везут...
Синяк задумался.
– Ладно, братцы, свободны. – И повернулся к негру. – Документы давай. Паспорт...
Негр протянул Синяку паспорт, Синяк передал парням.
– А паспорт мадам? Свидетельство о браке? Метрика пацана, ключи от машины, права, техпаспорт? Ребятам покажешь, где машина стоит.
Парни попрощались и вместе с негром ушли. Через час в квартире появились директор фирмы, где работал негр, и кто-то из посольских. Саша начала было что-то объяснять по-английски, но директор сразу, без глупостей, достал бумажник.
– Две тысячи? – уточнил он.
– Речь шла о четырех, – мягко поправил Синяк. – Издержки, знаете ли, помощники...
– Знаю, – кивнул директор, – но у меня только две.
– На две можно расписку. Сутки на добор, – разрешил Синяк. – Кстати... А где мадам?
Появилась блондинка.
– Знаете, красавица, почему отключен ваш телефон? – спросил Синяк.
– За неуплату междугородных разговоров,.. – пробормотала, запинаясь, она.
– Правильно, – кивнул Синяк, улыбаясь. – За разговоры. Только не междугородные. Вот справочка из телефонного узла. Муженек ваш, мадам, вот этот, темной ноченькой звонил специальной суксуальной барышне и под ее аккомпанемент надрочил в кредит две тысячи баксов.
– Может, это не он, – пролепетала блондинка.
Синяк погладил негритенка по курчавой голове.
– Тогда он.
5
КСП – Клуб Свободных Писателей – открылся несколько лет назад на бульваре в центре Москвы в помещении бывшего альманаха "Поэзия". Вместе с помещением Клубу Свободных Писателей достался и Суров, многие годы проработавший в покойной "Поэзии". На двери его кабинета теперь висела табличка: "Всемирная организация писателей. Московская штаб-квартира КСП. Генеральный директор Суров Ю.В.".
По международному уставу ему полагался чин исполнительного секретаря, но, когда Юрий Владимирович заказывал себе визитные карточки, в текст вкралась ошибка, и должность была завышена. Исправлять ошибку не посчитали нужным суетно и накладно.
Зарубежные коллеги, по примеру которых был организован КСП, презентовали "субару", ту самую, с капризной сигнализацией, на которой Суров ездил на работу, иногда с утренней остановкой у Саши; также подарили подержанную оргтехнику.
Секретарь французского отделения КСП, горбатенький старичок, привез в подарок медикаменты, в основном просроченные поливитамины.
Задач у Клуба было две. Первая – обмениваться творческим опытом со своими и зарубежными коллегами; вторая же – если кого-нибудь из пишущей братии прищучат власти, всем миром вступаться.
Опытом члены Клуба обменивались по-прежнему, без посредников, самостоятельно. Инакомыслие же в России прекратилось в связи с учреждением демократии. Для малопродуктивной правозащиты остались только коллеги из ближнего, главным образом юго-восточного, зарубежья. Но интерес КСП к чужим делам законно раздражал и центровую власть и местную, а также отвлекал от главного – полноценных международных общений: конгрессов, симпозиумов, "круглых столов"... А эта сфера деятельности Сурова удачно смыкалась с его бизнесом в Англии, в чем ему весьма помогло высокое международное положение Клуба.
Все бы ничего, да был в биографии Сурова один прокол. В августе девяносто первого он явился на работу в черном торжественном костюме с галстуком посмотреть по служебному телевизору любимый балет "Лебединое озеро". Весь облик его в тот день дышал подъемом и воодушевлением.
Этим обстоятельством позднее его частенько донимал Роман Бадрецов. Суров для успокоения определил Бадрецова на очередную халяву с творческой группой в Бухарест, но неблагодарный Бадрецов хоть в Бухарест и съездил, угодив в тамошний вытрезвитель с какой-то бабой, но подкалывать его не прекратил.
...На ночь Суров принял снотворное, и нехорошие мысли о злополучном сообщении автоответчика к утру растворились. Теперь все казалось просто.
Значит, Ванька жив. И телефон узнал, не поленился. Вот откуда про "Тропу Моисея" ему известно? А впрочем: если Иван жив, наверняка трется по журналам, издательствам, значит, вполне мог узнать и про поездку членов КСП по библейским местам. И вся загадка. Наплевать и забыть.
Выглядел Суров сегодня отменно: в черных кожаных штанах, в роскошно-скромной ковбойке, с шелковым фуляром на шее. Крепкое его туловище было оплетено желтой портупеей, сводившейся слева под мышку в кобуру газового пистолета.
Он просматривал список отбывающих в пустыню поэтов, небрежно положив ноги на тумбочку письменного стола. Списки составлял он сам, утверждать избранников должен был по уставу Исполком КСП. Исполком и будет утверждать, но уже после мероприятия, задним числом. Постфактум. Так удобнее.
Ощущение власти над судьбой визгливых поэтов – кого включить в поездку, кого погодить – грело душу. У него начался обычный в таких случаях прилив настроения.
Он был в кабинете один, когда туда без стука вломился огромный детина полубабьего вида с седой косой, в кожаной куртке, зеленом пиджаке, в тапочках и комбинированной кепке. Детина, не снимая кепки, почесал под ней темя.
– КСП тута? Джабар пришел?
Чувство страха накатило на Сикина позже, пока же он, не снимая ног с тумбочки, процедил, не поднимая глаз:
– Александра Михеевна Джабар на рабочем месте в своем кабинете. Стучаться надо...
– Пасть закрой, – сказал детина, – кишки простудишь.
Коричневые туфли Сикина медленно переместились на пол. Он приоткрыл рот в нехорошей догадке...
– Соображаешь, – улыбнулся Синяк, развалисто усаживаясь в кресле. – Это я звонил насчет Ивана.
Сикин встал, почему-то опустив руки по швам. Синяк обозрел его, сосредоточив внимание на кобуре, привязанной к Сикину сыромятными путами.
– Ну, ты прям как памятник Высоцкому на Ваганькове. – Синяк откусил кончик сигары и выплюнул на пол. Сикин независящим от себя движением придвинул к нему пепельницу. – Обвязался весь...
Сикин похолодел. Он почувствовал, как кишки предательски забормотали, кожа на лице стянулась и запульсировала, зачесалось плечо под ремнем. Все это время, что функционировал шкатулочный бизнес в Англии под прикрытием КСП, он ждал наезда рэкета.
– В следующий раз, – продолжал Синяк, небрежно разглядывая кабинет, завешанный фотографиями Сикина с именитыми товарищами, – как меня завидишь, сразу стреляйся газом из своей пистоли. И маленький совет: пора, мой друг, пора с вещами на выход. Засиделся в девках. Забей себе: твое место у параши, в связи того, что был ты дятел-стукачок, а теперь ты вечный Птица-Пенис. Пенис-петушок. Повтори.
Сикин послушно пожевал губами веленые Синяком слова.
– Ну, будь здоров, петушила, – улыбнулся Синяк, выкарабкиваясь из низкого неудобного кресла. Он подошел к двери, но решил еще покуражиться. – Между нами, эта кобура – говно.
Синяк задрал над мощным задом куртку и постучал себя по рукоятке пистолета в кобуре, заткнутого за пояс на прищепке.
– И ножки на стол не ложи. Будь проще – люди потянутся.
Закрыв за посетителем дверь на ключ, Сикин с тоской подошел к окну. Конечно, "мерседес". И пистолет у него наверняка не газовый. Он достал из холодильника бутылку виски и отхлебнул прямо из горла.
За дверью послышались разнополые голоса. Форсированные, избыточные, театральные. Как они обрыдли ему еще за те годы, что обретался в альманахе "Поэзия"!..
Сикин отстегнул все еще дрожащими руками газовую упряжь, намотал ремни на кобуру и уложил оружие в расшифрованный кейс. Кинул в рот жевательную резинку, через силу улыбнулся в зеркало и отворил дверь.
Сегодня должны были обсуждаться организационные вопросы поездки "Тропой Моисея".
Саша смотрела на компьютере последний концерт Мадонны. Певица была не очень молодой, не очень фигуристой, с перенакачанными мышцами ног, вульгарная вся от и до! Ни кожи, ни рожи, а на тебе!..
– Я на минуточку... – В кабинет впорхнула запыхавшаяся пожилая дама в тяжелых украшениях. – Это вам презентик маленький, – заворковала она, выставляя на письменный стол шампанское и разноцветные мыльца. – Что за голяшку вы смотрите?..
Саша молча выключила компьютер. Не хотела она с этой жирной курицей обсуждать звезду.
– Молодость, молодость... – воркуя, дама полной рукой заколебала воздух, нагнетая густую волну приторных духов. Саша чихнула. – Вы не поверите, Сашенька, у меня в ваши годы были дивные ноги... Но не буду мешать, не буду мешать... Вы на собрание пойдете?
– Пойду, – мрачно ответила Саша.
– Куда? – поинтересовался Синяк с порога, пропуская даму с ногами. Постой-ка. – Он подошел к Саше, взял ее за уши и внимательно уставился ей в глаза. – Или меня негры твои сглазили или собственными силами рехнулся: почему очи зеленые? Были голубые.
Саша поворотом головы выпростала уши из рук Синяка и отколупнула контактную линзу, под ней глаз был карий. Она посмотрела на Синяка разноцветными глазами.
– Доволен?
– Та-ак... А на Октяберьские красные вставь – коммуняк пугать... А чего у тебя еще не свое? Колись немедля. Кто ты?
Саша послушно включила компьютер, поерзала мышкой и застрекотала вслепую десятью пальцами. На экране монитора набивались буковки...
"Симпатичная леди, блондинка, фигура манекенщицы..."
– Покрупней сделай шрифт, – попросил Синяк, – без очков глаз неймет.
"...желает познакомиться с интеллигентным по жизни, сексуально привлекательным обеспеченным джентльменом. Не лысым".
– Лысый? – Синяк нагнул голову в ее сторону. – А насчет секса врать не буду, – сказал он. – У Жирного спроси.
Саша медленно подняла голову и произнесла странным голосом:
– А при чем здесь?.. Вы что?..
– Не туда мысль ползет. Просто Жирный лучше может сформулировать.
– А ты что делаешь, ну, по жизни? – поинтересовалась Саша. – Где работаешь?
– Я разве не говорил? – удивился Синяк. – Автомобилями торгую. Там беру, здесь сбываю. Хочешь, тебе тачурочку подберем под цвет глаз...
Разговор перебил маленький вальяжный человечек с трубкой. Не углубляясь в кабинет, он хорошо поставленным голосом произнес, откидывая голову назад, чтобы было слышно в коридоре:
– Хочу напомнить, мое оформление в Цюрих только через депутатский зал!
Саша брезгливо порылась в папке на столе.
– Да готовы ваши бумаги.
Крошка недовольно взял документы, вернулся на исходную позицию и, дождавшись, когда в коридоре послышались шаги, повторил медным голосом:
– Только через депутатский зал. – И, не торопясь, вышел.
– Матерый человечище, – усмехнулся Синяк.
В кабинет просочился звон колокольчика. Саша встала.
– Пойду. Собрание. Ты на хозяйстве.
Синяк заметно огорчился:
– Особо не рассиживайся. Скажи, чтоб побыстрей.
– Скажу. – Саша включила ему Мадонну, на которую была похожа, чтобы Синяк за время собрания ее не забыл.
Даже сквозь стены кабинета Синяк видел, как Саша вышагивает по коридору, старательно виляя бедрами и зазывно цокая модными каблуками.
– Он выскочил в коридор.
– Потом к Жирному поедем! – крикнул он вдогонку.
Саша обернулась:
– Поглядим.
Из приоткрытой двери уже бубнил знакомый Синяку голос Сикина:
– Итак, дорогие друзья, мы отправляемся тропой Моисея... – И шутливо: – Я буду вашим Моисеем все предстоящие две недели...
Дверь за Сашей закрылась.
Не понравилось Синяку, что Сикин уже оправился и, вишь ты, даже шутит. Едет, стало быть, генеральный секретарь, хотя велено было дома сидеть.
Синяк вернулся в Сашин кабинет, развалился на ее вертящемся стуле. И закурил, чего хотел, не сигару вонючую "Портогас", понтовую, блажь травяную, не сигареты с ниппелем, а нормальный "Беломор", любимый с детства.
А Мадонна тем временем вытворяла невесть что. Синяк не мог понять одного: как она поет, пляшет, акробатикой крутится – все одновременно – и не запыхается.
Зазвонил телефон. Синяк не обращал внимания. Но телефон зудел очень настойчиво и как-то не по-русски. Синяк лихорадочно стал искать на клавиатуре компьютера кнопку выключения звука. Не нашел.
– Чего?! – заревел он в телефон. – Говорите!
Голос писклявый, бабий, верещал вроде на татарском, а может, на азербонов смахивал. Мяукающий какой-то голос...
– По-русски говори. Не слышу! В смысле: не въезжаю!..
Он снова потыкал кнопки компьютера и неожиданно вырубил все. На экране поползла, переплетаясь, музыкальная геометрия. Голос в телефоне перешел на европейский – на французский, наверное, явный гундос слышался.
"Джабар" разобрал Синяк, "Фируз" и запереживал, что нагрубил вначале.
– Виноват! – заорал он. – Джабар на собрании... – Он заскреб лбину, вспоминая чего-нибудь по-немецки, все-таки в Германию часто ездит... – Ихь ферштее нихт. Ауф видерзеен. Попозже перезвоните.
Закончив разговор, Синяк тщетно пытался отыскать Мадонну всеми клавишами, но вместо этого по экрану плыли космические разноцветные фигуры.
Сидеть без толку надоело. Он вышел в коридор. Навстречу ему шел улыбающийся высокий красавец из кино про "Доктора Живаго", которое он смотрел на видаке у Романа. Омар Шариф, точно!
– Сал-лом, дорогой! – очень уважительно сказал Омар Шариф, прикладывая руку к сердцу.
Он был в белом пиджаке с подвернутыми на один раз до синей подкладки рукавами. На тонком запястье правой руки болталась цепочка. В распахнутом вороте рубашки – тоже цепура, на которой колыхался золотой полумесяц со звездой.
– Здорово, – кивнул, слегка оторопев, Синяк.
– Скажи, дорогой, где красавица Александра?
– Собрание у ней. Козлов пасет. Скоро кончат.
Омар Шариф взглянул на дорогие часы. Синяку он нравился, а чем, Синяк не мог понять. Вроде по прикиду на пидора смахивает, но не пидор, это точно. Просто очень красивый мужик. И запах от него не пидорный. Богатый красивый мужик. Может, писатель. И вдруг его нехорошо осенило: муж ее первый!
– Ты не из Кувейта? – непохожим на свой, робковатым голосом предположил Синяк,
– Зачем Кувейт? – улыбнулся Омар Шариф. – Очень Средняя Азия, дорогой. Самолет летит скоро. Жена ждет. Дети ждут. Аллах торопит...
– Так ты не из Кувейта? – Синяк радостно перевел дух. – Выпить будешь? У меня в "мерсе" коньяк, виски... Тебе можно по религии?
– Нужно! – воскликнул красавец. – Аллах запретил сок виноградной лозы, про виски ничего не сказал. Забыл, наверное,
И только тут Синяк заметил, что с одной стороны у красавца нет уха. Хм, отморозил? Синяк затащил его в Сашин кабинет. Про ухо не спросил, стеснялся.
– Ты пока Мадонну включи, я ее вырубил, а назад не найду. – Синяк разозлился на себя, что так невнятно объясняет нерусскому. – Короче, пела баба, нет бабы.
Нерусский все понял, ткнул кнопку, и голая Мадонна, прикрытая лишь двумя крохотными тряпочками, появилась на экране, с неба ей в руки спустился в дыму светящийся шест, и певица, не прекращая пения, стала виться вокруг него.
Синяк пошел за бутылкой. Возле приоткрытой двери собрания маленький депутат курил трубку.
– Жирный не выступал? – спросил Синяк депутата. Депутат нахмурился, явно оскорбленный невежливостью вопроса, и, подумав, не ответил.
– ...Моисей увел в пустыню рабов!.. – послышался вибрирующий женский голос, похожий на плач. – И там превратил их в народ! А мы – зачем мы идем в пустыню? Давайте подумаем, сформулируем наши цели...
– Ну и голосок! – покачал головой Синяк. – Зарыганный. Должно, газы мучают.
Он хотел послушать еще, но не при этом же гноме важном. Чего Жирный волыну тянет? Клялся, что скинет Сикина. Что все поддержат, узнав, что тот стукач. ЭТИ поддержат?.. Синяк в этом очень и очень засомневался.
Когда он вернулся с бутылкой, депутата в коридоре уже не было. Из разноголосого толковища за дверью неожиданно выпростался высокий голос Романа:
– Конечно, то, что я хочу сообщить, – вопрос для общего собрания, а вас здесь мало. Но, поскольку вы отправляетесь в святую, так сказать, землю под водительством нашего генерального директора, считаю своим долгом сказать, что Юрий Владимирович Суров, в девичестве Сикин, многие годы служил в КГБ...
Синяк замер.
– ...Полагаю, и по сей день помогает Лубянской конторе... Хорошо ли это, учитывая тот непреложный факт, что КСП по существу организация правозащитная?.. Кроме того, он посадил моего товарища...
Урчащий где-то невидимый холодильник рыгнул, сожрав окончание слова, вновь торопливо заработал, как бы нагоняя упущенное.
Роман, видно, не выдержал тишины, повисшей в собрании, и сам забормотал:
– Сейчас вы начнете: охота на ведьм, где справка из ГПУ... Справка – не проблема...
– 3-зачем! – страдальчески заскрипел новыми металлокерамическими зубами Синяк.
– Нам не ссориться надо в это трудное для всех нас время, а взяться за руки, – услышал Синяк голос из зала.
– За чьи руки? – выкрикнул Роман. – Топтуна?
Синяк резко пнул дверь ногой. Чтобы не поддаться соблазну войти и вмешаться.
– Что такое, дорогой? – улыбаясь, встретил его одноухий красавец. – Где лицо такое нехорошее взял?
– Не туда Жирный повез! – сказал Синяк, мрачно откручивая пробку у бутылки. – Договорились: объявит, что Сикин Ваньку посадил, и – весь сказ! Без дискуссиев. Без базла... – И тут Синяк примолк, пожалев, что вовлек чужого человека в свои дела. Он забулькал темно-желтой душистой прекрасной жижей в подставленный бокал. И сразу подобрел. – А где ты ухо забыл. Отморозил?
– Добрые люди отрезали... – Красавец поднял стакан.
– Шапана? – поинтересовался Синяк, чокаясь с ним.
